***
— Так значит, Чарльз, я теперь ваша собачка? — покрутив на тонкой щиколотке металлический браслет, Софи подправила льняную брючину своего любимого цвета. — Миска, поводок и намордник идут в комплекте, или нужно докупать? Стоило машине с Бенедиктом за рулем покинуть территорию лечебницы, как забывший сарказм салон наполнился отнюдь не забытым голосом. — Кокс, дыши глубже. У стариков вроде тебя я кровь не пью. — Девушка удобно пристроила локоть на боковую дверь, устремив взор в окно. — Чего не могу сказать о тебе, Рид. Профессор едва заметно улыбнулся. — Престон, ты мою кровь итак всю высосала. И эти седые волосы — полностью твоя ответственность. — Прислонив ко лбу смоченный водой носовой платок, старший следователь устало прикрыл глаза. — Клянусь, во имя чести и доброй памяти по нашей Эм… — голос мужчины дрогнул. — … Я вытерплю тебя Софи. Можешь плеваться ядом, глумиться и издеваться, сколько душе угодно. Мне плевать. Главное найти подонка и… — Кокс осекся. — И что, следователь? Казнить? Договаривайте, не стесняйтесь. В зеркале заднего вида встретились два взгляда. — Престон, тебе вынесли смертный приговор, но это еще не значит, что его приведут к исполнению. — В серых, практически безжизненных глазах Чарльза таилась глубокая боль и сожаление. — И только от твоего вердикта, Чарльз, зависит, вколют мне укол «смерти» или нет. За тяжелым вздохом последовала гнетущая обоих мужчин тишина. — Я сменю тебя у университета. Мне уже легче. — Указав на виднеющееся за мостом учебное заведение, следователь вынул из кармана маленький пузырек. Короткий взмах кисти, и на сухую ладонь вылетело две таблетки. Кокс аккуратно положил их под язык. — Не смотри на меня, Рид, это для профилактики. Вивьен так спокойнее, — озвучив имя супруги, Чарльз криво усмехнулся: — Все печется о моем сердце. Тридцать лет на службе, а она не перестает напоминать, какая у меня нервная работа. Смешно. — Как она? — Бенедикт плавно повернул руль и посмотрел на своего бывшего коллегу и возможно отчасти даже друга. — Неплохо. Готовится к рождению нашего второго внука. Еще чуть-чуть, и дом взорвется от чепчиков и пинеток, что она вяжет сутками напролет. Софи бесшумно усмехнулась. Вивьен Кокс всегда ей казалась излишне доброй женщиной. Она всегда смотрела на мир через аляповато-розовые очки. Детский кардиолог, преданная супруга, любящая мать и бабушка, а также бесконечно-милостивый человек. Даже к тем, кто ждал своего часа за непоправимые грехи. — Все спрашивает, когда ты забежишь к нам на чай. Специально купила зеленый с лимонной цедрой и выцыганила на блошином рынке причудливый заварник. Из таких еще появляется джин. — Если кто и мог успокоить Чарльза, так это его жена. Или разговоры о ней. — Она кстати и тебе, Престон, кое-что приготовила. Не загонишь меня в гроб — передам ее презент. Покосившись на задние сидения, Кокс лишь наткнулся на равнодушно-отведенный взгляд девушки в сторону окна. — Мы обязательно приедем к вам на чай. И будем рады, если Вивьен приготовит свой фирменный пирог с хурмой и тыквой. Помнится, Соф, ты его любила. — Даже сквозь подголовник Бен осязал как прожигают его затылок. — Спасибо, Чарльз. Окутанная уже более спокойной атмосферой, троица подъехала к зданию университета. Посидев пару секунд после остановки, все наконец-то вышли на улицу. — Бенедикт, помни, между вами не должно быть более тридцати метров. Каждые два дня она обязана отмечаться в поликлинике и принимать назначенные препараты. Если начнет буйствовать, воспользуйся транквилизаторами или… — Чарльз, — аккуратно перехватив мужское запястье, Рид отвел от себя руку протягивающую коробку с ампулами. — У меня все под контролем. Всю ответственность за Софи я беру на себя. — Да, Чарльз, не переживай, не лишай Бена чудесной возможности опробовать на мне электрошокер, что вшит в этот элегантный ножной аксессуар. — Облокотившись на горячий капот машины, Престон лениво сощурилась на солнце. — Или же потешь свое самолюбие и нажми на ту красную кнопку сам. — Кивнув на парочку пультов в руках Рида, Софи зевнула в ладонь. — Хоть это меня взбодрит. С традиционным спокойствием и умиротворением девушка продолжила принимать короткие солнечные ванны. Ее не волновало, что свобода отныне была заложена в тридцати квадратных метрах. Тридцать больше шести. К тому же ее ждала кофемашина. И какая-нибудь белая футболка Рида. Нет. Она конфискует их все, вместе с его накрахмаленными рубашками. Кокс молча покачал головой. Комментарии были излишни. — Все, что нужно для дела, в этой папке. А так, дорогу до бюро ты помнишь. Пропуск я вам обоим оформил. — Мужчины обменялись рукопожатием. — Звони, если что найдете. В любое время суток я на связи. — Пройдясь платком по покрытому испариной лицу и лысине, следователь открыл дверь на водительское сидение. — Престон? — уставившись на одну точку, Кокс шагнул к Софи. Та перевела свой взгляд на него. И все-таки ее глаза черные. Даже при ярком освещении радужка девчонки была кромешно темного цвета. Вивьен настаивала на цвете горького шоколада, однако Чарльз давно решил, что это холодный уголь. — Найди его, — мужчина опустил рядом на капот маленький отбивающий блики брелок. — Она всегда тобой восхищалась. Не дожидаясь встречной реакции, Чарльз поспешил удалиться. Хлопок скрипучей двери седана, и, убедившись, что Софи отошла в сторону, следователь рванул с места, оставив пару одних на студенческой парковке. Его с пультом для оков «домашнего ареста» и кожаной папкой дела, ее с брелоком в виде хрустального ангела. — Я хочу в душ. Срочно. — Проводив взглядом автомобиль, Престон подтянула хлопковую ткань перчаток. — Сначала заедем в несколько мест. — Слегка подтолкнув девушку на закрытую стоянку, Рид нацепил на переносицу солнцезащитные очки. — Надо подготовить квартиру к твоему приезду. Девушка недовольно шикнула. — Тебя никто не просил ввязываться в эту авантюру. — А я разве что-то сказал против? Софи сцедила ухмылку: — Рид, твое «подготовить квартиру» прозвучало уж больно страдальчески. А для меня так вообще унизительно. Словно ты не девушку везешь к себе, а какую-то проказу. — наградив Бенедикта презрительным взглядом, Престон намеренно ускорила шаг. — Эй, проказница, — Бен насмешливо окликнул напарницу, — машина в другом крыле. И не забывай про тридцать метров. Гордо тряхнув волосами, девушка развернулась в нужном направлении. — Если приобретение новых мужских футболок и колумбийского кофе для тебя обременительны, можем ехать сразу на квартиру. Но учти, кроме воды и темного гардероба ты там ничего не найдешь. Софи промолчала. Аргумент оказался железобетонным. — А кровать? — определив знакомую иномарку своего любимого цвета, Престон покосилась на профессора. — Ты ее тоже сменил? Глухое эхо от звука снятой сигнализации затерялось на полупустой преподавательской парковке. — Кровать на месте. — Чудно. Обогнув машину, Софи начала размещаться на переднем пассажирском месте. Удивительно, но кресло и подголовник оказались настроены так же, как и три года назад. — Я думал, ты ко мне будешь опять привыкать. — Погрузившись следом на свое сиденье, Рид положил папку с пультами на женские колени. То, что Соф догадалась о моногамности ее кресла, Рид понял сразу по слегка сведенным к переносице бровям. — Разумеется буду, — пристегнувшись, Престон расслабленно выдохнула. — Можешь не набивать себе цену, Бен. Трахаться с тобой я не собираюсь. Грозный рокот мотора отозвался приятной вибрацией в салоне. — А я про секс ничего не говорил, — Рид лукаво улыбнулся. — Но подумал. — Это ты так решила. — Рид, кровать теперь моя. Хочешь ты этого или нет. И сплю на ней я одна. Мужчина откинул чужой и свой козырек. — Она наша, Престон. Наша. Выехав на шумную автостраду, Бенедикт включил на минимальной громкости единственно прослушиваемый альбом группы «Битлз». Софи, услышав знакомый мотив, приподняла уголки губ. — Ты меня не подкупишь. — Только если самую малость. Девушка в ответ отвернулась. — Рид, какой же ты невыносимый…Язык. Часть 1.
14 декабря 2021 г. в 00:01
Белый. Самый чистый цвет. Самый сложный в своей простоте цвет. Самый всеобъемлющий цвет. И, главное, самый загадочный цвет.
Цвет как нельзя лучше прикрывающий порочность, отбеливающий даже самую гнилую душу и скрывающий грехи, о которых страшно подумать.
Еще в раннем детстве София полюбила белый. Ей нравился монохромный чайный сервиз, выполненный из тончайшего белого фарфора. Манила цвета первого снега скатерть, что покрывала их обеденный стол. Нравилось ее большое, выкрашенное в белую краску окно с того же цвета расшивкой и широким теплым подоконником, заставленным светлыми подушками.
На фоне столь простого колора Софи имела возможность лицезреть яркие пятна на девственном полотне ее жизни. Вся грязь и ложь, что скрывались за напускными улыбками родителей, родственников и псевдодрузей, стали доступны малышке Престон удивительно рано.
То ли благодаря врожденному гению крошки Соф, то ли ее исключительной наблюдательности, но к семи годам девочка поняла пару занимательных фактов. Первый и самый неприятный — ее не любили. Не было того чистого и теплого по отношению к ней ни у отца, ни у матери. Одни только подарки, слащавое прозвище «Little bonbon» и пресловутые поцелуи в щеку на ночь. Наивно предполагая, что ребенок еще совсем мал и глуп, взрослые даже не догадывались, что их тихие перешептывания по ночам о неудачном поле первенца и скорейшем взрослении второго чада, порождали у любопытной, страдающей бессонницей дочки крайне подозрительные мысли.
К слову, Софи очень нравилось размышлять. Находясь в безмолвной компании плюшевой утки и разрисовывая стену детской пастельными мелками, девочка отпускала сознание в свободный полет. Ей доставляло удовольствие выявлять причину разных ароматов от рубашки отца, когда тот обнимал малышку после работы. Примечательно, что только по вторникам и пятницам от него тянулся едва заметный шлейф карамели, тогда как по остальным дням запах папы всегда напоминал морозную свежесть.
Или мамина то угасающая, то вновь появляющаяся страсть к загоранию. Каждый раз, когда родители устраивали светские рауты, Жаклин Престон старалась чаще всего держаться в тени зонтиков или полов своей шляпы, поясняя это непереносимостью солнечных лучей. Однако раз в месяц она всегда спускалась к их открытому бассейну, примеряя новые купальники в меру сдержанные, но и не скрывающие утонченной фигуры. Может все дело было в ее личном графике встречи с солнцем. А может и в чистильщике бассейна — Эрнесто Порфаворе, молодом мексиканце с крепкими руками, безумно белой улыбкой и чертовски хреновым английским.
Софи была для всех тихим и смирным ребенком. Она никогда не привлекала к себе лишнего внимания. Каждый в доме привык полагать, что у дитя весьма эксцентричной и импозантной пары просто кроткий и покладистый нрав. Нелюдимый интроверт, предпочитающий своре сверстников-сорванцов единение в своих апартаментах. Самое то, для будущей невесты какого-нибудь влиятельного толстосума. Благоразумная скромница с внешностью матери и знатной молчаливостью своего прадеда. Про ум никто ничего не говорил. Да и зачем? В семье Престон растет наследник. Вот на его плечи и ляжет ответственность за будущее бизнеса. А Софи достаточно быть просто красивой.
Соф против такого восприятия не была. Вероятно, ей даже это нравилось. Рисуя на стене портрет появляющейся изредка помощницы отца, чьи волосы пахли сладкой карамелью, и силуэт известного мексиканского синьора, раз через раз подмигивающего своей начальнице — девочка принимала второй факт. Ей нравилось раскрывать то глубинное, что каждый старался в себе упрятать.
Глубинное, скрываемое за кипенно-белой рубашкой и белой соломенной шляпой.