Где-то дозревает виноград

      Лэй Делун стоял, нервно перебирая пояс своего пурпурного ханьфу и смотрел куда-то на окно, сейчас уже заделанное на зиму, чтобы в комнату не проникал холодный ветер. Горели многочисленные свечи и тихо шипела жаровня, обогревающая помещение. Вэй Усянь сидел на учительском месте и терпеливо ждал, когда ученик ответит.       К концу подходил последний в этом году урок. Цзян Чэн всё-таки предложил Вэй Усяню вести занятия у адептов, и, пока Лань Ванцзи разбирался с делами клана Гусу Лань, они вдвоём обсуждали, о чём можно и о чём нельзя говорить с младшими адептами. Конечно, чтобы шиди разрешил преподавать вместо приглашённого наставника Вэй Ин согласился на все выдвинутые условия, но прошла уже луна, и он не мог сказать, что ни разу не нарушил своего обещания. Следящий за его успехами Цзян Чэн, приходящий посмотреть, как проходят занятия, конечно, видел только то, что ему полагалось. А потом на полигонах и тренировочных площадках, занимаясь с этими же детьми, многое слышал в пятиминутных перерывах… И пока закрывал на это глаза.       Обещанная Лань Чжанем луна истекала, и уже сегодня — в канун Нового года — он, А-Юань и А-Лин должны были вернуться обратно в Юньмэн ко своей второй семье. Потому что в этот праздник положено возвращаться домой. Вэй Ин ждал их возвращения. У него с Цзян Чэном было достаточно времени, чтобы постепенно начать налаживать общение, заново узнавать и вспоминать, как это легко и естественно: любить друг друга. Эта радость — такая непомерно большая, такая воздушная — переполняла их двоих и уже не умещалась внутри. Её хотелось разделить с Ванцзи как можно скорее, и уже с самого утра Вэй Усянь не мог думать ни о чём, кроме возвращения гэгэ и детей. Даже занятие решил посвятить повторению того, что успел дать адептам за этот неполный месяц.       И вот Вэй Усянь сидел, рассматривая мальчишек и девчонок, одетых в пока ещё пурпурные цвета. Он знал, что как только занятие закончится, каждый поспешит к своей семье: помогать с приготовлениями к празднику, переодеваться в красное, мастерить бумажные фонарики и талисманы, притягивающие богатство, отталкивающие злых духов. Знал, что и сам переоденется и, быть может, встретит вернувшихся уже не в привычном чёрном ханьфу, а в нарядном и тёплом красном.       Дети Вэй Ина не раздражали. Это хорошие дети — умные и смелые, не лишённые своих достоинств, не обделённые недостатками. Каждый по-своему учился, и далеко не все делали успехи на его занятиях. Одни раскрывались на тренировках с Цзян Чэном, другие с нетерпением ждали возвращения Лань Ванцзи и его уроков игры на музыкальных инструментах. Тот же Лэй Делун отлично играл на флейте. Уча его нотам, Вэй Ин видел, как легко и быстро порхали маленькие тонкие пальчики по древку, как старательно и непринуждённо лилась достойная юного молодого человека мелодия. Но, к сожалению, теория Лэй Делуну поддавалась куда неохотнее. Он чем-то напоминал Не Хуайсана — такого, каким Вэй Ин его запомнил в школьные годы.       Наконец, издав тяжёлый вздох, Лэй Делун заговорил. Он знал, что произнесёт полнейшую глупость, но и молчать больше не мог:       — У-узнал… убежал, успокоился…       Небольшой класс наполнился смехом. Вэй Ин поднял руку, и все замолкли.       — Хорошо, что ты запомнил правило трёх «У». Жаль, что немного неверно. Кто-нибудь хочет помочь А-Луну?       — Увидел, убил, упокоил, — чётко проговорил Ван Линь, довольный собой. Он был одним из тех, кто садился поближе к учительскому месту и внимал каждому слову с особой внимательностью. — Три правила, которыми нужно руководствоваться, увидев ожившего мертвеца.       — Спасибо, Ван Линь, — Вэй Ин улыбнулся. — На этом можно и закончить. Все мы знаем, что самые вкусные чуньпани — те, что не успели попасть на праздничный стол, — Вэй Ин лукаво подмигнул детям.       Адепты согласно закивали, послышалось гудение, предвкушающее веселье и подарки. Вэй Усянь поднялся, и адепты поднялись следом. Они все поклонились ему почти синхронно и вразнобой пожелали хорошего Нового года. Многие подходили к его столику, чтобы отдать небольшие красные свёртки с самодельными подарками. Один из них был исписан неудачными иероглифами — похоже, бумага пыталась стать талисманом, но ничего не вышло и её отправили на более важное дело.       Глядя на довольные лица и горящие глаза, Вэй Усянь радовался предстоящим двенадцати дням отдыха не меньше детей. Ему в школьные годы никому из наставников в Гусу Лань не хотелось преподнести новогодний подарок. И вот теперь перед ним весь небольшой учительским стол (за которым он сидел крайне редко, предпочитая стоять) был заполнен маленькими беззвучными признаниями детей в том, что он справлялся с тем, чем хотел заниматься.       Пристань Лотоса начали украшать к предстоящему празднику ещё со вчерашнего дня. Меж деревьев развесили бумажную гирлянду, фонари украсили красными и белыми абажурами с иероглифами счастья, достатка и благополучия. Всюду висели изображения духов, небожителей и мифических зверей, которым предстояло весь следующий год посылать хороший урожай и рождение детей.       Отпустив всех адептов, Вэй Ин вышел на улицу следом, неся в охапке многочисленные небольшие свёртки. Он пообещал ученикам открыть их в положенный час и ни минутой ранее. Снаружи носились ещё совсем маленькие для начала обучения дети, обмениваясь конфетами и картинками с криво нарисованными праздничными сюжетами. Вся Пристань как никогда шумела и шевелилась, желая успеть сделать всё задуманное и встретить Новый год как положено. Мужчины уносили с полей последние мешки с урожаем — середина осени выдалась холодной, но ещё не все деревья успели облететь, и многие из них стояли бледно-зелёными, едва-едва начавшими желтеть и терять листья.       Небо затянуло низкими светло-серыми облаками, сквозь тонкий слой которых просвечивало бледное солнце, только начавшее свой путь к зениту. Впереди Вэй Усянь увидел, как два силуэта в красном плавно пикировали вниз, приземляясь недалеко от тренировочного поля. Стало быть, А-Юань и А-Лин вернулись в Пристань. Наверняка и Лань Ванцзи где-то на подходе!       Обрадовавшись, Вэй Усянь ускорил шаг. Когда он, всё ещё держа в руках подарки учеников, подошёл к небольшой площадке, А-Юань и А-Лин уже успели спрятать мечи в ножны и оправить растрепавшиеся за время полёта тёплые одежды.       — Шифу, — Лань Сычжуй приветственно поклонился ему. Его чистое лицо, обрамлённое тёмными прядями, сияло улыбкой.       Вэй Усянь не помнил момента, когда уважительное «Учитель Вэй» сменилось на почти-родное «шифу». Скорее всего, это произошло прямо сейчас в эту самую минуту, но он не против. Небеса, умирая, он вообще не думал, что когда-нибудь вновь увидит это замечательное дитя! А теперь это «дитя» стояло перед ним, такое взрослое и самостоятельное, что даже называть его «ребёнок» казалось как-то неправильно. Вэй Ин бережно сложил подарки адептов за пазуху и протянул руки, чтобы вывести А-Юаня из поклона.       — Не переусердствуй, я всё-таки не Верховный Заклинатель, — пошутил Вэй Усянь и раскинул руки.       Лань Сычжуй, не думая, тут же обнял его в ответ: коротко и крепко. Вэй Ин, сжимая юношу в руках, не мог не гордится тем, как шиди и гэгэ постарались сделать ещё одного дорогого ему человека счастливым. Когда Лань Сычжуй отстранился, стоящий рядом Цзинь Лин тоже склонился в приветствии. Не более глубоком, чем обычно, но взгляд его хотя бы не метал в Вэй Усяня молнии.       — Учитель Вэй, — выдавил Цзинь Лин, выпрямляясь.       «Ну, это определённо прогресс», — подумал Вэй Усянь, похлопав Цзинь Лина по плечу. Конечно, ему бы хотелось быть с сыном шицзе ближе, чтобы между ними выстроились тёплые и доверительные отношения, но он всё ещё помнил, что натворил. И пусть Цзинь Лин сам не помнил ничего — он всю жизнь сталкивался с последствиями. Наверняка то, что между ними восстановился хрупкий мир — дело рук шиди, гэгэ и А-Юаня. После всего случившегося предстоящие трудности Вэй Ина не пугали — теперь у него было время исправить многие свои ошибки.       — Смотритесь как жених и невеста, — подначил Вэй Ин, активно рассматривая праздничные ханьфу юношей.       Щёки, переносица и кончики ушей Лань Сычжуя окрасились в нежно-розовый цвет. Цзинь Лин нахмурился — буквально на глазах его кожа приобретала оттенок надетого ханьфу.       — Схожу за дядей… — пробормотал Цзинь Лин. Глянув на Лань Сычжуя и получив лёгкий кивок, он развернулся и быстрым шагом направился в главную резиденцию, безошибочно определив предполагаемое местоположение Цзян Чэна. Тот действительно с утра собирался поработать в кабинете: разгрести как можно больше бумаг, счетов и прошений, чтобы дать себе возможность отдохнуть от дел клана хотя бы несколько праздничных дней.       — Мы вылетели чуть раньше отца, скоро он должен появиться, — тихо, всё ещё немного смущаясь проговорил Лань Сычжуй. Хотя Вэй Усянь видел, что он смущается не за сами слова, сказанные ранее, а за реакцию Цзинь Лина на них.       — Можем пока сходить ко мне в мастерскую и отнести подарки, которые мне надарили адепты. Глядишь, к тому времени появится и Ванцзи.       Лань Сычжуй кивнул, и они вместе, негромко переговариваясь о проведённых в разлуке днях, направились в южную часть резиденции — в место, которое Цзян Чэн выделил специально для него и его «сумасшедших экспериментов».       Вэй Усянь сразу понял, что Лань Ванцзи в Пристани Лотоса — как будто изменилась сама атмосфера. Возвращаясь с А-Юанем из мастерской в резиденцию, он видел, как из кабинета им навстречу шёл Цзинь Лин. Судя по сохранившемуся хорошему настроению, они с Цзян Чэном встретили друг друга тепло. И всё же находиться с ними втроём в одном помещении и наблюдать за воссоединением он не спешил.       — Пойдём, — пробурчал А-Лин, хватая А-Юаня за рукав и уводя дальше по коридору к их покоям.       — Ты можешь взять А-Юаня за руку как следует, — вдогонку крикнул Вэй Усянь, широко улыбаясь. — Как будто кто-то ещё здесь не в курсе, что…       — Вэй Усянь! — Цзинь Лин коротко обернулся. На его лице кипело выражение крайнего негодования и смущения. — Во имя всех Небожителей!       В ответ Вэй Усянь лишь громко рассмеялся, подмигнул А-Юаню и, толкнув дверь, ввалился в кабинет шиди. Цзян Чэн, скрестив руки на груди, опирался на край стола. Лань Ванцзи стоял рядом. Весь в восхитительно-красном ханьфу с вышитыми на нём золотистыми нитями узорами фениксов и цветущих бутонов каких-то небольших мифический цветов.       — Ну наконец-то, — пробурчал Цзян Чэн. — Где ты опять шлялся?       Лань Ванцзи напряжённо перевёл взгляд с Вэй Усяня на Цзян Ваньиня. Он зашёл в кабинет всего несколькими минутами ранее и в присутствии А-Лина, конечно, не стал поднимать самый интересующий его вопрос.       — Ая-я… Цзян Чэн, почему ты опять бурчишь как старый дед? — почти горестно вздохнул Вэй Усянь, подходя к шиди. Лёгким ненавязчивым движением он огладил его щёку и повернулся к Лань Ванцзи. — Мы с А-Юанем относили подарки адептов в мою мастерскую.       Взгляд Лань Ванцзи немного потеплел. Он посмотрел на Цзян Ваньиня, и тот закатил глаза, махнув рукой. В следующую секунду Вэй Усяня прижали спиной к груди Главы Цзян. Крепкие руки обхватили его талию, провели выше, собирая ханьфу в складки. Лань Ванцзи, приблизившись, возвышался над ним на несколько цуней, и Вэй Ин откинул голову назад — на плечо шиди. Через мгновение прохладные губы уже целовали его рот — удивительно бережно, плавно и медленно.       Вэй Усянь замер. Единственной подвижной частью его тела оставался рот, отвечающий на долгожданную ласку. Несмотря на окончательное примирение с шиди, он переживал: не станет ли всё иначе с приездом Ванцзи. Не передумает ли Цзян Чэн, решив всё-таки, что не способен и не хочет делиться? Но всё было хорошо. Лань Чжань, напоследок прикусив его нижнюю губу, накрыл своими ладонями кисти Цзян Чэна на талии Вэй Усяня и, скользнув щекой по его щеке, поцеловал шиди. Всё так же неспешно и бережно. Руки Цзян Чэна сжались, подушечки пальцев будто хотели добраться до самых костей. Это оказалось даже больно, но Вэй Ин сосредотачивался на другом — он чуть повернул голову (его затылок всё ещё лежал на плече шиди) и посмотрел, как всего в двух-трёх цунях от него соединяются губы. Одни — те, что он целовал сегодня утром, вторые — те, что он целовал всего несколько секунд назад. Понимание этого завораживало. Впечатляло. И распаляло. Вэй Ин чуть подался бёдрами назад, и услышал, как тихо выдохнул Цзян Чэн.       — Не сейчас, — ласково прошептал Лань Ванцзи, прерывая поцелуй, но не спеша отстраняться от них. Он смотрел в глаза Цзян Ваньиня. Покидая Пристань Лотоса, знал, что тяжелее всего принять их троих будет не Вэй Усяню, а именно ему. — Всё хорошо?       Цзян Чэн кивнул. Вэй Ин почувствовал на своей шее его влажные горячие губы.       — Теперь всё будет ещё лучше, гэгэ, — тихо заверил Вэй Усянь. — Как минимум потому, что нам с шиди теперь не нужно будет думать о том, кто спит слева!       — Вэй Усянь… — простонал Цзян Чэн.       Улочки Юньмэна как никогда кишели людьми. Торговцы зазывали к своему прилавку посмотреть товар: тут и там продавались различные новогодние украшения, сладости, готовые закуски к столу, талисманы, маски Небожителей, хлопушки и бамбуковые палочки, благовония и смеси для курильниц. Пахло выпечкой, жареной рыбой, копчёностями и маринадами, в которых купались овощи, стоящие в бочках на улицах и ожидающие своих покупателей. Каждый третий предлагал купить сосуд-другой отменного рисового вина и красивые новогодние чарки к нему. Бегали маленькие дети, а за ними — несчастные родители, навьюченные не хуже осликов, спешащие завершить покупки и отправиться поскорее домой.       В такой суматохе ничего не стоило потерять друг друга. Цзинь Лин и Лань Сычжуй сразу ушли чуть вперёд, но Цзян Чэн всё равно старался держать их на виду. Вэй Ин вздыхал: разве он не помнил себя в их возрасте? Уже не дети, им хотелось провести хотя бы немого времени наедине друг с другом, подержаться за руки и поболтать. А, может, просто помолчать. Неважно, что Лань Ванцзи, Вэй Усянь и Цзян Ваньинь знали об их отношениях. Юноши достаточно выросли для того, чтобы испытывать друг к другу любовь, но ещё пока недостаточно, чтобы уметь спокойно проявлять её при близких людях. (Вэй Усянь подозревал, что всё дело в стеснительности А-Лина, для комфорта которого А-Юань создавал все условия.)       Когда Цзян Чэн в который раз окликнул племянника, прося не уходить так далеко, Вэй Усянь не выдержал. Они втроём как раз проходили винную лавку, и Вэй Ин дёрнул шиди за рукав, упрашивая купить сливового, рисового и персикового вина к предстоящему вечернему застолью. Конечно, он мог попросить и Лань Чжаня, но тот быстро уловил его хитрость, и вдвоём им удалось отвлечь Цзян Чэна. Цзинь Лин, уводя Лань Сычжуя, смотрел на него с облегчением и благодарностью. Он поспешно поклонился, и оба юноши затерялись в толпе. К тому моменту, как Цзян Чэн купил четыре сосуда разного вина, юношей уже нигде не было. Цзян Чэн, недовольный и немного разозлившийся, передал вино Вэй Усяню, а тот — Ванцзи. В итоге все сосуды были аккуратно спрятаны в рукав-цянькунь, и следующие несколько минут Вэй Ин комментировал всё происходящее, чтобы отвлечь шиди от его обиды.       — В конце концов, у них есть мечи и головы на плечах, шиди.       — Ну насчёт А-Лина я бы не был так уверен, — пробормотал Цзян Чэн.       — Учителя хвалят его усердие. Делает успехи, — подтвердил Лань Ванцзи, который последние полтора месяца наблюдал за обучением сына и А-Лина.       — И как мы потом найдём друг друга? — не унимался Цзян Чэн.       — Как-нибудь, — Вэй Ин пожал плечами.       Цзян Ваньинь посмотрел на Лань Ванцзи. Тот кивнул, и Цзян Чэн немного успокоился.       Втроём они медленно продолжили прогулку, направляясь к главной площади. Вэй Усянь время от времени посматривал на шиди: тот сдержал своё обещание и облачился в строгий и лаконичный, но всё-таки красный наряд. Вэй Усянь получил своё ханьфу в подарок от Лань Ванцзи — раньше срока, но если бы не гэгэ, ничего нарядного ему бы не нашлось. И теперь они все, наконец, были одеты в единый цвет.       Вэй Ин рассматривал людей вокруг. Его голова вертелась из стороны в сторону, будто маленький ребёнок, который впервые увидел такую суматоху, он не мог наглядеться на Юньмэн. Прошло столько времени с тех пор, когда он в последний раз выбирался сюда в Новый год. Цзян Чэн и Лань Чжань, более степенные и спокойные, шли по бокам от него. Они-то, взяв детей, выбирались в эту праздничную суету каждый год, пока его не было, и сейчас радовались не столько предстоящему празднику, сколько тому, что теперь их будет на одного человека больше.       Лань Ванцзи держал Вэй Усяня за руку. Он не стеснялся взглядов людей, даже не обращал на них внимания. Вэй Ину захотелось занять вторую руку, и он неуверенно тронул пальцами внутреннюю сторону ладони шиди. Тот посмотрел на него удивлённо, но ничего не сказал. Обхватил его крепко и на мгновение прижал их переплетённые пальцы к своему бедру.        Вэй Усянь не знал, можно ли почувствовать себя ещё полноценнее.        На главной площади собралась внушительная толпа. Вэй Усянь, конечно, хотел посмотреть, что там такого интересного происходит. Цзян Чэн не возражал: на удивление, в этот день к нему никто не подходил, как бывало обычно, случись ему вместе с Ванцзи выйти в город. Узнавая Главу Цзян, люди здоровались, кланялись и поздравляли с праздником, но ни один из них — ни совершенствующийся, ни крестьянин — не подходили слишком близко, отложив все вопросы на ближайшие двенадцать дней.       В центре площади выступала труппа бродячих артистов: два молодых человека и один мужчина постарше. Трое жонглировали друг другом самыми немыслимыми способами: вот один забирался на плечи двух других и, сгруппировавшись, ловко спрыгивал вниз, перевернувшись в воздухе и приземляясь на ноги. Затем оставив на земле мужчину покрепче, один забрался на спину второму и подхватил под руки третьего. Всё происходило так быстро, что Вэй Усянь даже толком не понял, как так вышло — раз и уже тот же самый юноша, который минуту назад прыгал в высоты человеческого роста, теперь стоял, выпрямившись, на плечах второго юноши, который, в свою очередь, крепко держался на плечах не двигающегося оставшегося на земле мужчины. Вся эта лесенка из людей выглядела очень неустойчиво, но каждый из артистов был уверен в своих силах. Юноша с самого верха свистнул, подав сигнал — и вот уже второй мужчина, который всё это время сидел чуть в сторонке и щипал струны пипы, оставил четырёхструнный инструмент на коленях и достал из кармана простенькую бамбуковую флейту с красно-серой кисточкой на конце. Вдохнув, мужчина заиграл весёлую незамысловатую мелодию, такт которой тут же подхватила толпа, принявшись аплодировать. Под ритмичные хлопки в ладоши, юноша с самого верху достал из-за пазухи яркие цветные шарики и принялся ими жонглировать. Шары сменяли друг друга с такой большой скоростью, что все их цвета смешались в воздухе в один большой ровный след.       Толпа ликовала. В небольшую коробочку, стоящую у ног музыканта, падали звенящие монеты. Вэй Усянь дёрнул Лань Ванцзи за рукав и прошептал:       — Гэгэ! Гэгэ, дай монеток!       Он мог бы попросить у Цзян Чэна, но не стал. Просто потому, что знал: Лань Чжань ему точно не откажет, и, к тому же, у Вэй Усяня выработалась нехорошая привычка распоряжаться кошельком гэгэ так, будто это были его собственные сбережения. Лань Ванцзи потянулся к рукаву. Спустя минуту в ладони Вэй Усяня радостно искрили несколько крупных монет, и он, не дожидаясь конца представления, вышел вперёд и сбросил их в медленно наполняющуюся коробочку. Музыкант, не переставая играть, благодарно наклонил голову чуть вперёд.       Мячи постепенно замедляли движение, по одному опадая в подставленные руки юноши. Собрав их все, он спрятал каждый туда, откуда их достал, после чего изящно спрыгнул вниз, сделав в воздухе два стремительных оборота. Приземлился на землю как кошка и тут же поднялся на ноги. Второй юноша спрыгнул следом.       В толпе напротив показалось два знакомых лица. Вэй Усянь вытянул руку вверх и помахал им. А-Лин и А-Юань начали пробираться к ним через людей. При этом первый распихивал всех зазевавшихся, а второй рассыпал каждому искренние извинения и поклоны. Когда юноши наконец встали рядом с ними, Цзян Чэн недовольно оглядел их, но вместо нотации только фыркнул. На обласканных морозом лицах алели искусанные губы, и Вэй Усянь изо всех сил сдержал в себе шутку. Цзинь Лин при этом смотрел на него с напряжением, но, поняв, что ситуация опущена, выдохнул и расслабил плечи.       Впятером досмотрели представление и двинулись обратно к Пристани. Начинало темнеть, и на улицах зажигались жёлтые, оранжевые и красные огоньки. Главная резиденция издалека выглядела как красивый фигурный подсвечник, наполненный множеством маленьких ярких фитильков. Если бы не тёплые одежды и золотое ядро, Вэй Усянь начал бы замерзать. Запахи в стылом воздухе становились всё отчётливее, с неба начал срываться мелкий то ли дождь, то ли снег, и Цзинь Лин заметил, что уже давно не помнил такой холодной осени, как эта.       — В прошлом году на праздник мы ели поздний виноград, все деревья, кусты и трава были такие же зелёные, как летом, — пробормотал Цзинь Лин себе под нос, но услышали все.       — Мгм, — согласился Лань Ванцзи. Он помнил прошлый Новый год. Помнил, как на праздничный стол слуги подали сорванный неделю назад арбуз, и он был сочен, свеж и сладок, как летом. В этом году самый последний арбуз сорвали ещё месяц назад, и едва ли хотя бы один из них долежал до Нового года.       — Зато в этом году есть кому чистить мне семечки, — проговорил Цзян Чэн, смотря на Вэй Усяня.       Вэй Усянь согласно кивнул: когда шицзе не было рядом, он всегда чистил шиди семена лотоса, дыни или тыквы. Теперь он был согласен делать это снова и снова. Лань Ванцзи посмотрел на Цзян Чэна.       «Я бы тоже мог чистить тебе семена», — говорили его глаза. И Цзян Чэн отвечал: «Да, но это было бы уже не то. Очищенные тобою семена не имели бы ни запаха, ни вкуса, ни цвета былых воспоминаний».       Во многих моментах каждый из них был незаменим другому. Поэтому их должно быть только трое и ни на одного меньше.       Стол ломился от угощений. В этом году кухарки постарались как следует: во многом потому, что самые старые из них помнили молодого господина Вэя ещё мальчишкой. Поэтому Вэй Усянь видел перед собой всё то, что так любил. На большом подносе лежала запечённая с фруктами утка в кисло-сладком соусе, рядом на блюде источала стойкий мясной аромат нарезка из копчёной свинины и курицы. Большая супница полнилась куриным хого с прозрачной жирной плёночкой и плавающими на поверхности яйцами перепёлки. Огромное множество жареных и приготовленных на пару цзяоцзы и маньтоу, сладкий рис с цукатами и орехами, вяленая, жареная и запечённая рыба с головой и хвостом, маринованные овощи, лапша, клейкие рисовые шарики, жареные свиные рёбрышки, салаты из остатков свежих овощей и всевозможные сладости.       Впрочем, Вэй Усянь увидел и много новых блюд — из тех, что редко появлялись на их столах. Эти блюда не включали в себя ничего мясного и были приготовлены специально для Лань Ванцзи и Лань Сычжуя, хотя тот, прожив половину жизни в Юньмэне, иногда позволял себе съесть пару кусочков птицы, и Лань Ванцзи ему этого не запрещал.       — После праздников останетесь в Пристани? — спросил Цзян Чэн, когда первоначальный голод был утолён, тарелки опустели и дальше можно было медленно смаковать закуски.       Лань Сычжуй разливал вино. И хотя рисовое было намного крепче, Вэй Усянь всё-таки предпочёл ему, кисловатому и терпкому, более лёгкое и сладкое из зелёных слив (персиковое показалось ему совсем слабым, и потому его пили в основном Цзинь Лин и — немного — Лань Сычжуй). Щёки у всех уже раскраснелись. Один Лань Ванцзи сидел абсолютно трезвый: он пил только сок, разбавленный водой. Хотя Вэй Усянь хотел бы напоить его однажды. Причём так, чтобы рядом обязательно был шиди… они бы столько всего могли сделать с пьяным милым Ванцзи, даже не раздевая его…       — Мы с гэгэ вернёмся в Гусу Лань, дядя. Я же говорил, что хочу закончить обучение там.       — Мхм, — вздохнул Цзян Чэн. Ему бы хотелось, чтобы дети оставались рядом, в Пристани Лотоса. Он каждый раз поднимал этот вопрос, но слышал один и тот же ответ. В конце концов, он сам запретил себе и дальше распоряжаться жизнью племенника и Сычжуй-эра, и теперь каждый день боролся с тем, как сильно ему не хотелось отпускать любимых детей от себя.       — Не переживай, дядя, вместо двух небольших неприятностей у тебя с шифу теперь есть одна большая, — улыбнулся Цзинь Лин, смотря на Вэй Усяня.       — А-Лин, — предостерёг Лань Ванцзи, но Вэй Ин его остановил.       — Всё нормально, Лань Чжань. Вообще-то А-Лин прав. Теперь в любых происшествиях здесь будет фигурировать только моё имя.       Цзян Чэн закатил глаза. Он смотрел на Вэй Усяня свободно и тепло. Крепкое вино развязало внутренние узлы, сдерживающие нежность и ласку, и теперь через маску непоколебимого жёсткого человека проглядывало мягкое нутро.       Вскоре некоторые блюда по распоряжению Цзян Ваньиня унесли, оставив лишь закуски. На освободившееся место принесли тарелки со сладостями и несколько чайничков с различными сортами чая. Лань Ванцзи поблагодарил слуг и распустил их всех — праздновать со своими семьями. Ничего страшного не случиться, если после они сами уберут за собой стол.       Вэй Усянь думал, как же так дядя Цзян позволял мадам Юй собираться за одним столом только в исключительных случаях. Почему в остальное время завтраки, обеды и ужины они проводили в одной столовой, но каждый за своим столом? Разве они могли сплотиться? Кажется, вопреки, а не благодаря, Вэй Усянь, Цзян Чэн и Цзян Яньли так крепко сдружились между собой. И как замечательно, что теперь они ели все вместе: летом в крытых беседках, в холодные времена года — как сейчас — в столовой. Даже странно, что именно в этих стенах вместо одного большого стола однажды стояло пять отдельных.       Выпив три чашки чая и вдоволь наевшись, Цзинь Линь предложил сыграть в вэйци или сянци. Все поддержали эту затею, и к концу вечера (уже шёл час тигра) Вэй Усянь трижды обыграл в сянци А-Лина, трижды — Цзян Чэна и единожды Лань Ванцзи. Зато неоспоримым лидером в вэйци за их столом стали Цзян Чэн и Цзинь Лин. Они обыграли всех по очереди и теперь сидели друг напротив друга, обманчиво расслабленные, на самом деле сосредоточенные на каждом следующем шаге. Изначально Вэй Усянь ставил на Цзинь Лина: тот успешно вёл и выглядел чересчур самоуверенно, однако за прошедший вечер шиди нимало удивил его своими стратегическими талантами, и теперь Вэй Ин просто сидел в объятиях Лань Ванцзи, лениво наблюдая за передвижениями чёрно-белых выпуклых камней, пытаясь понять мысли каждого из игроков.       Игра вышла захватывающей, и Цзян Чэн всё-таки одержал победу. Он выиграл Цзинь Лина дважды из трёх раз, после чего посоветовал племяннику не делать поспешных выводов и присмотреться к необходимым жертвам, а также понять, что некоторых из них можно было легко избежать. Цзинь Лин принял его наставления с лёгким шутливым поклоном. Утомившись, выпили ещё по чашке чая. Лань Сычжуй предложил в завершение праздника выйти на улицу и каждому запустить по бумажному фонарику.       — Я совсем о них забыл… — растерялся Цзян Чэн, поджимая губы.       Лань Сычжуй улыбнулся:       — Мы с сяо-Лином как раз купили пять штук в городе.       После нагретой столовой уличный воздух пронзил холодом до самых костей. Бледно-жёлтая трава покрылась корочкой инея, многие зажжённые под вечер фонари и гирлянды всё ещё горели меж деревьев, хорошо освещая небольшое свободное пространство. Лань Сычжуй принёс из цзинши пять красных бумажных фонарей и одну тлеющую длинную лучинку. Каждый по очереди запустил свой фонарь. Бледно-красные точки уплывали далеко вперёд, медленно растворяясь в холодном небе. Лань Сычжуй обнимал Цзинь Лина за плечи, и тот, выпив немного вина, перестал стесняться. Только поглядывал на дядю и шифу, державшихся очень близко к Вэй Усяню, но во взгляде его не было неприязни и ненависти. Немного непонимания. Немного интереса. Но в основном — смирение.       — Хочешь зайти в Храм Предков? — на ухо Вэй Усяню прошептал Цзян Чэн.       Вэй Усянь не думал перед ответом:       — Нет. Пока нет…       — Хорошо.       Достаточно было возжечь благовония и почтить память всех, кто их покинул. Но для Храма Вэй Усянь ещё пока не чувствовал себя готовым.       Бумажные фонарики окончательно растворились в воздухе. А-Лин и А-Юань, поклонившись Цзян Ваньиню, Лань Ванцзи и Вэй Усяню по очереди, отправились в свои покои. Час быка подходил к концу.       Купальни дышали жаром и плотным паром. К тому моменту, как Вэй Усянь, Цзян Ваньинь и Лань Ванцзи, наконец, добрались до них, чтобы омыться, час тигра плавно перешёл в начало часа кролика. День выдался удивительно и приятно-утомительно длинный. Ещё утром Вэй Усянь проснулся в постели с шиди, предвкушая возвращение Ванцзи. Он успел провести пару уроков, прежде чем встретить прилетевших детей и гэгэ. Новогодняя праздничная ярмарка теперь казалась одновременно далёкой и странно-близкой, будто это было не то час, не то год назад.       Цзян Чэн изумительно смотрелся в красном. Белый ему не шёл: он вообще, кроме скорбящих людей, не шёл никому. И поэтому Вэй Усянь так радовался, когда шиди сдержал своё слово и надел праздничные одежды. Но теперь, стоя посреди купален, больше всего на свете Вэй Усяню хотелось эти одежды снять. За то время, что они провели друг с другом без Лань Ванцзи, их отношения не пересекали черту, которую они сами же и провели между их отношениями.       Раньше Вэй Усяня и Цзян Ваньиня можно было назвать той самой бесстыдной парочкой, которая без конца предаётся весенним забавам. За годы жизни с Ванцзи Цзян Ваньинь научился держать себя в узде, но теперь, когда в половине цуня от фитиля его выдержки без конца находился огонь… он вспомнил, как на самом деле тяжело без конца контролировать каждый свой жест. Он мог просто прижать Вэй Усяня к себе и сделать с ним все те возбуждающие, невероятные вещи, зная, что ему ответят сторицей и всё позволят. Что эта вспышка, и следующая за ней, будут взаимны. Но ничего из этого Цзян Ваньинь себе не позволил. Как не позволил и Вэй Усяню в один из тех вечеров, когда их ночные поцелуи-прелюдии едва не переросли в нечто большее.       Им хотелось дождаться Лань Ванцзи. Наслаждаться друг другом без него в этой — новой для них всех — жизни теперь оказалось неправильным.       Первым делом Вэй Усянь торопливо развязал пояс. Полы верхнего ханьфу ослабились, и Лань Ванцзи, стоящий рядом, протянул вперёд руку. Вэй Усянь снял с Цзян Чэна первый слой и отдал его Лань Ванцзи. Тот стоял рядом, но их не касался: следил внимательно и неотрывно. Вэй Ин продолжил своё занятие, и вскоре весь великолепный наряд Цзян Чэна оказался в подставленных руках Лань Чжаня. Перед Вэй Усянем открывалась знакомая нагота, и он, не стесняясь, рассматривал тело шиди: всё те же шрамы на груди, знакомый цвет кожи, родинка над левым соском…       Вэй Ин запустил руку в волосы шиди — крепкая причёска держалась на одном гуане. Стоило ему вытащить шпильку, как волосы опали на плечи тяжёлой шёлковой волной, растеклись по груди и спине, укрыли трогательную родинку и некоторые рубцы. Цзян Чэн тяжело вдохнул. Он повернулся к Ванцзи: тот аккуратно уложил вещи на скамейку и вернулся к ним: серьёзный и собранный.       Четыре руки быстро раздели Вэй Усяня. Спустя минуту он уже стоял на тёплом каменном полу, дышал влагой и впервые со дня воскрешения так тщательно осматривал своё новое тело: более хрупкое и уязвимое, чем предыдущее. Вэй Ин хотел было потянуться к Ванцзи — снять одежду и с него, — но руки Цзян Чэна крепко обхватили его бока и коротким, порывистым движением их тела привлекло друг к другу. Живот к животу, грудь к груди, бедро к бедру. Вэй Ин выдохнул. Он ощущал напряжение снизу и знал, что оно ответно.       Цзян Чэн поцеловал Вэй Ина в шею, повёл губами выше. Руки его скользили вдоль спины, пальцы нашли алую ленту и развязали её. Какое упущение: за свою жизнь Вэй Усянь так ни разу и не надел гуаня. Цзян Чэн обязательно собирался это исправить, но пока только откладывал ленту куда-то, где, возможно, лежала их снятая одежда. Или нет — сейчас это не имело значения, они с Ванцзи подарят Вэй Усяню столько этих лент, что он сможет менять их каждый новый день.       Лань Ванцзи раздевался медленно. Он не отводил глаз от Цзян Чэна, и установившийся между ними зрительный контакт напоминал их обычный диалог. Цзян Чэн научился распознавать многие оттенки глаз Ванцзи, говорящих о разном. Нынешний взгляд говорил о жажде. Той жажде, которую Лань Чжань бережно собирал внутри себя по крохам, преумножал их мыслями и фантазиями, до поры до времени удерживая внутри себя, чтобы потом в подходящий момент выпустить на волю, вдоволь насытиться редкой, но сногсшибательной страстью, после выхода которой оставалась огромная полость, которую Лань Ванцзи вновь потихоньку начинал заполнять…       Цзян Чэн даже замер, рассматривая постепенно раздевающегося Лань Ванцзи. Его босые ступни с аккуратными пальцами, ровные ноги, бёдра и янский корень, уже немного напряжённый, но ещё пока скрытый меж тёмных волос. Вэй Усянь хотел было обернуться и тоже посмотреть, но ему не позволили. Полностью обнажившись, Лань Ванцзи ступил к ним. Они с Цзян Чэном сжали Вэй Усяня с двух сторон — ощутимо, но бережно, и Вэй Усянь тихо застонал, прикрыв глаза. Шиди целовал его губы, оглаживая руками бока и спину, но, возможно, это были руки Ванцзи. Четыре ладони смешались на его теле, и Вэй Усянь желал, чтобы и впредь у него не было ни малейшего представления о том, чьи на самом деле эти ладони.       Чьи-то пальцы скользнули ему меж ягодиц. Уже скользкие, они чуть подразнили мягкими поглаживаниями расселину и бережно погрузились внутрь, тут же находя то самое место, от стимуляции которого поджимались все мышцы в теле и закрывались глаза.       — Ох, — выдохнул Вэй Усянь, чуть раздвигая, насколько позволяла ему поза, бёдра. Чьи-то две ладони держали его ягодицы, разводили в стороны, раскрывая. Вэй Усянь подумал, что, должно быть, Лань Ванцзи сейчас видно всё: и влажную хризантему, жадно принимающую пальцы, и поджатые яички, и основание янского корня…       Подушечки пальцев внутри давили ласково и неспешно — это не было похоже на немного болезненный секс с Ванцзи, но Вэй Усянь всё-таки понял, что именно его пальцы, под немым руководством Цзян Чэна, входили в него бережно и ласково. Неторопливость, так не свойственная Лань Чжаню в постели, скрадывала даже самые малейшие отголоски едва возникающей боли.       — Мягче, — прошептал Цзян Чэн куда-то на ухо Вэй Усяню, и пальцы внутри, распирающие, властные, слегка приостановились. — Иди сюда.       Цзян Чэн звал так мягко и ласково, что Вэй Усянь, не слыша слов, был готов идти за этим голосом куда угодно. В прошлой жизни они с шиди частенько менялись в постели местами, и конкретно сегодня Вэй Усянь совсем не возражал побыть тем, кого желают брать как девушку. Ему нравилась собственная лёгкая беспомощность. Он выпил немного (по его меркам) вина, и теперь испытываемый им стыд делал всё происходящее в разы слаще, оттенял пряный аромат желания, делал его самобытным и не похожим ни на что прочее.       Пальцы мягко выскользнули из ягодиц. Цзян Чэн попятился, ведя за собой податливого Вэй Усяня, пока не сел на низкую деревянную лавочку. Вэй Ин опустился перед ним на четвереньки, обвил бёдра руками и несколько завораживающих секунд рассматривал возбуждённый, блестящий от желания янский корень шиди. Точно такой, каким Вэй Ин его помнил. Такой, каким видел его в свой последний раз за несколько месяцев до того, как умереть.       Не думая и не томя, Вэй Ин накрыл красный купол ртом. Сомкнул губы под самой головкой и, не двигаясь ниже, принялся ласкать языком гладкую солоноватую поверхность с тонкой аккуратной впадинкой, истекающей соком. Цзян Чэн тихо выдохнул. Поднял отяжелевшую ладонь, сжимая в пальцах чёрные, начавшие слегка завиваться от влажности густые волосы Вэй Усяня.       Лань Ванцзи присел позади Вэй Ина — Цзян Ваньинь наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Он пододвинул бёдра чуть ближе к себе, уложил одну руку на низ спины и надавил. Вэй Усянь понял сразу: прогнулся. Ягодицы чуть приоткрылись. Лань Ванцзи склонился над ним, и вскоре его лицо полностью скрылось меж ног Вэй Усяня.       Цзян Чэн только представил, какие бесстыдства Лань Чжань вытворял с Вэй Ином своим ртом, и ему стало совсем жарко. Невыносимо хотелось посмотреть своими глазами, но это значило бы, что Вэй Ин перестанет ласкать его…       Вэй Ин негромко застонал. Он ощущал влажный упругий язык меж своих ягодиц. Он скользил по маслу, исследовал те места, которые ранее трогали только пальцы. Ни в одной из двух его жизней никто не касался его там языком, хотя в прошлой они с шиди перепробовали огромное количество весенних забав… От настолько откровенных ласк Вэй Ин немного растерялся. Он приоткрыл рот и сделал вдох. Янский корень шиди приятной тяжестью лежал на языке. Лань Ванцзи присоединил к губам и языку пальцы, и Вэй Усянь, немного собрав себя, вновь погрузил Цзян Чэна в самую глубь своего рта. Зажмурившись от удовольствия, сглотнул. Цзян Чэн болезненно сжал его волосы и вздохнул, направляя его голову так, что кончик носа Вэй Ина коснулся коротких тёмных волосков у самого основания. Одновременно с этим Лань Ванцзи добавил в него третий палец. Вэй Усянь гортанно замычал.       Время то вязло, как старое прохладное вино, то лилось, подобно ручьям и подземным источникам, то вовсе переставало существовать. Вэй Ин всё ждал, когда же гэгэ заменит пальцы и рот своим янским корнем, но Лань Чжань этого не делал. Он продолжал мучить его, то медленно вынимая и просовывая пальцы внутрь, то двигаясь ими с такой скоростью, что начинала кружиться голова. Цзян Чэн тяжело дышал: Вэй Ин, поначалу медлительный, разогнался. На каждый толчок пальцев в хризантему приходилось одно поступательное, быстрое движение его головы. Вэй Ин выпускал его, удерживая кончиком губ, и тут же вновь погружал в самые глубины рта. Так, что головка упиралась в мягкое влажное нутро, не сравнимое ни с чем другим.       Цзян Чэн чувствовал, что уже близко, и что все его попытки как-то отсрочить неизбежное, продлить удовольствие, бились в тугие стенки горла Вэй Усяня, обречённые на провал.       Цзян Ваньинь напрягся. Всё его тело, подобно дикому животному, встало на дыбы, и он, не переставая вжимать лицо Вэй Ина себе между ног, с тихий протяжным рычанием отпустил себя. Семя хлынуло из него рекой жидкого жемчуга, и Вэй Усянь глотал его с потерянным во времени и пространстве лицом.       — Гэ… гэ… — взмолился шисюн, глотая семя постепенно расслабляющегося Цзян Чэна. Тот уложил голову Вэй Ина себе на колени и нежно оглаживал его слипшиеся от пота и влаги в воздухе волосы. Сквозь приоткрытые глаза он смотрел на сосредоточенное выражение лица Ванцзи, который неумолимо продолжал терзать Вэй Усяня.       Руки шисюна ослабли, и Цзян Чэн подтянул уже всю его переднюю часть туловища к себе на колени. Лань Ванцзи пришлось сдвинуться вместе с ним. Его короткая остановка стоила Вэй Усяню жалобного всхлипа. Но ожидание вознаградилось: Лань Ванцзи, примерившись, стремительно вошёл в него, и стал раскачивать свой стержень с такой силой, что если бы Цзян Чэн не держал Вэй Ина за плечи, тот, без сомнений, обтёрся бы грудью по всем полам купальни.       — Гэгэ! Гэгэ!.. — постанывал Вэй Ин, елозя коленями по полу, а головой по бёдрам шиди.       Цзян Чэн ласково огладил пальцами бесстыдный громкий рот, и Вэй Усянь приоткрыл губы в приглашении. Он глушил удовольствие, посасывая длинные пальцы, покусывая их, наслаждаясь тем, как невесомо подушечка большого пальца скользила по его щеке.       Лань Ванцзи замер на мгновение. Цзян Чэн знал: так выглядит кульминация. Сейчас А-Чжань сделает последний, самый сильный, толчок, и внутри Вэй Усяня станет мокро и скользко.       С тихим протяжным «м-м-м-м…» Лань Ванцзи действительно толкнулся в последний раз, и Вэй Усянь почувствовал, как крепкая рука сжала его янский корень, и что это стало последней рисинкой в его выдержке. Громко стеная, Вэй Усянь обильно излился в руку гэгэ. Хризантема его при этом пульсировала так приятно и узко, что Лань Ванцзи не спешил выходить, продолжая совершать маленькие, практически незаметные, но очень приятные толчки.       …Вэй Усяня отмывали в четыре руки. Сквозь навалившуюся на сознание полудрёму он чувствовал, как чьи-то пальцы тщательно вымывают всё семя из его нутра, скользя внутри нежно и без всякого подтекста. Как мягко намыливают его волосы, как смывают пену водой…       Жар и духота сменились приятной прохладой. Спина опустилась в мягкость простыней и одеял.       Всё ещё зажатый в объятиях с обеих сторон, Вэй Усянь слышал отдаляющиеся от его сознания звуки поцелуев где-то над головой. Но это его уже совсем не волновало — полностью удовлетворённый и по-хорошему обессиленный, он окончательно уснул. Счастливый настолько, насколько никогда не позволял себе быть даже в мыслях.