Пожиратели тоже плачут

И Блейз был прав, Гермиона будет его ждать. Но не в следующую пятницу, а в понедельник. — Неожиданно, — сказал Забини с порога своего же собственного кабинета в утро понедельника. — Доброе утро, — Гермиона сидела за его столом, удобно откинувшись на стуле. — Ну теперь определённо доброе, — широкая улыбка озарила мужское лицо. — Что ты тут делаешь? — Я думала, ты мне будешь рад, — пожала плечами девушка. — Но нет так нет, — она медленно встала. Возможно, обман зрения, возможно, итальянские корни сыграли злую шутку, но Блейз был уверен, что Гермиона качнула бёдрами. Нетипично. Провокационно. Нереально. Она поравнялась с ним и улыбнулась, опустив глаза в пол, наблюдая за Блейзом сквозь полуопущенные ресницы. — Я не идиот, — прозвучало резко. Он так не хотел. — Извини, но я не поверю, что ты пришла сюда просто так, — смягчился он, но колючий взгляд блуждал по кабинету, придирчиво осматривая его после вторжения, а потом снова вернулся к лицу гриффиндорки. — Что ты тут вынюхивала? — Ничего, — ни грамма возмущения. Словно не её поймали. — Грейнджер? — Забини? Глаза в глаза. Она не отводит взгляда. Он чувствует, что проигрывает. Идет ва-банк. Его ладонь, удерживающая её локоть, скользит ниже. Но и это не заставило её сдаться. Он знает, ей страшно. Он чувствует себя насильником, который хоть и нежностью, но причиняет боль. Уже две его руки лежат на тонкой талии. Он приподнимает бровь, давая гриффиндорке отступить, рассказав, что же её заставило сюда прийти. В ответ она тоже приподнимает бровь, словно спрашивает, насколько далеко тот зайдёт. Практически разрешение. Практически полная боевая готовность. Его пальцы чересчур медленно скользят вверх, к груди, пересчитывая рёбра. Кончики пальцев обжигают женскую кожу даже сквозь ткань блузки. Забини жаждет снять с неё этот серый пиджак и пальцами провести по позвоночнику. Он практически чувствует, как бы она выгнулась от этих импульсов, которые бы пощекотали каждое нервное окончание. Он бы точно так сделал, потому что пальцы покалывало от желания почувствовать её ближе. Но Гермиона взяла его за запястья и положила его ладони на свои ягодицы. Определённо, она играла в какую-то игру, но Блейз сейчас даже думать не хотел об этом, и, тем более, он не хотел искать подвох. Она прикусила губу и выпалила кроткое “Аах”, когда он сжал руки. — Доброе утро, — сказал он прежде, чем её поцеловать. К его удивлению, она тоже потянулась ему навстречу, чтобы их губы быстрее встретились. В этот раз она сама вторглась в его рот, предварительно проведя кончиком языка по ровным зубам. Они будто поменялись ролями — он замер, в нерешительности, а она сминала не только его губы, но и его подозрительность. Объятия становились более требовательными, более тесными, более отчаянными. Он не мог больше стоять вот так вот на входе — здравый смысл настоятельно рекомендовал прикрыть дверь, чтобы задержать сплетни, которые непременно поползут. Здравый смысл ещё вопил что-то о том, что его обманывают, но Блейз отмахнулся от него, ногой закрывая дверь. Она уже сидела на краю его стола, а он уверенно стоял между её разведённых ног. Его руки гладили коленки и не спеша поднимались выше, смакуя момент близости. Забини оторвался от её припухших от поцелуя губ, чтобы запечатлеть её образ. Подушечкой большого пальца медленно очертил контур губ, поймав тихий выдох. Наверное, он тоже такой потерянный. И помятый. Но это было прекрасно. Он готов поверить шарлатану в Ежедневном Пророке, который утверждал, что по гороскопу ему должно повезти на этой неделе в любви. Но чтобы в понедельник? Там, конечно, призывали быть осторожным и не ввязываться в авантюры. Но Грейнджер — это ведь не авантюра? Грейнджер — это ведь серьёзно? Грейнджер ведь не играет с ним? Даже если это игра, то они явно перешли черту. Блейз замер, посмотрев вниз. Туда, где его руки поднимали юбку выше по бёдрам. — Ты ведь что-то тут вынюхивала, да? — Конечно, — она не смогла сдержать улыбку. И Забини отпустил себя. Он не серьёзно спросил, она не всерьёз ответила. Это не игра. Просто они хотят жить. Всё не могло быть правдой — он ещё сомневался, медлил, не решался. Но она снова проявляет инициативу — её рука ложится на пряжку ремня. И тоже замирает. Блейз ухмыляется, задевая её этим. Но Грейнджер не из робкого десятка. Определённо, утро одно из добрых, что с ним случались в последнее время. И Забини посещает мысль, что лучше бы это происходило в его спальне. Он даже готов будет дать ей фору — минут двадцать — чтобы она первой появилась на работе, не вызывая, по её мнению, лишних подозрений. Но его улыбка и хорошее настроение выдало бы их с потрохами. Именно это он бы предложил ей после того, как хорошенько бы её взбодрил прямо сейчас. — Кхм-кхм, — раздалось за его спиной. Грейнджер испуганно ойкнула, а Блейз прикрыл глаза, роняя короткое “Блять”. — Кхм-кхм, — более настойчиво. — Пятнадцать минут, — просит Забини. — Кхм. — Десять? — Кхм? — Пять? — не сдаётся Блейз. — Через три минуты тут будет Нотт, так что… Гермиона не дослушала. Оттолкнула Блейза и пулей выбежала из кабинета, на ходу поправляя причёску, которую слизеринец изрядно потрепал. Как и её нервы. Она нервно обхватила себя за плечи, унимая дрожь. Повела плечами, сбрасывая пыль его касаний. Пальцы ловко юркнули во внутренний карман пиджака и нащупали несколько листов бумаги. Грейнджер облегчённо выдохнула — ещё бы немного, и его длинные пальцы непременно бы её уличили. — Гарри! — Гермиона без стука ввалилась в кабинет главного аврора. — Я была права! Блейз всё знал! А сам Блейз тем временем сидел в своём кресле, с лёгкой обидой глядя на друга. — Драко, в следующий раз зайди позже. — И увидеть заключительный акт? Уволь, Блейз, — Малфоя аж передёрнуло от того, что он это представил. — Драко! Ты мне секс испортил! — Я бы тебе его испортил, если бы пришёл позднее. Думаю, я бы тогда присоединился. — Фу! — настал черёд Блейза морщиться. — Ну и где Нотт? — Понятия не имею, — Драко вальяжно откинулся на диване, забавляясь тем, как эмоции сменяли друг друга на лице мулата. — Козёл, — бросил Забини. — Я, между прочим, молодой и красивый. У меня есть острая необходимость в дозе хорошего секса. — А как же соглашение? — А она не в моём отделе, — прозвучало слишком радостно. — Но вы работаете над одним делом, — нелепая попытка спустить друга на землю. — Это же не вечно, сам понимаешь. Мы ничего не найдём, и дело закрыто. — Концы в воду? — грустно ухмыльнулся Драко. — И концов не найдут, — заверил Блейз. Молчание. Словно они беззвучно договаривались. — А я думал, — вдруг подаёт голос Драко, — что Грейнджер достанется Нотту. — Хотел выменять её на Паркинсон? — Хотел, — сдержанно улыбнулся Малфой. — Перехоти, — передразнивает Забини. — За нами следят, — выпалил Драко. — За мной и Ноттом. Я их заметил ещё в пятницу, а в субботу убедился. И сегодня тоже заметил этих недотёп. — Это секрет, — Блейз достал палочку и направил её на дверь, чтобы никто их не побеспокоил и информация не коснулась лишних ушей. Сама виновница их беседы сейчас грудью упиралась в поверхность стола, прикрыв глаза. Поттер кончил ей на спину и сейчас заботливо убирал лишнюю жидкость с её кожи. А она думала и думала, как докатилась до того, что совсем недавно чуть не отдалась одному, а через десять минут раздвинула ноги перед другим. Но, на самом деле, её волновал другой вопрос — почему третий не выходил из головы? — Что? — переспросила Гермиона. — Ты где-то не здесь, — Гарри застёгивал свою форму. — Прости, только пришла в себя, — соврала она, натягивая улыбку. Всё до банального просто — ей всё равно, кто и где её трогает. Просто ей важно чувствовать себя нужной. А касания — она может и потерпеть. Она привыкла. Гарри повторил свою просьбу, и Гермионе всё же пришлось ответить. — Нет, Гарри, это просто секс, ну, физиологическая потребность. — Но почему? — Я тебе ещё со школы говорила, что… — Да-да, — перебивает Поттер. — Но мы ведь уже не школьники, Гермиона. Мы взрослые люди. — Гарри, я не хочу портить нашу дружбу. — Гермиона, друзья не трахаются! — Что ж, это приятный бонус, — улыбнулась Гермиона, заводя руку назад, чтобы застегнуть бюстгальтер. — Ты очень важна для меня, — Гарри ей помог. — Ты для меня тоже, — Гермиона коснулась кончиками пальцев его щеки. — Пары всегда расстаются, но друг всегда поддержит. — Гермиона, я никогда не… — Чшш, — она прислонила указательный палец к его губам, — не нужно. Быть парой — это больно, я знаю. А в глазах у неё была такая грусть, что Гарри просто не решился продолжить этот разговор. Он просто её обнял, крепко прижимая к своей груди. Как делал это много-много раз, словно старался прикрыть от опасностей. Но в этот раз он просто хотел забрать часть боли себе. Впитать её, словно губка. — Я люблю тебя, — прошептал он ей в макушку. Она лишь прикрыла глаза от этого горячего шёпота. Она слишком неправильная, чтобы правильно реагировать на эти слова. — Я люблю тебя, — повторял другой голос в её голове, делая больнее. И ей было интересно, как сильно ей сделали больно в своё время, раз сейчас она чувствует… ничего. Ничего. И это хорошо. Это позволяло сыграть в игру по слизеринским правилам — без правил. И она играла очень правдоподобно — Блейз ей практически верил. Но больше всех он верил Нотту, который день ото дня с каждой затяжкой становился всё угрюмее и угрюмее. Пожалуй, именно Нотт давал искренности этим отношениям. Отношениям ли? Блейз не знал ответа, но поспешил отменить все встречи с девушками, которые должны были закончиться постелью. Иронично, но он хотел затащить в постель только одну единственную упрямицу, которая не разделяла его мечтаний. И это его злило, даже выбешивало. Она доводила его до белого каления, заставляла полностью терять контроль. А его контроль и без этого летел к чёрту, стоило лишь ей улыбнуться. Ему стоило огромных усилий сдерживать свои порывы. Он никогда ещё не чувствовал себя такой размазнёй, умоляя разрешить ему её коснуться. Он плавился рядом с ней, как шоколад на солнце. Он не мог ей отказать. Она запустила корни слишком глубоко, и он теперь прекрасно понимал Нотта, но ничего не мог поделать с этим. Он тронулся умом — именно так он объяснял себе, почему ему нравится наблюдать за страданиями друга. Он перехватывал каждый взгляд, брошенный на Грейнджер, вынуждая Нотта отвернуться. Он неожиданно целовал Грейнджер, когда видел, что Нотт направляется к ним, заставляя Теодора резко менять траекторию. Он сжимал её талию или ягодицы в лифте, чтобы Нотт вышел раньше. Он всегда провожал её до кабинета, страстно целуя при открытых дверях, отбивая у Нотта желание переброситься с девушкой и парой фраз. Он был на шаг впереди. Но особое удовольствие он получил, когда сидел на диване в своём кабинете, а Гермиона сидела у него между ног, хорошенько орудуя языком. Его глаза закатывались от удовольствия каждый раз, когда член упирался в горло. Грейнджер была прекрасна, принимая в свой рот его член. Он со школы мечтал заткнуть её рот на уроках, но не знал, что это получится спустя несколько лет таким способом. Она выводила на головке какие-то узоры языком, и Блейз чувствовал, что он уже близко. Отвернулся в сторону, чтобы не видеть, как сексуально она выглядит. И увидел Нотта, который замер у приоткрытой двери. И он решил сделать вид, что никого не заметил. Но у Гермионы округлились глаза, когда Блейз намотал её волосы на кулак и стал сам управлять процессом. Она давилась, слёзы заблестели на глазах, но его это не останавливало. Гермиона не понимала, что происходит — чем обусловлена перемена настроения. Было страшно. Правда, страшно. Она не любила, когда что-то шло не по её плану. Не по её инициативе. Она царапнула ногтями его бедро, словно пыталась напомнить о себе. — Пожалуйста, — извинение и мольба в одном флаконе. Толчки становятся менее интенсивными, но не менее глубокими. Забини полностью входил, щекоча кудряшками на лобке её нос, а затем медленно вынимал член, блестящий от слюны. Забини подстёгивало то, что Теодор тоже видел это. Но мулат держал мучительно медленный темп, потому что играл на зрителя. Но вот он кончил, прижав её лицо к своему паху. Вторая рука плотно сжимала женское горло, чувствуя, как Гермиона судорожно сглатывает. — Ты прекрасна, — он оттянул её за волосы назад, любуясь раскрасневшимся от нехватки воздуха лицом. — Даже такая, ты прекрасна, — указательным пальцем Забини прошёлся по губам, собирая сперму, что спряталась в уголке рта. Мулат надавил на её губы, и Гермиона облизнула палец, причмокнув. Не то чтобы ей это нравилось — ей ведь всё равно, просто Блейзу так нравилось. Как и любому мужчине на его месте. Блейз похлопал себя по бедру, словно приглашал запрыгнуть кошку на колени. И Гермиона поднялась с пола, чтобы в следующие несколько секунд опуститься на его член, что по-прежнему рвался в бой. Она откинула голову назад, издав гортанный стон. Забини не растерялся и провёл языком по её груди, щекоча розовый сосок. Они такое не практиковали — она такое не любила. Она была противником лишних нежностей, но Блейз решил, что гулять так гулять. Она уставилась на него, молча спрашивая, что происходит. В ответ он лишь крутанул бёдрами, и Гермиона закатила глаза, отдавшись его непонятному порыву. Возможно, опять обман зрения, но Забини был готов поклясться, что Нотт дрочил на этот незапланированный спектакль. И чёрт бы побрал этого Нотта, но Блейза это заводило. Когда в следующий раз Блейз посмотрел в сторону двери, Теодора уже не было. Поэтому Забини закончил по старинке — сзади. Он понимал, почему он так себя ведёт. Единственное, чего не понимал Забини — так это почему Гермиона ему подыгрывает. Но, на самом деле, Блейз боялся. Боялся Нотта, который бежал за ними следом, стараясь догнать. Боялся, что Нотт крикнет Грейнджер «Постой!», и та обернётся. Блейз не боялся устать завоёвывать эту гриффиндорку — он боялся опоздать. Потому что сейчас она была с ним, но была одна. И сегодня он хотел доказать всем, что у них всё серьёзно. Сегодня Гермиона Грейнджер впервые переступит порог его квартиры. Он на руках перенёс её через порог. Она звонко смеялась и крепко вцепилась в его плечи, словно он мог её уронить. Он не удержал себя в руках и чмокнул её в губы, мимолётно. Но она пленила его губы, углубляя поцелуй. И вот он уже пятится назад, увлекая девушку вглубь квартиры, не разрывая поцелуя. Он упал на диван, притягивая Гермиону к себе. — Прекрасно, конечно, но, блять, вы тут не одни, — холодный голос заставил их оторваться от друг друга. Блейз хлопнул в ладоши, и свет озарил комнату. — Нотт, ты не вовремя, — вместо приветствия произнёс Блейз, пока Гермиона старалась застегнуть пуговицы на блузке. — О, сам не рад, — вырвалось у Теодора. — Как ты попал сюда? — вырвалось у Гермионы. — Ты не закрыл камин, — обратился Теодор к другу, игнорируя присутствие Грейнджер. — И? — Забини уставился на друга. Нотт молчал. — Я, пожалуй, пойду, — неуверенно начала Гермиона. — Думаю, я тут лишняя. — Не пойдёшь, — Блейз положил свою ладонь на её талию и привлёк девушку к себе. — Ты всегда желанный гость в этом доме. — Сегодня я лишняя. — Подожди меня наверху, — просит Блейз и усиливает хватку на талии, показывая, чтобы Гермиона не перечила. И девушка кивнула. Главное, не оглядываться, чтобы не видеть, как грусть пробежала по лицу Нотта. — Ты можешь принять душ, — летит ей в спину довольный голос, — и я скоро составлю тебе компанию, — только чудо позволило гриффиндорке не споткнуться. Гермиона скрылась на втором этаже, и Блейз недовольно буркнул: — Чего тебе? — Мне нужен зонт. — Что? — Дождь на улице. — Поня-я-ятно, — протянул Блейз. — Ты пришёл сюда, потому что тебе нужен... — Зонт, — закончил за него Нотт. — Мне одолжить тебе свой? — Нет, я в прошлом году у тебя забыл. — И сейчас самое время его забрать, да? — Да, мне бы хотелось забрать все мои вещи, — звучит двусмысленно, и Блейз это тоже понимает. — Что ж, рад, что у меня только твой зонт. Через две минуты Нотт уже прощался, вертя в руках пропажу. — Не хотел испортить вечер, — извинился Нотт. — О, он только начинается, — хмыкнул Блейз. — Стой, ты что, идёшь на улицу? — Ну да. — Там дождь. — У меня зонт. — А камин? — Хочу так, — и Нотт ушёл, улыбнувшись. — Придурок, — Блейз закрыл дверь и, насвистывая, стал подниматься наверх, где его должна была ждать Гермиона. Он, конечно, сомневался, что она его послушалась и пошла в душ, но чем чёрт не шутит. Да, он был удивлён, потому что услышал, как бежит вода. Нет, всё было не так, как ему хотелось. Она стояла под струями воды прямо в одежде, уткнувшись головой в стену душевой. Даже отсюда видел, как её плечи сотрясались в рыданиях. Гермиона Грейнджер плакала — и он не смел прервать её. Она была настоящей. Наконец-то. Но он был мужчиной. Любящим. Он не мог вынести женские слёзы. Её — в особенности. Когда он рывком вытащил её, она не сопротивлялась, она даже не стеснялась собственной слабости. Глаза застилали слёзы, поэтому Гермиона не могла видеть его обеспокоенного лица. Магией высушил её одежду и волосы, на руках отнёс в кровать. Но она его не отпустила. Он хотел налить ей чая или же алкоголь — просто позаботиться. Намекнуть, что она нечто более важное для него, чем он обычно показывает. И в мыслях не было на неё ругаться или сердиться. Нотт — это её прошлое, он ничего не может с этим поделать. Но он хочет быть её будущим. Просто ему нужен шанс, самый маленький и невзрачный, и Блейз уверен, что заставит её улыбаться. Но она не разжала рук — не позволила ему отстраниться. И Блейз хотел верить, что этот секс — нечто большее. Она так прижималась к нему, словно действительно давала ему шанс. Она так мило что-то бормотала ему в плечо, что он не хотел вслушиваться, разрушая эту магию. Она первый раз назвала его Блейзом, когда кончила, что он поверил. Она первый раз не оттолкнула его сразу, а наоборот – притянула, даря надежду. Он замер, прежде чем кончить. Поймал её взгляд и произнёс: — Я люблю тебя. Он надеялся, что она не подумает, что это он сказал на эмоциях. Секс, безусловно, был ошеломительным, но эти слова чесали язык намного раньше. Она тоже замерла, не зная, как реагировать на это признание. Нервный смех рвался из груди, но Гермиона понимала нерешительность Блейза — она когда-то сама была такой, на его месте. Когда-то она была уверена, что эта любовь — последняя. Единственная. И сейчас она шлёт ей привет — Мифической. Солнечной. Грустной. Жизнь научила Гермиону переопределять слова, именно поэтому она не сказала Блейзу ответное признание. Он делал её живой, но слова были слишком громкими. Когда-то она уже их произнесла — больше нельзя, или они потеряют ценность. Её любовь оставалась надеждой. И Блейз теперь жил надеждой, что когда-нибудь Грейнджер поймёт, что он не может жить без неё. Она снова заплакала, и он ловил губами каждую слезинку. Этой ночью он повторял, что она особенная. Он практически укутал её в слово «Особенная». А она продолжала плакать и жаться к нему сильнее и сильнее. — Не смей, — шепчет Блейз. — Гермиона, не смей корить себя, потому что начинаешь жить заново. И соль на её щеках превращалась в сахар. Теодор никуда не ушёл — ноги отказывались его вести куда подальше от этого дома, будь он проклят! Секунды медленно перегоняли друг друга, а он не мог отвести взгляд от двух окон — спальни Блейза. Он был одиноким. Фонари тускло освещали его высокую фигуру. Голова парня была закинута назад — то ли по-прежнему вглядывался в окна, то ли в вечернее небо. Дождь хлестал его по лицу, словно давал пощёчины, но Нотта это не приводило в чувства. Это проклятье — любить и ненавидеть одновременно. Это реальность — с ним это происходило каждый день. Он не хотел жить настоящим, он дышал прошлым. Он потерялся в воспоминаниях. Осенний воздух охлаждал лёгкие, которые горели, будто кислород их сжигал. Сегодня он снова не смог подойти к ней. А жаль — она была так прекрасна. Гриффиндор снова победил в квиддич, что было совсем неожиданно, ведь у них был новый вратарь — Рон Уизли. Все были уверены, что рыжий попал в команду по знакомству с Гарри Поттером — капитаном команды, но первый же матч расставил всё по местам. Он знал, что сегодня её не увидит, она, наверняка, будет отмечать победу со своими в гостиной. И он был приятно удивлён, когда спускаясь с обзорной площадки, услышал её голос. Кажется, она плакала, и он чуть ли кубарем был готов спуститься вниз. Но голос Поттера его остановил. Гермиону было жалко — она всегда всё принимала близко к сердцу, но губы всё равно растянула улыбка — кажется, этот Рональд посмел на её глазах поцеловаться с другой. Мелочь, но приятно. Через неделю он стал свидетелем их ссоры — Гермиона натравила на Рона стайку канареек, которые исцарапали его лицо. Он подслушивал, как она плачет. Это стало её традицией — каждый вечер после библиотеки она приходила на Астрономическую башню поплакать. Каждый вечер он был молчаливым слушателем. Но однажды, когда она запрокинула голову к небу и закричала, спрашивая, что она сделала не так, он не выдержал. Он неожиданно вырос перед ней, перехватив её запястье с занесённой палочкой. Её зрачки расширились от ужаса — ещё бы, он ведь в слизеринской форме. — Ты прекрасна, — прошептал он. — Ты лучшее, что со мной случалось. Мысли о ней — вот лучшее, что с ним случалось. Она не успела даже имени его спросить или попросить отодвинуться, как он её поцеловал. Она даже не успела его оттолкнуть — мимолётное касание губ, и он ушёл, заставляя её целую неделю терзаться тем, кто тот отчаявшийся, что сорвал у неё поцелуй. Целую неделю он ничем себя не выдавал — даже не улыбался, когда Грейнджер сканировала всех слизеринцев на совместных уроках. Он был жалок, но он был готов упасть к её ногам, вымаливая поцелуй, настоящий поцелуй. Он отгонял от себя мысли зажать её где-то, как Малфой зажимал Паркинсон, но с каждым днём было сложнее и сложнее себя контролировать. И ровно через неделю поцелуй повторился. Она стояла на том же самом месте, задрав лицо к вечернему небу. Палочка тряслась в её дрожащих пальцах. Она почти выпала из руки, но Нотт вовремя накрыл её ладонь своей. — Не оборачивайся, — попросил он полушёпотом. И она не обернулась, чтобы не нарушить магию момента. Это была их традиция — стоять так близко и молчать. Чувствовать, что они не одни. — Не оставляй меня, — попросила тогда гриффиндорка. — Никогда, — поклялся он. Они не боялись — просто не могли показаться вместе на публике. Встречались ли они? — только как друзья, которые отчаянно цеплялись друг за друга чтобы не утонуть в этом хогвартском вихре событий. Только спустя месяц Теодор разрешил ей обернуться — и она увидела лицо друга. Ещё месяц они выстраивали отношения, обсуждая всё на свете. Они перестали обсуждать Рона — вместо этого он проникся искренней симпатией к Поттеру, за которого так переживала Гермиона. Они спорили на тему уроков. Они рассказывали друг другу сказки и легенды их миров — Гермиона рассказывала маггловские сказания, Тео же просвещал её по магической части. — А куда уходят люди после смерти? — спросил тогда Теодор. И Гермиона рассказала ему об ангелах и демонах, описала рай и ад. Рассказала всё то, что в детстве ей рассказывала мама. Ведь когда-то давно Гермиона верила в это — это сейчас она с улыбкой вспоминала, как отец пугал её чертями, если она будет врать и дальше продолжать кушать сладости по ночам. — А как туда попасть? — Нотт всегда был любопытным. Гермиона вытянула вперёд руку, указывая на горизонт, где садилось солнце: — Ты никогда не найдёшь рай, если ангел тебе не укажет путь, — улыбнулась Гермиона. — Он так близко, на расстоянии вытянутой руки, но стоит тебе приблизится, как он утекает сквозь пальцы. — Оттуда упал дьявол? — Теодор убрал кудряшку со своего лба. — Люцифер, — поправила его гриффиндорка. — Это был самый красивый ангел. И когда все ангелы от тебя отвернутся, он будет единственным, кто протянет тебе руки. — Красиво, — Теодор был впечатлён фантазией людей. Гермиона обернулась на него. — Красиво, — повторила она. И это была не дань уважения людям. В тот момент Гермиона верила, что если бы Люцифер существовал в реальности, то он был Теодором Ноттом, настолько красив был юноша в тот момент. — Пообещай, — просит Нотт. — Пообещай, что мы встретимся на небесах. — Конечно, — улыбнулась Гермиона. — Но только если ты пообещаешь меня найти там. — Я отыщу тебя в каждой из жизней, — горячо обещает Нотт, крепко обнимая Гермиону. — Когда смерть возьмёт меня за руку, я точно знаю, что второй рукой буду держаться за тебя. Дождь безбожно хлестал по лицу, заставляя вспомнить её обещание. Они стояли на обзорной площадке Астрономической башни. Нотт сжимал кулаки в карманах брюк, понимая, что девушка исчезнет из его жизни. Но он очень хотел обмануться. Он знал, что Драко провёл Пожирателей в замок, и директор убит. Он знал, что Поттер будет искать крестражи, а не изучать теорию седьмого курса. Он знал, что теряет её. Ещё никогда объятия не были такими крепкими и искренними. Никто не хотел нарушать тишину этого момента. Он не хотел её терять, а она не хотела уходить. Дружба и любовь замерли в равновесии на часах, и Гермиона точно знала, если бы он попросил — она бы осталась. Ушла с ним. Но он не тянул одеяло на себя. Он был хорошим другом — он её отпустил. Дождь плакал и плакал, словно тоже не хотел, чтобы пара расставалась. Она обещала никуда не уходить, и он ел это горькое лакомство с её рук. Обманывался. Поцелуй был горьким, словно последним. — Пообещай, — просит Гермиона. — Пообещай, что это навсегда, — она подставляет лицо мелким каплям дождя. — Потому что я обещаю, — небольшое облачко пара вырвалось наружу. Он не успел ей ответить, потому что она притянула его лицо к себе, чтобы поцеловать. — Не так уж и горько, — подумал Тео, кутая её в свою куртку. А на следующий день Грейнджер пропала. И он не будет знать, где она, до самой Битвы за Хогвартс, пока она не сделает ошибку, трансгрессировав в ловушку. Дождь усиливался, но Теодор его не замечал, потому что весь мир был в двух тусклых окнах. Казалось, что бережные объятия Гермионы смываются, открывая его чёрную душонку. Никогда в жизни он не был таким одиноким. Это ирония одиночества — все его чувствуют одновременно.