Она боится.
Тэхён напрягается, видя скрученную спину девушки до того, когда её маленький силуэт перекрывает Чонгук. Он над чем-то глумится, разговаривая с ней. Страх самостоятельно разжигается внутри, руки сами до скрежета сжимают гладкое стекло перил, челюсть склеивается, а глаза становятся безумными. Он слишком далеко от них, ждёт броска в его сторону, уже слышит звон ломающихся костей в раздутой от ярости голове. Штиль способен взорвать, лишь коснётся его горячей кожи. Сокджин давно пожаловался ему, что его лучший друг попал в серьёзные проблемы. Начал он с того, что Пак Чимин перестал слушать указы. Незадолго до этого, Тэхён познакомился с Чонгуком, узнав его по красноречию и способности к дипломатии. Они были знакомы всё сущее время, предопределённое Богом, с начала великого падения. Серафим неуклонно борется с Сатаной и его влиянием на хрупкий народ, что его окружает. Ожидаемо, судьба снова свела его с ним. Кто-то даёт очевидную попытку и вечное блуждание — бой с нечистью. Нужно доказывать свою любовь Богу Ветхого Завета, поэтому ангельская сущность рвётся к ней. А Бог же Нового Завета наказывал любить своих врагов. Дьявол — сильнейшее зло, но любви оно не достойно. Оно даже не понимает его стоимость и любит только Себя. Безразборчиво Тэхён спасает всех, кто попадает в оковы этой «любви». Попалась Варвара, сбившаяся с пути, а потом Чимин — с глубокой психологической травмой по собственной глупости. Все люди приходят к вере от ряда несчастий в их жизни, задумываются о смысле, но Чимин мечтает лишь о счастливой жизни в достатке. Он словно приличный семьянин, требующий супружеского внимания. А трагедию создаёт сам, находясь в поисках скорейшего спасения. Кто поможет ему спастись — на выбор две крайности. Вот, Тэхён полностью расслабляется, видя, как Варвара радостно подскакивает с места. Спустя долгое время игроки менялись только в одном боксе. Через десяток разборчивых партий очередной гость внезапно подпрыгивает с кресла, машет руками, пинает стол, а в следующее мгновенье хватает хрустальную пепельницу рядом и со всей ярости бросает прямо в подопечного Крупье. Чимин в испуге отшатывается назад, получая удар по плечу. В ответ изумлённые возгласы посетителей и их руки, цепляющиеся за грубые предплечья мужчины. В шуме не слышно оскорблений, осыпающихся из его рта, как проклятье. Такое часто случается, поэтому остальные с восторгом смотрят за ними. И видят, что этот неудачник падает замертво, когда люди отпускают его. Варвара вжимается в спинку, а Чонгук довольно сгребает крупные фишки, собирая их идеально ровной стопкой перед собой. Он делает глубокий и спокойный вздох, в этот момент появляется глухой звук упавшего тела за его спиной. Тэхён бесстрастно приподнимает подбородок, разочаровываясь. Варвара прикрывает рот, отворачиваясь от зрелища, а Чимин вертит плечом и утвердительно машет головой в ответ подошедшему инспектору. Крупье быстро прощается с ним, протирает ладони и собирает прошедшую партию. Через несколько минут Чимин заканчивает свою смену. На его место становится другой крупье, девушка из комнаты отдыха. Она одобрительно кивает и приступает к работе. Парень осторожно обходит стол, быстрым шагом направляясь через большое пространство главного зала на первом этаже. После этого Тэхён переводит взгляд на Варвару, что растерянно смотрела вслед. Она поднимается с кресла, поправляет пиджак, забирает пару фишек со стола, замирая над рядком чужого выигрыша. Чонгук не взял его с собой, беспечно оставил на столе. Девушка мешкается, но коротко пожимает плечами и идёт дальше. Глаза Серафима снова стремятся найти Чимина, но эти поиски заканчиваются провалом. Он упущен, потому что убежал от заразы, которая с большой вероятностью поселится в нём, если он продолжит так слабо ей сопротивляться. — Ты всё ещё здесь. — Улыбается девушка, облокачиваясь о перила. — Конечно. — Говорит Тэхён, оборачиваясь. Варвара тяжело вздыхает: — Он будто знает всё наперёд. Специально подсел ко мне. — Чонгук подсел не к тебе, а к нему. Девушка криво соглашается, вздёргивая губами: — Чёрт. — Ругается она. На втором этаже звук намного тише, и музыка чуть приятнее. Свет, более тусклый, согревает. В сырой Неваде климат очень сухой. Позволяйте языку напиться в Лас-Вегасе. Варвара замученно потягивается, согнувшись пополам и держась за преграждение. Волосы незаметно потеряли волнистый объём, на шее выступил пот. — Устала? — Спрашивает парень, встряхивая собственные кудри. — Да… — Тянет она. — Всё соки из меня выжали. — Это меньшее, на что способен дьявол, Варвара. — Усмехается тот. — Да, да, да. Конечно, это он. — Варвара выпрямляется, вальяжно расправляя затёкшую спину одной рукой. — Ты думал над тем, что порой люди по своей воле совершают разные плохие вещи. Ты говоришь, что дьявол во всём виноват, но я с каждым разом понимаю, что это не так. — Ты злишься на меня? — Нет, Тэхён… Я… Она натужно выдыхает, разминая шею: — Пожалуйста, ты же понимаешь меня. Отдохни… — Я не устаю, Варвара. Он отводит голову, понимая, что не сможет больше переубеждать в обратном. — Я чувствую себя странно. — Парень замирает, удерживая взгляд где-то на первом этаже, немного спуская макушку за ограждение. — Меня в какой-то момент передёрнуло от мысли, что вся моя жизнь посвящается единственной цели… Девушка прослеживает, как Тэхён берёт её за руку и неторопливо уводит за маленький столик на двоих в музыкальном зале. Он по-бомондски закидывает одну ногу на другую, кладёт скрещенные пальцы себе на бёдра и падает на спинку плетённого стула. Подол его длинного плаща скользит по коленям, падает на пол, а после возвращается обратно ловким жестом руки. Он продолжает упрямо всматриваться в расширенные глаза Варвары. — Давай вина опробуем? — Обходительно спрашивает. Ладонь взмахивает в воздухе, подзывая официанта. Молодой парень скоро подходит к ним, выуживая миниатюрный блокнот. — Да?.. Ох, господин Ким, не узнал Вас. — Сотрудник зоркнул на девушку, послушно улавливая усмешки со стороны Серафима. — Что для Вас предоставить? Можем посоветовать Шато Марго тысяча девятсот девяносто шестого. У него отличный, пряный… — Нет, слушай… — Тэхён игриво закатывает глаза, приглушая старательный лепет официанта. — Мы не сильно любим винтаж. Принеси что-нибудь классическое и побольше сыра. — Принято. Что-нибудь ещё? — Двое парней вопросительно смотрят на девушку, неуловимо сидящую на другой стороне столика. — Эм… — Варвара растерянно взглядывает на друга, видя, как уголки его густых бровей поднимаются вверх. — Да, то же самое и мне. Сыр. Она громко сглатывает слюну. Официант дарит им короткую улыбку и удаляется. — И знаешь, сегодня я ощутил, что постепенно расклеиваюсь. Весь по швам расхожусь, ум уже не тот давно. — Продолжает говорить Тэхён, плавая глазами по свечениям звучащего зала. В казино ориентироваться во времени возможно исключительно по музыке: утром в заведении играет спокойная и мелодичная в духе ретро-джаза, что исполняет местная группа на втором этаже. Поднимаясь по резким ступенькам спиральной лестницы, не пытайтесь бороться с чувством бешеной атмосферы «Элевсиса». Поэтому Тэхён выбрал именно этот зал: просторный, в неброских тонах тёмно-зелёного с чудесным компонентом любимого музыкального жанра. — Подожди. — Прерывает его девушка. — Что это было? Почему он назвал тебя так? — Скорее всего, хочет, чтобы владелец «Элевсиса» был о нём хорошего мнения. — Ответно ухмыляется парень, возвращая корпус к столику. И смеётся. — Владелец? Тэхён, ты хозяин этого казино? Боже мой… Он складывает руки перед собой и почти дотягивается до другого края стола. — Совладелец, скорее. Мой отец разделил свой бизнес между мной и двумя своими друзьями. Они, кстати, гуляют здесь частенько. Играют. Контролируют. — Вздыхает. — Ведут себя по-клоунски. — Ладно, меня это не должно больше удивлять. В тебе ещё много тайн, я полагаю. — Не переживай, все мои тайны ты уже знаешь. Варвара смущённо улыбается: — Вау. — Последнюю ты узнала только что. — И это была твоя тайна? От меня? — Всему своё время. — Вот как. Проходит пару минут затяжного молчания. Тэхён вертит шеей, осматривая гостей, отрешённо расположившихся на своих местах. Их лица беззаботны, разговоры просты, а в руках терпкий алкоголь. Коктейли расплёскиваются от активных движений и громкого смеха в потоке умиротворённой и ненавязчивой музыки. На этом фоне чувствуется лёгкий вес происходящей перед глазами реальности, всё, как в дорогом кино про родовитых богачей. Не хватает лишь банальной перестрелки враждующих мафиози. — Что ты будешь делать теперь? — Начинает Варвара. Тэхён поджимает губы, собираясь продолжить. — Чимин закончил свою смену. Тебе не удалось поговорить с ним. Была возможность поймать на перерыве, но Чонгук появился, как из табакерки чёрт. Мог вырвать его из игры и покончить с ним радикальным образом. Я так хочу избавить себя от его вмешательства, но предельно устал бороться с ним. — Значит, Чонгук — одержимый? — Этот человек нуждается в освобождении от оков. Их разгоняют, как яд изгоняют из раны. А тот будет скитаться по склонам горящей Преисподней без права на полноценную жизнь. — По-ребячески, не уместно тону стряхивает кудри. — Знаешь, как дьявол завладевает тело? — А Варвара небрежно мотает головой, заинтересованно смотря на друга. — С помощью сделки. Я считаю, что настоящий Чонгук попал в безвыходную ситуацию. Он решил отдать в распоряжение собственную плоть. Та хмурит брови: — И долго человек в таком… облике может прожить? — Могу сказать только то, что стареет он гораздо медленнее и в конце концов проигрывает. Варвара замолкает ненадолго, но детское любопытство с желанием узнать все факты новой открытой вселенной не позволяют ей уйти от темы разговора: — Как это, Тэхён, побеждает? — Он изживёт единственную и существенную ценность — его душу. Чонгук просто перестанет существовать. Он перестанет различать себя и потеряется. У всех них одна дорога — забвение. По-другому никогда не было. — Подожди, ты ведь сказал, что поможешь ему. Он тяжело вздыхает: — За все тысячелетия я боролся с дьяволом, что бродит среди людей. — Обретая усмешку, которой не рад. — Ты права, я устал. — Получается, тебе всё равно на Чонгука? Ты будешь помогать только тому крупье? Он соглашается, глаза его в этот момент перескакивают на официанта, скоро появившегося с охлаждённой бутылкой в руках. Он аккуратно принимает её с рук, рассматривая золотистую этикетку: — «Умани Ронки»? Прекрасно, это по мне.***
Окна с восходом солнца всегда открыты и пропускают яркий свет. Длинные коридоры особняка переполнены им, стены горячие от субтропических лучей. Дети разных возрастов охотно прогреваются, гуляя по главному холлу их родного дома. Никто из них не спрашивает другого о сегодняшней погоде или о том, что они будут есть на обед. Их это мало интересует только потому, что гораздо важнее пребывать в неведении. Самые примитивные сферы их монотонной и бессмысленной жизни лишены всякого смысла в преддверии обрушенного на них искупления. Каждую неделю в воскресенье кто-то оказывается слишком слабым. Юных девушек и парней не заботит, кого в этот вечер они больше не увидят. Общее исповедование: проговаривание совершённых грехов, осознание ничтожности перед божьей волей и следующее за всем этим искупление. В комнате с высокими потолками все выстроены по чёткой линии. Их руки не связаны в отличие от тех, кого притащили сюда насильно. Они одеты в хлопковую одежду белого цвета, означающую природную невинность, а ноги босые, приверженные к пониманию сенсорной связи с землей, по которой ступать им до конца дней. Восемь человек зрелого возраста, одетые в строгие костюмы с галстуками, хаотично стоят посередине аудитории. Центр занят особым обрядом. — Радуйтесь, что Господь милосерден. — Раздаётся мелодичный голос. — Благодарите Его, что слабая рука моя возносит волю Его. Благодарите мысленно, сознаваясь в совершённом. В колонне из десяти человек первым находится светловолосый юноша с опущенной к полу головой. Он поднимает глаза на высокого мужчину с равнодушным выражением лица: — Каюсь во лжи и зависти. — Тихим голосом говорит он. Взор его нападает на деревянный молоток в руках проповедника, что в секунду замахивается им по бледному лицу парня. Вокруг мёртвая тишина и мимолётное несдержанное мычание. Юноша начинает часто дышать, наполняя комнату шипящим звуком. — Ложь — качество грешника, которому никто не учит. Поселяется внутри вязкой массой, отравляя светлый образ человека. Несколько дней назад на свет появился особенный мальчик. Эти люди собрались здесь на привычной основе, и никто не подозревал, что для некоторых детей могут существовать иные условия. Оказывается, чтобы не переносить на себе тяготы священного воскресения, необходимо всего лишь быть ребёнком основоположника господина Чона. — Тише, тише… — Шепчет маленький мальчик, навязчиво махая рукой перед ртом. Одиннадцатилетний Хосок тихо входит в свою комнату, замирает на месте, когда натыкается на огромные глаза соседа в присутствии другого мальчика старше. — Что вы здесь делаете? — Вопрошает он, оставляя дверь полуоткрытой. — Сегодня я слышал, что взрослые решили исключить твои привилегии. Теперь ты такой же, как все мы. — На его лице нескрываемая радость. — Да. Будешь жить по правилам. — Говорит другой. — Пошли вон. — Произносит Хосок. — Нет, подожди. — Вскакивает младший. — Идите отсюда! — Хосок подбегает к соседу, тянет за его белую одежду и выбрасывает за дверь, громко стукнувшей о стену. Второй молча выбегает. Мальчик садится на кровать, медленно реагируя на громкий смех в коридоре. Стены излучают мёртвую энергию, и голова постепенно затуманивается. Раньше здесь было тепло и комфортно, но, минуя произошедшее, всё извратилось до неузнаваемости. Улыбка спала с лица, выражая равнодушие, глаза пребывали в нескончаемом красном цвете, а восприятие родителей перевернулось на другую сторону. На этой стороне были отвратные пролежни прежнего родительского облика. — Помоги, Господи. — Чон прикрывает глаза, аккуратно выдыхая. — Помоги мне полюбить его. Новорождённый брат явился частью уродливого мира. Только взошёл день, весь поток знал о его начале. Невозможно было спрятать того, закрыть в высокой башне и оставить на воспитание птицам. Чуткий и осторожный характер младшего продолжал управлять им до самого уязвимого возраста. Маленький Чонгук раскачивался в углу огромного зала, наблюдая за исповедью неполноценных. Зверские глаза из центра, отражающие свет уличных фонарей, впивались болезненной завистью и негодованием. Крики разносились по всей подноготной, личные ритуалы помогали справиться с их беспощадной тревогой. Старший брат на стёртых коленях издавал отвратительное хлюпанье сквозь налитые кровью губы. А Чонгук не понимал. Не знал, почему он так кричит. Потому что у мальчика в груди отпрыгивало эхо этих необъяснимых эмоций. Ему было интересно наблюдать, почему старший так желанно стремится повиснуть на стене после. Хосока никто не трогал. Последний порез прошёлся по плечу особенно глубокий. Кровь хлынула, скатываясь вдоль всей руки до кончиков пальцев. Парень пытался вытереть мокрый лоб, но мазал кожу жгучими прикосновениями. После его хода в коридоре девушки в белых косынках и фартуках вытирали запятнанные стены. Мокрыми губками они следом мочили протяжные следы пальцев, капли катились на пол, и другая группа девушек спешно собирала их. Все терпеливо шли за его короткими сдерживаемыми всхлипами; шестилетний Чонгук с тремором в руках следовал самым последним. Хосок делал тяжёлый шаг, останавливался, и все позади переставали двигаться. А впереди ещё длинная дорога больничного цвета, яркий свет и едкий запах. От противного можно было убежать на улицу в сад. Старший Чон часто появлялся там, а Чонгук оставался вне видения. Пока брат в покое с прикрытыми глазами вдыхал сладкие ароматы цветов, мальчик топтался с ноги на ногу, боясь подойти ближе. Сколько раз Хосок не переодевался, кровь просачивалась со временем — свежие раны появлялись на его сгорбленной спине без стороннего влияния. Один вдох — новая красная паутинка в бинтах на поникшей шее. — Хосок-и… Его фигура вытягивается, когда тихий голос звучит позади него. Сидя на скамье, среди света невысокой травы, он просыпается от повисшей затем тишины. Профиль склоняется на бок: — Чонгук. — Старший через натужные рывки старается улыбаться присутствию брата. Мальчик боязливо обходит скамью и садится рядом, не пытаясь удержать ровную осанку без спинки. Колени брата сведены и дрожат, Хосок целиком терпит озноб, но глаза его, спокойные и прощёные, обращены в любопытные глаза Чонгука. — Чем ты любишь заниматься? — Чонгук не ожидал такого вопроса. Младший начинает болтать ногами и увлечённо смотреть, как черты лица брата просвечиваются тёплыми солнечными лучами, согревая минимальные отрезки его здоровой и чистой кожи — Не знаю. — Тянет он, пожимая плечами. Старший медленно кладёт руку на его колено и ободрительно потряхивает: — Не знаю. — Наигранно передразнивает парень, дожидаясь светлой улыбки. — Ну-ка, признавайся, что тебе нравится. — Хмурится затем. — Мне нравится… — Возбуждённо он бросает взгляд на просторное поле, где далеко виднеется пушистое дерево яблони, и поджимает губы. — Собирать цветы. Парень вскидывает брови: — Вот как! Цветы нравятся? — Да, они вкусно пахнут. Младший больше не скрывается от него, начиная нелепо двигать всем телом. Ткань широких штанов собирается под бёдрами, мешая сидеть ровно. — Ещё мне нравится играть с другими. — Говорит Чонгук. — С кем тебе нравится играть? Мальчик перечисляет некоторые имена близких воспитанников, но осекается на последнем, и Хосок видит, как щёки его покрываются заметным румянцем. — И с кем? — Спрашивает он, игриво щурясь. Мальчик неоднозначно стыдливо вертит головой. — Дай угадаю. Ты про ту девочку с короткими волосами? — Догадывается брат. — Да. — Коротко соглашается младший. Хосок умиляется робкому стеснению: — Тебе с ней особенно нравится играть? — Наверное. — Во что вы играете? Чонгук любит разговаривать с другими детьми, несмотря на свою особенность перед ними. Любит порассуждать на тему того, насколько важно слушаться взрослых — более умных людей. Даже его предпочтения в еде оставались неизменными, странными и никто больше не мог понять их. Определённый алгоритм действий заставлял остальных безотрывно наблюдать, забывая вкушать собственную пищу. На столе мальчика никогда не скапливались отбросы и остатки еды, все приборы он аккуратным образом раскладывал перед собой. Яблочный сок наливался до определённой отметки, иначе он не мог пить его. Вместо того чтобы попросить, он замирал на месте. С родителями он делил стол лишь на ужин. С ними он молчал, поднимая взгляд с симметрии блюда перед ним только на пустой взор старшего брата. Мальчик не мог знать, от чего тот редко говорил с ним, почему часто избегал. Каждый взгляд заставлял его сжиматься всем телом и радоваться. Поэтому диалоги потребно и случайно могли выстраиваться с той девочкой, которая ела рядом с ним в столовом зале. — Мы разговариваем. — Отвечает Чонгук, искренне улыбаясь редкому вниманию. — Понятно. — Хрипло посмеивается парень. — А со мной поговоришь? У Чонгука расплываются искры напротив, будто кто-то взрывает тысячу маленьких фейерверков перед самым лицом. От подпрыгнувшей энергии внутри он весь наполняется светом предвкушения. — Ты знаешь, почему я так выгляжу? Мальчик мгновенно расстраивается, одновременно интересуется, но что-то зыбкое чувствуется в животе, от чего становится сложнее сидеть рядом с братом. — Нет… — Отвечает он. — Я виноват в этом, я недостаточно искренне верю в Бога. А тебе очень повезло, Чонгук. Потому что ты по предопределению близок с Ним. — Я близок с Богом? Почему? — Ты особенный, потому что был рождён таким… И просто должен быть благодарным. — Хосок начинает ослабляться, его спина тянется вниз, грудь падает на бёдра. — А я не благодарный, и мне очень больно. Чонгук, мне так больно… Мальчик перехвачен острым ощущением грусти, что подобной никогда раньше не встречал. Но прямо сейчас ему естественно и очевидно становится жаль старшего брата. Хосок начинает плакать, не скрывая мокрых следов на лице. Повязки растекаются, щиплют воспалённую кожу. Его голос воем разносится отовсюду, проникает в маленькую голову и поселяется там: — Как же больно… Всё больно. Когда они перестанут? Я верю! Верю, верю, верю… Чонгук пугается, начинает нервно трясти плечами, постепенно отсаживаясь от истеричного срыва. Сзади скрип старых дверей, неугомонные возгласы нескольких людей, которые незаметно быстро подбегают к Хосоку, тесно зажимают его и тянут за собой в сторону особняка. Их лица строгие, умеренно искалеченные, не проявляют эмоций. Но по их действиям становится понятно, что подобное проявление со стороны старшего брата попрекается и никогда не приветствуется со стороны взрослых. Поэтому Чонгук не будет плакать или будет тщательно терпеть, чтобы избежать возможного наказания. В саду ему намного лучше одному. Хосока увели, его монотонный вой затихал по мере удаления. А последнее, что он услышал, был очередной скулёж от нескончаемой боли. Младший Чон остался в одиночестве в полной и отстранённой тишине. Луговой ветер нёс сладкий аромат, что моментально благотворил внутреннее состояние. Деревья были по всей территории до дальних стен, облака — низко, стоит поднять голову, а под ногами — зелёный ковёр. Босые ноги ступают по нему, утопают в мягкости, и Чонгук падает на спину, погружаясь в долгий сон.