Моя милая L.

Теряю друзей, наживаю врагов, Плачу за газ и за свет, А кроме того, ищу любовь, Которой все нет и нет.

*** Распростертая постель кремовых оттенков могла объять необъятное: не просто женское тело, которое распласталось по периметру, а намного большее. То, чего не видел в сию минуту никто. Ни одна человеческая душа не могла и краем глаза взглянуть на то, что видели в то мгновение стены. Четыре стены, да и те сжимают в тисках. Покрашены в белый цвет, они казались темными. Кирпичными. Тяжелыми. Будто груз, который хочется скинуть с плеч, но не получается. А получится ль когда–то? Большие, такие холодные, прожигающие насквозь бледную кожу, которая была подобно мрамору, капли одним движением катятся вниз. Перьевая подушка была в роли салфетки, которая впитывала в себя эту соленую воду. И уже не соображаешь ничего: как оказался здесь, зачем и почему сердце хочет разбиться вдребезги. Или уже эта миссия выполнена? Обхватив изящными руками свои колени, она поджала их под себя, пытаясь скрыться не только от внешнего мира, но и от себя самой. «От себя не убежишь» — твердили мудрые люди, но сейчас хотелось бы. Просто ранним утром покинуть теплую постель, прожогом оказавшись в кухне, варить себе ароматный кофе, чьи нотки мигом наполнили квартиру. За окном шел бы ливень, как это бывает по стандарту в фильмах, но ее это не трогало бы. Солнце в сердце — высшее противоядие от злых туч и ветра. Она хотела бы, но не могла. Дойти до кухни, дабы поставить на плиту турку — рутина, но и сейчас от одной такой мысли ставало дурно. Казалось, даже самые непосредственные задания были ношей. Ногти впивались в кожу ног, оставляя следы, что свидетельствовало о том, с какой она силой это делала. Всегда аккуратная, уложенная прическа давно потеряла бывалую форму. Сейчас на голове творился настоящий хаос, но вряд ли ее это волновало. Внешний мир и его действия буквально замерли, звуча в приглушенных тонах, громкость которых она не хотела прибавлять. Тишина. Не только в холодной квартире, но и в ее голове. Секунду назад в ней бушевали мысли… Навязчивые. Запутанные. Бесконечные мысли, будто клубок ниток. Хочется приложить усилия, чтобы распутать эти стянутые узлы, но в один момент они сами распадаются. И больше не надо прилагать титанических усилий. Все случилось само собой. Громкую, кричащую, но одновременно молчаливую тишину внешнего мира прервал звук. Его не перепутаешь ни с чем. Поворот ключа. Сколько власти было в этих звуках. Дверь в квартиру открывал тот, у кого был ключ. Он мог позволить себе войти не просто в квартиру, а ступить в храм ее души, не спросив разрешения. После послышались приглушенные шаги. С какой аккуратностью он пытался шагать, минимизировав звуки. Забавляло. Над собой она почувствовала чью– то тень, чье– то наглое присутствие, которого женщина явно не ждала. — Лара… — послышался протяжный стон, после которого она почувствовала на себе холодные руки, пытающиеся обхватить ее голову. — Зачем пришел? — тихо издала брюнетка в ответ, не пытаясь убрать руки, по причине отсутствия сил для такого простого действия. — Мне уже все сообщили, — ледяная рука поглаживала волосы, пальцами забираясь в локоны. — Зачем ты туда полезла? — Мы сейчас будем это обсуждать? — в своей манере ответила Лукина, медленно поднимаясь с кровати. — Послушай меня, мне важно знать, как все произошло, чтобы предоставить тебе защиту, — отпечатком остались касания губ на ее руке. — Саша, — женщина закатила глаза в своей манере. — О чем ты говоришь? Какая защита? — Твоя, — утвердительно сказал мужчина полушепотом, уткнувшись в ее руки, который сложились в замок. — Я поступила так, как поступил бы каждый на моем месте, — брюнетка заглянула в его глаза, пытаясь в них найти понятие собственных действий. — Не все бы рисковали, — он вглядывался в ее глаза, но в голосе не было осуждения или злости, лишь спокойный тон, который всегда ее успокаивал. — Я не могла иначе, — Лаура перевела взгляд в сторону спальни, которая еле освещалась бликами с окна. — Что– то в этой ученице есть особенное? — задал вопрос Александр, прекрасно осознавая, что ставит шатенку в неловкое положение. — Это девочка, которая успела натерпеться от меня. Я не могла покинуть школу, зная, что кто– то из учеников в опасности, — послышался ответ, на который последовала усмешка. — Как эти фразы взаимосвязаны? — он вопросительно поднял брови, а уголки губ слегка приподнялись. — Я не знаю, Саш… — она громко вздохнула, закрыв свое лицо руками. — Тише, — в ответную реакцию мужские губы коснулись волос, которые изрядно были истрепаны. Без лишних фраз она дотронулась своей теплой ладонью его щеки, которая уже давно обросла щетиной. Она знала, о чем это свидетельствовало. Живя вместе, мужчина всегда следил за собой и вовремя брил лицо, но после расставания он знатно закинул все в дальний ящик, ударившись в свою работу, которая была у них общей. Легкое прикосновение стало тем самым сигналом. Лакмусовой бумагой, которая поменяла свой цвет. Красным флагом для того, кто его ждал. Она всегда касалась нежно, вызывая толпы мурашек даже у самого безразличного к телесному контакту. Сохраняя внешнюю серьезность и необычайную строгость, ее оголенная душа таяла в руках, которые могли подарить ласку и нежность. Он остановил ее руку, которая уже хотела покидать просторы мужской кожи, взглянув в эти бездонные, океанские, но покрасневшие глаза. Обхватив ее кисть, на пальце которой до сих пор красовалось кольцо, он прижал ее к своим губам, оставляя легкие поцелуи на каждом пальце. Она не вырывалась, не пыталась оттолкнуть. Это нужно было двоим — чтобы мир остановился. Она наслаждалась уже до боли родными, ласковыми прикосновения, которые вселяли в ее душу чувство нужности и любви. Он сразу заметил ее расположенность и вовлеченность, а поэтому не стал медлить, притянув темноволосую на себя, жадно коснулся ее губ. Не спрашивая разрешения второй раз, мужчина чувствовал себя хозяином на этой территории. Он мог касаться этих губ также непринужденно, как раньше, выделывая с ними все, что шепчет фантазия. Александр чувствовал все так, как это происходило между ними раньше. В последнее время соблюдалась дистанция, которая сейчас успешно отошла на второй план. Лаура отвечала на поцелуй, изредка оттягивая его нижнюю губу. В теле женщины появилась приятное расслабление, которое заставляло ее продолжать все то, что происходило. Не став томить, он скинул свою верхнюю одежду, оставшись в черных классических брюках и белой рубашке. Образ жены поначалу его смущал (а именно одежда, которая оголяла ее колени), но в сие момент разжег в его воображении приятные картины. Лукина оставалась все в том же кожаном платье, которое не переодела после ненавистного школьного дня. Он наложил отпечаток на каждого, кому удостоилось брать участие в сцене нелепого пожара. Утонченные, будто хрустальная ваза, женские руки поспешно расстегивали белые пуговицы на мужской рубашке. Вряд ли она отдавала себе трезвый отчет о своих действиях, но томное желание продолжить заставляло сердце биться чаще. Он поддержал ее инициативу, скинувши тонкую ткань на пол, его мягкие губы оказались на бархатной шее напротив. До невозможности нужные, такие голодные касания заставляли ее окунуться в прежний мир, где не было никакой боли и слез. Оттягивая кожу шеи, она знатно краснела, отчего Лукина закидывала голову вверх, ловя нотки эйфории и прижимаясь к мужу плотнее. Одним ловким движением он повалил ее на кровать, нависнув сверху. Они не отвлекались на бессмысленные разговоры, отдавая себя друг другу. Александр наглым, резким движением рук оказался под одеждой темноволосой, нащупывая тонкую ажурную ткань трусиков. Мужчина не пытался даже снять с нее платья, концентрируясь на том, как возбуждающе выглядела его женщина в нем. Она почувствовала, как его пальцы коснулись того места, которое уже набухло от возбуждения и желания. Его уста продолжали в сладком порыве терзать женские губы, а рука уже дошла до клитора. За годы семейной жизни Саша знал предпочтения и шалости Лауры, поэтому без сомнений действовал уверенно. Круговые движения вокруг клитора заставляли шатенку прогибаться, шепча на ухо томное: «Еще!». Пара горела от желания почувствовать друг друга, зная, что это может быть последняя близость, которая появилась впоследствии шаткого морального состояния женщины. Как ему хотелось доставить наслаждение той, которая сейчас извивалась под ним. Продолжив свои действия все также резким и быстрым путем, он скинул на пол штаны, освобождаясь от лишней одежды. Мужские руки стянули на талию то самое кожаное платье, после чего он ввел в ее уже влажное влагалище свой пульсирующий член, впиваясь руками в ее шею. Из уст Лауры издавались тихие, но продолжительные стоны, которые наполняли квартиру приглушенными звуками от того, какими порывистыми движениями двигался Александр внутри брюнетки. Начиная от нежных толчков, он продолжал более грубо, попутно массируя головку клитора. Лаура прикрыла глаза, пытаясь отдаваться сполна как физической, так и эмоциональной близости с тем человеком, который лучше всех знал ее пожелания. Он занял позу сверху, нависая над женщиной, которая на ухо издавала сдержанные, но такие желанные для него стоны. Толчки члена умедлились, заставляя тепло, образовавшееся в телах обоих, разлиться по каждой клетке горячих тел. Под платьем руки брюнета оказались на женской груди, сжимая их в своих руках. Черты лица Лауры в мгновение стали расслабленными и мягкими, что свидетельствовало о получении не хватающего наслаждения. Еще несколько минут желанного секса подарили паре яркие оргазмы, доказательствами которых служили их выражения лиц. В плане эмоций они всегда были сдержанными, но их тела всегда выдавали обратное. После горячего зрелища, как женские мышцы малого таза дрожали от полученного оргазма, Александр направился в ванную, оставив полуобнаженную Лауру на кровати. Наедине она лишь вздохнула, проводя языком по поверхности своих губ, которые покраснели после сладких поцелуев. Женские руки сжимали руль машины до той степени, пока костяшки не стали белого оттенка. Каждый, кто занимал сейчас место в машине, боялся что– то сказать вслух, дабы не нарушить напряженное молчание. На заднем сидении располагались Мария с Елизаветой, но и тех одолевал страх взглянуть друг на друга. В роли водителя была Анна, которой сообщили о сегодняшнем школьном происшествии, а особенно о том, что пришлось пережить ее дочери. — Анна Вершинина? — послышалось на том конце трубки. — Да, — утвердительно ответила женщина. — Ваша дочь, Мария Третьякова, сейчас находится на территории школы, в которой начался пожар в отдельном крыле. Ваша дочь не пострадала, но на некоторое время теряла сознание, — ровным тоном говорил мужчина. После услышанных слов блондинка покинула свой рабочий кабинет и помчалась к своей девочке. Едя в дороге, перед глазами появлялись ужасающие картины, которые не на шутку пугали материнское сердце, которое с каждой мыслью билось чаще. Перед глазами мелькали фары машин, ловя отражение на мокрой трассе. На улице стояла сырая погода, а на вечер город обхватил в свои объятия туман. В памяти, будто на кассетной пленке, воспоминания и сцены детства ее Маши сменялись по очереди. — Помаши маме ручкой, — за кадром говорил мужской, немного хриплый, но такой располагающий к себе голос. Секунда и маленькая белокурая девчонка тянет свои крохотные ладони к камере, за которым уже слышится смех и восторг родителей. Мария росла спокойным, довольно тихим и не капризным ребенком, что облегчало жизнь молодым родителям. Она никогда не устраивала сцены слез и нервов, как это часто случается среди маленьких детей. Девочка с каждым днем открывала новый мир и для себя, и родителей, которые радовались ее успехам изо дня в день. Безусловно, Третьякова была желанным и единственным ребенком, отчего все родительское внимание и любовь излучались только ей. Маша играла на фортепиано, посещала культурные места, всевозможные кружки, была попытка занятия английским языком, но после того, как она не увенчалась успехом, это дело решили отложить в дальний ящик. В школе же нельзя сказать, что Марии тяжело давалась учеба, — она была отличницей, отчего и стала старостой класса. Она питала истинную любовь лишь к гуманитарным предметам: литература, история, русский язык, но и сумела разобраться с точными науками. Анна с ранних лет была эталоном красоты, трудолюбия, честности и просто прекрасной женщины, вследствие чего Мария впитала в себя все те лучшие качества, которые были у матери. С отцом Владимиром у девочки была особенная связь, ментальная. Он всегда знал, что хочет и чего не хватает дочери с малых лет, когда та еще не умела даже говорить. Блондинка же всегда как– то по-своему чувствовала мужчину, что делало их взаимоотношения крепче и прочнее, чему Анна только удивлялась, но и искренне радовалась, что они, молодые родители, смогли справиться с такой важной миссией как семья. Союз Третьяковых был таким, что можно было только позавидовать. Счастливые представления о будущем оборвались в один момент… Автокатастрофа, в которой не выжил Владимир. Это событие стало переломным для всех, что в корне изменило жизнь сразу трех женщин: мать, жена и дочь. Анна ловко управляла автомобилем, быстро мчась по дорогам города. Мужчина на том конце заверил ее, что дочь не пострадала, но сами слова «пожар» и «сознание» поднимали внутри бурю, которую способно было утешить лишь присутствие рядом целой и невредимой Маши. — Что они тебе говорили? Что от Лауры хотят? — расспрашивала с необычайным интересом Лиза, держа подругу за руки. — Я не знаю, — жалостно взглянула девушка. — Они обвиняют ее в том, что я во время урока оказалась в том крыле и была в опасности. — А она что? Она же тебя не отпускала, ты сама убежала, — ответила Елизавета. — Да вот дело в том, что она ни при чем, а это я виновата, — вздохнула белокурая. — Я пыталась этому следователю сказать, но Лауру это разозлило, и она закрыла мне рот. — А что дальше? — Лиза видела, как подруга менялась в лице, понимая все то, что произошло. — Лиз, она сказала, что она меня выгнала из класса и послала в то крыло читать на стенде правила, потому что я мешала ей проводить урок, — Маша села на траву, утыкаясь своей головой в колени. — Вот это да… — протянула Белова по слогам, выражения ее лица свидетельствовало о том, что услышанное повергло ее в шок. — Ты понимаешь, Лиз, она будет отдуваться за меня, а я даже не понимаю, что происходило тогда, — голос девочки изрядно дрожал, пытаясь заглушить нахлынувшие эмоции. — Начал раздаваться громкий звук сирены, все побежали, даже учителя. Да и тем было плевать, кто там и что, лишь бы успеть спасти свои жопы, — усмехнулась Лиззи. — Прости. Я тоже хотела бежать, но я поняла, что тебя нет. В этой всей панике я кое– как добралась до нее, пыталась сказать, что ты не вернулась, но сделать это было крайне тяжело… — пожала плечами Елизавета, гладя по голове соседку по парте. — Она моментально среагировала и убежала, а меня оставила на других учителей. Я больше не видела ее, но она была напугана. Мне в какой– то момент показалось, что передо мной не та Лаура Альбертовна, которая любит поязвить и попрыскаться ядом на тех, кто попадется под руку. Черная ауди припарковалась недалеко от школьного стадиона, а из салона машины выпорхнула все та же изящная, миловидная женщина, которая буквально бежала к двум сидящим на холодной траве девочкам. Мария не заметила ее, поскольку была уткнута в свои колени, что особенно подметила мама. — Боже, Машенька, — вырвалось из уст женщин, как она тут села на траву перед дочерью, поднимая ее голову. — Мама? — девочка не успела даже сообразить, как здесь оказалась мама. — Маша, как ты? Ты не пострадала? У тебя ничего не болит? — Анна выглядела в данной картине растерянно, напугано, про что свидетельствовали ее нервные и резкие движения рук, которыми она пыталась осмотреть дочь. — Мамуль, все, все, — Третьякова взяла в свои руки ладони блондинки. — Все хорошо. Уже все хорошо. Первой тишину решила нарушить Елизавета, что не было и удивительно. Она редко в каких случаях смущалась и боялась, а поэтому, чувствуя витающее напряжение в воздухе, разорвала этот замкнутый круг. — А Лаура не так уж и черства, — в полголоса заговорила рыжеволосая, смотря на рядом сидящую подругу. — Каждый учитель побежал бы спасать своих учеников, — мягко ответила Маша. — Но не каждый будет жертвовать своим местом, чтобы выгородить ученика, — подметила Елизавета. Сидя еще на том школьном дворе и отходя после грубых реплик учительницы, Мария чувствовала свою вину. И в том, что выбежала с урока, и что пошла в то крыло, и в том, что, конечно, Лаура взяла на себя вину и солгала перед оперативником и директором. Этот поступок она оценила с разных сторон, но в голове засел лишь один вопрос: «Зачем ей меня защищать?». Светловолосая отдавала себе отчет, что Лауре просто так не сойдут с рук сказанные слова, ведь за это можно привлечь и к уголовному делу. — Маш, а что если они обвинят Лауру и в том, что она знала о пожаре, поэтому послала тебя туда? Чтобы подумали о том, что это ты инициатор пожара, — заговорила Лиза, выдавая свои версии. — Что ты такое говоришь? — Мария вопросительно подняла бровь, что было в манере Лукиной. — Как вариант, — ответила девочка. — Ты же серьезно не думаешь, что она как– то причастна к этому? — все также неспокойно смотрела Маша. — А вы с ней прям два сапога — пара, — усмехнулась девочка. Весь последующий вечер прошел у Марии в крепких объятиях Морфея. Дабы скрыться от расспросов Анны, девочка просто прилегла и провалилась в бесконечное пространство. Пережитый стресс вперемешку с событиями забрал все силы, поэтому все оставшееся время и до самого утра девочка проспала. Действия директора школы и администрации пока оставалось под ширмой неизвестности, поэтому школьникам устроили внезапную неделю каникул, которая ожидалась на несколько недель позже. Весь вечер и ночь Александр провел в постели «бывшей» жены, которая на удивление была одинокой. Лаура пыталась уложить события сегодняшнего дня в голове, но этого сделать не удавалось по причине сильного эмоционального потрясения. Целую ночь она провела на кухне, копаясь не только в том, что случилось, но и в собственных воспоминаниях, которые сегодня обострились с новой силой. Приблизительно в третьем часу Лукина решила заварить себе чай, дабы он оказал хоть какой– то минимальный эффект на разбушевавшуюся нервную систему учителя. — Не спится? — на пороге кухни появился сонный Александр, который потирал глаза от ослепляющего света. — Не спится, — утвердительно ответила брюнетка. — Лар, я не буду расспрашивать о том, что произошло, но мне важно знать единственное, — мужчина сел напротив темноволосой, смотря на нее. — Ну, спрашивай, раз интересует, — ответила в своем стиле Лаура Альбертовна. — Что это за девчонка, за которой ты полезла в огонь, мать вашу? И какого хрена ты соврала о том, что выгнала ее с класса? — Александр сложил руки на груди, наблюдая за тем, как меняется выражение лица женщины. — Во– первых, не смей со мной разговаривать в таком тоне, — она подняла на него свой взгляд, от которого мурашки разбегались по телу, и то далеко не от волн эйфории, которую они испытали несколько часов ранее. — Во– вторых, это моя ученица Мария. — Да мне плевать на нее, — Саша встал из стола, нервно шагая по периметру комнаты. — Зачем ты ее выгораживаешь? — Почему ты так уверен в том, что я… — хотела уже задавать вопрос Лаура, как брюнет перебил ее на полфразы. — Что ты соврала? Я знаю тебя двадцать лет, Лукина, это не в твоем стиле — посвящать столько своего времени и разбрасываться на всяких. Придумала бы что–нибудь менее наивное, ей Богу, — усмехнулся мужчина, облокотившись о стол. — Ошибся ты, — шатенка поджала губы, переводя взгляд в стену. — Уж слишком раздражало меня это невинное выражение лица. — И ты решила ее выгнать с класса? По– моему, это в манере твоих училок– коллег, но не в твоей, Лаура Альбертовна, — посмеявшись, Саша внимательно осматривал ее. — Слышала бы сейчас тебя Таня… — иронично протянула Лукина. — Забыл сказать тебе, что она настойчиво разрывала твой телефон, а после чего написала мне, — усмехнулся во второй раз Александр, беря со стола смартфон и зачитывая: — «Как дозвонишься до Лауры, передай, что репортаж со школы видела и мама. Пусть научится брать трубку». — О Господи… — голубоглазая закатила глаза, закрыв лицо рукой. — Скажешь, что были вместе, тебя минует наказание, — мужчина расплылся в улыбке. — Еще чего! — воскликнула Лаура, покидая кухню. Пасмурное утро с затянутым небом уже вошло в привычку жителей Москвы, а поэтому никто на ласковое осеннее солнце не рассчитывал. Школьница уже давно покинула просторы теплой постели, сидя на кухне и ведя с собой монолог. «Сделали нам каникулы, но учителя все равно же должны приезжать в школу. Я не могу оставаться спокойной, когда невиновный человек берет на себя чужую вину. Так неправильно. Несправедливо. Папа всегда говорил мне, что справедливость — прежде всего. Я верю в это и не могу поступать иначе. Я совершила глупость, я должна за это и отвечать, а не та, которая одной лишь фразой заткнула так, будто меня это вовсе и не касается. Несмотря на всю резкость и грубость ее выражений, то, как она постоянно пыталась задеть и опустить меня на уроках, все это превращается в пыль, когда я представляю, как это женщина была единственной, кто не покинул школу, а отправилась меня искать. За все эти два месяца она выражала свое недовольство мной, занижала оценки, чтобы потом пойти в огонь за той, которая, казалось, могла вывести ее из себя одним взглядом? Помню, как еще в первые школьные дни она выражалась про Бродского, пытаясь доказать мне, что его творчество не стоит внимания. Но почему сейчас она решила взять вину на себя? Ей же это просто так с рук не сойдет. Да и Татьяна Николаевна, боюсь, начнет видеть во мне врага, не зная правды. Точно. Татьяна Николаевна…» Закончив внутренний монолог, Мария быстро собралась, дабы отправиться в школу и поговорить с Лаурой Альбертовной наедине, попутно заглянув к Татьяне Николаевне, с которой сложились довольно теплые и дружеские отношения. Конечно, «побег» в школу оставался в секрете для мамы, которая точно не дала бы своего разрешения. Рыжеволосая женщина расхаживала по просторной учительской, пытаясь уложить в голову все события предыдущего дня. Она была в школе одна из немногих, кто согласился приехать. Просто по той причине, что ее коллеги, которые застали пожар, отходили от пережитого, тогда как Татьяне выпала участь проводить уроки во второй половине дня, что и спасло ее. Грустным взглядом она окинула закрытое левое крыло первого этажа, которое перегородили для реставрации. До сих пор никто не знал, почему произошел пожар, было это умышленным поджогом или случайностью, потому что за сутки еще рано было делать какие– то выводы. Женщина полила цветы в вазонах, убрала пыль с поверхности одиноких столов. В учительской была тройка учителей, которые с явным интересом и обеспокоенностью обсуждали вчерашнее происшествие, выдвигая собственные версии. Их разговор прервал двойной стук в дверь, после чего в комнату заглянуло встревоженное бледное лицо. — Машенька, зайчик, добрый день! Как ты себя чувствуешь? — обратилась к Третьяковой одна из преподавателей, которые были там присутствующими. — Спасибо, Елена Юрьевна, все хорошо, — улыбнулась Маша, глазами пытаясь то самого нужного человека. — А зачем ты пришла? Дома бы отлеживалась. Кого– то ищешь? — неподдельное волнение в глазах подметила другая коллега, учитель младших классов, которая задала вопрос девочке. С подсобки вышла Татьяна Николаевна, которая увидела в дверях белокурую, слегка обеспокоенную школьницу. Она одарила ее улыбкой, после чего обратилась: — Маша, здравствуй. Как твое самочувствие? — Ой, Татьяна Николаевна, хорошо, что Вы здесь. Можно Вас на секунду? — улыбнулась Третьякова. — Да, конечно. Татьяна поставила лейку с водой для растений на столе и покинула пределы учительской. Они отошли от двери, чтобы уединиться для разговора, инициатором которого стала Мария. — Да, я слушаю, — с волнением сказала рыжеволосая, заглядывая в глаза ученице. — Татьяна Николаевна… — выдохнула девочка. — Конечно, Вы знаете, что вчера произошло и… — она пыталась справиться со своими эмоциями, но голос предательски дрожал. — Тише, — в полтона перебила ее Лукина младшая, гладя рукой по спине Маши. — Не переживай так. Я все знаю. — Я виновата, что все так случилось. Сегодня будет Лаура Альбертовна или, может, завтра? Мне надо поговорить с ней, все объяснить, — Мария перевела взгляд на свои руки, которые подобно голосу, выдавали дрожь. В ответ Татьяна Николаевна вздохнула, поворачиваясь к окну, не сказав ничего в ответ. — Что такое? — Марию смутила тишина, поэтому она еще раз обратилась к рядом стоящей женщине. — Она уволилась.