Пожиратели тоже плачут

      Она сидела в самом углу, подпирая спиной стену. Было неудобно, да и вид из окна был не очень, но эта была издержка профессии. Это было безопасно. Девушка поднесла чашку к лицу и сделала глубокий вдох — что ж, кофе пах вкуснее, чем был на самом деле.       Как и люди. Красивые снаружи — мерзкие внутри. И Гермиона Грейнджер теперь прекрасно это осознавала, давясь совсем невкусным кофе.       И какими бы подлыми не были люди — она их всегда прощала. Потому что теперь тоже стала такой. Потому что она делает больно тем, кто её любит.       Она прикрыла глаза, но это не помогло избавиться ей от нахлынувшего чувства вины и паники. Тогда она больно щёлкнула себя резинкой для волос, что была на её запястье. Такой способ ей рекомендовал колдомедик, когда во время очередного приступа она начнёт терять связь с реальностью. А приступы были частыми, и синяк был тому подтверждением. Ей казалось, что она совершила ошибку, несколько лет назад использов порт-ключ. Но в то же время она понимала, что друзья никогда бы её не поняли. А Гермиона не смогла бы пойти против них. Но не сейчас.       Если бы у неё был маховик времени, она поступила бы точно так же, как ни было бы больно. Тот майский день разделил её жизнь на “до” и “после”. Она всегда говорила Гарри и Рону, что никогда их не оставит, а в итоге, просто исчезла, как по волшебству, хотя порт-ключ — и есть волшебство. Секунда — и она уже в Сент-Луисе(1). И её тут уже ждали.       Кто-то тут же взял её за руку и крепко прислонил к своей груди, которую Гермиона щедро поливала слезами. Они победили — она могла позволить себе слёзы. Но сама Гермиона Джин Грейнджер умерла для магического мира.       Ей не дали времени, чтобы прийти в себя или зализать раны. Сразу — в бой. Сразу обучение. Гермиона считала, что она самая умная ученица в школе. Да, в Хогвартсе было так. Но тут она ощущала себя Гарри — вроде бы посещает предметы, как все, но чего-то не хватает. Эта трудность не останавливала девушку, а, наоборот, подстёгивала. Она была одержимой — всё, лишь бы заглушить рвущуюся наружу душу. А если книги ей помогали — то Гермиона брала сразу стопку, заполняя знаниями пустоту, что становилась больше и больше днём ото дня.       Если в Хогвартсе её считали грязнокровкой, жадной до знаний, то ситуация тут, в Америке, была немного схожа. Не грязнокровка, нет. Но протеже Аластора Грюма. Она была самой молодой, самой неопытной. Даже не окончившей школу. Но у неё были рекомендательные письма от всех учителей, и даже от профессора Снейпа. Рекомендация от Кингсли Бруствера тоже добавляла ей веса, как и личная просьба Грюма. Но и то, что она была подругой Гарри Поттера, тоже сыграло свою роль.       И она видела на себе их заинтересованные взгляды. Самая молодая — значит, шлюха. Считает себя умной — выскочка. Не показывала слабость — сука. И Гермиона лишь кротко улыбалась в ответ, зная, что однажды они будут пресмыкаться перед ней. Они правы — она слишком амбициозна, а Америка — страна возможностей.       Аналогом “Ордена Феникса” в Америке были “Хранители Тайн”. И только став участником, Гермиона поняла, как ужасна война — она во всём мире. Даже тут волшебники вздрагивали от имени Тёмного Лорда, хотя он ни разу не нападал на их территории. И она делала всё возможное, чтобы тут не повторился такой террор, потому что всё чаще и чаще стали появляться тревожные звоночки.       Со временем ночные кошмары стали сходить на нет, и Грейнджер перестала вздрагивать, если кто-то подходил к ней со спины. Она уже самостоятельно могла выполнять некоторые поручения, но огромное удовольствие ей доставляли курсы со стажёрами, где она, конечно же, преподавала.       Образ Гарри по-тихому растворялся в тумане воспоминаний, а Рон перестал заедать утрату. Даже Джинни во сне больше не тянула к ней руки и не звала её, наоборот, Уизли указывала на солнце и что-то говорила, улыбаясь. Только одно единственное имя превращало уверенность и непоколебимость Грейнджер в пыль. И имя ему Теодор Нотт.       Она помнила его, никак не могла забыть. Никак не притупить боль. Она его предала. На шестом курсе он предложил ей сбежать, чтобы избежать войны. Чтобы она не коснулась их, но Гермиона сказала, что она не такая. Она хуже. Она сбежала на седьмом курсе, не сказав ему ни слова, не оставив даже записки. Молча. Умирая внутри. Глотая слёзы и не показывая боль мальчикам. Она должна быть сильной, ведь она — соединяющее звено, и если она развалится, то они не справятся.       Она помнила, как в тот майский день они встретились на опушке Запретного леса. Она неудачно трансгрессировала и попала в ловушку. Она поняла, что дело плохо, когда один из Пожирателей при помощи Экспеллиармуса её разоружил. Даже сквозь маску она почувствовала гадкую улыбку — её признали, а дело — дрянь. Но неожиданно второй Пожиратель пришёл ей на помощь, оглушив своего товарища. Удивлённый вскрик застыл на её губах, а потом незнакомец снял маску. И тогда Гермиона поняла, стоило сбежать тогда, чтобы не стоять сейчас по разные с ним стороны. Его тихое и кроткое “Грейнджер” до сих пор вызывает дрожь.       Но он не задавал тогда никаких вопросов. Слизеринец, не думая, снял с себя мантию и накинул её на плечи гриффиндорки, сбросив перед этим лоскутки, что представляла собой её верхняя одежда.       — Просто пообещай, что я найду тебя живой, когда это закончится, — он практически умолял, и она видела страх в зелёных глазах.       — Конечно, — она первая потянулась, чтобы его поцеловать.       Не найдет. Уже тогда она знала, что безбожно врёт. Их “навсегда” не существует. Оно есть только в стенах замка, скрытое вдали от любопытных глаз. За пределами — это просто воспоминание, которое будет разрывать на части.       Гермиона знала, что она особенная, он сам ей так сказал в тот день, когда она в него влюбилась. Он тоже был особенным. Он завлекал своей тьмой, и она её манила. Но Гермиона прекрасно понимала, чтобы быть с Ноттом, надо впустить в себя тьму. Грейнджер могла подражать его тьме, но она никогда ею не станет.       И его мантия – единственное, что напоминало не только о нём, а о прошлой жизни. Первый месяц в Сент-Луисе она спала с ней, обнимая. Она куталась в неё, словно в халат после душа. Она гладила её, словно это был живой человек. Периодически, она даже разговаривала с ней. А ещё она постоянно держала все двери закрытыми, а шторы плотно задёрнутыми — словно это могло удержать его запах.       Но это должно было случиться. Запах выветрился, и Гермиона постирала мантию.       Пус-то-та.       Ничего. Только новая жизнь впереди, без права на ошибку. Никаких флешбеков из прошлой жизни.       Она пыталась расслабиться с помощью секса, но всё было не то. Если он был высокий, то Гермионе было неудобно задирать голову. Если он был невысоким, то она была вынуждена подгибать коленки, чтобы мужчина чувствовал себя комфортно. Если он распускал руки, то она его тут же одёргивала, заявляя, что ещё рано. Если же он медлил, то ей хотелось его встряхнуть и спросить, выйдет ли сегодня секс.       Было сложно. Не её. Не родное. И Гермиона оправдывала себя тем, что убегает от мужчин, потому что не хочет одноразовой ночи, а нормальные отношения для неё непозволительная роскошь. Хранители Тайн забирали все её силы.       Но внутренний голос кричал, что это не Нотт.       Гермиона закрывала уши, но голос был внутри, смеялся и кричал ей правду.       Просто она надеялась, что он её найдёт. Он ведь обещал.       Просто она не знала, что скажет ему, если он её найдёт.       Это ведь была Гермиона Грейнджер, и она уже нашла лазейку. Это ей было запрещено контактировать со своим прошлым, но не было инструкции, что делать, если оно само тебя настигнет.       Аромат свежей выпечки окутал кафе, возвращая девушку в реальность. В реальность, где не было ничего.       Она зажмурилась и сделала большой глоток крепкого кофе. Она всегда прикрывала глаза, когда чёрная жидкость обжигала горло. И дело было не в том, что в этом кафе было крайне мерзкий кофе. Она никогда не откажется от этого вкуса горечи на языке. Она никогда не откажется от него. Слёзы чертили дорожки на щеках, когда она поняла, что чувствовать горечь лучше, чем ничего.       Ни-че-го.       Их последняя встреча её убила. Он её не узнал, даже по запаху. Даже вблизи. Даже глядя в её глаза. А ведь клялся. Она исчезла, а он не умер. Хотя и её сердце не перестало биться. Но живы ли они? Существуют.       Несколько лет назад ей пришлось вернуться в Британию. Это было особое задание, и она заверила, что справится. Надо было всего лишь передать один секретный документ Кингсли и тут же вернуться обратно.       Но это был плевок судьбы ей в лицо — годовщина её смерти. Четвёртая или пятая. Она не знала. Не помнила. Не придавала значения. Вот если бы её спросили, когда она последний раз чувствовала себя живой — она бы ответила с точностью до секунды.       Но она не смогла удержаться и не посмотреть на свой мемориал. В самом сердце Министерства Магии ей установили памятник. Гермиона, как зачарованная, подошла к нему. Её остановил какой-то охранник:       — Мэм, тут нельзя находиться.       Гермиона лишь молча протянула ему свой пропуск специального гостя. И убедившись, что его выписал сам Кингсли Бруствер, охранник махнул рукой, разрешая.       Дух захватывало от такой красоты. Определённо, стоило умереть, чтобы понять, как тебя любят. Гранитный постамент, а на нём скорбящий ангел. Было видно, что он действительно скорбит. Гермиона могла поклясться, что при её появлении статуя действительно заплакала. И черты лица были до боли знакомыми. Девушка коснулась таблички – “установлена на пожертвованные “TBH” средства”. Кто-то знал её слишком хорошо, раз ангел был благотворительностью. Гермиона быстро-быстро заморгала, чтобы согнать навождение или сдержать слёзы.       Это, конечно, мило, но у неё миссия. И Кингсли её ждёт наверху. Она воспользовалась отдельным лифтом, чтобы ни с кем не пересечься. На её счастье, она никого не встретила, а встреча с министром магии прошла просто отлично. Никаких эмоций, никакой грусти. Никакого чая или чего-то покрепче. Только дело. Она передала ему запечатанный конверт, он в ответ — портключ, что доставит её обратно в Миссури, а дальше она справится своим ходом.       Но она не смогла сдержаться и снова заглянула к скорбящему ангелу. Но там было занято — какой-то мужчина упал на колени и обнимал холодный гранит. Его плечи дрожали, и Гермиона не посмела прервать своим присутствием чьё-то горе.       Но что-то не давало ей так просто развернуться и уйти — ноги практически приросли к полу. Пульс участился, а перед глазами всё поплыло.       — Нервы, — подумала Гермиона и облокотилась на стену, прикрыв глаза.       Наверное, ей не стоило быть такой смелой, а следовало попросить её заменить. Вот сейчас она чувствовала, что не готова.       Её обдало ветерком, словно кто-то быстро прошёл мимо. Гермиона открыла глаза, когда услышала:       — Нотт!       Это странно, что её отчаянно громкий выдох, никто не услышал и не обернулся.       — Нотт, мать твою! — второй мужчина оказался рядом с парнем на коленях и осторожно положил руку на плечо последнего.       Ни жива, ни мертва. А в голове повелительный тон — запрещено. Накрывает ладонью рот, чтобы не выкрикнуть его имя, просмаковав его на языке — она уже забыла, какое оно сладкое на вкус. Она научилась жить дальше.       Второй мужчина нагнулся и что-то зашептал на ухо Теодору, который кивал на каждое слово, словно на автомате.       — Ну вот и славно, — подытожил незнакомец. — Я буду ждать тебя в фойе через пять минут, — он развернулся и пошёл на выход, и Гермиона тотчас признала в нём Забини.       Гермиона наложила на себя несколько чар, чтобы скрыть свой настоящий образ. Но вот глаза и голос остались прежними. Она вздрогнула, когда тёмные глаза Забини остановились на её лице.       — Тоже кого-то потеряли? — поинтересовался Блейз с растерянной улыбкой на лице. Гермиона не доверяла себе и своему голосу, поэтому молча кивнула, больно щёлкнув себя резинкой по запястью. — Мой друг потерял девушку в этой войне, — кивнул он назад. — Но вот он решил жить дальше, и сегодня женится на другой, — улыбка потеплела. — Пожалуйста, дайте ему эти пять минут.       И Гермиона умерла, медленно и понимающе кивая.       Женится.       Же-нит-ся.       Женитсяженитсяженится.       На другой.       Жить дальше.       Жить дальше — именно этому она так и не научилась, хотя была старательной ученицей.       Ноги сами понесли вперед, и она замерла.       — Ты единственная, кто видела во мне что-то хорошее, — прошептал он, а затем его руки бессильно опустились. В последний раз он поцеловал холодный гранит и встал, отряхнув колени.       Он развернулся. Они встретились. Катастрофа. Внутри неё — атомная война. Каждый атом напряжён и готов взорваться. Она не может молчать — словно профессор задал вопрос аудитории, а она не может не поднять руки, чуть ли не подпрыгивая.       — Поздравляю, — шепчет Гермиона.       Глаза в глаза. Он морщится, уловив карамельный запах. И это режет по сердцу девушке, ведь ещё никогда он не смотрел на неё с таким отвращением.       — Со свадьбой? — он нашёл в себе силы хмыкнуть и поджать губы. Она неуверенно кивает. — Спасибо, не нужно, — голос ломается, и парень переходит на шёпот. — Это мои похороны.       Он стремительно уходит, но задерживается в дверях. Ребром ладони проводит по месту на стене, к которому Грейнджер прислонялась совсем недавно. Стукнул кулаком по стене и практически убежал.       Глаза в глаза. И не узнал.       Она рухнула на то место, где совсем недавно он преклонял колени. Она вдыхала его запах, наполняя лёгкие. Чтобы надышаться в последний раз. Он сегодня похоронит себя в этом браке. Их любовь не была пустым звуком, но она была воздухом, который закончился до того, как Гермиона успела задержать дыхание. В день его свадьбы — в последний день их любви — её сердце разбилось окончательно.       Она вернулась из Британии, как феникс — возродившись из пепла. Она дала себе слово, что ничто и никогда не заставит её покинуть этот материк. Её свадебным подарком был шанс начать жизнь сначала. А она с головой окунулась в работу, выискивая экстремистов и различные тёмные артефакты.       Но в Британии у неё осталась подруга, с которой они пересеклись совершенно случайно на одном из спектаклей в Бродвейском театре. Гермиона тогда была в Нью-Йорке и просто не смогла пройти мимо. И они там встретились. После этого они не общались, не пересекались, но британская подружка присылала ей различные вырезки из газет. И Гермиона жадно их читала, по крупицам собирая информацию о своих друзьях и знакомых, радуясь или огорчаясь за них.       Но в последнее время новости становились более мрачными. В последних двух письмах не было колдографий или вложенного Пророка. Но были чувства. И даже через бумагу Грейнджер чувствовала, как дрожали пальцы, что выводили эти строки. А если дрожали пальцы самой Паркинсон, то дело — дрянь.       Гермиона допила уже остывший кофе и вежливо отказалась от добавки. У неё была назначена встреча, и ей не следовало опаздывать, когда сам Главный Хранитель приглашал на чашечку чая в штаб-квартиру.       Её “никогда не вернусь” сильно пошатнулось, когда она пересекла дом номер двести одиннадцать по улице Де Фей. Хранители Тайн перестали существовать в этот день. Все были убиты. Гермиону даже стошнило от мерзости и жестокости, с которой расправились с членами братства.       Грейнджер пересилила себя и порылась в мантии Главного Хранителя, извлекая оттуда шуршащий конверт — её задание. И она обязательно его выполнит. В кулаке у трупа было что-то зажато, и, применив силу, Гермиона раскрыла ладонь. Оттуда выпали три яблочных семечка. Гермиона зажала ладонью рот — они здесь.       Это не могло быть правдой, но эти убийцы, что жестоко орудуют в Британии, теперь тут. Гермиона встала с колен и стёрла слёзы с глаз, рукавом прошлась по губам. Она вздрогнула, когда часы пробили полдень.       Не получилось жить дальше — они её нашли. И теперь она, сжигая все мосты, вернётся обратно. Не мост, но дом номер двести одиннадцать горел в адском огне, хороня в пламени бесценные книги и знания, произведения искусства и целую историю. Гермиона не могла это забрать с собой, как бы не хотела, а это значило, что её долг, как последней Хранительницы Тайн, не позволить другим использовать эти знания во зло.       Гермиона Грейнджер возвращается, нарушая своё “никогда”. А сейчас она очень устала. Она подумает обо всём этом завтра, потому что завтра будет новый день, и начнётся он уже в магической Британии.