Моя милая L.

И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто — слишком грустно И только двадцать лет.

*** Последующие минуты ужина прошли в напряженной атмосфере. Сплошное молчание витало над столом, на котором было наставлено несколько разных блюд. В данный момент, казалось, каждый думал о своем: Мария обдумывала сообщение, которое пришло минутами ранее, а Максим вилкой копался в собственной тарелке. Нагнетающую обстановку первой решилась нарушить блондинка. — Ты так и будешь молчать? — она обратилась, переводя взгляд с тарелки. — А что мне говорить? — парень не скрывал своего недовольства, которое отлично читалось на его лице. — Хотя бы порадоваться, — коротко ответила Третьякова. — Чему, Маша? — он положил вилку рядом с ножом, окидывая взглядом девушку. — Тому, что ты упорхнешь неизвестно на сколько? Тому, что тебя только и делает, что не устраивает наша жизнь в Германии, хотя вспомни, с чего началось твое развитие четыре года назад. — Хотя бы тому, что я смогу поехать домой спустя четыре года, когда открыли границы. Я увижусь с людьми, которые остались там. Смогу съездить на кладбище папы, — Мария поджала губы, пытаясь не выдавать своего разочарования. — Только ждет ли тебя там кто–то? — он поднял бровь. Данная реплика подействовала на светловолосую моментально: она вышла из–за стола и покинула кухню, не желая продолжать его в таком настроении. До жути холодный, такой серый аэропорт. Туристов в нем действительно было маловато, что свидетельствовало о боязни людей путешествовать в такой разгар пандемии. Мария располагалась в комнате ожидания, нервно теребя в руках молнию куртки. К ней подсела женская фигура, окидывая Третьякову теплым взглядом, отчего та привстала. — Ирина Анатольевна? — зрачки бегали по лицу женщины в поисках ответа. — Я знаю, что Максим тебя не поддержал с этой затеей, но я приехала тебя провести, — уголки губ приподнялись в улыбке. — Да, он не был рад моему отъезду, откровенно говоря, — с ощутимой печалью в голосе ответила Маша и села обратно. — Его можно понять. Он переживает за тебя. — Меня тоже можно понять. Несмотря на то, что я прожила четыре года в Кельне, я все равно должна вернуться домой хоть на какой–то срок, — Мария устремила взгляд в свои руки, которые выдавали ее внутреннее беспокойство. — А ты долго планируешь там решать свои дела? — Ирина замечала нервные жесты девушки. — Я не знаю, если честно, — светловолосая развела руками. — Я не вижу смысла врать, но, возможно, я смогу остаться в Москве и проходить практику в университете. — Это очень хорошо для тебя. Пусть ты задержишься там, но главное, чтобы ты сделала все задуманное, — улыбнулась женщина, дабы подбодрить девушку своего сына. После пятнадцатиминутного разговора, который поднял в Марии лишь новую бурю переживаний и сомнений, что она поступает неправильно, настало время отправляться. Несколько часов и Москва вновь встретит девушку с распахнувшими объятиями, как и четыре года назад. Рыжеволосая женщина сидела в своем кабинете после трех лекций подряд, которые забрали у нее немало сил в связи с недостатком опыта преподавания в ВУЗе. Татьяна много лет посвятила школе, ученикам и была привыкшей к той системе, которая устанавливалась годами. Работа в университете — это был действительно свежий глоток воздуха, на который ее подтолкнули близкие люди. И женщина осталась довольной таким смелым решением. — Да, Машунь, я выйду на крыльцо и встречу тебя, — с неподдельной радостью отвечала Татьяна Николаевна. После прилета Мария сразу же направилась в отель, дабы забронировать себе номер и оставить там чемодан с вещами. Время стояло дневное, поэтому Третьякова отправилась в университет к Татьяне, чтобы сразу уладить все вопросы с той самой заведующей факультета филологии. На дворе стояло начало марта, отчего Лукина младшая не побоялась выбежать из здания без верхней одежды. Ощущение встречи было до боли нетерпеливым, особенно спустя четыре года отсутствия девочки, которая за школьное время успела поселиться в сердце учительницы и занять в нем свое место. Красное такси подъехало ко входу, а рыжеволосая женщина с замиранием сердца была в предвкушении, дабы лицезреть изменившеюся девочку, которая уезжала школьницей. Дверь авто распахнулась… Одна нога в черном замшевом ботфорте коснулась земли. Несколько секунд спустя показался и весь силуэт, отчего Татьяна замерла на месте. Красное разлетающееся платье под черный пояс, поверх которого надето светлое кашемировое пальто. Образ девушки дополняла уложена в локоны прическа и красный оттенок губной помады, который создавал гармоничную композицию с платьем. — Мама моя… — окликнула рыжеволосая, засматриваясь. Мария прильнула к женщине, заключая ее в своих крепких объятиях, которые длились пару минут. Татьяна уловила, каким ароматом пахнет девушка. Это было вовсе не от парфюма. Это аромат изменений, взросления и раскрывшегося цветка, которого напоминала белокурая. — С ума сойти, Маша! Как же ты изменилась, — отрываясь от объятий, отреагировала преподавательница. — И я скучала, Татьяна Николаевна, — с широкой улыбкой на лице ответила Мария. — Какая ты роскошная, Маша! — воскликнула Лукина, не скрывая своего приятного потрясения. Женщины прошли внутрь корпуса, попутно общаясь про перелет, планы Третьяковой на Москву, продолжительность ее визита и много других нюансов. — Наш университет имеет несколько корпусов. Я, к сожалению не в этом, физики немного дальше, — уточнила Татьяна. Они прошли в кабинет, где расставила бы все точки над «и» та самая женщина, которая возглавляла факультет филологии. — Добрый день, проходите, — отреагировала незнакомая брюнетка, услышав стук в дверь. — Мариш, привела тебе свое сокровище, — улыбнулась Татьяна, указывая на стоящую в дверях Третьякову. — Проходите, Мария Владимировна, много о Вас наслышана. Теперь хочу послушать Вас. В ответ блондинка лишь слегка улыбнулась, смущаясь от данной реплики. — Благодарю, что не отказали, — ответила мягким голосом кареглазая. — Я закончила полиграфический колледж в Германии, после чего экстерном сдала два университетских курса, сейчас заочно учусь на третьем. Уже год работаю в местной редакции в Кельне, параллельно занимаюсь репетиторством по русскому языку с детьми в Германии. Также являюсь организатором поэтических вечеров, на которые приходят единомышленники. На днях выдала тираж своей книги, поэтому отчасти я писательница. Фокус своего внимания направляю на обучение: различные вебинары, семинары, курсы. — Это звучит впечатляюще. Как я знаю, Вы несколько лет прожили в Германии, по Вашим рассказам, там даже имеется работа? — уточнила женщина. — Да. — Извините за, возможно, бестактный вопрос: а почему Вы не захотели остаться на практике при своем университете? — задала вопрос шатенка. — Я не владею немецким в совершенстве. Да и из личных соображений Москву считаю более широким полем для реализации своей деятельности, нежели Кельн, — призналась Третьякова. — Ну смотрите, Мария Владимировна, поскольку Вы являетесь студенткой того университета, я Вам могу предложить лишь работу вместе с практикой у нас на кафедре перевода и редактирования. Конечно, это не будет такая серьезная работа со студентами, так как Вы не имеете соответственного образования. Будете помощницей на кафедре для преподавателей, возможно, дадим Вам проводить факультативы у студентов первого курса. Пока так, — развела руками темноволосая. — Это потрясающе, — от восхищения Мария успела выронить лишь одну фразу. — Как по мне, это очень даже неплохо. Маришка, я тебе очень благодарна, — улыбнулась Татьяна. Покинув кабинет, обе женщины были в прекрасном расположении духа от приятных новостей. Мария не спешила звонить и делиться новостью со своими близкими, зная, что они этого не оценят. Рядом идущая Татьяна приметила это, поэтому решила предложить свой вариант празднования данного события. — Слушай, — она оставила девушку за локоть. — А у меня есть предложение. Я знаю одно хорошее местечко, давай– ка мы туда поедем, посидим, поболтаем. Сколько всего произошло за эти года, а мы толком и не общались. — Я согласна на все, — усмехнулась светловолосая, чувствуя в этом необходимость, ведь она действительно скучала и за женщиной, и за Москвой. Закончив все дела в корпусе, они вызвали такси и отправились в то самое место, которое предложила Лукина. Мария действительно оценила интерьер небольшого ресторана, параллельно выбрав для себя заманчивые позиции в меню. Выбор блюд был сделан, поэтому женщины комфортно откинулись на спинку мягкого бархатного диванчика. — Какие ощущения от квартиры спустя столько лет? — поинтересовалась Татьяна. — Я в отеле остановилась. Квартиру два года назад мама продала, так как была уверена, что с Москвой покончено, — с некоторой печалью во взгляде ответила девушка. — А тебя то тянуло, верно? — Лукина расплылась в улыбке, зная ответ на свой вопрос наперед. — Вы знаете, не всегда. Первый год в Кельне был сложным как физически, так и морально. Пока обустроишься, пока наладишь быт… Мама сразу же устроилась в приватную больницу, а я пошла в полиграфический колледж. Последующие года для меня были уникальными, сколько всего произошло. — Да я наслышана, что ты вплотную занялась творчеством, работой, научилась играть даже на фортепиано! — восхищенно сказала Татьяна. — А откуда Вы знаете? — кареглазая удивленно вскинула бровь. — Я смотрела твое интервью года два назад. Правда, оно было на немецком, но мне дочка переводила, так хотелось послушать тебя, — отвела взгляд женщина. — А как у тебя на личном фронте? Кто–то появился? — Ой, да, — смущенно ответила Мария, но сразу же перевела тему, понимая, что после недавних реакций молодого человека на ее отъезд в Москву, это была не самая приятная тема. — Вы мне лучше скажите вот что… — Что? — с интересом задала вопрос рыжеволосая. — Как там Лиза? От нее ничего не слышала давно. — Да что Лиза, — Татьяна на несколько секунд задумалась. — После твоего отъезда они с мамой забрали документы, перевели ее в другую школу. Я толком ничего и не знаю, это знает Лау… — на последнем слове женщина запнулась от мысли, что за сколько лет они ни разу не затронули эту тему. Казалось, обсуждение этого по умолчанию игнорировалось. — И что дальше? — в интонации девушки ощущалась тревога. Дружба Елизаветы и Марии — это было нечто особенным в жизни девочек. Абсолютно разные характеры, манеры, отношение к жизни и людям, но всегда находилось что– то, что их держало вместе. Когда новость об отъезде Третьяковой только прозвучала, нет сомнений, что это посеяло зерно сомнений в головах обеих. Они действительно переживали о том, как сложатся их отношения на расстоянии, когда при этом будут присутствовать еще и разные условия жизни. Мария всегда утешала подругу, пытаясь избавить ее от мыслей, что дружбе наступит конец. Лишь с годами блондинка осознала, что ее лучшая подруга, постоянная соседка по школьной парте, лучшая подруга — сама сделала шаг к тому, дабы они отдалились. То, чего человек так сильно боится, это же и творит. — Они что–то там еще готовились, много готовились. Мы не обсуждали это, но как я поняла, так все сложилось не так радужно, как девочка этого хотела. Она поступила на биологию, вроде бы, — Татьяна задумалась, копаясь в воспоминаниях. — Биологию? — удивление можно было отчетливо прочитать на лице у девушки. — Она же химией хотела заниматься. — Она по баллам не прошла на химию, поэтому выбрала биологию. Больше, к сожалению, я ничего не знаю. — Знаете, Татьяна Николаевна, так все поменялось за эти годы. Кажется, что только была та школьная жизнь, уроки, домашние задания, а сейчас все совсем иначе, — вздохнула кареглазая. — Это не мир поменялся, девочка моя, а ты. Прошло четыре года, я сейчас общаюсь с тобой, как в старые школьные времена, и ощущаю от тебя совершенно другую энергетику. Я не говорю о внешности. Ты внутренне очень поменялась, — обратила внимание Татьяна Николаевна. — Мир действительно не поменялся, потому что я ношу его в себе. Он остался таким же в моих воспоминаниях, — Мария потянулась за бокалом сухого вина, которое уже успел доставить официант. — Ты мне книгу обещанную принесла–то? — внезапно спросила преподавательница. Третьякова достала из сумки книгу и протянула ее женщине. — Так ты же говорила, что у тебя на русском напечатанной нет? — Пару экземпляров имеются, — улыбка заиграла на лице светловолосой, которая крутила в руках тот же бокал. — «Письма к стене», — Лукина младшая прочитала название книги, отчего вмиг прилетел вопрос: — А что значит название? «А что значит название?»— эхом разлетелся вопрос в голове у писательницы, от которого внутри что–то дрогнуло, похожее на сводящее в области живота чувство беспокойства. — Это название поэзии Бродского. Больше смысла я вложила сама, конечно. Это про черствость, равнодушие, холод… — фраза оборвалась посередине, когда Мария приметила прямо перед собой до боли знакомый силуэт. — Женщины. Очередной глоток вина, который, казалось, обжигал гортань. Бокал, который, казалось, от сжимания пальцев должен был разбиться прямо в руке. Фон интерьера, который, казалось, в данную минуту резко стал смутным. Громкие мысли, которые, казалось, пытались отрезвить девушку. Застывший взгляд, который, казалось, чувствовала та особа. То, до чего боялась притрагиваться. То, что не обсуждалось. То, о чем не думалось наедине. И то, что видела она перед собой. Кого она видела перед собой.