you're my liberty

      В школе шумно и уныло.       Чифую когда-то давно носил форму по всем правилам — чуть ли не уставам, — но отошел от этого, кажется, еще на втором году обучения в средней школе, когда понял: если галстук ослабить, дышать становится намного легче. Затем и верхние пуговицы рубашки он начал расстегивать, рукава пиджака закатывать, а после и вовсе носить его, лишь небрежно закинув на плечо.       И сейчас, стоит Мацуно появиться на пороге класса в совершенно неподобающем виде, к нему мгновенно подлетает староста и высказывает все, что думает о распущенном пареньке, заканчивая свою речь требованием немедленно затянуть галстук. Чифую тактично молчит и приказ девчонки игнорирует. Когда ей нравился он, а не Ичияма, она казалась как-то симпатичнее, доброжелательнее и вообще — круче. А сейчас и правда зануда.       «Вот пример влияния херовой компании, мам», — усмехается про себя парень, плюхаясь за последнюю парту и ловя на себе осуждающий взгляд бывшего друга. А ведь когда-то Ичияма и сам был не просто послушным мальчишкой-спортсменом с зализанными вне площадки волосами. Если бы Чифую сколотил свою банду, то Ичияма был бы в ней вторым по значимости. Ну или третьим: как решили бы все вместе или как решил бы Чифую. Хорошо, что все получилось именно так. Банда быстро развалилась бы, а друзья — расстались на отрицательной ноте.       Чифую хотелось бы спрятаться. Оказаться у себя дома вдали от шума и наконец-то выспаться. Но первый урок никак не начинается, одноклассники продолжают перешептываться, а иногда выкрикивать всякую ерунду. И парень даже пытается не глядя достать из портфеля наушники, пока не слышит в разговоре девчонок знакомую фамилию. Он так и замирает, протянув длинные пальцы к замку, пока вслушивается в чужой разговор, словно хреновый шпион, стараясь не выдать своего любопытства.       — Слышала? Тот пацан, который раньше учился в нашей школе, ну, которого потом загребли за что-то…       — Ты про того, который магазин ограбил? — перебивает девочку ее подружка, а Чифую не сдерживается и закатывает глаза: не знаете правды — так заткнитесь и не разводите сплетни.       — Разве?.. Ну, неважно, в общем, да. Казу… Казу… не помню. Короче, его видели с писателем. Они вечером что ли… или ночью уже уходили вместе. Представляешь? Я, конечно, слышала, что этот Баджи не по девочкам, но чтоб цеплять подростков сомнительного качества…       А дальше — противное девичье хихиканье.       — Тише вы, с ним же Мацуно-кун дружит.       Обычно стеснительная одноклассница не вызывала в Чифую совсем никаких эмоций, но сейчас почему-то — настоящую бурю. Он воспринимает ее слова как осуждение просто потому, что ему так привычнее. Его осуждают за драки, местами неуспеваемость, плохую компанию и отсутствие интереса к девочкам. Мать осуждает его за привязанность к покойному отцу, а Чифую не понимает, как она так быстро смогла его отпустить. Отчим действует на нервы дурацкими, не спортивными — не мужскими — увлечениями, а Чифую не понимает, что плохого помощи бездомным животным в свободное время. Одноклассники и бывшие друзья презирают за общение с позором школы, с отбросом — иначе говоря, Казуторой. А Чифую доверил бы ему что угодно: он самый настоящий и надежный друг.       Чифую настолько привык к осуждению, что не сразу замечает извиняющийся взгляд девочки. А потом встряхивает волосами, отмахиваясь от нее и ее чувства вины. Будто это она сказала что-то не то, так зачем унижаться за других?       Учителя парень не слушает даже тогда, когда тот неоднократно пытается к нему обратиться. Чифую коротко и чересчур резко, словно субординации для него сейчас не существует, отвечает заученной — единственное, чему его предусмотрительно научили в школе, — фразой: «Я не знаю». Подросток буквально чувствует злорадные взгляды и, как ему кажется, слышит ехидные смешки.       Почему-то сегодня в школе особенно невыносимо.       Так бывает, когда перестаешь терпеть что-то неприятное для себя. Так бывает, ведь к хорошему быстро привыкаешь. А его работа, как бы ему ни было противно натянуто улыбаться людям, которых он посылает в своих мыслях, или одноклассникам, которым хотел бы плюнуть в кофе, ему доставляет куда большее удовольствие, чем проклятая учеба. Но он старательно, как мантру, повторяет, что без образования ему не стать не то, что пилотом, а хотя бы администратором — или кто там главный над ним помимо хозяйки — в кофейне. Без образования из этой глуши ему не выбраться.       Поэтому на следующий вопрос учителя парень, потупив наигранно виноватый взгляд в парту и подняв с неестественной робостью руку, отвечает, возвращая себе несколько очков кармы. И, возможно, хорошую оценку за сегодня.       — Мацуно-кун, может, тебе помочь с алгеброй? — нагло обращается одноклассница во время перерыва, когда Чифую пытается хотя бы немного передохнуть от концентрации всех своих моральных сил на то, чтобы спокойно находиться в этом ужасном месте. Скоро все должно стать, как прежде — это всего лишь последствия отсутствия в пару дней из-за работы.       Подросток поднимает взгляд на девочку, которая еще на прошлой перемене подкрепляла слухи о его друге, а сейчас старается проявить свой нездоровый, как иногда кажется Чифую, интерес к нему, и вдыхает так глубоко, что грудь вздымается от напряжения: не стоит хамить и посылать ее сразу. Поэтому парень улыбается ей так же натянуто, как улыбнулся бы змее, готовой вонзить в него свои клыки и впрыснуть смертельный яд в его кровь.       — Ты же знаешь, что это хреновая идея, правда, Фукуи?       И Чифую готов поклясться, что она бы до крови прикусила губу, если бы не дорогая помада вульгарного цвета фуксии. Вульгарной почему-то она кажется только ему. Девчонка сжимает кулаки, но недостаточно сильно, чтобы хоть немного выпустить пар — наманикюренные коготки наверняка больно врезаются в ладони — и улыбается самой обворожительной и самодовольной улыбкой из всех, что видел парень за всю свою жизнь. Насколько же она хорошая актриса?       — Из трех вопросов ты ответил на один, — какая милая попытка унизить и самоутвердиться за счет промаха одноклассника, который нравится. — Может, ты все-таки подумаешь перед тем, как отказываться?       — Я подумал, спасибо. Не стоит. Лучше займусь ограблением с Казуторой.       — Так ты из-за этого… — легкая рука ложится на плечо подростка, и Чифую даже кажется, что змея смягчается, видимо, не до конца осознав его остроту. — Я всего лишь сказала, что услышала от знакомых. Но я не против, если ты расскажешь мне настоящую историю, — и снова улыбка, и снова лучшая.       — Не тебе.       И, хотя ее руку Чифую хотел бы отбросить, она всего лишь глупая влюбленная девчонка — он аккуратно ее убирает.       А Казутора после уроков заезжает за ним, как его личный герой, готовый забрать своего лучшего друга из такого ужасного места, как школа. Он притормаживает возле ворот, где парковаться нельзя, и с легкой улыбкой на лице поправляет шарф, который они вместе купили на ярмарке еще осенью, — красно-зеленый, в клеточку, почти рождественский. И игнорирует все косые взгляды в свою сторону, показательно закуривая.       — Бля, выглядишь, как плохой парень, который приехал забрать свою принцессу.       Кажется, Казуторе это замечание только льстит: он откидывает осветленные прядки волос назад, хотя они тут же падают ему обратно на лицо. Зато это мимолетное действие, сопровождающееся звоном его серьги, позволяет разглядеть броскую татуировку на шее парня. А в хитро сощуренных глазах видно плохо скрываемое самодовольство — умеет же быть павлином.       Интересно, с Баджи-саном он был таким же надутым индюком — со сколькими еще птицами его сравнит ревнивый подросток? — или притворялся тихим и даже несколько неуверенным. Почему-то многие люди в это охотно верят, когда Казутора повинно тупит взгляд в пол, опуская темные ресницы, и грустно повествует о своей тяжелой судьбе. Так он провел охранника в магазине, где он и правда пытался украсть батончик — лишь ради азарта и веселья. Наверняка дело в слепой вере людей в систему, в то, что несчастные дети просто обязаны исправляться, ровно как и в то, что эти дети — непременно несчастные.       Охранник в глазах Чифую так и остался олухом, но этому олуху он благодарен. Иначе эта выходка Казуторы сейчас стоила бы ему свободы, а Чифую — друга. И такого почетного эскорта.       — Садись, принцесса.       — Может, и принцесса, но точно не твоя, — усмехается Чифую, но позади друга на мотоцикл усаживается. И, набрав побольше колкого холодного воздуха в легкие, дует ему в лицо, пока парень не успел отвернуться, так, что даже небрежно выпадающие из пучка прядки волос отлетают назад. — Не дыми на меня.       — Нет, ну это уже замашки кронпринцессы, — беззлобно посмеивается парень и выдыхает неприятно пахнущий, в отличие от сигарет Баджи-сана, табачный дым в сторону нахмуренного Чифую. — Сгоняем к нам или тебе домой надо?       Домой ему просто необходимо: мать наседает сильнее обычного из-за этих двух внеочередных смен, грозит запереть под домашний арест, забрать телефон, лишить ноутбука, а еще — никакого подарка на день рождения. И чем еще там пугают непослушных подростков? Отчим поддерживает ее в этих начинаниях и точно будет не против добавить пару пунктов от себя. Но Чифую чувствует себя таким вымотанным после этого обычного, на самом-то деле, школьного дня, что выдержать его укоряющих взглядов родителей он сразу, как только сбежал от таких же взглядов сверстников и учителей, точно не сможет. Ему нужна передышка, глоток свежего воздуха.       Ему нужно хотя бы немного почувствовать себя на свободе. Хотя бы немного ослабить душащую его петлю этого захолустья.       — Сгоняем.       «К нам» уже давно звучит как приглашение в их общий шикарный особняк с видом на океан и несколькими кошками, которые непременно ждут возвращения своих хозяев с работы. Только перед Чифую снова открывается тот же вид полуразрушенного деревянного дома на отшибе.       Они нашли его вместе во время второй или третьей совместной поездки, когда решили съехать с привычного маршрута и сделать небольшой крюк по проселочной дороге по возвращении в деревню. Тогда Чифую даже подойти ближе, чем на несколько метров, было страшно, словно он попал в низкосортный фильм ужасов: в этом жутковатом доме обязательно должен был поджидать какой-нибудь психопат с бензопилой. Но внутри оказалось пусто и очень пыльно, как рассказывал Казутора: он зайти не побоялся. А позже парни узнали, что семья, жившая раньше в том доме, переехала после сильного урагана несколько лет назад.       Крыша почти сорвана — держатся лишь несколько досок с одной стороны, окна изуродованы, а крыльцо завалено досками, которые теперь служат опорой бывшей стене. Чифую как-то даже предлагал подлатать этот дом, но Ханемия наотрез отказался: зачем лишать его своего шарма?       Сейчас подросток даже не замечает, как согласно кивает давним словам друга, когда смотрит на выделяющееся в покрытом снегом пейзаже здание. Так оно больше похоже на подростковое убежище или детский замок, чем на что-то, некогда служившее кровом, но цинично брошенное и покинутое из-за разрушения. Чифую нравится думать, что, если бы они познакомились с Ханемией раньше, они точно построили бы что-то сами.       Но сейчас у них есть этот дом.       А у него самого — возможность в нем скрыться.       Внутри пыльно. Мацуно чихает несколько раз, чем вызывает у Казуторы смешок и несколько комментариев: «Ты как кот». Насупившись, парень показывает ему язык и плюхается на старый диван, который, кажется, едва ли выдерживает его вес. Поначалу на него было страшно даже взглянуть в иррациональном опасении, что он развалится. Позже подростки не раз шутили, что вот после этого прыжка он точно провалится. Сейчас внимания на эту рухлядь уже никто не обращает.       — Чем займемся? Есть какие-то конкретные предложения?       — А? Неа. Я позвал тебя, потому что ты выглядел каким-то загнанным, решил, что тебе не помешает немного развеяться. А то ты после работы, — Казутора почти виновато прикусывает губу, но быстро встряхивается, — и сразу в тупую школу. Нормально не отдохнул.       Чифую вздыхает, несколько раз успевая обдумать, стоит ли говорить о том, что слышал в школе. Все-таки сплетни в таких небольших населенных пунктах, как их захолустье, — обычное дело, и, наверное, стоит просто свыкнуться, не обращать внимания. Парень смог бы, если бы эти сплетни касались его самого, но почему-то слишком остро реагирует, когда речь идет о его друге.       «И Баджи-сане».       — Ты, кажется, теперь знаменитость, — хмыкает парень, но не спешит пояснять, даже видя немой вопрос на лице Казуторы. — Тебя с Баджи-саном видели, и теперь не только он главная звезда сплетен, но и ты.       — Бля, год там не появлялся, а все еще что-то пиздят обо мне. Не парься, пусть мелят своими языками, что хотят. Лучше бы рассказал, как отработал вместо меня, — улыбается он так естественно, будто его и в самом деле не волнует то, что о нем говорят. И Чифую поверил бы его улыбке, если бы не знал, как на самом деле чужие слова и грязные домыслы задевают его. Казутора слишком привык к амплуа плохого парня, которому на всех плевать. И даже с лучшим другом он иногда забывает от него отходить, продолжая врать и лицемерно улыбаться.       — Баджи-сан заходил. Мы… в общем… кажется, покурили вместе, — неловко выдает Мацуно, замечая, как даже эта лживая улыбка с лица парня сползает.       «Черт, неужели он после того раза и правда втрескался в него?»       — Только попробуй сказать, что рад за меня. Я тебе не поверю, — свой голос Чифую почти не контролирует, и фраза выходит резкой, а чистый тон голоса смешивается с каким-то диким рычанием, когда на лице Ханемии явственно отображается вина: именно это он и собирался сказать. — Ты всегда так много мне пиздел или только сейчас начал? — почему-то теперь вопрос выходит мягким, а губы трогает легкая улыбка.       — Я сторонник версии, что ложь бывает во благо, Чифую.       И, возможно, эта фраза должна навести на неприятные мысли, возможно, должна заставить задуматься. Но Чифую беспечно пожимает плечами и встает со скрипучего дивана. От разговора хочется сбежать ровно также, как и отмахнуться от него. И подросток действительно проходится по комнате, пока не забредает в соседнюю, устало оглядывая знакомый интерьер.       Фотография в уродливой рамке на комоде всегда привлекала внимание. Она выглядит так, словно в этом доме осталось хоть что-то живое, хоть что-то, связывающее эти развалины с настоящими людьми, некогда жившими здесь. Кажется, словно фото было сделано прямо в этой комнате, но трудно разглядеть хоть что-то на заднем плане за счастливыми лицами детей, девочки лет пяти и мальчика немного постарше, и сдержанными улыбками их родителей.       Сейчас эта фотография привлекает внимание Чифую намного меньше, чем обычно.       Просто на комоде нет пыли.       Казутора, буквально надрессированный его отцом на доскональную уборку дома, чтобы ни единой пылинки не было видно, чтобы никакая соринка не лежала на идеально вымытом полу и чтобы на глянцевых поверхностях не осталось ни одного отпечатка, не мог захотеть убраться в месте, которое считал для себя комфортным. Он бы не позволил этой детали разрушить ту атмосферу расслабленности и отсутствия контроля, которые витали во всем доме.       Но Чифую наверняка знает, что друг бывает здесь чаще, чем он сам. Как-то он говорил, что даже сбегал сюда, когда отец становился особенно невыносимым и наседал намного сильнее обычного. Он не мог не заметить практически порядка, наведенного здесь.       Неужели ложь во благо?       Чифую возвращается к своему другу нехотя: слишком боится все испортить. Не хочется как-то рушить расслабленную и доверительную ауру, не хочется превращать место, которое для них обоих стало пристанищем в этой жуткой деревне, во что-то такое же давящее, как их собственные дома.       А Казутора выглядит расслабленным.       Поначалу Чифую даже было неуютно задерживать взгляд на нем дольше пары секунд. Казалось, будто сейчас вся его напускная веселость и показательное дружелюбие дадут трещину, и он, наконец, покажет свое истинное лицо: бунтаря, плохого парня — самого клишированного книжного преступника. Но он терпел странные выходки Чифую вроде невозможности выдержать зрительного контакта и сразу же отведенных глаз, стоило ему только заметить лишнее внимание. Терпел и хлопал его по плечу, словно пытался сказать, что все в порядке.       И в какой-то момент Чифую начал доверять. Доверять настолько, что смог рассмотреть его без страха или стеснения. Тогда он заметил не только броскую татуировку и всегда привлекающую внимание своим звоном серьгу. Не только длинные, вызывающе промелированные, но в напускной стеснительности убранные волосы. Он заметил, какого красивого цвета его усталые глаза, как родинка чуть ниже почти сливается с темными синяками, как юное лицо состаривают впалые щеки и опущенные даже при улыбке уголки губ.       Заметил его любовь к темным цветам и цепям на одежде, заметил много нашивок на куртке и ярко-красный платок в кармане джинсов. Заметил, наконец, то, как Казутора хорошо к нему относится и даже не просит того же взамен.       Тогда Мацуно, кажется, понял впервые, что только сейчас нашел лучшего друга.       Сейчас ему почему-то так страшно, что дурацкая пыль, всегда лежавшая на комоде и вдруг оттуда исчезнувшая, может разрушить то доверие, которое строилось по кирпичику в течение многократных, долгих, повторяющихся встреч. Может, оно должно было рухнуть в тот момент, когда Казутора воспользовался его книжкой для соблазнения какого-то мужика.       Какая наивная и детская попытка принизить значимость Баджи-сана в этой истории и вообще в жизни каждого из этих мальчишек. Что значит он сам и его творчество для Чифую, парень и сам ни за что не ответит. Он просто для него как свобода. Между этим словом и именем Баджи Кейске можно поставить знак равно.       Казутора же ничего не рассказывал, но как-то Мацуно мельком увидел фотографию на заставке в его телефоне. Ничего необычного: всего лишь он сам и какой-то парень — оба они выглядят счастливыми в запечатленном фронтальной камерой моменте. Он тогда улыбнулся и покровительственно пояснил: «Друг из прошлой жизни». Из той самой — до исправительной школы.       Только сейчас Чифую начинает понимать — и совсем не позволяет себе думать, что в этом ему помогает появление в его жизни эксцентричного писаки — так в присутствии друзей не улыбаются. Казутора часто улыбается с ним, но никогда — как на этом фото.       А еще этот друг поразительно похож на писателя, которому он отсосал.       Смотря сейчас на Ханемию, Чифую хмыкает, пока он не видит.       «Как сильно ты веришь в концепцию лжи во благо?»