Глава IV
25 января 2022 г. в 17:00
Писатель заходит и на следующий день.
В этот раз на дерзость Чифую не решается, принося заученный заказ и кофе без сахара и других топпингов, даже без дополнительного стакана воды — Баджи-сан не запивает эспрессо, видимо, зубы и обезвоживание не так сильно беспокоят творческих личностей, как скудненький, но поистине уютный интерьер кофейни и металлический бейджик с выгравированным именем подростка. Почему-то его взгляд то и дело падает на него, а после на губах — тонких, аристократических, но почему-то все равно привлекающих разыгравшееся внимание — играет хитрая усмешка.
Парень борется с подвисающей по обыкновению в его смену кассой, когда улавливает мимолетное движение пальцев, вздернутых вверх почти в приказном, повелительном жесте. Хочется фыркнуть, но на измученное лицо приходится натянуть доброжелательную улыбку и подойти к столику писателя, с робким, почти угодливым вопросом: «Чем я могу вам помочь?»
А Баджи-сану будто нравится, когда ему пытаются угодить, когда он видит наивные попытки пресмыкаться, даже если на то нет ни сил, ни желания, ни малейшего настроения. Его усмешка становится еще более довольной: Чифую готов поклясться, что сейчас он должен облизнуться, как сытый домашний котяра, избалованный вниманием и хозяйской заботой. Таких обычно хочется либо поставить на место, либо, напротив, поддержать эту иллюзию — они непременно главные.
Со своей позицией Мацуно еще не определился.
— Где можно покурить? Если не около помойного ведра.
Намек на их прошлый разговор Чифую оценил и даже снова потешил свое подростковое эго тем, что писатель его почему-то запомнил. Но обольщаться парень не спешит и судорожно думает, как ответить Баджи-сану так, чтобы он не поставил его в очередной тупик, чтобы не давать ему лишних поводов упиваться победой в придуманной им глупой игре. На самом же деле, под большим вопросом стоит авторство этой игры: может, она лишь в голове эгоцентричного паренька.
— Мой друг курит возле черного входа, — там нет камер, и несанкционированные перекуры не стоят Казуторе ни лишения чаевых, ни штрафов, которые наверняка полагались бы, возьмись за его поведение хозяйка всерьез. — Я могу вас проводить, — вырывается прежде, чем парень успевает сказанное осознать.
— Разумеется. Ты можешь.
«И почему это, блять, звучит так, как будто ты мне разрешаешь?»
Чифую укутывается в небрежно и наскоро надетый пуховик, будто и правда надеется, что он согреет его в мороз. А после снова, словно осуждающе, смотрит на легкое пальто писателя. Зато красиво, эстетично, от него так и веет этим роскошным пафосом — ему и в морозный декабрь нет дела до простых людских потребностей и проблем, даже если это только тепло.
Парень мог уйти, как только показал Баджи-сану место для перекура, но почему-то не смог себя заставить, а в какой-то момент уходить стало бы уже странно и даже в некоторой степени неприлично. Наверное, в тот самый, когда слегка вытянутые губы выдохнули в его сторону пропитанный вишневым ароматом табачный дым, а после — дрогнули в очередной наглой усмешке. Чифую даже жутко от осознания, насколько часто этот человек любуется собой. Только сейчас это уже не отталкивает.
— Можно и мне?
Он не курит. Из вредных привычек у него осталась с детства только склонность кусать губы и щеки изнутри, стоит только понервничать, сжимать кулаки до маленьких шрамиков от ногтей на ладонях, а в подростковом возрасте появилась любовь к дракам, и со временем Чифую стал считать ее даже нездоровой, — зависимость от адреналина, наверное. Байки, плохие компании и редкие спонтанные желания иногда выпить он относит к той же истинно мужской зависимости. Но курить ему не нравится: он пробовал не один раз, сидя на заднем дворе школы со шпаной или на берегу с Казуторой, во время поездки или просто пока матери нет дома, а в приставку играть — надоело. Но ни разу в полной мере обещанного удовлетворения или хотя бы расслабления парень так и не ощутил.
— М, я буду гореть в аду за это, но так и быть.
С губ Чифую чуть было не срывается какая-нибудь откровенно пошлая шутка про него, Казутору и дорогу в ад, но парень вовремя себя одергивает, когда вишневую сигарету протягивают обтянутые в черную кожу перчаток пальцы.
— Спасибо, а… эм… можно зажигалку? — Баджи-сан, наверное, даже усмехаться устал и оставил попытки самоутвердиться за счет неловкого подростка, потому как просто протянул ему металлическую увесистую зажигалку.
Возится с ней Чифую совсем недолго и быстро возвращает обратно, как будто опасается того, что она обожжет его руки, если задержится в них хоть секундой дольше. Урывками поглядывает на молодого мужчину рядом с собой, стараясь перенять его манеру курения, чтобы не опозориться снова, но только лишь невольно засматривается, сам того не замечая.
Выдыхая дым, Баджи-сан откидывает голову немного назад и почти удовлетворенно прикрывает глаза. Не всегда, не каждую затяжку, но Чифую ловит каждое это движение с особой жадностью. Он выглядит таким умиротворенным и спокойным, но в то же время все еще твердым. Парень назвал бы его ходячим клише, но он слишком органичен в своем властном хищном образе, который будто намеренно, чтобы утрировать его, дополняет такими мелкими деталями. Как эти сигареты, зажигалка, которую подросток видел лишь мельком, сосредоточившись совсем на другом, или перчатки с отблескивающими серебристыми заклепками. Чифую даже протягивает пальцы к своей серьге, касаясь ее неосознанно в наивном движении — в попытке найти связь между ними.
Но это все еще просто холодный металл.
— А ты тот еще болтун.
— Что? — засматриваясь на писателя, Мацуно даже не сразу осознает его попытку съязвить, но после слышит тот самый хрипловатый смех, который в прошлый раз показался ему таким красивым и вместе с тем — таким жестоким.
— Собеседник ты приятный, говорю. Молчишь, иногда зубки показываешь. Само очарование, Чифую.
— Только не пишите с меня персонажей, я скучный.
Улыбка писателя говорит совсем о другом.
Чифую не может найти ни единого слова, ровно как и сил и смелости для того, чтобы его из себя выдавить. Может, потому что он боится стать в очередной раз объектом для хлестких насмешек и колких ухмылок, а может, на самом деле, ему и в тишине комфортно. Ему легко с людьми говорить и легко молчать, особенно с теми, в компании которых он не чувствует себя лишним и чужим. Почему ему комфортно в тишине рядом с этим человеком, парень ответить не сможет при всем желании.
А Баджи-сан и сам не стремится начать какой-нибудь глупый и совершенно бессмысленный диалог. Лишь выдыхает дым, иногда пытаясь поразить парня умением делать из него колечки губами. В один такой момент этот взрослый и рассудительный человек не выдерживает и начинает смеяться, сначала срываясь лишь на короткие смешки, которые после перерастают в низкий заливистый смех. Чифую косится на него с легкой опаской, будто боясь, что он сделал что-то нелепое в очередной раз. А после переводит взгляд на колечки, рассеивающиеся легкой дымкой, и сам улыбается уголками сухих губ.
— Ваше умение поразительно, Баджи-сан.
— Наконец-то ты обратил внимание. То пялишься на меня, то даже взглянуть боишься.
Румянец на щеках ощущается почти физически сильным жаром, как свежий загар на палящем летнем солнце и в отраженном свете водоема. Чифую жалеет лишь о том, что не догадался повязать шарф. На все свое лицо.
Ответить Мацуно не удается, когда он слышит неразборчивый, но несомненно властный голос владелицы кафе. И почему только Казуторе удается курить каждые два часа, а ему стоило выйти один раз и покурить вместе со знаменитым писателем, как тут же его за этим занятием застали? Как будто в этом проклятом захолустье везет всем, кроме него.
Парень потерянно смотрит на Баджи-сана в тот момент, когда дверь с противным скрипом — на морозе он стал еще более несносным — открывается, а после сразу начинает улавливаться приторно-сладкий запах парфюма женщины. Чифую не склонен осуждать людей за их вкусы, но иногда, в те моменты, когда от ее духов подростка начинает тошнить, он делает исключение для этой, в целом, очень приятной, женщины. Опасливым взглядом Чифую встречается с хозяйкой, а после — с Баджи-саном, которого ситуация явно веселит.
— Мацуно-кун, — начинает грозно женщина, только писатель ее угодливо, но в то же время почему-то властно — как ему только удается сочетать в своем тоне эти разные настроения, — прерывает.
— Не ругайте парня. Он просто показал мне, где в этом прелестном месте можно покурить, чтобы не беспокоить других посетителей. Ах да, и одолжил зажигалку. Которую я, кстати, забыл вернуть. Спасибо, Чифую.
Длинные пальцы, скрытые матовой кожей черных перчаток, протягивают пареньку дорогую на вид зажигалку, на которую он не обратил никакого внимания, пока пытался быстро прикурить своими силами. Наверняка коллекционная, с красивой гравировкой — она точно не может принадлежать Чифую, и хозяйка явно не настолько глупа, чтобы принять безобидный спектакль за чистую монету. Но хитрый взгляд Баджи-сана, будто подначивающий взять его вещь, чтобы помочь спасти себя от увольнения, заставляет Мацуно выронить так и недокуренную сигарету с тем красивым вишневым фильтром и ухватиться за зажигалку, как за спасательный круг.
Поймав на себе одобрительный взгляд, замерзшими пальцами парень убирает ее во внутренний карман куртки, а руки нервно прячет в наружных. Лучше бы ему никогда не совершать преступлений — сразу попадется. Он точно получит нагоняй: сначала от владелицы, а потом еще и от матери. Она ведь настучит, верно?
— Не стоит, Баджи-сан, — голос Чифую даже не дрогает от наглой лжи, а во взгляде читается легкая уверенность. Но пальцы в карманах потряхиваются в мелкой дрожи так активно, что пареньку приходится сжать руки в кулаки и впиться ногтями в сухую от холода кожу. Лишь бы это было незаметно для всех остальных.
«Теперь она моя, не отдам».
Парень ныряет в кофейню слишком быстро, ощущая на себе недоверчивый взор женщины — подобным ее не проведешь — почти физически, всем своим загривком. И выдыхает слишком облегченно, оказываясь в теплом — даже жарком — помещении. Верхнюю одежду он снимает, находясь в каком-то забытье, что в какой-то момент едва не промахивается мимо крючка на вешалке и не роняет пуховик на все еще не вымытый сегодня пол, удерживая его в последний момент. Удержать же свои мысли от постоянного прокручивания в голове всей этой странной и какой-то на удивление личной сцены так легко не получается. Поэтому весь оставшийся рабочий день Чифую витает в облаках, забывая отдать посетительнице чек, сдачу какому-то мужчине и добавить сироп в кофе школьницы. Ловит на себе недовольные взгляды, слышит ворчание, а иногда — неприкрытые попытки поругаться. Было бы неудобно, если бы ему было дело.
Если бы зажигалка, которая теперь лежит в кармане его брюк, не напоминала об этой встрече своей внушительной тяжестью.
Дома оказывается довольно скучно, когда Казутора не пишет и не пытается вытащить его на прогулку. А после еще и тягостно, когда внимание к себе привлекает стопка тетрадей, в которых придется писать пропущенные задания, чтобы потом угодливо подсунуть учителям, лишь бы не заставили полноценно отрабатывать пропуски. Не все, к сожалению, понимающие.
Но вместо того, чтобы заняться уроками, Мацуно берет с тумбочки рассказ Баджи-сана и пролистывает его, даже не пытаясь вчитаться в текст и смотря лишь на красивые иллюстрации. Раньше ему нравилось ассоциировать себя с главным героем. Потом он повзрослел и понял, что главные герои слишком часто не похожи на обычных людей. Они стараются, пытаются, что-то делают и, в конце концов, обязательно добиваются своего. Или, конечно, трагически погибают.
Но своего все-таки добиваются.
В его жизни все совсем не так. Ему все чаще кажется, что сколько бы он ни старался, будь то учеба, подработка, налаживание отношений с матерью и отчимом или даже просто попытка признаться девочке в своих чувствах на День Святого Валентина в младшей школе — у него не получается совсем ничего. Девочке он признаться так и не смог, зато успешно пронаблюдал за тем, как смог заучка из параллельного класса. А он, весь такой из себя плохой парень с соответствующей репутацией, испугался.
Больше на девчонок он не смотрел.
Отчим несколько раз записывал его в «пидорасы». Просто для красного словца, просто ради того, чтобы самоутвердиться и подорвать и без того шаткий авторитет Чифую в этой семье. Мать же клала ладонь на его плечо, и мальчик даже начинал верить в то, что сейчас-то эта женщина встанет на его сторону, что сейчас-то она скажет своему мужу не называть так ее сына. И не потому, что есть в это что-то плохое и неправильное — хотя для этих двоих точно все именно так, — а просто потому, что нельзя так говорить, чтобы оскорбить. Вот это — неправильно.
Но она устало вздыхала, проводя своими исхудавшими пальцами по домашней кофте отчима — серого цвета, ровно как и его жизнь. Но что таить греха, красок в жизни Чифую ничуть не больше. Лишь оттенки.
Ему просто совсем никто неинтересен. Ни девочки, ни вообще — люди.
«Хорошего ты обо мне мнения, мам».
Взгляд падает на висящий в комнате плакат не самой популярной, но такой родной для него альтернативной рок-группы. Его самый большой провал за всю его жизнь — не меньше. По крайней мере, юношеский максимализм внушает пареньку именно это. Об их концерте было объявлено несколько месяцев назад, Чифую точно не помнит, когда об этом узнал. Зато помнит прекрасно, когда он будет — двадцать седьмого января — и как мать сначала мягко, а после — вполне себе требовательно и властно отшила его с просьбой дать денег на такую ерунду.
«Лучше бы нашел себе хобби».
«Я работаю, мам», — этот аргумент был принят в штыки еще больше, чем сама просьба, а ответ был довольно ожидаемым. Раз он работает, то пускай просто оплатит себе билет на концерт и на поезд — не в их же захолустье приедет хоть кто-то.
Чифую не берет деньги из тех, что откладывает. Он ни при каких обстоятельствах не залезет в свой бюджет «на лучшую жизнь». Поэтому мечту увидеть тех, кто пишет и создает его любимую музыку вживую, пришлось отложить на ближайшее будущее — то самое, которое должно быть лучше. Зато Казуторе эта группа тоже понравилась. Он сможет съездить на концерт за них двоих.
Несправедливо. Но на друга он совсем не в обиде. А вот на мать — да.
Книжка в руках ощущается каким-то грузом сейчас, словно несчастный главный герой, у которого в итоге все получилось, давит на Чифую своей идеальностью и состоятельностью. Словно то, что раньше помогало ему, теперь дополнительной ношей ложится на подростковые плечи, вынуждая от себя требовать больше, лучше, сильнее — еще, еще и еще.
У него и правда совсем ничего не выходит, ведь он не герой какой-то книги неизвестного писателя. Ему не прописали идеальный характер и красивую историю долгого, но уверенного становления полноценной личностью. Он всего лишь подросток, который не может признаться девочке — почему-то сейчас кажется, что она даже не очень-то ему и нравилась, может, дело было именно в этом? — не может отстоять свое мнение при отчиме, в итоге только срываясь на него и на родную мать, не может поехать на концерт.
Ничего не выходит.
Думает парень, когда бросается к небрежно скинутым на кровать брюкам — у него в комнате совсем не такой порядок, как у Казуторы, особенно после тяжелого рабочего дня ему совсем не до складывания вещей по своим местам, — достает оттуда зажигалку — трофейную, писательскую — и зажимает ее в кулаке.
А может, все-таки не так уже и ничего.