«Like Real People Do — Hozier»
Он прекрасно играет на гитаре, но Чимин не помнит, чтобы тот писал об этом. В мелком подрагивании струн ощущался его глухой подпевающий голос, как марево, как через раковину, шипящий, словно морской берег. Он хрипит, скрипит на зубах, перетирается как песок. Славное звучание: медленное, равномерное, заставляющее и сердце прекратить свой частый бег. Убийственный бег, с которым спокойно смотреть на него нельзя — только на его мягко перебирающие по струнам пальцы. От этой музыки его тот самый тембр пропадал на низкой частоте, смешивался с величайшей — высокой, уносящей свои потоки в сам космос — звёздный, подними только глаза. Как же трудно оторваться, невозможно увести глаза, прикованы, начинают растекаться по щекам. Не было бы фундаментальной метафоры, зачли бы за сумасшедшего. Было не жалко взорвать их и разлить прямо здесь — под его ноги. Чимин думает, что совсем чокнулся. Решает забыться сейчас, только бы не сводить глаз. Только бы не сводить. Только не сводить. Не отрывайся. Смотри, наслаждайся, иначе пропадёт. Вот! Пропадёт прямо сейчас! Не медли! Не отводи глаз! — Нравится? — Это фоновый раздражитель. Тэхён задаёт вопрос, глядя исподлобья на ошарашенного Чимина. — Да. — Неуловимым шёпотом. — Я виноват перед тобой. — Продолжает играть, смотрит в ответ на выброшенный всхлип. — Извини, что тебе не так интересно со мной. — Поджимает губы, боится. — Клянусь, Чимин. Я виноват, что ты несчастный. — Нет. Я счастлив. — Трудно выговаривает, пытается захватить взглядом больше. — Ты не убегал бы сюда, ко мне, если бы был. Понимаешь меня? — Нет, Тэхён. Всё… — Задерживается, хмурится, что лицо того замерцало в лунном свете неестественно знакомо. Опускает взгляд, всем сердцем страшась не увидеть. — Всё нормально. Я рад тебе. Я рад. — А я-то как рад. — Расплывается в досадной улыбке, обращаясь к гитаре. — О чём хочешь поговорить? Чимин складывает губы в трубочку, свистя под последний аккорд. Задумывается первый раз после немыслимо долгого времени, проведённого здесь, и уже практически слышит подзывающий его порыв: — Поговорим о мире фантазий? — Ухмыляется Тэхён, уже предлагает окунуться в безумие. — Я реалист. — Фыркает Чимин. — Хочешь сказать, что познал реальность? — Откладывает инструмент, привычно складывая руки на скрещенных ногах. — Думаю, да. — И тебе явно не нравится. — Решается на смелый шаг. — Мир разрушен, но я помню, что ты любишь побродить здесь. Что-нибудь заприметил? Вместо хлеба, который выжившие люди ели каждый день. Единственное, что рожала земля — золотистые колосья пшеницы, не обделённые солнечным светом. Никаких коров, никакой мочевины в организме, одни углеводы и клетчатка, разбавленная долей белка из речной рыбы, искусственно разведённой во внутренних стенах бункера. Бункера без окон, без естественного света, полного плесневелым запахом, перебивающим аромат свежеиспечённого хлеба. — Нашёл обёртку от мятной жвачки. Она до сих пор пахнет, это как вообще? — Тихо усмехается, заглядывая за плечи Тэхёна, перекрывающим восходящее солнце. — Да, сильные ароматизаторы. Жаль, что жвачки не было. — Я бы любил её. — Машет головой, представляя, как та выглядит в натуральном виде. — Или отдал бы Чонгуку, чтоб занять его вечно болтающий рот. — Засмеивается, не замечая, как Тэхён поникает от услышанного. — Всё начинается с головы, Чимин. Ты плохо обращаешься со своими друзьями, не ценишь их. Забываешь, что они реальные люди. Они ведь любят тебя, тянутся к тебе, а ты их отталкиваешь. — Цедит, навостряя поучительный взгляд. Чимин расслабляет рот, от уныния опускает голову, не отрываясь от вечно смотрящего внимания. — Не знаю, что ещё сказать тебе. Должно быть неприятно, чтобы так говорили о тебе. Представь себя на его месте. — Ладно, ладно, я понял. Это нехорошо. Но по-другому это… — Прерывается, отворачивая взгляд к ветвящимся живым и цветущим деревьям. — Он навязчивый, постоянно пытается донять меня, я не знаю. — Скажи ему. — Я пытаюсь. — Чуть жёстче и громче обычного. — Я пытаюсь… — Прикрывая глаза и зарываясь пальцами во влажную траву. Любит соприкасаться с реальностью, как сенсор, убеждаясь в её реальности. Хоть бы не сон. — Не отталкивай его, пожалуйста. Я ведь о тебе забочусь. — Мне достаточно нашего общения. — Выдавливая длинную улыбку, лишь бы отпугнуть ненужные мысли. — Ещё ты снова сбежал. — Но он напоминает. — Мне душно в помещении. — Да, правда? — Тонким голосом спрашивает, ловя на слабом аргументе. — Уже утро наступает. Через несколько минут начнёт подпекать скальп. — Это лучше, чем вариться заживо в тесной комнатушке. Ещё и с Чонгуком. — Шикает брезгливо. — Металлические стены, прикованная к полу мебель. Как закон какой-то. Не сдвинуть с места, только если выдернуть с корнем. — Имитирует движение, с которым бы это сделал, и очень злобно, словно только об этом и мечтает. — И Чонгук. Глаза его. — Нервно подрагивает. — Мне не по себе от них. — Не нравится его внимание? — Забавляется. — И надо тебе эту мебель переставлять?.. Подумаешь. — Хихикает, поправляет короткие волосы, блестящие на подступающем жаре. — Раньше всех селили на койках из-за переизбытка. А сейчас у каждого отдельная комната на двоих или четверых человек. — А от чего зависит, в какой ты будешь жить? Чем меньше соседей, тем намного комфортнее. — Подтверждает в себе чужие чувства. — Зависит от желания. Всё-таки в одиночку очень… тяжело. Нас стараются селить вместе. С радостью поощряют общение и дружбу. — Парней больше. — Догадывается Тэхён под яркую усмешку Чимина, вскинувшего руки. — Тяжело верно. И Чимин только ещё громче рассмеивается, неловко придавливая кулаком свои растянутые в улыбке губы. Пытается сдержать смех, вспоминая, как некоторые оставшиеся особи буквально спускают в штаны, видя отстранённые от них девичьи корпусы. Паку вдруг забавно затрагивать эту деликатную тему, ведь у множества его знакомых голова в большинстве случаев занята принципами выживания, но не исключено, что несколько из тех готовы переступить через многолетние табу. Тэхён понимает, хмурит лицо, прикрывая явную забаву от редкого для его друга смеха. — Нет, не тяжело. Меньше давления. — Ох, да точно? По-моему, каждый только больше хочет отстоять себе место… под солнцем. — Неуместное сравнение. — Да, наверное. В том-то и дело, я понял. — Лицо проясняется, он вскидывает подбородок, задумываясь в брошенном на его черты горячем, оранжевом цвете восходящего солнца. — Чонгук хочет. Я — нет. Тэхён вздыхает, задерживается на нём, описывает линии его прикрытых глаз и красивого умиротворения. Улыбается сам себе, понимает, что смотреть на него в таком спокойствии с пространством, в котором ненароком рискуешь сжариться. За секунду до того, как Тэхён приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, Чимин неожиданно жмурится и опускает голову, ощутив сильное жжение. — Пойдём в тень. — Говорит он, поднимаясь с травы и вытягивая шрамированную руку. Тэхён также начинает чувствовать пик жара на спине, невольно подрагивает, но хватается за неё, подскакивая и волочась за утягивающей силой. Всматривается в разноцветные полосы его вышитого свитера, хочет их растрогать пальцами. — У тебя плохая память, Чимин. Плохая память. Из-за этого ты забыл, как убежал сегодня. Или я не прав? — Заходит вместе с ним в косой переулок между двумя бетонными, неразрушенными стенами, пробежав, кажется, целую вечность по чёрному пеплу уцелевшей улицы. — О чём ты заботишься? — Спрашивает, переводя дыхание. Бежать от солнечного жара всегда тяжело, потому что застаёт в каждом движении прогретого воздуха. — О моей памяти? Я потерял её. И я не помню. Спрашивай, что хочешь — ничего не помню. Тэхён недовольно машет головой, подставляя руку под его подбородок, сверкает по-небесному, красиво и ненаглядно. Хотя бы от этого памяти не разыскать в этой пустой голове Чимина, когда удаётся обрести покой, просто смотря на него. — Мне не нужна память, она бесполезна. Мне нечего вспоминать, Тэхён. Я не понимаю, чем ещё заниматься в этом мире. Представить не могу… — А я много знаю о прошлом мире. Можешь спросить меня о чём угодно. Спрашивай. — Не убирает руку, сжимает уставшую челюсть, что падает вниз от растерянности. Чимин слишком откровенно смотрит, брови его ползут вверх в неожиданности, потому что тот с серьёзным видом ждёт ответа на просьбу. — Хочу получше узнать тебя. Мне не нужен давно умерший мир. — Ну! — Я нашёл тебя! — Рыкает под назойливое касание и рывком вытаскивает из внутреннего кармана куртки зелёный блокнот. — Твоё! — Врезая его в грудь перед собой. Тэхён отшатывается, хватает блокнот и расслабленно ударяется спиной о горячую стену, с ехидной улыбкой раскрывая твёрдую обложку перед лицом и заглядывая внутрь знакомого чтива. Молчит, томит своей расплывающейся улыбкой, но всё же отрывает взгляд, исподлобья врезаясь им в самое нутро, наверное, иначе Чимин туго сглатывает не потому, что этот наконец узнал его главную «тайну». — Растяпа. — Бросает он вперёд, прежде Тэхён усмешкой фыркает. — Спасибо, что отдал. — Протягивает слова, наваждением не давая понять, что скажет дальше. — Полагаю, ты знаешь всё, что нужно. Не буду издеваться над тобой. — Вряд ли всё. — Верно. Это только малая часть. Оставайся таким же Незнайкой дальше. — Аккуратно закрывая дневник, неторопливо протягивая обратно. — Оставь. — Отвечает, отрицательно отвернувшись. — Я прочёл его за одну ночь. — Понятно. — Мягко смеётся. — Что-нибудь удивило?Всё кажется нереальным до сих пор. Как сон, правда. Лежу с мыслью, что всё это какая-то жестокая шутка. Я не могу верить всему, что происходит. Меня заставили сходить к психологу, но ничего путного я от него не услышал. Одно и то же. Одно и то же. Одно и то же…
— Всё. Чимин жмурился едкому порыву ветра, закрываясь шрамированной ладонью, нос поджался от запаха горелого пластика. Болезненные руки желанно огладили мягкую поверхность запыленного блокнота, что Тэхён всё же отдал ему с силой, упав от бессилия на землю. Ноги не сдвинулись, глаза забегали по чёрной макушке, а дыхание ускорилось. Самая первая страница была посвящена монотонному волнению и общей атмосфере его погибающего внутреннего мира. Мелким, но изысканным почерком Тэхён писал:Абсолютное чувство покоя тогда приходит, когда ты в таком абстрактном состоянии находишься, где все планы и свершения остаются на завтрашний день. Ты четко знаешь, что выполнишь их, и даже не задумываешься, что завтра будет то же самое. Так выглядит вечность, наверное. Застреваешь между мирами, как в темнице себя чувствуешь, но от этого — единственный вариант покоя для твоей жизни. По типу самобичевания, но скрытного. И я привык к нему, будущего всё равно больше нет у меня. Охотно в это верю, иначе сойду с ума от попыток упорядочить его в своей голове.
— Как только я прочёл первую страницу, то почувствовал с тобой сильную связь. — Это вызывало странную улыбку, глядя на то, как Тэхён перебирает шнурки своих кроссовок, беззаботно переминаясь на бёдрах по сожжённой земле. — Не пойми неправильно, пожалуйста. Это единственная вещь, которая вернула мне чувство жизни. Нельзя забавляться закатами жизней, но получалось от подобной манеры. Губы тянулись вверх, когда рассказ гласил о паре пьяных родственниках, подравшихся от бутылки лимонада в стекле. Да, Чимин вовсе не знал, как она может выглядеть. Поэтому не удивительно, что в случае, когда он также найдёт её в каком-нибудь отрешённом магазине, будет в полном восторге. Такая чушь ему становится интересней всё больше, и узнавать что-то новое открывает давно замершие глаза.Смысл — это такая непостоянная вещь, и она очень бессмысленная. Просто хочется иногда обычной радости какой-то, светлости. А получается наоборот. Сегодня меня спросили об этом, и я чуть не свихнулся.
Чимин скатывается по стене, полностью выпрямляя корпус от резкого желания остаться в своём уме. Где-то вдалеке, куда он бегло посмотрел, посыпалась крупная штукатурка. После, ему стоило выйти из этих стен и больше никогда не возвращаться, прихватывая и настаивая об этом своего друга. Но прежде чем он подумал об этом, его взгляд снова упал в пожелтевшие страницы исписанного блокнота, что ненароком раскрылся в ладонях, показывая уже прочитанные давно строки.Меня спросили сегодня, куда бы я хотел отправиться, будь у меня машина времени. Большинство отвечает, что прошлое для них кажется намного желанней, светлее и отчётливее, а в их будущем беспросветно темно и тошно. И я их наконец понимаю. Сейчас, когда проблемы образуются без моей на то воли, хочется откинуться на матрас и плыть на нём по течению. Я вспомнил, что перед обрывом водопада всегда течение спокойное и тихое. Это забавляет, потому что параллели с реальной жизнью от этого проводятся с большой лёгкостью. Но когда… трагичное будущее известно, желание отправиться в прошлое становится многократно могущественней и преобладает даже над моими привычками постоянно вдаваться в грязный реализм. Правда, кажется, что там птицы громче поют, и солнце ярче светит, и воздух чище, и дышится легче во множество вздохов, ноги меня держат на себе крепче, сил больше. В другом случае — всё-таки появляется жажда раствориться в этой реальности. А как же её преодолеть?
Сейчас он узнал, как выглядит унылое лицо Тэхёна после осознания, что бессовестный Пак Чимин теперь носит в своей голове часть истории его личной жизни. И в пору личных, интимных дотоле мыслей. — Но больше всего мне понравилось вот это. — Набирает дыхание, убеждаясь, что Тэхён слушает, но со своей гадкой ухмылкой, которую прочесть легко, и сил обижаться на неё не останется, когда та расцветёт в привычно тёплую и внимательную.Хотеть смерти по-настоящему — это большой труд. Чтобы смириться с ней — нужно одно мгновение, перед тем как окунуться в неё.
— Я считаю, что чем больше думаешь о смерти, тем легче тебе с ней смириться. Я поддерживаю тебя. Она действительно слишком демонизирована. — Берётся за его плечо, бережно перевешивая тяжесть своей руки. — Несмотря на то, что родителей у меня нет, и я видел множество смертей, думаю, что незачем так убиваться. Мы все умрём когда-нибудь, рано или поздно. — Внушает оптимизм. — Снова усмехается, чувствуя, как жарится голова. — Да ты сам, посмотрю, ощущением жизни не блещешь. Проходить через непреодолимые преграды Чимину слишком тяжело в одиночку. Под ними он подразумевает свою жизнь. Для некоторых людей работа приносит усталость, а для него просто жить — полноценная работа.А ещё, думаю, не выбраться мне из этого. Сука, сгорю, как палёная креветка. Наверно, я хочу, чтобы…
Помню, бежал от них. Ноги спотыкались о камни, дыхание на исходе, а их голоса всё ближе и всё больнее для меня. Они смеялись надо мной. Хотели меня ударить, как минимум. Считают, что я слишком бедный, у меня совсем нет денег, у моей семьи тесная квартира. Трудно её даже назвать квартирой. Я бежал тогда и думал, может, лучше остановиться и позволить им избить меня до смерти. Может, это был выход?..
— Твои суицидальные наклонности ударили мне в лицо уже… — Пролистывает, чтобы убедиться. — Уже на шестой странице. Причём до этого все пять страниц посвящены неминуемой мирской гибели. Тэхён, ты безнадёжен, как и я. — Ах… — Вяло выдыхает, падая лбом в его грудь. — Я понял, что лучше не поддаваться этому. Постарайся и ты, тогда уж. — Хорошо, хорошо. — Временами опускает свободную ладонь на его лохматую макушку, изредка перелистывая страницы. — Хотя вот это, ну-ка… Мы боремся за светлое будущее, в котором не пожи… А, нет, не то. — Прерываясь и бегая глазами по странице.Потому что люди имеют особую предрасположенность к привыканию. Без исключений. Будь это смерть близких, предательство или, например, такая врождённая мутация, из-за которой ты не то чтобы можешь жить-не-тужить, а чисто по причине того, что не похож на других, не имеешь права на доступ к первичным человеческим потребностям. Наверное, я имею в виду что-то типа… — не знаю — романтических отношений. Это глупость, по сравнению с тяжестью жизни такого человека, конечно. Но он не способен, не может, не имеет возможности даже частично прочувствовать то, что может обычный человек.
— Мы с тобой такие обычные и не можем ценить это в своей жизни, как это делали бы они, став нами на какое-то время. — Продолжает Тэхён, концентрируясь на мыслях. — Хотя мы могли бы, но не потеряв — не получится. И они привыкают. Просто сначала сильно больно. Это горе, понимаешь? Сама несправедливость. — Долго поясняет он, наконец сделав паузу. — Я буду очень благодарен кому-то, кто избавит меня от пленения. Почему я должен привыкать к нему? — Незамедлительно реагирует Чимин. — Потому что ты понимаешь, что по-другому быть не может. Ты не уйдёшь от боли. — Поэтому я избегаю всё, что может мне её причинить. — Хмыкает Чимин и всматривается во вдруг поднятое к нему лицо. — Да ты всех избегаешь. — Снова издевается, проследив за ответной реакцией: Чимин опускает глаза на его куртку, и улыбка с лица уходит. Он вдруг смотрит пристально, погрузившись в себя, и заставляет напрячься. По ушам бьёт неприятный свист, он ударяет в голову ультразвуковой волной, от чего те единожды жмурятся и видят потерянные взгляды друг друга. — Кроме тебя. — Произносит Чимин, тепло улыбаясь. У другого теперь сердце начинает часто стучать, из-за чего даже пальцы на ногах хаотично жмутся, начиная терять чувствительность. И уголки губ сентиментально скачут вверх потому, что Чимин пытается отвернуться или опустить голову, но, как маленький ребёнок, продолжает улыбаться так открыто, неумело отводя скачущие глаза в сторону. По этой причине становится ближе, раскрываясь и вручая свои эмоции. Наряду с этим принимает роль человека, тесно связанного с его слабой стороной, которую сам не стесняется раскрыть перед ним. — Сегодня жарче, чем обычно. — Отвлекается Тэхён, сдувая упавшую прядь с чужого лба, а Чимин безмолвно соглашается и закрывает блокнот.***
«#88 — Lo-Fang»
Плохо видно, но ноги переступают уверенно, мозг решительно подготавливает себя к приближающейся дурноте. Чимин продвигается в коридоре очень быстро, а свет меркнет, размывая его тень, он тихо дышит, пытаясь подавить волнение перед встречей. Шаги ускоряются вместе с желанием идти к выходу. Если его заметят, накажут и оставят под предлогом карантина тухнуть в тесной комнате целую неделю. Чимин этого не хочет. Не хочет сидеть без дела и притворяться, что ему интересно слушать скользкие рассказы третьего напарника, каждый день подговаривающего к побегу. Хотя Чимин точно такой же. Но когда нет обратной связи — зачем же говорить? Он ступает снова и снова, приближаясь к последнему повороту, где вдруг слышит выкрик за спиной: — Стой! — Успевает спрятаться за угол, волнительно вжимаясь в стену. Нужно бы перетерпеть учащённый пульс. — Чимин! — Повторяет тот, и Пак слышит его громогласные шаги, стучащие о гранитный пол, дёргается от разряда и уже бежит к выходу, но чуть не спотыкается, останавливаясь со следующим выкриком. — Не будь дураком! — Кричит Чонгук и настигнет его, заворачивая за угол. Чимин ещё несколько секунд молчит, не решаясь обернуться. Остаётся так стоять и мелко дрожать от подступившей тревоги. — Ты ведёшь себя, как… — Как кто? — Спокойным голосом перебивает и ждёт ответа. — Как ребёнок. — Продолжает Чонгук, медленно и аккуратно подходя ближе, словно к дикому зверю. — Оставь меня в покое. — Говорит Чимин и порывается вперёд. — Нет, не оставлю! Из плотно закрытой двери не поступает и часть тепла, исходит лишь от призмы толстого расцарапанного окошка. Оттуда стреляет солнце. Пак дёргает ручку и скрывается, пропустив мимо ушей очередной выкрик. Тени ломаются на стенах коридора, свет резко бьёт в глаза, и рука рефлекторно перекрывает лицо от палящих лучей. Он делает шаг, потом второй, чувствуя, как ступает в огонь, от которого не загорается. Чимин ускоряется и начинает бежать, терпя жжение, и старается не жмуриться изо всех сил, только бы дорогу было видно. А дорога эта, дикая, покрытая сухим пеплом и битым стеклом, хрустящим под ногами. Он не останавливается, наконец проглядывая некоторые очертания пути. По бокам множество изрисованных из баллончика знаков, отговаривающих его и предостерегающих. Но только по невежественной воле он пробирается через жару и их пыл, сильнее ускоряясь. Сам не замечает, как вносится в горячую стену и ударяется, неохотно замедляясь и падая на колени. Глаза иссохли, причиняют дискомфорт даже когда на них проступают слёзы, практически беспричинно настигая Чимина в такой эпический момент. Он утирает глаза ладонью болящей руки, никак не реагируя на спазм. Снова вспыхивает, пропуская воздух сквозь стиснутые зубы. Это частое дыхание заставляет его усмехаться, и через пару секунд он начинает смеяться. Реагирует на то, как драматично получилось обойтись с Чонгуком, который невесть где сейчас и что думает по этому поводу. Может, он даже и волнуется, или может уже настучал на него. Всё равно. Остаётся лишь, обезумев, нестись отсюда подальше. Только бы не видеть эти испуганные глазёнки и сдвинутые брови. По логике и трезвому рассуждению, так как Чимин его снова ослушался, значит только то, что Чонгук пребывает в своей пассивной ярости, потому что сам — как ребёнок — не умеет выражать собственные эмоции правильно. Поэтому — сам дурак. Заставляет думать о нём во вред своему рассудку, инициируя в нём смертельную проказу. Чимин поднимается и снижает скорость, протягивая руку до бетонной изгороди. Касается её, но одёргивает обжигаясь. Он старается брести. Чувствует себя пациентом, опрометчиво сбежавшим из защищающей его от внешнего хмурого мира палаты. Кто-нибудь может подумать, что из отдела психиатрии. Наверное, Чонгук и подумает. Хмурится, мычит, продолжая невозмутимо брести. Всё, как обычно, — нет причин для волнения. Битые здания и пылкий асфальт; одинокий парень, спешащий на встречу с другим. Тот ждёт его на месте, к которому они привязаны оба. Главное — не сбиться с пути и взять всё под свой контроль. Через какое-то время замечает тот самый поворот, решаясь остановиться и убедиться. На дороге, как всегда, лишь автомобили, вплавленные в неё своей резиной, и нескончаемый пластик, окрашивающий путь в глубокий чёрный и тёмно-красный. «По пути в ад» — думает. Дурнота начинает поступать в его голову: слышится невиданный никогда дождь, что стучит об его плечи, приятно охлаждая разогретую плоть. Ноги тянут на встречу к своему другу, продвигаясь по этому пути ради него и никого больше. Чимин выполняет просьбу, в сердце данную ему когда-то тем, кто называет его по имени, ласково и трепетно. От этого чувства не спрятаться, потому что прошибает током, как только удаётся прислушаться к Его голосу: томному и мягкому, охлаждающему мысли во время духоты, подогревающему бредовую голову. Этот разум ходит по берегу, одаривает себя солнцем, покрываясь с головы до пят наслаждением. Тёплый ветер скользит по всему телу, требующему чистоты и холодных прикосновений. Чимин вздрагивает, раскрывая глаза, которые сразу устремляются в проход перед ним. Не зная, сколько времени потребовалось на дорогу, он неспешно входит внутрь, пересекая порог. Идёт вдоль двух столиков и падает на кресло у третьего, чувствует, как вспотел, утирает рукавом мокрый лоб. Располагается удобнее, вытягивая ноги вперёд. Голова безостановочно кружится: ощущается небывалый с ним раньше мазохистский кайф, заставляющий сердце быстро стучать, насколько это возможно. Руки дрожат — он убирает их со спины на бедра, подтягивая съехавшее тело. Устраивается так, чтобы не упасть набок, и вжимается в спинку кресла. — Тэхён… — Зовёт он, растягивая имя в вымученном голосе. — Я здесь. — Радостно раздаётся за спиной быстрее, чем ожидалось, а за этим — приближающиеся шаги. Чимин шире раскрывает глаза, разглядывая парня, расторопно садящегося напротив него. У того всё такая же широкая улыбка, располагающая на ответную, еле сдерживаемую, и сбитое дыхание. — Как дела? — Спрашивает тут же Тэхён, укладывая руки на столик. — Всё хорошо. — Отвечает Чимин. — Ты что, бежал сюда от кого-то? — Усмехается он, поспешно рассматривая друга. — Можно и так сказать. — Признаётся, пододвигаясь ближе. — А от кого бежал? — Уточняет Тэхён и ловит реакцию. — Неважно. — А что важно? — Вопрошает в ответ. — Что я убежал от него. — От него? — Удивляется Тэхён так неподдельно, будто ловит на лжи. — Да. — Отвечает Чимин и вздёргивает брови. — Почему ты так спрашиваешь? — Мне интересно. — Хмурится. — Чонгук не хочет, чтобы я сбегал. — Говорит Чимин чистосердечно, отводя глаза в сторону. — Может, он хочет, чтобы ты был с ним? Он же твой друг. Друзья должны быть вместе. Чимин снова хмурится, когда понимает, что мысли о Чонгуке по-новому ударяют в голову так неприятно и откровенно: — Он ограничивает меня. — И нехотя погружается в этот поток, становясь непозволительно грубым. Эти ощущения перехватывают те самые, за которыми он бежал сюда. — Ты очень требователен. — Хмыкает Тэхён, изредка и уныло поглядывая на парня впереди. — Хочешь, чтобы всё было только по-твоему. — Я хочу, чтобы Чонгук оставил меня в покое. — Поворачивается, озаряясь светом с другой стороны. Становится душно. — Ты уверен? — Он спрашивает медленно, и вопрос кажется затянутым, как будто Чимин ждал его или задавался им сам. — Мне кажется… — О нет… — Выдыхает он. — Чонгук, Чонгук, Чонгук. Я так часто не произношу это имя, как с тобой. Иногда кажется, что из-за этого он возникнет здесь передо мной, как призванный демон. Давай поговорим о другом. Пожалуйста. Тэхён задерживает подозрительный, почти нечитаемый взгляд, откидываясь на спинку. Мерцает. — Чего ты ещё хочешь? — Ворчит он, манерно растягивая буквы. — Расскажи мне что-нибудь. — Чимин моляще вздыхает, стараясь покорить свой гнев, неконтролируемо нарастающий. — Не злись, Чимин. Попробуй ещё раз. Конкретизируй. Пак жмурится, затем поправляет куртку, устраиваясь ещё удобнее. — Ладно. — Протягивает он, концентрируясь на силуэте друга. — Что такое аэропорт? — Что-то вроде заведения для авиационного обслуживания. — Улыбчиво отвечает тот. — Оттуда совершаются перелёты на таких больших металлических птицах с длинными крыльями. — Можно передвигаться по миру, куда глаза глядят? — Конечно. — Приятно усмехается младший. — Куда захочешь. — Ты летал куда-нибудь? — Спрашивает Чимин и замечает внезапную перемену в настроении друга. — Что? — Вопрошает потом. Тэхён сдвигает брови и опускает голову, но тут же поднимает, уставившись: — Нет. Чимин ещё пару мгновений, ещё немного, старается переварить ответ, которого не ожидал. Он его не поражает в сердце, не проламывает грудь — простое дело, когда внутри растекается знакомое разочарование: — За двадцать лет своей жизни ты ни разу не пересекал границу страны? — Удивляется он и нещадно усмехается. — Ну нет. — Возмущается. — Дважды ездил в другой город на фестиваль альтернативного рока! — И показательно скрещивает руки на груди. — Понравилось? — С надменной улыбкой. — Конечно. — Отвечает Тэхён. — А ты? — Чимин замирает. Пересечь границу? — Это невозможно для меня, к сожалению. — Незамедлительно произносит, дабы упустить настигающую его волокиту мусорных мыслей. — Априори. — Почему? — Видит, как Чимин опускает взгляд. — Ты не любишь рок? — Предполагает Тэхён, не завидев отрицательной реакции. Тот поднимает голову, оставаясь непроницательным: — Обожаю.«Electric Love — BØRNS»
Под его веками серый фон рассеивается в более насыщенный: голубой и жёлтый. Продолжает усиливаться пронзительный свет, заставляющий глаза раскрыться полностью и ослепнуть на мимолетное мгновенье. И кричащие голоса в ушах звенят незнакомо, подпевая льющейся со всех сторон громкой музыке, барабанному биту и сладкому, тянущемуся вдалеке, голосу. Утопи меня, Ты заставляешь мое сердце биться, как дождь… Чимин оглядывается и видит толпу, светящуюся от счастья. Та самая энергия, чувствуемая кожей с первых секунд и трепещущая в груди, умоляет незамедлительный ответ. — Окружи меня. — Слышит он по левую сторону от себя и поворачивает голову, замечая Тэхёна, разгорячённо цепляющегося за его предплечье. — Держи меня глубоко в своих венах. Да, держит крепко, поглаживая и запуская в его волосы холодные пальцы. Чимин начинает улыбаться и дрожать. Такие галлюцинации у него впервые, когда удаётся даже ощущать прикосновения, которых так не доставало ему; так чётко слышать музыку, которую до этих пор он никогда не слышал. Его голос, поднимающиеся плечи, волнение и головокружительная обстановка. — Каждую ночь мои мысли поглощены тобой. — Подпевает Тэхён тихим голосом, тепло отзывающимся на слух. — Гроза всё громче… — Продолжает голос внутри, не совсем похожий на собственный. И громче. — Просто потрясающе! — Перекрикивает Тэхён. — У меня мурашки по коже. Солнце утопает в жёлтом горизонте, освещая разукрашенные лица людей. Получается уловить самый неяркий вариант — он на самом красивом тэхёновом лице: как белые хаотичные линии расточаются по лбу и стекают по бровям. Он склабится и украдкой глядит на Чимина, который в свою очередь не перестаёт радоваться подступившей эйфории. Он осознаёт, как приятно бывает наблюдать за течением жизни вне зависимости от её постепенного растрачивания и упущений. Получается видеть цвета гораздо насыщенней, чем они казались раньше, и людей, которые впредь не вызывают раздражения, с другого ракурса. — Это великолепно! — Взвизгивает Чимин, кучнее загребая Тэхёна в объятия. Тот охотно жмётся к его груди своей, укладывая подбородок на плечо. Становится ещё жарче, одежда липнет, а песок накаляется, мешая стоять босыми ногами так долго. — А я чувствую себя плейбоем из шестидесятых. — Чимин зарывается носом в Его мягкие волосы и дышит естественной чистотой, сливающейся со сладким ароматом шампуня. Страдает, как от никотиновой зависимости, что так ничтожна по сравнению с его привязанностью. Тэхён вертит головой и вдруг упирается губами в его шею, горячо выдыхая. И Чимин отшатывается назад, выпадая из помутнённой реальности. — Невероятно… — Шепчет парень, разрывая микроскопическую сетку перед собой и выныривая из неё, как рыба с морской ловушки. Резко становится ватным и ослабленным до потери сознания, которое только что вернул. Но уже не видит перед собой Тэхёна, бегая глазами по близлежащему пространству. Он видит только порванный наполнитель мебели, треснутый стол и надвигающегося на него Чонгука. Тот заходит с другой стороны здания, спереди, и неумело переваливается через оконный проём. Идёт, практически враждебно настроенный с этими самыми сдвинутыми бровями и горящими зрачками, которые от раздражения пульсируют в объёме. В какой-то момент это чарует Чимина, он засматривается с манией и улыбкой, видит сжимающиеся кулаки вдоль его бёдер и готовится получить удар между глаз. Но Чонгук просто падает рядом с ним, когда Чимин на исходе терпения готовился было подняться и убежать подальше, хотя рефлекторно отклоняется в противоположную сторону и чуть не роняется, отодвигаясь к окну. В шипящей тишине слышно недовольные вздохи Чимина и уставшее дыхание Чонгука, который вот-вот растрескается от негодования и выплеснет все претензии. К счастью, остаётся молчать, ожидая случайных действий со стороны друга. Снаружи температура значительно понизилась. От жарящего ветра ничего не осталось, кроме тишины и мёртвенного уединения. Оно проникло под кожу и заставило расслабиться, будто вся тревожность мира сгинула и превратилась в пыль. Вокруг периодически ей пахло. Возможно это был пепел, запах которого здешним не составит труда обнаружить. Все к этому привыкли. А Чонгук привык к непосредственной отстранённости Чимина, изредка отлучающимся по навязчивым его голову причинам. Например, как внезапный побег без его ведома. Но кто давал примерный приказ следования? Если бы Чимин позволял — наставлять Его Величеству — Чонгук непременно бы делал это. Всё же, на крайний случай, он может последовать за ним из сугубо личных предпочтений. Ведь Чонгук — его единственный друг, а Чимин — единственный для него. — Прости. — Тихо произносит Чон и поворачивает голову к неугомонному, который какое-то время уже смотрел на него в личных раздумиях. — Не извиняйся. — Отвечает он, настойчиво наблюдая за другом. — И не бегай за мной. — А ты не убегай. — Улыбается младший, пинаясь коленом. — Чонгук… — Расстроенно выдыхает, цокая языком. — Я ни от кого не убегаю. — Прости. — Чонгук! — Пак повторно шикает, вскакивает, переваливаясь через спинку дивана, и останавливается спиной к другу, опираясь. — Хватит. Я же сказал, что ничто теперь не держит меня там. Младший не оборачивается, а продолжает слушать его, переваривая недоумение. Если его «ничто» там не держит, может он хотя бы сможет вспомнить о «ником», который готов последние силы потратить, лишь бы найти и убедиться в его безопасности. Может Чимин наконец заметит Чонгука, так тщетно пытающегося оставаться живым в его присутствии и заполучать минимум внимания. — Хорошо. — Говорит Чон, поднимается и направляется в проём, из которого ввалился сюда. И скрывается за ним, оставляя Чимина в странном для него, потерянном состоянии. Тот рефлекторно хмурится, ожидая от Чонгука совсем другого ответа. Поправляет волосы, прилипшие ко лбу, и снова опускается на диван: — Чонгук! — Отзывает, вытягивая шею. Его громоздкие ботинки слышно долго вместе с глухим хрустом камней. Он уходит дальше, принуждая Чимина вслушиваться. Но Пак растерянно вскакивает и бежит вслед за другом. Как только он вываливается через проём наружу, видит яркий свет и Чонгука, медленно удаляющегося по центру дороги. Снова ослеплён солнцем и блаженной красотой, подсознательно удовлетворяющей его липкие фантазии. Липкие фантазии — это чиминовы мысли, скрытно правящие его раздутым эго, которые сам не может признать. В такие моменты он забывает, кем является в этом бренном мире и несёт все тяготы греховных искусителей. В его случае Гордыня как никогда раньше разбушевалась, а латентная Похоть следует за ней, хихикая, и тяжело дышит. — Чонгук! — Кричит Чимин достаточно громко, чтобы парень неохотно остановился обернувшись, и свойственно вальяжно засунул грязные руки в карманы, склоняя голову на бок. — Что значит «хорошо»? — Он высоко вскидывает руками. — Ты обиделся? Чонгук стоит и молчит, как статуэтка, позволяя лёгкому ветру трепетно колыхать его тёмные волосы. Равнодушно смотрит впереди себя и глубоко дышит, словно во сне. — Не заставляй меня сожалеть, пожалуйста. Ты слышишь меня? — Вопит Чимин, больше не продвигаясь навстречу, только бы оглушённый собой Чонгук его услышал, что, кажется, превратился в камень, ожидая, пока какой-нибудь порыв сильнее не уронит его на землю. Держится на месте, перемещая взгляд то на Чимина, то на качающуюся вывеску кафе, из которого они вышли. Ждёт. — Ну куда ты пошёл? — Вторит парень, долго засматриваясь на друга. — Извини меня! Младший за минуту первый раз двигается, высовывая руки из карманов и вытягивая вдоль бёдер. Продолжает вглядываться в того, обуздавшего собственное самолюбие. — Извиняю! — Нетерпеливо выкрикивает наконец и шагает вперёд, растягивая довольную ухмылку. — Как же я могу на тебя обижаться, Чимин-щи. Старший остаётся ошарашенным и выдохшимся, затратив половину энергии на принуждённое прощение. Сужает глаза, улавливая жгучий свет, с примыканием которого напротив вырисовывается Чонгук и останавливается. Он тоже жмурится и неожиданно припадает, загребая в крепкие объятия. Будто пытается вдавить его хрупкую грудь в свою, заточая в рёбра. От этого Чимин издаёт приглушённый звук и, медля, кладёт руки тому на спину, дружески похлопывая ладонью. Терпит приятную мягкость его пушистых волос, принюхиваясь к очень знакомому запаху пыли и крохотному отголоску затхлого шампуня.