Заходи — не бойся, выходи — не плачь.
Перед ним яркие огни. Вверху стеклянные панорамы отеля со светящейся эмблемой «Элевсис». Чонгук стоит босыми ногами на вычищенном камне перед входом самого элитного казино Лас-Вегаса. Лицо его нахмуренное, напряжённое от неоднозначных эмоций, а через несколько секунд пугающе безразличное. Холодные зрачки впиваются в настороженное лицо охранника. Крепкого телосложения мужчина начинает судорожно метаться в стороны, будто увидел, как его караулит нечто смертельно опасное. Второй охранник на противоположной стороне нахмурился и неспокойно стал наглаживать свою грудь в районе сердца.У Чонгука больше ничего не болит?
Парень проворачивает шею, нападая на красивые фонтаны, струящиеся разноцветным светом от дна до самой величественной верхушки. От воды тёплый ветер путает волосы и обдаёт освежающим порывом бледное лицо. Он осознаёт, что боли действительно больше нет. Начиная рассматривать свои исхудавшие пальцы, появляется новейшее ощущение. Что-то сродни размытой в гармонии эйфории и всплесков не очевидной усталости. Мысли его заполнились щемящей тоской, но одновременно возрастающей радостью. От этого дыхание его перехватило, а на лице появилась широкая улыбка. Мимо него расплывались потоки слепых прохожих, не замечающие его необыкновенного присутствия, сторонились, как черти полыни. Но кто знает, может это к лучшему? Призрачное воздействие, приходящие из ниоткуда. Такова его сущность теперь — всевидящая и всерешающая. Чимин одёргивает руку, когда чужая резко хватает её. В редких просторах главного зала его остановил Чонгук, проследивший его по пути в комнату отдыха. Крупье с запозданием обернулся, отказываясь верить, что кто-то реально коснулся его при множественном наблюдении. Пусть это будет пит-босс, который впервые похвалил его. — Ты пытался обмануть меня? — Скорее, утверждает Чонгук, когда Крупье медленно поворачивает голову. — Что?.. Чимин всесильно недоумевает, переводя взгляд на побелевшие костяшки худощавых пальцев, что сжимают его предплечье так грубо. А в глазах Чонгука кричащая угроза. — Отпусти. — Указывает парень со спокойным тоном. Он не пытается высвободиться, ожидая, пока хватка скоро ослабнет. Но она, кажется, становится ещё сильнее, принося боль. Крупье незаметно стискивает челюсть, и его шея рефлекторно косится в сторону. Пагубный слышит, как Пак прерывно выдыхает носом, пытаясь вытерпеть, не привлекая ненужного внимания. — А что ты удивляешься? — Сквозь зубы произносит он. — Просто решил поиздеваться над тобой. — Улыбаясь с безумным глазами. — Подтасованным «шаффлом»? Ты способен на большее. — Больше не вижу смысла разговаривать с тобой. — Ты много врёшь, милый. — Что? Зачем ты это делаешь? — Прежде безумные глаза становятся ещё больше. — Милый Чимин… — Он расслабляет руку, блаженно протягивая. — Господи. Крупье наконец легко выпускает руку, маленькими шагами идя по первоначальному направлению. — Пойдём на сделку? — Уверенный голос останавливает на половине пути. Его тяжёлым канатом охватывает сзади и не позволяет сделать малейшее движение. Дрожащее тело стянули прутья, сжимая холодной потугой. — Поговори со мной, Чимин. Окружающие на самом деле не видят ничего, кроме ярких огней игральных автоматов и зазывных киваний сотрудников казино. Они переполнены пустыми желаниями, не замечая всего, что в ближайшей доступности и ненужной реальности происходит прямо у них под носом. То и Дьявол развяжет жертвоприносящий ритуал в центре зала, выплясывая молитвенный тремор на столах для покера. Чимин оглядывается, видя лишь скачущие тени гостей. Чонгук расслабленно стоит в нескольких метрах от него, затейливо приподнимая подбородок. В его узких от вожделения глазах присутствует очередная мертвенная хладнокровность, что не часто, ведь смотрел он на него всегда лишь жгучими безднами. В тех случаях творился саботаж святейшей стороны Чимина, а в другой — смертоносный паралич нёс волну бурных помыслов. — Почему стало так тихо? — Крупье спрашивает об этом, не ожидая услышать ответ. — Потому что мы одни. — Говорит Чонгук, скрещивая руки перед собой. Время остановилось. Металлические кольца слышно лязгали, когда пальцы нечестивого соединились в замок. Он держал кисти слабо сомкнутыми в районе верхней пуговицы пиджака. Вид его стал деловым и сосредоточенным. — На какую сделку? — Спрашивает Крупье. — Я исполню одно твоё желание. Чимин понимающе закатывает глаза: — Боже… — Руки его трясутся, а ноги постепенно онемевают. Спустя тысячи кошмарных снов, сумасшедших галлюцинаций, которые он сбрасывал на последствия дури, великий страх стал естественной явью. Позвоночник трепетал, как молодой клён, но мышцы сводило, словно весь он неизбежно тонул в морскую пучину. Не хватало сил, чтобы поднять тяжёлые руки, притронуться к атрибуту спасения. Если Чимину удастся коснуться креста, зло заметит и растворится под дикий вопль из Преисподней. Так должно быть. Ведь Чонгук — настоящее его воплощение. Ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Тот тихо усмехается предсказуемой реакции, неторопливо подходя ближе: — Не бойся. — Он манерно растягивает гласные звуки, заставляя человеческое сердце постепенно замедляться. — Мне надоело играться с тобой. В «блэкджек» у тебя получается лучше. — Подмечает Чон. — Бродишь, подобно невинной овечке. Твой дешёвый амбре не перекрывает запах травы и последствия водки. Горячий душ не избавляет тебя от дикого смрада. Тело чистое, а душа будто погрязла в дерьме. — Он медленно обходит Чимина, коротко подцепляя локоны его тёмных волос, и ненароком касаясь вспотевшей шеи. — В какой-то степени мне нравится наблюдать за тобой. Я часто натыкаюсь на твой заинтересованный взгляд. Чувствую искреннюю мольбу о помощи. Пожалуйста, получай её. Чимин трудно дышит. Рядом с ним воздух превращается в вакуум, он начинает летать в бескрайнем пространстве неведения. Чонгук непредсказуем. Невозможно понять, что творится в его дьявольской голове, пока сам он не скажет. Сейчас оно сыпется из его рта, а праведный вслушивается, терпя внутреннюю агонию. — Только Бог поможет мне. — Да? И где же Он сейчас? — Рядом. Всегда рядом. Случается дежавю. — Наблюдает за тобой и желает спасения? Может, ему всё равно? — Я не исповедаю Его волю. Моя душа и тело принадлежат Ему, я вверил себя целиком. — Ох, ну зачем Богу такая душа? — Чон вскидывает показательным жестом и морщится. — Знаешь, что с тобой будет? Хочешь узнать? — Кто ты такой, чтобы знать будущее? На лице Чонгука шрамы становятся шире от кожи, что тянет их во всё лицо. Видно острые зубы, царапающие нижнюю губу, этот прокол снова кровоточит — стигмата. Пространство вокруг его головы искажается, и звук вокруг исчезает, кроме хрипящего дыхания. Это дыхание двухсотлетнего старика, умирающего от туберкулёза, но не молодого парня. Чёрные волосы распутываются, начиная легко парить в воздухе. Сердце Чимина спускает адреналин. Мелкие мышцы на лице начинают неконтролируемо ломаться, он резко зажмуривается, накрывая их обескровленными руками: — Отец, я отказываюсь от вкушения непростительного. Избавь меня от иллюзий, принеси покой моим глазам. Мне страшно… — Тебе ведь нравится моя внешность, Чимин. Мы с тобой одной масти. Не отворачивайся от меня! Через тонкие пальцы виден красный лик, источающий естественный блеск гладкой кожи. Он красуется, словно перед зеркалом, оглаживая острую линию челюсти, и медленно заправляет невидимую прядь смольных волос за увешанное серебром ухо. Чимин повторно прячется за руками, отворачивая голову в сторону. — Не противодействуй. — Чонгук появляется рядом, точно стоял там всё время; он касается его уха кончиком носа. — Здесь пахнет лучше всего. — И затягивается пойманным ароматом. — Медовыми плодами… — Голос его прерывается на продолжении, скатываясь на тон выше. — Яблони… Крупье чувствует, как подбородок парня падает к нему на плечо. С левой стороны слышится громкое дыхание, переходящее в довольствующие всхлипы. Каменные руки со спины неожиданно обвивают его талию, крепко прижимая к себе. Чимин ощущает, что колени его предательски поджимаются, теряя опору в ногах. Но он по-прежнему стоит ровно, борясь с желанием скатиться на пол. — У них самый прелестный аромат. — Довольно простанывает Чонгук, позволяя себе блуждать по напряжённому животу Крупье. — И самый сладкий вкус… За левым ухом тут же становится горячо. Чимин несдержанно громко скулит после этого. Его шея рывком выгибается в обратную от жгучего языка сторону, а глаза зажмуриваются от подступающего тепла. Тело его грубое — истинный источник вожделения — размягчается от ускоренного пульса. Лицо Чонгука нависает над ним. Из-за такого ничтожно маленького жеста, кровь в жилах начинает сбегаться в единственную часть плоти, за которую неоднократно приходилось расплачиваться. Ему нетленно доставлял удовольствие такой материальный поступок. Мелодичный голос — нашёптывающий искушения, горячий язык, который парень явственно ощущал на самой эрогенной области своего тела — щеках и шее, и негаданно нежные пальцы — цепляющиеся за грубую ткань формы. В ответ очевидному возбуждению приходит единородный возглас: — Чон… Становится всё труднее называть Чимина праведным человеком. Из-за того, что дьявол нашёл в нём самую уязвимую лазейку, а он не может больше открыто сопротивляться, означает, что крупье попался. На чей запах слетелась всевидящая Нечисть — запах переполненной похотью души. Чонгук сам не верит, что во всём казино от одного маленького человека исходили самые яркие флюиды сладострастия, что он встречал; что он помнил, если бы встретил. На вид невинный парень, забитый наркотиками и вышибалами, которым задолжал. Перед ним раскрывалась отчётливая картина умирающего духа. Свалился он под покровом разврата, но что бы настолько невероятно… На вкус его кожа такая же приторная — именно такая, какой Чонгук представлял себе. Рот требовал захватить больше, обсасывать, словно медовую патоку, подцепляя кончиком языка её источающие соки. Когти царапали облепленную мелкими пайетками ткань на дрожащем торсе. Не стали бы они спускаться к низу, если бы колотящееся сердце не так вызывающе стучало. Вероятно, раздавили бы его, оказавшись в убийственных пальцах. Но впечатление складывалось. Крупье невольно востребовал это мысленно — чтобы его взрывающееся сердце наконец перестало поддаваться собственному страху и всецело обрело покой в чужих руках. Если Чимин был настоящим извращенцем, то Чонгук был ещё хуже. — Господи, умертви гнездящегося во мне змея. — Срывается шёпот. — Возвысь… Возвысь мой ум к Тебе поникший. Бес сильнее окольцовывает всё его тело, вжимаясь своим ненасытным. Он мычит за спиной, ласкаясь щекой и губами: — Ты так прекрасен, Чимин. Не бойся меня, умоляю. — Чон быстро говорит, не задерживаясь в одной точке. Плечи крупье вздымаются, а позвоночник выгибается в обратную сторону: — Изыди… Человеческая душа начинает противиться. Из уст дьявола невозможно услышать правду. Сказанное им может не являться ложью, но его воля по-прежнему внушает недоверие и страх. Чимин позволяет коленям согнуться, вырываясь из чужих рук. Он не успевает задержаться, прежде чем грубо ударяется копчиком об твёрдое гранитовое покрытие. Его глаза распахиваются от боли, трепет от наслаждения заменяется трепету болезни. Тогда и звук казино возвращается. Он сразу рыщет перед собой, но натыкается лишь на недовольные выражения лиц, мимо проходящих посетителей. Кто-то случайно задевает его, другой в след произносит: «Что с тобой?», а последний незнакомец обзывает на ровном месте. Злонамеренные люди — неотъемлемое влияние дьявольского присутствия. Не подозревают, что среди них ступает Сатана. — Чимин… — Недовольный голос позади. Крупье вертит головой, пытаясь понять, кто зовёт его, но, недолго крутясь, нападает на равнодушное лицо управляющего. — Вставай, и пойдём со мной. Парень неуклюже терпит остатки тревоги, поднимаясь на слабые ноги. Поправляет сбитую причёску и с появившейся брезгливостью обтирает золотистыми эполетами мокрую шею с щеками. Когда он идёт за Сокджином, то рукавами старается смахнуть остатки непривычной влажности за ухом. Как мерзко заниматься подобным. Будто зарождается опасная инфекция, распространяясь по всему организму. Когда Чимин расслабляется полностью, то понимает, что находится в безопасном месте. Мягкий диванчик, на котором он провёл свои первые устроенные дни, всё так же приятно захватывал затёкшие мышцы. Напротив него менее разъярённый Сокджин, каким он не привык его видеть в последнее время. Его высокий силуэт преграждал светлые панорамы, ослепляющие уставшие глаза. Друг дышит неспокойно. Поджимая пухлые губы, прерывно набирает воздух: — Грёбаный стол. — Раздельно произносит он, невольно стуча ногтями. — Что теперь скажешь? Не он? Чимин плачет, коротко роняя голову: — Да забудь ты про этот проклятый стол! — Срывается он, бегло вытирая слёзы. Управляющему нечего ответить. Он завидел бедного крупье в камерах, решившись лично вмешаться. На мониторах тогда, в потоке веселящихся, на грани слепых игроков, просвечивался небольшой узел — посетитель в синем цепко обнимал сотрудника в красном. На мгновенье, пока мужчина рассматривал их, Чёрный поднял голову, устремляясь в скрытую камеру. Тёмные глазницы сверкнули зловещим блеском, вызвав поступь леденящего холода на спинах всех смотрящих в экран. Охранники отшатнулись под несдержанное удивление, а Сокджин напряг челюсть, быстро отвернувшись. — Чимин. — Выдыхает он, становясь перед другом. — Что ему от тебя нужно? — Боже мой… Боже мой… — Его корпус зажато раскачивается. — О чём вы так долго разговаривали? — Вызывает ступор. — Сделка… — Мычит Крупье. — Чимин. — Раздражается тот. — Успокойся. Повисает пауза. Парень бегает коченеющими глазами по высоким полкам с книгами, стоящими по краям невероятно просторного кабинета, рассматривает распускающуюся лозу вдоль стен и видит множество кресел, с мягкостью которых хочется слиться. Однако сидит он сейчас в самом центре, перед возвышающимся управляющим в пару метрах от него. Тот обеспокоенным взглядом выказывает тревожность. — Почему ты не можешь говорить со мной? Ты знаешь, кем является этот парень? — Спрашивает Сокджин, мотая головой. — Знаешь, откуда он пришёл? Ты вообще знаком с ним? — Да… — Кивает парень. — Нет… — Вертит головой. — Тебе рассказать, кто он такой? Чимин невольно хмурится, подтягивая корпус: — Он — гибель моей души. Мужчина заметно вспотел. Он дрожащими пальцами оттягивал тугую бабочку с шеи, успевая локтём вытереть душные испарины на лбу. — Чимин… — Роняет затем. — Знаешь, откуда твой крест? — Что? — Крупье настороженно косится на свою закрытую грудь. — Ты мне его подарил. — Да. Да, я подарил. Но откуда он? Сокджин торопливо присаживается на диванчик, всецело поворачиваясь к другу. — Нет, но… — Парень замирает, лицо его плавно разглаживается. Я узнал его. Такие кресты выдают только в одном месте. Пак поспешно расстёгивает пиджак, подцепляя тонкую серебряную цепочку. Прочерчивая выгравированную надпись с тыльной стороны распятия, он поднимает голову, вытягивая крестик дальше от себя. — Вот эта строчка. Что она означает? Сокджин печально взглядывает, губы бледнеют, рот приоткрывается: — Подлежит Мариагену. — Читает он. — Мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать. Когда я входил в комнату, меня встречали прокажённые сироты, которые остановились вдали и громким голосом говорили: «Наставник наш, милуй нас». Увидев их перед собой, Сокджин отправил их показаться проповедникам. И когда они все шли туда, то выходили чистыми. Один же из них, видя, что исцелён, возвращался, громким голосом прославляя Бога, и упал к ногам наставника, благодаря его; это был старший сын главного наставника. Тогда Сокджин спросил, где остальные вошедшие, почему они не вернулись к нему. — Вера моя спасла меня. — Говорил одиннадцатилетний мальчик. У него были разбиты губы, раскрасневшиеся глаза, переполненные болью, поперёк его лица свежий порез. Кровоточащие руки судорожно держали опору в зеркальной поверхности, а плечи сводило невидимыми цепями. Он плакал. — Сироты? — Переспросил Крупье, выхватывая друга из омута. — У них нет родителей. Они нуждались в спасении, в покаянии. — Отвечает он. — Того мальчика звали Хосок, он был из рода Чон. Из того же рода, что и Чонгук. — Старший брат? Ещё один Душегубец. — Только они имели родителей. — Говорит поверх замечаний друга. — Те самые, что были покровом над моей головой. Он долго думал, уставившись в крестик. Руки Чимина посылали тремор в распятие, что сотрясалось между его пальцев. Сокджин встряхнул головой и отвернулся: — Там было светло. Мне кажется, что я был единственным, кому удалось покинуть их. Все остались заперты в безнадёжной клетке. Там был красивый сад. Его лицо не выражало эмоций. Только распахнутые глаза и сжатая челюсть, похоже кто-то не позволял ей раскрыться. — Вы… Ты с Ним. — Чимин медленно отстраняется, роняя крестик. — Нет, Чимин, нет. — Реагирует тот, видя, как другой поднимается, держась за грудь. — Не уходи. — Это секта. Ты проповедуешь злую веру — неправильную. — Откуда твоя вера? Что ты с собой делаешь? Я не этому учил тебя. — Нет! — Срывается на крик. — Ты говорил!.. — Я не имел в виду, чтобы ты специально делал это. Твои рукава длинные. Иначе ты выкатился бы отсюда после первого замечания. Я же помогаю тебе! Чимин устаёт от частого дыхания, двигаясь задним ходом. — Делай, что хочешь. Можешь уволить меня. — И спешно убегает, оставляя дверь открытой. За его спиной она сразу захлопывается. В Вегасе каждый контролирует каждого. Крупье смотрит за игроками, инспектор за крупье, менеджер этажа за инспектором, старший инспектор за менеджером этажа, управляющий за старшим инспектором. Ну, а камеры за всеми вместе. И Дьявол, вертящий механизмом, единственный смотрит со стороны за каждым по очереди. Чонгук, улыбаясь, снисходительно наблюдает за тем, как Управляющий мотается по просторам собственного кабинета, нашёптывая уродливые молитвы. А Чимин запинается о свои ноги и удерживает равновесие, удаляясь дальше по коридору.Последнее слово всегда за тобой, Чонгук.