Тогда, когда любовей с нами нет, тогда, когда от холода горбат, достань из чемодана пистолет, достань и заложи его в ломбард.
*** Из дневника Марии Третьяковой: «15 ноября. Вторник. Я понемногу отхожу после событий сегодняшнего дня, дневник. Думала, что все это бывает лишь в фильмах. В школе сегодня вспыхнул пожар. Чудовищно сложилось, что это произошло на уроке Лауры. И я виновата, черт возьми, только я. Мои мысли сейчас находятся в абсолютном хаосе, потому что я до сих пор не могу в голове собрать все в одну кучу. Во время пожара я была недалеко от крыла, в котором произошло возгорание. Я потеряла сознание, надышалась, меня вынесли на улицу. Дневник, сегодня я впервые увидела Лауру в слезах. Представляешь? Лиза сказала мне, что она осталась в школе для того, чтобы найти меня. Когда пожарные вывели Лауру со школы, я увидела ее другой. Это была совсем не та Лаура Альбертовна, которая пожирает меня ненавистным взглядом, мысленно прибивая гвоздями к доске. Она была такой потерянной. Будто сорвали с нее маску, под которой она пряталась. Она обняла меня. Впервые. В этот момент мне казалось, что я коснулась ее души. Но после этого начало происходить нечто странное, потому что ровно через десять минут она посылает меня, говорит, чтобы я заткнула рот, врет следователю. Почему это такой сложный человек? Почему так тяжело ее понять? В одну минуту она прижимает меня к себе так крепко, хотя полчаса ранее я выслушивала очередные унижения у доски. Может, она так пыталась загладить свою вину, понимая, что я могу рассказать обо всем следователю? Это очень умный и хитрый ход. Одно я знаю точно: этой женщине нельзя верить. Сегодня она приласкает тебя, а завтра достанет из–за спины нож». «17 ноября. Четверг. Она уволилась или ее уволили? Почему она не дала мне вставить слово, сказать, что я сама выбежала из класса, сама отправилась в то крыло? Почему она именно такая?» Из глаз цвета океана, зрачки которых молниеносно бегали по строчкам, от предложения к предложению, от слова к слову, не переставали капать слезы. Соленые дорожки оставляли следы на коже. Темноволосая откинула все бумаги подальше на стол, откидываясь на спинку дивана. Она положила рядом очки, прикрывая ладонями глаза. Тронуло. Задело. Это не просто письмо. Это оголенная девичья душа, к которой так наплевательски относилась женщина. Это не письмо девочки–подростка. Это исповедь человека, который на свои годы познал слишком много боли. Редко что– то задевало Лукину до такой степени, что хотелось рвать на себе волосы. Вырвать сердце из грудной клетки, дабы отдать его девочке. Заменить ее раненое, разбитое сердце своим. Лаура закрывала красное лицо, хоть и прятаться было не от кого в одинокой квартире. Она пряталась от себя. От нахлынувшего. От собственных эмоций. От прочитанного. И, наконец, от осознания, что стала палачом, выбрав для себя такую жертву. В данной позе женщина просидела на протяжении десяти минут, сжимая в кулаках темные пряди. Рука потянулась к мобильному, на экране высветился первый абонент, про который она успела подумать. — Кто это мне первый звонит? Я глазам своим не верю, — на том конце послышалась женская насмешка. — Тань, — дрожащим голосом произнесла Лаура. — Лаура? Что случилось? — родная сестра, как никто другой, прекрасно ориентировалась в интонациях старшей, в малейших изменениях в ее голосе. — Тань, приезжай, — в полголоса попросила шатенка. — Лаура, ты плачешь? Что случилось, Господи? — рыжеволосая знатно заволновалась, ведь ранее ей не выпадало возможности быть свидетелем такого состояния. — Я приеду, подожди, пожалуйста. Татьяна Николаевна действительно среагировала неимоверно быстро, начав собираться еще во время телефонного разговора. Она вызвала такси, которое прибыло к дому брюнетки уже через двадцать минут. Рыжеволосая мигом оказалась возле квартиры, настойчиво нажимая на дверной звонок. Через несколько минут дверь открыла женщина, чей внешний вид вызвал на лице сестры удивление. Лаура была все в том же черном атласном халате, в руке она изящно держала бокал с темной жидкостью, а лицо и вовсе не выдавало признаков прошлых слез. — Не поняла, — Татьяна застыла в дверях, осматривая сестру. — Проходи, — усмехнулась Лукина и прошла на кухню. — Лаура, что это было? — женщина сняла верхнюю одежду, последовав в том же направлении. — Что «это»? — темноволосая широко улыбнулась, поставила на стол второй бокал, наполняя его тем же напитком. — Мне казалось, ты плакала, — учитель физики выглядела достаточно растерянной. — Я плакала? — Лаура закатила глаза, протягивая бокал. — Ты издеваешься? У тебя что– то случилось? — Таня не притронулась к бокалу. — А расскажи–ка мне о Марии, — резко сказала Лукина, прищурив глаза. — О какой Марии? — в глазах читалось непонимание от поведения сестры. — А у тебя еще есть какая– то девочка, которая тебе душу открывает? — брюнетка сделала глоток вина. — А, ты о Маше Третьяковой, — одернула себя Татьяна, добавив с ноткой возмущения: — А с каких это пор тебя, сестренка, начала волновать Маша? — Я занимаюсь с Лизой репетиторством, — взгляд устремился на дно бордовой жидкости. — Я знаю, — уголки губ Лукиной младшей приподнялись в улыбке. — Мне Маша говорила. — Чем она еще с тобой делилась? — интонация голубоглазой звучала довольно настойчиво. — Странная ты какая–то. Сначала звонишь мне с дрожащим голосом, я еду к тебе в девять вечера, а сейчас расспрашиваешь у меня о Маше. — Мой вопрос все тот же, — продолжала женщина. — Лаура, ты ведь понимаешь, что я не могу тебе рассказывать о том, чем она делилась со мной? — Татьяна окинула взглядом сестру. Брюнетка встала из–за стола, направившись в свою спальню. Уже через минуту она вернулась на кухню, протянув сестре тот самый блокнот. — Что это? — задала вопрос Татьяна. — Это то, о чем с тобой вряд ли делилась Мария, поэтому рассказывай, — Лаура резким движением одернула руку, не давая сестре возможность взять блокнот в руки. — Ну что тебе говорить, Лаура? — вздохнула сестра. — Ты и сама все должна понимать. — То, какая я черствая и жестокая — я знаю, что еще нового я услышу? — Лукина сложила руки на груди. — Ты хоть это признала. Правда, немного поздно, — Татьяна отвела глаза. — Если бы ты не была моей сестрой, ты догадываешься, чью позицию я заняла бы, Лаура. Я тебе уже говорила и до этого, что поступаешь ты неправильно. И я не знаю, какая муха тебя укусила, что ты так вцепилась за эту девочку. Лаура подперла голову рукой, улавливая каждое слово сестры. — Что ты смотришь? — обратилась младшая сестра. — Ей было больно от того, что ты творила. Бедная девочка не понимала, за что и почему ты к ней так относишься. И, честно говоря, я также ничего не понимаю. Может, ты хоть мне объяснишь, для чего надо было так издеваться над ней, весь этот спектакль с плохо выученными уроками, занятиями с Лизой, увольнением, в конце концов? — Я не понимаю, о каком спектакле идет речь. Порой она действительно неудовлетворительно готовилась к самостоятельным работам, — объясняла Лаура, при этом активно жестикулируя руками. — Лизе помогаю с поступлением в колледж. Про увольнение мы уже говорили. — А чего ж ты сейчас так занервничала? — подметила Татьяна, чей взгляд сканировал сестру. — Лаура, в чем дело? Причем тут Маша? — Выпей вина. Вкусное, — голубоглазая допила остатки жидкости до дна. Звуки радио громко доносились по салону машины, в которой молчаливо ехали Анна Витальевна и рядом сидящая дочь. Взгляд белокурой уткнулся в окно, а девочка утопала в собственных раздумываниях о том, что ее ожидает. Машина остановилась у знакомого здания. — Сейчас быстренько все сделаем и поедем домой, будем собирать чемоданы, — лучезарно улыбнулась Анна своей дочери. Они зашли в здание, стены которого изрядно давили на Марию. Путь к кабинету директора казался неимоверно длинным. Проходя мимо знакомого коридора, в памяти всплыли воспоминания, будто фрагменты яркого, но печального кино. Задорный смех одноклассников, половина из которых сидела на широких подоконниках. Разговоры по душам между Марией и Лизой в этом же коридоре. Перемена перед уроком. Стоящие Татьяна Николаевна и… Лаура Альбертовна. Не сложившийся диалог про Бродского. Телефонный разговор Лукиной старшей в конце коридора. От легкой ностальгии и понимания, что пришло время ставить точку на этой истории, Третьякова лишь судорожно сглотнула. Несколько подписанных бумаг и белокурая девчонка уже не являлась ученицей данного заведения. Анна Витальевна расплывалась в улыбке, предвкушая то, что ожидает ее дочь в Германии, пока та не осознает масштабности событий. — Я еще немного задержусь. Время же есть? — обратилась Маша, когда они находились еще на территории школы. — Зачем тебе задерживаться? — осторожно поинтересовалась женщина. — Поблагодарить одного прекрасного педагога за все то, что было здесь, — девочка поджала нижнюю губу, смотря на маму. — Я подожду в машине, солнышко. Светловолосая направлялась уже к до боли знакомому кабинету, осознавая всю значимость места. Она не могла уйти, уехать, не попрощавшись с человеком, который за несколько месяцев стал для нее таким важным. Мария постучала в дверь несколько раз, услышав утвердительное «да», она заглянула внутрь комнаты. — Проходи, Машенька, — женщина улыбнулась, сидя за своим рабочим столом. — Татьяна Николаевна, — тихо произнесла Третьякова, проходя к столу учительницы. — Я пришла попрощаться. Услышанная фраза в один миг отвлекла Лукину младшую от бумаг, отчего она удивленно подняла взгляд. — Я сегодня вечером уезжаю. Если точнее, улетаю, — грустно сказала кареглазая. — Куда ты улетаешь? Почему прощаться? — посыпались вопросы. — Мы с мамой уезжаем в Германию. Ей дали там работу, пока что на полтора–два года, а дальше, как будет. Я улетаю с ней. Вот сейчас писали заявления для ухода из школы, — девочка указала на дверь. В ответ Татьяна Николаевна промолчала, отводя взгляд, она прокрутила в голове прошедший диалог с Лаурой, в котором речь шла в частности о Марии. Казалось бы, пазл в голове у женщины сложился. — Ой, Машенька, я даже не знаю, что и сказать. Это так неожиданно, — рыжеволосая выглядела растерянно. — Для меня это тоже была спонтанность. — Можно я задам тебе вопрос? — Татьяна покинула свое рабочее место, подойдя к ученице. Мария кивнула головой, ожидая, о чем заговорит женщина. Та в свою очередь подошла ближе к светловолосой, поправляя ее волосы, одновременно настраиваясь на диалог. До этого Татьяна редко первая заводила разговор на эту тему. — Вы виделись с Лаурой Альбертовной? — стараясь быть осторожной, Лукина облизала губы от легкого волнения. — А почему Вы спрашиваете о ней? — сердце заколотилось в грудной клетке белокурой, отчего она моментально перевела взгляд в сторону. — Я видела ее в последний раз, когда она подвозила меня. Должна была подвезти. — Хорошо, — улыбнулась женщина. — Не переживай, я просто поинтересовалась. От неожиданности услышанного вопроса Мария изнутри укусила себя за щеку, пытаясь не выдавать своего смятения. — Ты хоть звони, не забывай, — учительница перевела тему, заметив то, как школьница поменялась в поведении. — Ну что Вы? — Третьякова жалостно посмотрела. — Я буду обязательно и писать Вам, и звонить, и даже приеду. — Представляю, какой красавицей ты приедешь. Европа — это совершенно другой мир. — Вы тоже считаете, что это хорошая возможность? Мама в этом убеждена, — на лице у девочки читалась грусть. — Конечно, даже не сомневайся! — окликнула Татьяна Николаевна. — Для тебя это прекрасные возможности и перспектива. Вот, у Лауры Альбертовны сын с моей дочерью Катей за границей сейчас. Когда приезжают обратно к нам, их не узнать! «У Лауры Альбертовны». Внутри вновь дрогнуло после упоминания. Еще несколько минут диалога прошли в довольно теплой и приятной атмосфере, чем Мария всегда вдохновлялась, наполнялась и чувствовала комфорт рядом с женщиной. — Хорошо, Машенька, я не буду тебя задерживать, — на прощание Татьяна заключила девочку в объятиях. — Я просто хочу сказать Вам спасибо за все, что Вы делали для меня за эти месяцы. Спасибо за поддержку, понимание, открытость, — глаза стали влажными, что пыталась девочка скрыть за стесняющейся улыбкой. — Солнышко, — рыжеволосая провела ладонью по светлым прядям. — Пиши, звони, я всегда буду ждать. — Удачи Вам здесь, — попрощавшись, Мария направилась к двери, но ее задержала фраза: — А во сколько у вас вылет то? Далеко? Успеешь собраться? — Вылет в 17:00, успеем, нам до аэропорта полчаса езды, — Третьякова одарила женщину улыбкой. Закрыв за собой дверь кабинета физики, кареглазая почувствовала, как что– то рухнуло в ней. Что– то очень важное и ценное. Татьяна еще минуты две неподвижно стояла у своего стола, осмысливая все то, что было сказано девочкой ранее. Она схватила в руки телефон, печатая сообщение. Таня Маша в школе была, бумаги об уходе подписывали. Я все поняла, сестренка. Ответное сообщение не заставило себя долго ждать.Лаура О чем ты? Я на работе.
Таня У них сегодня рейс в пять вечера. Лаура, прошу, будь мудрой. Люблю тебя. Ответа не последовало. В квартире Третьяковых творился настоящий погром и хаос, ведь складывание чемоданов оттягивалось до последнего. Безусловно, это злило Анну Витальевну, которая и без того нервничала о предстоящем полете, поселении и дальнейшей жизни в чужой стране. Женщины собрали все самое необходимое, докладывая лишь что– то по мелочи: книги, тетради девочки, технику. — Я, вроде бы, все свое собрала, — Маша осмотрелась вокруг себя. — Сейчас должен мой коллега Игорь подъехать, загрузит все в машину, а тогда отгонит ее, — Анна суетилась, бегая из комнаты в комнату. — За квартирой тоже он будет смотреть? — крикнула светловолосая маме в соседнюю комнату. — Да, найдет людей для сдачи. Под окном посигналили, отчего Анна подбежала к окну. — Все, Маш, Игорь приехал. Вроде, ничего не забыли. Мы успеваем? — женщина выглядела крайне потерянно. — Да, мам, все в порядке, — натянуто улыбнулась дочь. В квартиру зашел высокий мужчина, который по очереди выносил женские чемоданы, которые казались тяжелыми из-за своего вмещения. Мария дожидалась маму на лестничной площадке, пока та проверяла, везде ли все забрала, выключила. И, наконец, Анна закрывает квартиру, которая хранила в себе так много теплых воспоминаниях и ощущений, знакомым им обеим. — Сейчас доедем в аэропорт, а там уже все будет хорошо, моя девочка, — подмигнула мама Маше. В этот момент девочка, казалось, смогла принять мысль и тот факт, что они уезжают. В другую, совершенно незнакомую и чужую страну, дабы там по– новому строить свою жизнь. Опускаясь по ступенькам, Анна делилась с дочерью своими планами, что вызывало у младшей улыбку. Покинув подъезд, они направились уже к авто, как тут их остановил голос. — Мария! — донеслась знакомая интонация сзади, отчего светловолосая застыла на месте, боясь пошевелиться. Анна среагировала моментально, обернувшись, она заметила стоящую возле белой машины женщину. Темноволосая, все с таким же холодным и беспристрастным взглядом, который виднелся из– под черной оправы очков. Ее руки находились в карманах, пытаясь укрыться от декабрьского холода. Мама сразу поняла, кто окликнул ее дочь. Лаура сделала шаг первой, приблизившись к женщинам. Во взгляде Анны читалась ее эмоциональность и готовность разобраться с голубоглазой здесь и сейчас. Мария молча стояла возле матери, пряча глаза в землю. — Так Вы и есть та самая Лаура Альбертовна? — резко проговорила Анна Витальевна. — Все верно, — оценивающе прошлась взглядом Лукина. — Зачем же Вы приехали? Напоследок вновь принизить мою дочь? Спасибо, не надо, до свидания, — вырвалось из уст матери. — Мария, задержись на минуту, — кратко и сухо обратилась шатенка, смотря на девочку, глаза которой все также рассматривали снег. — Нет, мы уходим, — вмешалась Анна, направляясь в сторону, где уже ждал коллега в машине. Внезапно Лаура остановила Марию, перехватив холодной ладонью ее руку. От неожиданности такого действия белокурая подняла глаза, а зрачки начали бегать из стороны в сторону. — Мам, подожди меня в машине, я сейчас, — окликнула Третьякова, на что Анна лишь махнула рукой и села в авто. Лукина убрала свою руку, но не став ее прятать в кармане теплого пальто, как это было по классике. — Действительно, Лаура Альбертовна, зачем же Вы приехали? — заговорила светловолосая, цитируя ранее прозвучавший вопрос мамы, смотря прямо в глаза женщине напротив. — Мария, я прочитала твое письмо. Нам нужно поговорить, — в интонации шатенки ощущалось волнение. — Поговорить? — усмехнулась девочка, а на глаза находили слезы. — Сейчас? — Сейчас, — хладнокровно ответила Лаура, не отводя глаз. — Сейчас, когда я на полпути к аэропорту? Когда еще немного и я окажусь в новой стране? Когда начнется моя новая жизнь? Когда я уже почти все отпустила? — нижняя губа безвольно дрожала, а по щеке потекла одинокая слеза. Мария отвернулась, хотела направиться уже обратно к машине, но ее вновь задерживает крепкая хватка женщины. Взгляд Третьяковой пал на руку Лауры, которая сжимала ее запястье. — Мария, — остановила Лукина. — Мы должны поговорить. — Слишком поздно, — вторая рука кареглазой непроизвольно легла поверх ладони женщины. Девочка задержалась, дабы выронить последнюю фразу: — А письмо… — задумалась светловолосая. — Считайте, что его не было. Лаура пристально смотрела в хрустальные глаза напротив, которые блестели из–за находящих слез, параллельно она сжимала ее пальцы. — До свидания, Лаура Альбертовна, — ровным тоном сказала Мария и отпустила руку брюнетки. Это звучало холодно, безразлично и равнодушно. Все такой же уравновешенный, спокойный взгляд провожал силуэт светловолосой, которая быстро добежала и села в машину. Авто увезло их в заданном направлении. Не в аэропорт, а в новую страницу жизни. Одинокая Лаура в заснеженном дворе домов. Больно стало до такой степени, что минус десять градусов по Цельсию уже не казались такими холодными.