***
Отдельно стоящее двухэтажное здание медпункта пряталось за множеством хозяйственных построек. Антон петлял по узкой тропинке, автоматически бормоча что-то успокаивающее, а на его плече шмыгала носом шкодливая и непоседливая заноза по имени Эд. Самостоятельно тот смог преодолеть только половину аллеи, скоро начал спотыкаться и жаловаться на боль в ноге, так что проще и быстрее оказалось взять его на руки. Антон очень хорошо понимал, что все обойдется, что мелкий больше напуган и обижен, и все же временами его накрывало абсолютное, неестественное спокойствие, свойственное ему только в критических ситуациях. С детьми было сложно. Нет, они безусловно признавали его авторитет, быстро привязывались, некоторые девчонки даже открыто обожали — а ведь знали его всего ничего. И тем самым заставляли постоянно сомневаться в себе. В словах и поступках. Антон казался себе откровенно неподходящим объектом для такого вот отношения — искреннего, радостного и открытого. Со взрослыми проще и привычнее: они не вгоняют в ступор.***
В медпункте было прохладно, чисто и на первый взгляд безлюдно. Придерживая Эда, Антон прошел по коридору и заглянул в две комнаты — кажется, изолятор и приемную. Больше дверей на первом этаже не наблюдалось, так что, видимо, врач вошел с улицы. Он тихо кашлянул, обнаруживая свое присутствие, и Антон не дернулся на звук только из-за обхватившего его шею ребенка, которому такая карусель не пошла бы на пользу. Медленно обернувшись, он осознал, что обладателей бесшумной походки в его жизни не прибавилось. Количество осталось прежним — Арсений Попов, одна штука. Теперь доступен в белом халате. Антон сдавленно фыркнул от мысли о доступности — нервы все же ни к черту, — а доктор, едва заметно кивнув ему, тут же переключил внимание на Эда. — А вот и главный потребитель перевязочных материалов из моих запасов, — очень сурово произнес он. — А смена только началась, боец. Антон осторожно опустил мальчика на ноги и, шагнув в сторону, с изумлением обнаружил, что пострадавшая в столкновении с бетоном рожица довольно ухмыляется медику. — Откуда упал? — продолжал Арсений, одновременно с этим открывая стеклянный шкаф, заставленный пузырьками. — Да просто упал, — невинно заявило это чудовище, косясь на Антона. — Бежал. — В столовую? — Арсений бросил короткий взгляд поверх растрепанной светлой макушки, и Антона обдало веселой серьезностью и теплой улыбкой светлых глаз, и хотя все это не предназначалось ему, двадцатитрехлетнему лбу, подкосило оного лба знатно. Как вообще можно говорить строго и иметь такие глаза? Эд уже подставлял разбитый лоб под ватный тампон, смоченный антисептиком, морщился, но мужественно терпел, а Арсений профессионально и бережно обрабатывал рану. — Не так плохо, как ты мог решить, — между делом сообщил он Антону, очевидно приняв его ступор за проявление беспокойства. — Простая ссадина. Заживет быстрее, чем отмоется зеленка. — А может, не надо зеленку? — тихо спросил Эд, который, надо отдать ему должное, не пытался ревом воззвать к человечности Арсения. — Щиплет ведь. — Таков закон природы, — заметил тот в ответ и добавил заговорщически: — Но есть секрет. Сказать? Пацан распахнул глаза, и без того огромные, а Арсений выдержал долгую паузу, отточенными движениями выбрасывая использованные тампоны, захватывая чистый длинным пинцетом и открывая какой-то флакон. Потом остановился, пристально посмотрел малому в глаза и сообщил: — Вряд ли, но, возможно, однажды пригодится. Так вот, готов? — Эд завороженно кивнул. — Зеленка не щиплет, когда нет ссадин. — С этими словами Арсений прикоснулся изумрудного цвета тампоном к пострадавшему месту. — А если все же заработал — терпи. Ребенок тихо заскулил, но экзекуция закончилась уже через секунду. Обработку оставшихся ссадин он выдержал без единого писка, а под конец, кажется, даже заинтересовался процессом. — А вы швы накладывать умеете? — спросил Эд, когда Арсений уже отставил зеленку и выбросил расходники в небольшую урну из нержавейки. — А гипс, гипс тоже? Тот поднял на него глаза и чуть склонил голову. — А этого, Эдуард, — сказал он без улыбки, — ты не узнаешь. Беги, иначе пропустишь завтрак. Хотя нет, — тут же осекся он. — Иди. Пешком. — И ноги высоко поднимать, — пробубнил себе под нос Эд, цитируя, очевидно, своих вожатых. — Хорошо, Арсений Сергеевич. Спасибо. Антон переглянулся с Поповым, слабо представляя, что теперь должен делать. Остаться и выяснить, как тот здесь оказался? А по какому, собственно, праву — однажды приблудившегося друга дальнего некровного родственника? Тем более все и так было приблизительно понятно, учитывая знакомство Арсения с администрацией. Есть вопрос важнее: знал ли Поз, что его дядя тоже собирается в лагерь? Впрочем, не мог же он знать, что его друга так зациклит, мог и не посчитать нужным упомянуть. В конце концов, никто никому ничего не должен. Пока Антон грузился бессвязными мыслями, его автопилот, только и помогавший казаться адекватным в глазах окружающих, поблагодарил за помощь, попрощался, вышел из медпункта и даже для верности положил ладонь на плечо пацаненка.***
Так и тянуло начать разговор с истеричного «Поз, да как так-то?!», но пока Антон сопроводил сыплющего вопросами и утверждениями мальчишку до столовой, пока перекусил сам, параллельно запечатлевая на короткой выдержке вылетающих из-за столов детей, которые торопились в бассейн, его иррациональное возмущение поутихло. Потом был короткий разговор на бегу, причем Антон, двухметровая шпала, между прочим, едва поспевал за админом Лидией, обладательницей фигуры очень женственного колобка. Эта невозможно энергичная женщина сообщила ему, что для своего кружка он может занять прежнее помещение художественной студии, которая недавно переехала в новое здание. Лидия указала направление, выдала ключ, пожелала удачи и унеслась куда-то в сторону бассейна. Антон, замедляя шаг, смотрел вслед ее желтому платью в психоделических оранжевых разводах и думал о том, как же хочется кофе. Помещение студии оказалось фанерным сарайчиком, самую малость облагороженным старой мебелью, занавесками, ковриками и рисунками ребят из прошлых смен. В целом, там было уютно и как-то творчески-свободно, внутри пахло детством, а снаружи просторную веранду заплетал разросшийся виноград. Антон осторожно переместил побеги, которые мешали проходить, ликвидировал из близлежащих кустов пару пустых бутылок из-под водки, подмел и провел по поверхностям мокрой тряпкой. Паука в углу решил не тревожить — пусть себе живет. И только вымыв руки водой из пластиковой бутылки, вспомнил про Поза. «Кутишь?» — напечатал он в окошке мессенджера, сунул телефон в задний карман, забрал со стола фотоаппарат и отправился в сторону бассейна. На полдороге Поз ответил недоуменным эмоджи, и Антон, ухмыльнувшись, уточнил: «Ну, Арсений за семьсот с небольшим километров, хата в твоем распоряжении». Поз молчал несколько мгновений, а потом начал, по своему обыкновению, бомбардировку однострочными сообщениями: «С чего ты взял?» «В смысле, откуда знаешь» «Про Арсения, не про кутеж» «Если что, я набрал работы, спать не успеваю, мыться тоже, а в таком состоянии сложно найти компанию даже при наличии свободной трешки» «Но подожди, я тебе точно не говорил, что он в командировке» «Вы контактами обменялись?» «У-ля-ля» «А где он?» «Мне сказал, только что на три недели» «Обычно он быстрее возвращается, кстати» «Подожди, он что, с тобой?» «А говорил, что работать» «Но это правильно, ему же Пал Алексеич советовал после того случая не нагружать руку, спать, есть и трахаться, и все это поближе к морю» Антон, который в этот момент делал снимки беснующихся в брызгах воды семилеток и лишь мельком поглядывал в экран, дожидаясь, пока друг выскажется окончательно, едва не выронил телефон в бассейн. Даже кофе перехотелось. Только бы этот мир оставил его в покое. Не без труда проигнорировав последнее сообщение, Антон быстро напечатал: «Он здесь заведует медпунктом» — и спрятал телефон в самый глубокий карман, предвидя новый поток сознания. Сделав еще несколько кадров визжащей на выезде со спиральной горки малышни, Антон как-то очень просто сформулировал причину своего легкого недовольства утренней встречей. Он ведь приехал сюда, чтобы отвлечься. Сменить обстановку, прочистить мысли. Никакой эмоциональной вовлеченности, ничего сверх рабочих обязанностей, в коллегах приехавшие из разных концов страны незнакомцы, с которыми он больше никогда не встретится, а значит, плевать на их мнение о нем. Он разрешил себе не тратить силы, заводя друзей, — он это умел, несомненно, но так чертовски задолбался быть душой компании. И все было как надо, большая часть вожатых, хореограф, диджей и другие кружководы были младше года на три-четыре, к тому же поголовно обладали темпераментом джек-рассел-терьера и миролюбиво оставляли Антона в покое уже спустя несколько минут общения, когда становилось очевидно, что от их активности у того рябит в глазах. Да и все были слишком заняты — и это было то, что нужно. За исключением Арсения. Тот заставлял Антона против воли собирать свою очумевшую от количества информации личность в кучку. И, к сожалению, он понимал, что просить себя остановиться уже поздно. За его двадцать три с ним периодически такое случалось — не совсем влюбленности, нет, то было чуть другое. Он без особой причины начинал выделять для себя случайных людей. Те могли быть близкими знакомыми или не подозревать о его существовании, без разницы, все равно они никогда не узнавали об особом к себе отношении. Просто… Вдохновляли, наверное. Иногда — становиться лучше, иногда — не загнуться от тоски. Это проходило довольно быстро и не несло особых неудобств, если только не считать трудности в общении с объектом интереса. Тут Антон выгребал все положенное влюбленным бедолагам: тупил, заговаривался, краснел, спотыкался, в общем, выставлял себя полным идиотом — и все равно тянулся к человеку, сознательно не переступая, впрочем, определенной черты. Из нежелания разочаровываться он избегал слишком близкого знакомства с такими вот ребятами. Все его отношения всегда вырастали из дружбы — спокойные, уютные, надежные, и места бабочкам в животе в них никогда не находилось. Разовые же встречи в холостяцкие периоды по обоюдному согласию оставались чистой биологией — взаимное безразличие к внутреннему миру партнера. Иногда Антон представлял, каково было бы совместить в одном человеке и спокойную уверенность, и влюбленность до дрожи в коленках, и желание — но либо находил эти явления взаимоисключающими, либо опасался, что попросту этого не выдержит. Организовать свою личную жизнь так, как сейчас, было проверенным способом. Немного нездоровым, да, но, как известно, работает — не трогай. И все же на этот раз «сработало» некстати. Пока малышей пытались выгнать из бассейна, а те, умоляюще сложив ладошки, надеялись выгадать себе еще пять минут купания, Антон просматривал фотки, удаляя совсем уж неудачные. Таких было немного: утреннее солнце, еще не достигшее зенита, удачно освещало бассейн и комплекс горок как раз так, чтобы не давать резких теней, голубоватая вода, светлая плитка и яркие лежаки со скомканными полотенцами выглядели как образцовые декорации для истории о счастливом детстве. Впрочем, мелкие действительно были счастливы — с нескольких портретов, которые Антон сделал, опасно приблизившись к воде, на него смотрели неподдельно сияющие глаза. А еще облезшие носы, веснушчатые щеки, сосульки мокрых волос и нелепо распахнутые рты, которые у взрослых смотрелись бы отвратительно, а тут почти умиляли даже его, Антона, — что уж говорить о родителях маленьких чудовищ. За судьбу порученного ему раздела сайта он больше не волновался — будут им крутые фотки, даже больше, чем нужно, еще фильтровать придется. Только спина начала побаливать от неудобных поз — вот где его рост явно не был преимуществом. И кофе, наверное, все-таки хотелось.