reunion

Ран пытается держать невозмутимое лицо, но нижнюю челюсть сводит, а кислая слюна наполняет рот. Если он дойдет до ванной, не проблевавшись, это будет чудом. Риндо висит на его плече, бледный и поебанный, и старший чувствует на голых пальцах тепло и влагу его (или не его?) крови. Голые пальцы — хуже, чем распущенные волосы. Распущенные волосы хуже, чем выйти на бой полностью голым. Ран не боится крови, просто его тошнит. Риндо похож на использованную прокладку, потому что сегодня ему снесло крышу, и он методично разбивал ёбла об асфальт, оставляя от них лишь фаршеподобное кровавое месиво. Ран тяжело сглатывает. Вообще его младшенький не дерется так — он любит брать в цепкие захваты и ломать кости, он кайфует от оглушительного сухого треска и клокотания крика в горле, он любит выворачивать суставы, вслушиваться, как аппетитно они причмокивают, покидая свои естественные места. Но сегодня Риндо выбесили, — непонятно, чем, но в нем очевидно сгорел какой-то предохранитель. Младший вымотался — он идет только благодаря твердому плечу Рана, на котором он висит, как мешок с рисом, и ноги волочит еле-еле, — слава богу, ему хватило ума не показывать, насколько ему хреново, на людях. Голые пальцы Рана чувствуют липкую остывающую кровь, и спазм сжимает ему горло. Где и когда он проебал перчатки? У Хайтани Рана нет слабостей, о которых бы знали посторонние, но несколько вещей способны выбить его из колеи, и сейчас они мерзко комбинируются в одной ситуации. Первая его слабость — Риндо. Ран сотни раз говорил в ответ на угрозы: «можете его убить, это вам ничего не даст», улыбался паршивенько, гадко хихикал, прикрывая рукой губы, — в первый раз Риндо сжался и заскулил жалко, едва не портя всю браваду, но Ран ему доступно объяснил, — парочкой оплеух позже, дома, — что это блеф. Потому что никто не может трогать его маленького тупого братика и оставаться безнаказанным. Вторая его слабость, — блядская кровь. Потому что это невыносимо. Потому что она воняет так, что ему хочется вырвать себе дыхательные пути вместе с легкими, чтобы не вдыхать больше этого тошнотворного запаха. Потому что кровь липкая, вязкая, засыхает уродливой вонючей коричневатой коркой, которую хрен отстираешь. Он даже не хочет объяснять, — это просто мерзко настолько, что ему хочется блевать. — Ты окей? — спрашивает Риндо, стараясь минимально его касаться, чтобы лишний раз не триггерить, но Ран и так весь в чужой кровище, а еще на нем нет перчаток. Однажды он разъебал голову какому-то чуваку, и тот залил своей мерзкой кровью Рану толстовку и ладони, и он мылся минимум два часа после этого. Одежду можно выкинуть, — Ран тогда так и сделал, — а вот с себя смыть эту хуйню кажется невозможным. Риндо подарил ему кожаные перчатки, — молча, как иногда подсовывал вечером что-то вкусное или как приносил из магазина сигареты, когда приходило время покупать новую пачку. За тот год Ран купил еще несколько пар и телескопку. Она помогала держаться на расстоянии и не держать себя в узде. — Я в норме, — вздыхает Ран, и он не врет. Для сложившейся ситуации он правда в норме. Могло быть хуже. У него пару раз ехала кукуха на почве брезгливости, — он лет в шестнадцать склеил девочку, и у нее, кажется, был первый раз с ним. А Ран не любит осторожничать, когда трахается. Девочка вылетала от него с кровавой простыней в обнимку, а Хайтани всерьез думал над тем, стоит ли отмывать член со спиртом или он справится гелем для душа. Они вваливаются в штаб, который на самом деле представляет из себя омерзительно грязное пространство, в котором даже убираться уже стрёмно, и быстро проскальзывают в ванную. Пахнет сыростью и плесенью. Ран быстро отмывает руки, ему хочется прополоскать их еще часиков так несколько, но его тянет блевать, поэтому он ограничивается одной помывкой, половинкой бутылька антисептика и упованием на высшие силы, и встает на колени перед ржавым унитазом. Слюна течет по его губам, но содержимое желудка упрямо остается на месте. Риндо раздевается полностью и с кряхтением заползает в ванную. Ванная полнится запахом крови, и желудок Рана наконец соизволяет определиться, оставлять ли ему завтрак при себе или избавиться от него. Его выворачивает три или четыре раза подряд, выворачивает шумно и болезненно — желудок ноет от спазмов, а горло и рот обжигает желчью. Он сам придерживает косы одной рукой, пока Риндо возится, скрипя голой задницей по поверхности ванны. Старший оборачивается на него, чтобы спросить, все ли нормально, — обычно Риндо пиздит без остановки, но сейчас он подозрительно тихий. Риндо сидит поперек ванной, перекинув стройные ноги через бортик, и прикуривает косячок. — Еблан, помойся, — беззлобно рычит Ран. — Ты воняешь. — Дай передохнуть, — расслабленно тянет Риндо. — Я чуть не сдох, пока шел. Ноге пиздец, кажется. Ран подрывается, даже не смыв рвоту. Риндо никогда не заостряет внимание на своих травмах, может, как сейчас, упомянуть их вскользь, но чаще вообще молчит. Под «ноге пиздец» может скрываться вообще все, что угодно. Мелкий ее потянул? Вывихнул? — Дай посмотрю, — прикрикивает Ран, вышибая из руки младшего косяк. Запах травы перебивает запах крови на пару процентов, и блевать тянет не так сильно. Надо будет тоже покурить, как они отмоются. Риндо в кровище, нахуй, весь. На его бедре алеет полоса рассеченной кожи, из которой мерзкая жижа течет струями. Риндо бледный до ужаса. Ран давится рвотным позывом. — Лучше выйди, — говорит Риндо, видимо, решив не возмущаться на отобранный косяк. — Тебя же сейчас опять перекроет. Ран вдыхает воздух ртом, но чувствует запах, кажется, даже так. Он молча берет лейку душа и настраивает воду. Терпеливо смывает кровь, чтобы лучше посмотреть, насколько все плохо, но она все прибывает и прибывает в выемку раны. — Как так вышло? — Тот белобрысый был с ножом. Ну, тот, которому я потом мордашку уничтожил. По белым краям раны немного налипли нитки от одежды. На дне пореза виден кукурузно-желтый подкожный жир. Рана точно вывернет снова. Но дальше кукурузно-желтого нет ничего, — значит, прорезали не так глубоко, однако мелкий продолжает терять кровь, и как минимум надо наложить повязку, а как максимум — вызвать скорую. — Блять, да съеби, — рявкает Риндо. — Ты весь зеленый. Меня не так сильно задели. Помнишь, когда мне бок проткнули? Тогда хуже было, но я сам справился. А это царапина глубокая. Уйди, тебе сейчас плохо станет. Рану уже плохо, но это не имеет значения. — Это твоя кровь, — шипит он. — Твоя — нормально. От нее меня не тошнит. Сиди, я возьму аптечку. Ран Хайтани — прекрасный лжец, раз даже Риндо не понимает, что он блефует. Ему мерзко трогать раненую ногу брата. Он заставляет себя, потому что Риндо должен быть под его крылом постоянно. Младший аккуратно бодает его в предплечье.