office trap

На их этаже стояла непробиваемая атмосфера уныния, изредка дополняемая раздражающим клацаньем по клавиатурам и замогильными вздохами. Даже обычно чрезмерно активный Чимин сидел тише воды из кулера и ниже стопки папок-скоросшивателей. Начальник ушел в финансовый отдел за какими-то очень нужными бумагами, так что у всех несчастных офисных овечек выдалась минутка отдыха, пока пастух отсутствовал. Юнги же, по правде, слинял, чтобы размять затекшие старческие косточки, покурить на улице и по дороге прихватить папку с чеками, что какой-то конч (не будем тыкать в Джинхо пальцем) унес по ошибке в отдел финансистов. И еще, в связи с недавними катастрофическими событиями, Мин не мог усидеть на своем месте дольше часа, потому что приходилось смотреть на это. Он даже про себя не отваживался говорить об этом и уж тем более давать этому положенное имя. Нет уж, лучше гребанное увольнение. Джинхо с самым что ни на есть серьезным лицом проходится между ровных рядов столов, шаркая туфлями по примятому ворсу ковра. Руки, сцепленные за спиной, грудь колесом, только павлиньего хвоста не хватает — вот, что с людьми с недостатком мозговых клеток творит отсутствие кнута начальника! Он замирает у стола босса и тычет пальцем в кактус, тихо ютящийся на полочке у монитора: — Ты! Отчет мне, живо! — его лицо приближается аккурат к острым иголкам, а глаза гаденько щурятся. — Как это не подготовил? Что-что делал? Фотосинтезировал? Уволен! Скрипящий смех Сокджина перебивается громким хлопком папки по чужому затылку. — Еще одного врага Гринписа пригрели. Живо работать козочкой поскакал, — бурчит зло Юнги. Когда Джинхо улепетывает на свое место, то он вновь его окликает. — А! И только попробуй еще хоть раз наехать на Викинга младшего, я тебе папкой так вмажу, что устрою бесплатный сеанс иглоукалывания. — Есть босс! — кричит подчиненный и под треск пластика наворачивается на своем стуле. — Уежище… — вздыхает вымученно Юнги под чужие стоны боли и икающий смех. Мин оглядывается. Большинство сотрудников делают усиленный вид, что работают, по крайней мере пытаются, но их нельзя винить, после тяжелого месяца и заключения выгодной сделки с дочерней строительной компанией они могут отлично отдохнуть. Хотя больше этот отдых требуется от их сумасшедшего босса, который, начав встречаться с партнером по бизнесу, совсем слетел с катушек. Юнги точно от его выходок находится на грани нервного срыва. Несколько дней назад их заставили убрать все лишние атрибуты красоты, которые принес сам начальник отдела, и заменить их на розовые и пушистые. Пушистые, чтоб их. Юнги никогда не отмоет свой отдел от стыда и позора, которым их наградили. И от огромного пятна кофе на полу, который выплюнул в порыве неконтролируемого хохота Джинхо.

/три тяжелых дня назад/

Когда Юнги в компании Чимина возвращается с обеда, застывает как вкопанный на пороге их этажа. Его рука медленно тянется к сердцу и сжимает рубашку, сминая ткань. Пак лишь закатывает глаза, привыкший к выходкам своего парня, вообще-то он так долго воевал утром с утюгом не для того, чтобы его труды так нагло оскорбили. Но больше раздражения, он пытается сдержать дикий смех, который клокочет в горле и щекочет стенки внутри. Но, когда видит это, его просто-напросто прорывает. К дикому гоготу подключается весь отдел, подхихикивая со своих мест. Чимин хватает подбородок своего парня-начальника (как он любит его дразнить в острых приступах каламбура — парчальника) и поворачивает влево. Чтобы тот оторвался от розовых «волосатых» чехлов на стульях и увидел апогей модельерного приступа эпилепсии. О боже милостивый! — О боже милостивый! — громогласно стонет Мин. Ноги мужчины начинают неистово дрожать, и он медленно оседает на ковер, как пораженный вражеской стрелой центурион. Гребанный светло-розовый пушистый ковер, а не его зебру! Сону несмело пытается остановить начинающую разворачиваться шекспировскую трагикомедию: — Мистер Мин, может вы не будете драматизировать так силь… Голова Юнги падает на грудь, и он громко выдыхает, а когда поднимает голову в его глазах стоят слезы. — И ты, Брут!.. Сокджин сидит на огромном диване в форме ракушки, обтянутом в выкрашенный в розовый кожзам (даже не настоящую кожу!), сюсюкаясь с огромной розовой плюшевой альпакой и даже не обращает на вошедших коллег внимания. Сгибаясь от смеха в три погибели, Пак подносит сложенную ладонь с оттопыренными мизинцем и большим пальцем на манер телефонной трубки к уху и быстро тараторит: — Алло, скорая? Тут человеку поплохело из-за розового дивана. О, только поторопитесь, у него сердце слабое, особенно, когда видит дизайнерские отрыжки круче собственных. Весь офис залился перекатами воющего смеха. После этого ужасного интерьерного фиаско, Юнги вздыхает целый день. Он даже решает устроить бойкот не понятно кому и остается в офисе после ухода всех работников, доделывая старые оригами из отчетов первой половины прошлого года. У него уже были лебедь и рак, помимо 10 журавлей и остального зоопарка, осталось сделать щуку. Параллельно с этим он долго, протяжно вздыхал и мотал по кругу клипы Уитни Хьюстон, оплакивая свой любимый зебровый ковер. — Хен, ну брось ты, — Чимин плюхнул на его стол гору пыльных папок и упер руки в бока, приваливаясь задницей к столу. — Не так все и страшно. Между прочим смена привычных вещей даже полезна. — Между прочим, — кривляясь, пробурчал Юнги, — мы на этом ковре познакомились. Тихий смех Чимина патокой растекается по разбитому и надтреснутому сердцу, но легче не становится. Легче не стало даже после того, как Юнги наорал на Ким-чтоб-вся-твоя-коллекция-текстовыделителей-высохла-Тэхена. Начальник или не начальник, но никто не смеет так нагло и варварски покушаться на его хрупкую психику дизайнера интерьеров! Внезапно в воздухе начинает пахнуть чем-то подозрительным и враждебным. Предчувствие Юнги никогда не подводит — вот и сейчас кусает его за пятку голодным котом. Он поднимает растерянный взгляд на Чимина и сглатывает. Его парень хитренько улыбается, закусывая при этом губу. Тяжелый день выдался… тяжелый. «Может, не надо?» — мысленно молит он Чимина, но когда хоть какие-то барьеры против младшего работали? — У меня есть маленький подарочек, чтобы подбодрить тебя, — в его глазах черти танцуют ламбаду вокруг подожженных остатков порядочности Мина. — Совсем малюсенький. Нервно сглатывая еще раз, да что ж с этим горлом, черт, ха-ха, Юнги хлопает глазами на протянутый лист А4. Ненамеренно он вскидывает брови, мол, ты мне серьезно даришь лист бумаги, мне им подтереться или подтереть слюни Тэхену, когда я сделаю из него овоща? — Спасибо. Наверное… — неловко смеется Юнги, принимая листок. И чтобы его парень не подумал, будто ему все равно на знаки внимания и поддержку продолжает восторгаться… листом. — О! Вау! Бумажный лист… такой гладкий и… эм-м… белый. — Переверни, — хмыкает Пак. Он убирает пряди с левой стороны лица, открывая чудесный вид на ровный ряд гвоздиков в ушах, и выжидающе складывает руки на груди. Юнги подчиняется. Ебаный свет. Боги, лучше бы он купил себе аппарат ИВЛ, когда начал встречаться с Чимином. — Э-эт-то… — Юнги мог бы смутиться от того, что он, взрослый, образованный и успешный мужчина заикается как трехлетка на коленях у Санта-Клауса, но, блять, лучше уж детский позор, который останется с тобой на протяжении всей жизни, чем Пак Чимин, который эту жизнь нахуй сломает одним своим появлением. — Это… Это… — Кажется, мне стоит сделать тебе ксерокопию алфавита, а то ты видимо напрочь его забыл. Я очень поднаторел в этом деле. — Я вижу. Дрожащий лист в его руке трясется как парус на деревянном плоте в бурю, но даже так — все прекрасно видно. Два огромных отпечатанных полукруга. Два чертовски огромных полукруга, занимающих весь гребанный листик. Пак Чимин, чтоб его, отпечатал свою задницу на ксероксе. — Тебе уже лучше? — невинно хлопает глазами младший. Юнги прикрывает ладонью лицо и тихо содрогается плечами. — Да-а. Да, просто прекрасно. Господи, поверить не могу, ты серьезно отксерокопировал свою задницу… Я думал один Сокджин настолько бесстыжий, но тот хотя бы трусы не стягивал. За что мне все это, а?.. — Я рад, что тебе понравилось, — Пак наклоняется, упираясь руками в коленки Мина и влажно целует его губы. Благо в офисе никого, а из света давно остались только настольные лампы — через большие панорамные окна их вряд ли кто-то увидит с такой высоты. Шалость удалась. Чимин сминает острые колени пальцами, натягивая ткань брюк, и раздвигает языком податливые губы. Юнги мычит в поцелуй, но лишь покорно следует. Он такой уставший и пластилиновый — гни не хочу, чем Чимин успешно и занимается. Пак просовывает мокрый язык глубже в рот Юнги, мягко надавливая и выпрашивая большего, оглаживает небо. Щекотно и приятно чертовски. Обычно он не ведет в поцелуе, но сейчас так хочется подчинить себе старшего, заставить следовать за своими желаниями и тонуть в них так же крепко. Мин так разморился от этих действий, что когда Чимин отстраняется не понимает, почему тот тихо смеется. — Хен, — тихо смеясь, шепчет Пак, присаживаясь на край чужих коленей. — У нас появилась небольшая проблемка. Юнги расфокусировано прослеживает взгляд Чимина и смущенно расширяет глаза от вида бугра на своей ширинке. Чтобы он, взрослый, образованный… ой, да не важно. — Черт… неловко, — он трет заднюю часть шеи, обнимая Чимина за талию, чтобы тот ненароком не упал. — Мы же на работе. — Все в порядке, — губы Чимина прослеживают линию его шеи до подбородка. — В личную жизнь тоже периодически нужно добавлять разнообразия. Юнги, честно, очень интересно, был бы Пак таким бесстыдным и наглым, если бы его парнем не был начальник отдела, а лучший друг — начальником всей компании? — Тебе лучше прекратить, Чимин-а. Сокджин убьет меня, если узнает, что мы осквернили рабочее место, а эта ведьма Ким Тэхен вообще… Он внезапно столбенеет на полуслове. Глаза распахиваются, как будто он за секунду перестал быть азиатом, а тело выпрямляется по струнке так, что Чимин почти падает с его коленей. — Ты чего? — ошалело вопрошает Пак, хватаясь за его рубаху. И тут же пугается, потому что впервые, в первый гребанный раз, видит у Юнги настолько кровожадное лицо и гаденький оскал. Не к добру это… ой как не к добру. Когда спустя тридцать минут его втрахивают в стол лучшего друга с таким отсервенением, что даже табличка с именем валится на пол, как и несчастный стаканчик с ручками и карандашами, ему в общем-то все равно. Он, как и его довольная задница, даже рад, что в какой-то степени близкие люди не ладят. Но Чимин уверен, что когда-нибудь они найдут свой дзен и поладят. Но желательно попозже. Как мо-о-ожно позже. — Ю-Юнги… — выстанывает Чимин, когда член бьется о его простату несколько раз особо сильно, — черт… ах, боже… сбавь обороты. Дыхание сбито настолько, что Юнги вообще не припоминает таких активностей в своей жизни. Он замедляется, двигая бедрами медленнее, от чего член размеренно проталкивается и так же неспешно выходит. Пак лишь скулит на это, готовый кончить в любой момент. Слишком хорошо. Он чересчур обожает резкую смену темпа, а когда Юнги обратно его набирает, вбиваясь с оттяжкой, то он вообще готов потерять сознание. — В чем дело? — задыхается он. — Больно? — Ты уверен, ох, да-а-а, здесь. Черт-черт. Я сейчас кончу… потише ты, — Юнги послушно выходит на половину и замирает, пытается понять, что ему хотят донести. — Ты уверен, что это нормально? В смысле, мы трахаемся на столе начальства, и это даже для меня немного слишком. — Поверь, малыш, — Юнги целует его в нос, проходясь поцелуями по линии челюсти и ощутимо прикусывает кожу на кадыке, чтобы завтра улики были отчетливо заметны, — этот ужасный человек заслуживает даже гетеро-заклинание, которое исправит его тягу к членам на тягу к вагинам. — Это уже точно перебор, — хихикает Чимин и бьет Юнги по груди. Когда старший отвлекается на пирсингованное ухо, обводя каждую сережку губами, Чимин сам двигает бедрами, насаживаясь на член. Его дырочка такая затраханная, а член буквально истекает в ожидании кончить. Он громко стонет, когда его действия приводят к тому, что мышцы ануса ощутимо сжимаются вокруг члена и тот елозит внутри по чувствительной коже с большим давлением. Его будто распирает изнутри. — Чимин-а, — стонет Юнги, утыкаясь в мокрую шею. Он вплетает дрожащие пальцы в спутанный хвост Пака, случайно разрывая тоненькую силиконовую резинку и те рассыпаются по столу. — Ты такой молодец. Такой хороший для меня. Так хорошо стараешься. Ломаный стон Чимина на грани всхлипа, говорит, что он вот-вот перешагнет черту эйфории, и Мин помогает ему в этом, наконец, начиная коротко вбиваться. Он почти не достает член, коротко толкаясь прямо в набухшую простату и доводит до края их обоих. Пак изливается, мелко дрожа и сжимая коленями худые бока Юнги, прямо себе на живот, густо и обильно, а старший кончает в резинку. Мин устало ложится на Чимина, готовый отрубиться прямо в эту секунду — такая активная деятельность не для него. — Вау, — пораженно вздыхает Чимин, удовлетворенный и разнеженный, оглаживая мокрые пряди на лбу Юнги, — это было охуенно. Вам надо почаще ссориться. — Синяки останутся, — ворчит Мин в смятую и пропахшую потом и сексом рубашку своего парня. Чимин лишь закатывает глаза, немного расслабляя закостенелые мышцы ног, и тыкает пальчиком в чужой кончик носа. — Кто бы говорил про синяки. Щеки старшего немного алеют, и он носом зарывается в приятно пахнущую кожу на шее, мягко дотрагиваясь губами до розовой мочки уха с голубым гвоздиком. На следующее утро, Юнги почти мертвый, потому что не выспался и устал на целую жизнь вперед, однако ужасно довольный, когда видит как Чимин, украшенный фиолетово-бардовым колье, идет отнести отчеты начальнику (на самом деле ни для кого не секрет, что это завуалированное «потрынди со мной, дружище, мне жуть как скучно одному копаться в бумажках»). А когда он слышит неразборчивый мат, падающие предметы и громогласный крик, то его настроение летит в небо, выбивая отметку максимум. — Какого хуя?! Что вы делали на моем столе?! Мин Юнги, ко мне в кабинет! Сейчас же! Ха, выкуси Ким Тэхен! Месть — блюдо, которое подают холодным. И на столе из красного дуба итальянской выделки.