Моя милая L.

Покуда Колизей неколебим, Великий Рим стоит неколебимо, Но рухни Колизей — и рухнет Рим, И рухнет мир, когда не станет Рима.

*** Слова. Слова. Слова. Простые словосочетания иль фразы, которые способны вызвать в человеческой душе искры. Они в одно мгновение соединятся, устроив меж собой танец. Такое, знаете, страстное танго, которое способно разжечь огонь. Он в свою очередь перерастает в пламя, которое способно затмить ваш разум, заполнить мысли, растерзать вашу милую душу на миллион крохотных кусков, а после превратить их в пепел. Вспомните ощущения, когда в горле образовывается ком. Сразу чувствуешь себя не человеком, а скульптурой, которая не имеет возможности ни вздохнуть, ни выронить и слова. Человек — существо довольно многогранное, душа которого имеет свои тайные углы, в которых хранятся все наши воспоминания. Это подобно сундуку, который в секрете держит все, что было иль есть. У одних данный сундук выглядит как с картинки: ухоженный, чистый и новый, а у других он обрастает плесенью и пылью. Как правило, вторые это не те, кто не то, что не хочет показывать свое прошлое, а те, которые даже в гордом одиночестве не притронутся к нему. Отчего и начинает гнить содержимое в нем. Человек — это мозаика, которая соткана из стекла. Потеряешь небольшой кусочек — картина пойдет насмарку. Человек — это холст, а люди в его жизни — художники, которые имеют власть над творением на бумаге. С большим желанием и трепетом хочется, дабы эти «мастера» управно владели кистью, усовершенствуя и раскрашивая холст. Всегда находятся те, которые выльют банку черной краски на белую бумагу, — и тогда, сколько бы ты сверху не накладывал белые оттенки, никогда не удастся спрятать темные пятна. Повседневная жизнь такая же: что– то оставляет в нашей памяти лишь приятные воспоминания, а что– то заполняет ее лишь сплошным черным цветом, который еще долго будет напоминать о себе. Заметное дрожание отдавалось в конечности, что скрыть было почти невозможно. Карие глаза, которые умещали в себе оттенки цвета хаки, всегда были наполнены надеждой. Теплом. Очарованием. Искрами. Самым прекрасным светом, который мог бы осветить темницу. Что– то пошло не так в этот раз… Взгляд пытался найти спасение в глазах напротив, которые лишь бегали из стороны в сторону. Как бы ей хотелось уловить этот взгляд, дабы прочитать в нем желанное. — Как? — судорожно задала вопрос Мария, который больше смахивал на риторический. — Тебе не стоит об этом переживать. Тебе надо отдохнуть, — теплая женская рука поглаживала девичью спину. Светловолосая перехватила ладонь, пытаясь ее сжать. — Нет, нет, нет, — отмахивалась девочка, понимая, что женщина уходить от диалога. — Как уволилась? Ее уволили? — Маш, я думаю, что тебе не стоит это воспринимать близко, — Татьяна положила свою руку поверх руки школьницы. Третьякова отдавала себе отчет, что Татьяна Николаевна вряд ли ей что– то скажет и поделиться последними событиями. Не в духе девочки было накидываться с вопросами, мучая собеседника. Она поступила так, как вошло уже в привычку: промолчать. Не было смысла и в том, чтобы поднимать истерику. 15– летняя Мария на свои годы владела необычайной выдержкой и уравновешенностью, что помогало ей всегда и во всем контролировать и себя, и отчасти ситуацию. Вежливо закончив разговор и мирно кивая на все услышанное, белокурая решила поступить так, как ей диктовал разум. — Да– да, войдите, — послышалось в кабинете. — Здравствуйте, я могу войти? — уголки губ школьницы слегка приподнялись. — Машенька, конечно! — воскликнула Лариса Павловна, директор их школы, стены которой изрядно натерпелись от пережитого. — А почему ты приехала? Как ты себя чувствуешь? — Благодарю Вас, Лариса Павловна, я в полном порядке, — улыбнулась Третьякова, боясь сдвинуться с места от нахлынувшего волнения. — Да что ты стоишь? Проходи, детка, садись, — женщина указала рукой на кресло, которое находилось напротив рабочего стола. — Я не займу много времени, — сейчас голос девочки звучал по– настоящему ангельски и тревожно. — Я слушаю, милая, — ответила директор, параллельно перебирая на своем столе бумаги. — Почему Вы уволили Лауру Альбертовну? Это вчера тот следователь сказал? — Маша решила не ходить вокруг да около, а задать интересующий вопрос напрямую, что вызвало в глазах женщины непонимание, отчего она застыла в воздухе, держа документы. — Оперативник не имеет никакого влияния на школу, — кратко сказала Лариса Петровна, выдержав паузу, добавила: — И почему ты решила, что я ее уволила? — После того, что она вчера рассказывала, ей бы это просто так не сошло с рук, — ответила девочка, переводя взгляд вниз. — Я неправильно говорю? — У нас был предоставленный выход из этой ситуации, удобен для всех. И даже с сохранением места работы для Лауры Альбертовны. Увольнение — это было ее решение, чему я тоже была крайне удивлена, — директор дала четкий ответ, ведь скрывать было нечего. — То есть, она сама решила уволиться? — Мария подняла глаза на женщину. — Абсолютно. Никто на нее не давил. Я предлагала ей остаться, потому что она хороший учитель, — на лице у нее виднелась улыбка, но от этого озадаченность на лице школьницы не пропала. — Лариса Петровна, она не делала того, что вчера говорила Вам и следователю. Я не знаю, зачем она это придумала, но это все неправда. Никто меня не выгонял, а я сама убежала, — выдала Третьякова. — Я знаю, — директор сложила руки на груди, улыбаясь. — Она потом рассказала правду? — с ноткой надежды в голосе спросила Маша. — Я работаю на этой должности двадцать лет, поэтому мне не нужно что– то говорить, чтобы я это увидела. Лаура Альбертовна — мудрая и рассудительная женщина, она знает, что делает, — сказала сероглазая. — У меня еще много бумажной работы. Этот пожар выбил всех из строя. — Да, конечно. Спасибо Вам, что сказали, — одарив свою собеседницу улыбкой, девочка покинула кресло и вышла из кабинета. Навязчивый звонок в дверь. Казалось, эти звуки успели уже изрядно поднадоесть. Медленным шагом женщина направилась в сторону двери, за которой кто– то интенсивно уже стучался. Открыв входную дверь, она увидела перед собой ту, которую, в принципе, и ожидала видеть. Все шло по своему канону. Только вот вместо очередных колких фраз и сцен, темноволосая почувствовала, как она оказалась в охапке, а крепкие объятия сжали тело. — Ну все– все, пусти, — отмахнулась Лукина, отойдя в сторону. — Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что моя сестра не перестает меня удивлять, — ответила рыжеволосая, смотря на сестру. — Проходи уже, — Лаура направилась в сторону кухни, скрывая возникшую на лице улыбку. — Я жду объяснений, Лаура. Во–первых, зачем тебя потащило на этот клятый первый этаж в огонь? Во– вторых, что у тебя с телефоном? Я звонила тебе целый вечер, — Татьяна взволнованно размахивала руками, в которых был телефон. — Чай, кофе? — задала вопрос брюнетка, крутясь у стола. — Лаура, — серьезно прозвучала интонация в комнате. — Значит, будешь чай, — усмешливо ответила сестра, добавив: — Зеленый. Татьяна устремила свой взгляд в старшую сестру, ожидая объяснений того, что произошло днем ранее. — Ну что ты так смотришь? — с улыбкой обратилась Лаура. — На первый этаж меня потащило спасать твою дорогую Машу. Трубку вчера не брала, потому что сразу уснула после тяжелого дня. — Я знаю про Машу, — Татьяна поменялась во взгляде. — Моя бедная девочка. В ответ Лаура Альбертовна медленно покачала головой, переведя взгляд на свои руки, она крутила в них обручальное кольцо. — А как она там оказалась? Сегодня в учительской говорили, но я толком не поняла, что и к чему, — рыжеволосая взялась рукой за голову. Такая реакция была вызвана тем, что за несколько месяцев между учителем физики и ученицей установился хороший контакт и дружеские отношения, которые только их сближали. — Она с моего урока убежала, черт знает, что ее потянуло туда, — кратко ответила Лаура, после чего продолжила готовить чай, дабы занять себя чем– то. — Маша и убежать с урока? Я же просила тебя, Лаура, зачем ты на ней срываешь свою злость или что там у тебя? Так же нельзя, — Таня пристально смотрела на сестру, прожигая взглядом ей спину. — Знаешь, в чем твоя беда? — Лукина повернулась, поднимая бровь. — Нельзя учителю привязываться к своим ученикам. И им в свою очередь не стоит разрешать привязаться к тебе. Плохо кончается. — Ты так говоришь, Лаура, потому что… — хотела ответить Таня, но сестра прервала ее на полфразы. — Потому что я безразлична к такому, а ты позволяешь вот таким вот ученицам на себе виснуть, — перебила Лукина, указывая рукой. — Может, дело не в ученицах, а в одной лишь Марии? — Татьяна сложила руки на груди, не отрывая глаз от сестры. — А что с Марией не так? — переспросила она. — Я у тебя хочу спросить, — Лукина младшая подперла голову рукой. — Я ведь знаю о том, как ты к этой девочке относилась и то, что ты вчера выкинула. — Бегала и жаловалось, — утвердительно усмехнулась Лаура. — Нет. Она делилась тем, что ее беспокоило. И ты была одна из тех, кто играл на детской психике, — ответила Татьяна. — Если у твоей подруги все прекрасно получается, а тебе не хватает терпения, чтобы прийти к решению, то виноват будет, конечно, учитель, — говорила брюнетка, попутно заваривая чай. — Дело ведь не в задачах, Лаур. Ты морально давила на девочку, что она прибегала ко мне в слезах и искренне не понимала, что же она делает не так. Ни на что не смахивает? — Таня задала вопрос, который остался бы, как думалось, без конкретного ответа. — Все будет хорошо, — ответила Лукина, поворачиваясь к женщине. — Ты уникальная, Лаура Альбертовна, сначала так относиться к ней, а потом спасать от неприятностей, — вставила сестра. — Что? — мигом переспросила шатенка. — Ну, а ты думаешь, что я не знаю о твоих баснях, которые ты наговорила вчера Ларисе и тому следаку? — улыбнулась Таня, делая глоток горячего чая. — Кажется, я понимаю, откуда растут ноги, — поджала губы Лаура, догадываясь, что это обошлось не без участия мужа. — Ну, так объясни мне свою гениальную логику, гениальная женщина, — все также улыбалась учительница. — Пей чай, а то остынет, — голубоглазая закатала глаза, поджав голову рукой.