reunion

Санзу не хочет этого, но он идет, сжимая в кармане зиплок с порошком. Напиши Майки-сама ему сообщение, он, может, смог бы его проигнорировать, смог бы сделать вид, что не увидел, и дойти до кабинета Рана, услышать его насмешливый голос, который бы холодно и четко напомнил, что Санзу принадлежит ему. И все бы обошлось. Но Майки-сама звонит, и у Акаши уже не получается ослушаться. Он не хочет: знает, что совершает ошибку, знает, что губит Сано своими же руками, но он не может поступить иначе. Что-то ему не дает. У него потеют руки. Майки-сама выглядит еще хуже, чем раньше: он стал совсем тощий, сквозь тонкую кожу лица просвечивает синева вен, а лоб покрыт липкой пленкой испарины. Он пахнет потом и отчаянием: последнее чувствуется особенно четко. — Принес? — спрашивает он хрипло. Санзу кивает. Ему тяжело это делать, но он вручает зиплок Майки, и глаза того загораются нездоровым светом. Сука, это реально тяжело, но Санзу молчит. Не смеет сказать ни слова. Дверь перед ним захлопывается, и он даже не успевает поднять глаз. Санзу тянет блевать от собственной ничтожности и невозможности ослушаться приказа, а еще от щемящего желания быть сейчас на месте Дракена. Быть с господином сутками, выполнять его мелкие просьбы, и делать то, что правда пойдет ему на пользу. Делать то, что не убьет господина в итоге. Майки-сама однажды попросил застрелить его. Санзу дрожащими руками держал пистолет, направленный господину в голову, и чуть не разрыдался от облегчения, когда его попросили убрать оружие. Он бы не ослушался. Не смог бы. Вина душит его так, словно Майки уже мертв. Санзу однажды был мертвым, — после укола в вену в туалете ночного клуба он вырубился, и словно увидел свое тело со стороны: бледного, заблеванного и скрюченного, — и с того дня больше не употреблял. Он не желает Майки зла, но, может, что-то подобное помогло бы ему. Где блядский Дракен, когда он нужен? Вопрос скорее риторический, потому что Акаши знает. Дракен спит, спит впервые за несколько дней, и в этом нет его вины, только вот Санзу сложно принять, что кроме него виноватых нет. Это он потакает Майки. Это он не находит в себе сил отказать. Майки-сама всегда прав, но сейчас он совершает огромную ошибку; это не может быть его хитровыебанным планом. Санзу хотел бы быть моложе: в том возрасте, когда он не фильтровал приказы, когда не рефлексировал, к чему их исполнение приведет, когда все было так просто. Когда надо было просто слушаться. Он не справится один. Он жалкий, но ему нужна твердая рука, держащая поводок, именно сейчас, от Майки исходит лишь нездоровый контроль, Санзу нужна еще и забота с его стороны, потому что так он может не думать, ему нужна некоторая порция боли — наказание? — чтобы вина не топила его так сильно. Он идет, путаясь в ногах, к Риндо, потому что тот всегда мог дать ему необходимое. Потому что Санзу нужна либо поддержка, либо хлесткие удары по лицу, и Риндо способен исполнить оба этих пожелания. Младший Хайтани заспанный и немного помятый. На лице красноватый след от подушки. В первые секунды он выглядит так, словно готов убить любого пришедшего, но его взгляд тут же смягчается. — Что с тобой? — спрашивает он, слеповато щурясь и хмуря тонкие брови. — Выеби меня, — не своим голосом просит Санзу. — Мне нужно это сейчас. Благо, Риндо не задает вопросов. Санзу не хочет секса, но ему нужно сейчас почувствовать себя в чьей-то власти, почувствовать, что у него нет выбора, что он кому-то принадлежит. Снять с себя ответственность. Майки-сама однажды попросил пристрелить его, чтобы проверить границы послушности Санзу. Он бы смог — но не смог бы жить потом. Риндо говорит ему идти в душ, — не столько из-за брезгливости, они трахались после таких адских замесов, что кровь, пот и сперма застывали на их телах вязкой грязной пленкой, просто сейчас Риндо нужно время, чтобы проснуться. Риндо ему не хозяин, но почему-то Санзу тянется к нему, особенно на эмоциях, особенно когда ему хреново до невозможности, — он ищет спасения рядом с младшим Хайтани, и всегда его находит. Он моется быстро, стараясь не мочить волосы, потому что ненавидит то, как долго они потом сохнут, и думает о том, хватило ли Риндо времени, чтобы очнуться ото сна. Это все-таки немного некрасиво: заваливаться вот так с утра пораньше, но Санзу плевать. Он даже не запоминает, как они трахаются: кажется, Риндо впечатывает его в стену сразу же, как он выходит из душа, и делает все до жути правильно, растягивает недолго, только чтобы не порвать, вжимает лицом в шершавые обои и ебет, скрутив его руки за спиной. Так хорошо. Так правильно. Санзу сейчас принадлежит ему, и из-за этого легче дышать, как бы парадоксально это не было из-за чужой руки на горле. Поясницу саднит от того, насколько сильно он прогибается, а задница болит из-за резкого проникновения, кажется, Риндо просто использует слюну вместо смазки, но это все не имеет никакого значения. Он в его власти. Он сам ничего не решает. Так хорошо. Риндо красиво стонет, кончая в него, и у Акаши низ живота сводит спазмом. — Ты не кончил, — обиженно тянет Риндо. Санзу, в общем-то, и не был возбужден. — Нормально, — пожимает плечами он. — Мне хорошо. Это правда. Ему пиздец как хорошо, даже несмотря на боль и липкое горячее ощущение внутри него. Ему нравится, он меченый теперь и на ближайшие пару часов, он передал контроль Риндо, он может ни за что не отвечать. — Пошли спать, — вздыхает Хайтани. — Я не выспался. Или тебе помочь помыться? Харучиё все равно, он чувствует себя слишком вымотанным, слишком безвольным, поэтому он просто кивает, соглашаясь, — и даже не понимает, на что именно он соглашается. Риндо ведет его, придерживая за поясницу, обратно в ванную. Пальцами скользит между ягодиц, там все еще нестерпимо горит и щиплет, и вымывает свою сперму двумя пальцами. Аккуратно задевает простату и смотрит ему в лицо, — Санзу все равно, он не чувствует удовольствия или возбуждения сейчас. — Я хочу, чтобы ты тоже кончил, — горячо шепчет Хайтани ему на ухо. — Ну же, расслабься и дай мне сделать тебе хорошо. Санзу молчит о том, что ему уже хорошо, потому что ему позволили быть безвольным куском мяса, но желание Риндо для него закон сейчас, поэтому он позволяет прижать себя к чужой крепкой груди и обвить его рукой. Пальцы Риндо мягкие и настойчивые, и Санзу непроизвольно сжимается на них, шумно выдыхает ему в шею. Он начинает заводиться, хотя вообще не планировал, и Риндо гладит его по намокшим волосам свободной рукой. — Вот так, молодец, — шепчет Хайтани. — Ты такой красивый для меня. Санзу скулит на его пальцах, ему все еще больно, но от этой боли — охуительно. — Подрочи себе, — просит Риндо, чувствуя, как член Санзу упирается ему в живот. — Ты же кончишь для меня? Санзу задыхается, но послушно обвивает член ладонью. Риндо облизывает его шрамы на лице по очереди и глупо смеется. Все так правильно.