Черти летят, тебя съедят!

      Он проснулся из-за того, что рядом со щекой вибрировал телефон. Сложно было сказать, сколько это продолжалось, потому что Антон успел увидеть длинный сон про крушение океанского лайнера, где противная вибрация представлялась скрежетом металла, а паникующие пассажиры все как один были синего цвета.       — Да, — не открывая глаз, ответил он. Когда телефон снова завибрировал, понял, что так и не принял вызов, и усилием воли проснулся окончательно. — Я слушаю.       — Антон, — он не узнал сухой, очень серьезный голос, — Антон?       — Я, — пробормотал тот, стараясь разлепить глаза.       — Где ты сейчас находишься? — Антон моргнул еще раз, зажмурился, пытаясь сообразить, снится ли ему, что по голосу похоже на Арсения, и постарался осмотреться.       — Не знаю, — честно ответил он, затрудняясь идентифицировать темное помещение.       Собеседник пробормотал что-то неразборчивое, а Антон, рассмотрев силуэт огромного монитора на фоне чуть подсвеченной уличным фонарем шторы, наконец вспомнил, что переехал.       — А. Я в компьютерном классе, над админкой. — Он сел ровнее, глянул на экран телефона.       Звонил действительно Арсений, а на часах было десять вечера.       — Прости, я, когда ложусь спать днем, всегда потом потерянный, а еще переезд…       Попов молчал. Антон с трудом разобрал шум проезжающих машин.       — То есть ты в лагере, — наконец подал голос он. — Почему?       — В смысле? — не понял Антон. — Где мне еще быть?       — Ты не со строителями, — помедлив, с какой-то странной интонацией объяснил мужчина.       — Нет. — Антон привалился к прохладной стене, чувствуя слабость во всем теле. — Они ушли в загул, а я забрал посылку, вызвал машину и вернулся. Даже в такой глуши есть Яндекс.Такси, а у меня оставался промокод, так что вышло даже дешевле, чем по Питеру. Я же не больной садиться к ним в машину, когда они бутылку водки вылакали. Приехал, встретил Лиду, и она разрешила не идти на планерку, потому что у меня полезла температура, так что я отфоткал часть выступлений, потом забил, пошел сюда и, видимо, вырубился. А что происходит?       — Ты не отвечал на сообщения. И я слышал, как строителей не мог найти завхоз. — Звук дороги стал громче. — Он набрал одного, а трубку взял полицейский. Они сейчас оба в отделении, въехали в какую-то витрину, а до этого кого-то избили.       — Ага, — тупо кивнул Антон. — Уроды. — Он помолчал. — Наверное, надо было предложить им поехать со мной, но не думаю, что они бы согласились. И вообще, меня посылали за фетром, а не нянчить этих козлов.       Арсений молчал, и до Антона начало доходить, что тот, видимо, был на пути в город, когда пытался до него дозвониться. Ехал вытаскивать из участка? Или решил, что избитый зеками бедолага — это Антон? Бабочки не давали о себе знать, хотя это был их выход. Антону было хреново — не смертельно, просто он всегда плохо переносил даже чуть повышенную температуру. Нужно было не выпендриваться и, прежде чем завалиться спать, из последних сил постелив постельное, зайти к Арсению за каким-нибудь порошком, чтобы избежать такого противного пробуждения, но в тот момент Антон чувствовал себя нереально разбитым и не был готов к новой встрече. А мог бы взять себя в руки, и тогда этот человек не напридумывал бы себе каких-то невообразимых ужасов.       — А что ты делаешь в компьютерном классе? — спустя несколько минут наконец подал голос Арсений.       — Сплю. — Антон слабо улыбнулся. — Меня так достали детские вопли, что я сбежал от них на чердак.       — Понимаю, — сосредоточенно пробормотал мужчина. — Ты еще будешь там через десять минут?       — А куда я денусь? — Пресловутые бабочки все же отозвались слабым трепетом в животе. — Если собираешься зайти, не захватишь что-то жаропонижающее? Очень противно, а у меня с собой только но-шпа, лоперамид и пластыри.       — Захвачу, — пообещал Арсений и сбросил звонок.       Антон сполз обратно на матрас и прикрыл глаза. Кажется, он успел задремать, потому что следующим, что он осознал, стала блаженно прохладная рука, лежащая на его лбу. В комнате было все так же темно, свет с улицы не пускали плотные шторы, и присутствие Арсения угадывалось только в этом прикосновении, а еще тихом дыхании. Кажется, он сидел прямо на полу рядом с его головой.       Антон положил свою руку поверх его, чуть сжал.       — Привет, — тихо проговорил он и, как назло, закашлялся, хотя до этого кашель практически не беспокоил. — Я в порядке, серьезно. Просто перемерз. Со мной так бывает, к утру все пройдет.       Арсений неуловимым движением переплел свои пальцы с его и убрал их ото лба. Лбу тут же стало неприятно жарко.       — А вторую положишь?       Темнота тихо фыркнула.       — Если можешь потерпеть, то температуру лучше не сбивать, — тихо проговорил Арсений, поворачиваясь удобнее и проводя свободной рукой по его лбу. — У тебя тридцать семь и пять, максимум тридцать восемь. Можно перемерить, но я почти наверняка прав.       — Надеюсь, не как котенку? — проворчал Антон, устраивая их сцепленные руки рядом с пылающей щекой.       — Нет, — серьезно заверил мужчина, убирая от его лица челку и продолжая легкие прохладные прикосновения ко лбу и вискам.       Не будь в комнате темно, а Антону так паршиво, он бы задался вопросом, как далеко простираются границы продиктованного профессией участия, и, наверное, был бы смущен, но сейчас ему было просто очень хорошо и спокойно от того, что этот человек наконец рядом с ним.       — Я принес воды, — продолжил Арсений с убаюкивающими интонациями, — нужно больше пить. И аскорбинку в ударной дозировке. Как тебя угораздило-то перемерзнуть? Ночью?       Его руки согрелись от тепла кожи Антона, и тот, не до конца осознавая, что творит, убрал в сторону противную подушку и передвинулся выше, наткнулся на бедра мужчины, обтянутые прохладной тканью штанов, и уложил на них голову. Тот слегка напрягся, и Антон мгновенно пожалел о такой вольности: все же не настолько ему было хреново, чтобы не осознавать, что для Арсения это может оказаться чересчур. Но тот только устроился поудобнее, осторожно придержав голову Антона, и расслабился.       — Я знаю, что ты скажешь, и полностью согласен, но что теперь сделаешь, — осоловело проговорил Антон. — Скорее всего, я зря пошел в летний душ с утра.       — Скорее всего, — устало подтвердил Арсений. — Постарайся так больше не делать, ладно?       — Конечно нет, — хмыкнул Антон. — Мне теперь до него идти через всю аллею. Теперь ближе в тот, который рядом с проходной, для персонала. Я там позавчера по огромному секрету отмывал от пороха одного пацана из девятого отряда, который Кате истерику закатил.       — По огромному секрету? — не понял Арсений, безотчетно массируя кожу головы млеющего от прикосновений Антона.       — Ну, сказал, что ради него нарушаю правила, что никому из детей туда нельзя, и стоял на стреме у входа. С очень серьезным лицом. — Антон широко улыбнулся, вспоминая огромные глаза чумазого паренька, который и думать забыл о своем намерении довести вожатую до слез своим решением так и ходить до конца смены. — Потом убедил переодеться и отнес Кате его одежду, а она в раковине отстирывала ее от пороха. Он где-то нашел отработавший фейерверк и разобрал его.       Арсений приглушенно рассмеялся, коснулся тыльной стороной руки горячего уха, провел по шее и, кажется, даже с сожалением сказал:       — Давай вставать. В смысле, сядь ненадолго, я налью тебе воды и открою окно.       Антон преувеличенно драматично застонал и сполз с чужих коленей. Плевать, он болен, ему можно. И неважно, что он идеально олицетворяет собой мем про мужиков, которые готовятся умирать с температурой тридцать семь, в то время как девушки запросто чешут на работу.       — Три минуты. — Кажется, Арсений воспринял его паясничание всерьез. — А потом моя рука снова будет в твоем распоряжении. А также колени и все, что понадобится.       Он поднялся на ноги, включил вспышку на телефоне и быстро накрыл ее салфеткой, чтобы она не резала по глазам. В приглушенном свете Антон, прищурившись, рассмотрел его лицо — уютное, почти интимно разомлевшее и очень домашнее. А еще какое-то уязвимое без привычных очков. На пять десятых градуса больше — и у него не возникло бы сомнений, что это всего лишь горячечный сон, а так просто с трудом верилось, что это происходит с ним. Что Арсений действительно делает то, что делает, и говорит именно то, что слышит Антон.       — Это самое лучшее предложение в моей жизни, — проговорил он, принимая вертикальное положение и стараясь, чтобы его слова не прозвучали именно так серьезно, как он имел в виду, — но на всякий случай напомню, что я не больной ребенок, и если у тебя есть дела, то я все равно буду в порядке.       Осознав, что успел раздеться, прежде чем вырубиться, Антон натянул пододеяльник до пояса, хотя лишняя ткань ощущалась довольно противно. Хорошо бы снять футболку… Позже, когда он останется один.       — Я не считаю тебя ребенком, — серьезно возразил Арсений, наливая воду в знакомую кружку и бросая туда шипучую таблетку.       Не то чтобы это заявление добавило Антону душевного покоя.       — Тогда… неспособным позаботиться о себе инфантильным взрослым?       — Ну да, обязательно ведь должен быть подвох, — улыбнулся Арсений, присел перед ним на корточки и протянул кружку. — Пей.       Подвох. О да, если бы он только представлял его масштабы. Если бы мог допустить, что от мгновенного и продолжительного стояка из-за его опрометчиво нежных прикосновений Антона спасает только плохое самочувствие. Что сейчас он тянется за всеми этими проявлениями поддержки, но позже, когда повода для сочувствия со стороны Арсения не станет, потребность чувствовать его рядом останется, и это будет горько. Не смертельно, конечно, нет, Антону удастся не переводить свою дурацкую влюбленность в негатив, но этого человека в непосредственной близости, которую разрешают его болезнь и полумрак, ему будет остро не хватать. Что вовсе не означает, что он собирается отказываться от этого сейчас. Завтра будет завтра.       Антон отпил воды с растворенной в ней шипучей аскорбинкой.       — Спасибо, — сдавленно кашлянув, проговорил он.       Арсений коротко коснулся кончиками пальцев его костяшек и поднялся на ноги, чтобы открыть окно. Было удивительно, насколько он все-таки тактильный. То, как естественно он поддерживал временами неуместные порывы Антона и заменял прикосновениями какие-то реплики, как сейчас. Приходилось напоминать себе, что это лишь манера общения, отличная от его, потому что сам Антон обычно не прикасался лишний раз даже к близким друзьям, не испытывая такой потребности. Что же до более интимных моментов, там он бывал по большей части прагматичен: анализировал реакцию партнера, выявлял чувствительные зоны и уделял им внимание с совершенно конкретной целью, а также давал понять, что нравится ему. Кто бы мог подумать, что однажды его будет будоражить мимолетное касание рук? Да и вообще что угодно, главное, чтобы в исполнении Арсения?       После непродолжительного сражения с задвижкой на окне тот наконец распахнул его, впуская в класс прохладный ночной воздух, и вернулся к спальному месту Антона.       — Сквозняка здесь быть не должно, но если станет прохладно, накройся, не выпендривайся. — Арсений забрал из его рук опустевшую кружку, отставил подальше и устроился на прежнем месте. — Ложись.       Антон, которому прохладное питье несколько прочистило мозги, попытался дать еще один шанс.       — Ты можешь не переживать так, — заверил он Арсения, поворачивая к нему голову. — Я сейчас вполне справлюсь, а утром буду в порядке.       — Хочешь побыть один?       — Не хочу тебя напрягать, — поправил Антон, наблюдая, как разглаживается морщинка между бровей мужчины и тот с иронией заявляет:       — Обычно я самостоятельно справляюсь с тем, чтобы избегать того, что напрягает, но такая забота крайне трогательна.       — Кто бы говорил о трогательной заботе, — проворчал Антон, опускаясь на постель и укладывая голову на чужие колени.       — Просто скажи, когда мне прекратить, — по-доброму поддел Арсений, потянулся и отключил фонарик. — Вчера ты так убедительно говорил о важности разговоров.       — В несколько ином контексте, — в замешательстве пробормотал Антон.       — Да?       Антон медленно выдохнул, чувствуя, как учащается сердцебиение. Они ведь все еще два знакомых или, окей, приятеля, один из которых — гетеросексуальный мужик, а второй преуспел в контроле своих порывов, потому что уважает чужую волю и не хочет, чтобы ему сломали лицо? Это в какой среде нужно было сначала расти, а потом учиться и работать, чтобы теперь вот так беспечно проводить подобные аналогии, особенно в тот момент, когда у тебя на коленях расположился другой парень? А беспечно ли?       Антон заставил себя сосредоточиться, хотя мозг плавился от температуры, той самой, с которой другие чувствуют себя прекрасно и занимаются делами. Арсений сидел неподвижно, и через шум в ушах он различил его дыхание. Размеренное, глубокое. Такое, как если бы тот сознательно его контролировал.       — О чем мы сейчас говорим? — как можно нейтральнее уточнил Антон.       Арсений легко дотронулся до его макушки, как будто снова собирался заменить внятный ответ прикосновением, но тут же убрал руку.       — О том, что следует формулировать желания и табу, — после паузы процитировал он.       — Если бы я знал, что ты запомнишь, постарался бы сформулировать более изящно, — фыркнул Антон, пряча нервозность и лихорадочно пытаясь сообразить, что он имеет в виду.       Явно ведь не заботу, которая пока вроде бы укладывается в картину пусть избыточной, но все же гетеросексуальной помощи? Зачем вообще говорить о чем-то обыденном таким тоном? Впрочем, это же Арсений. Когда ты Арсений, никто не запретит тебе облекать разговоры ни о чем в необоснованно витиеватую форму и вгонять Антона в панику.       — Там еще было что-то о том, что нужно вытащить язык из задницы, — добавил мужчина, и Антон очень, очень хотел, чтобы он рассмеялся или хотя бы фыркнул, но тот оставался хоть и доброжелателен, но серьезен.       Как будто вселенная устала ждать, пока Антон получит по морде, и решила связаться с ним таким образом, задействовав причину всех его душевных метаний.       Вот только никому в этом мире не нужно, чтобы Антон достал язык из задницы и что-то объяснил Арсению. Антон был в этом уверен: хотя пресловутый гей-радар и был его любимой темой для шуток в соответствующей компании, он не мог отрицать, что временами ориентацию человека получается распознать каким-то шестым чувством. Так вот, Арсений точно никогда не был с мужчиной. Если уж на то пошло, у него есть бывшая жена, хотя жены, безусловно, не залог гетеросексуальности.       — Я правильно понимаю, что достать язык из задницы предполагается мне, если твоя забота станет неприятна? — мягко уточнил он. — В таком случае сообщаю, что пока все в порядке.       Арсений промычал что-то утвердительное. Какая удивительная немногословность.       — Мало того, — Антон осторожно передвинулся вверх по его бедру, устраиваясь удобнее, — я затрудняюсь представить ситуацию, в которой пришлось бы просить тебя притормозить.       Темнота слабо фыркнула.       — Думаешь, я не могу быть ужасным? — как-то недостаточно злодейски поинтересовался Арсений.       — Я думаю, ты достаточно образован, чтобы быть каким угодно, — философски заметил Антон. — Ты точно способен испортить жизнь, но мы же говорим не об этом?       Арсений медленно выдохнул, не ответив, и все-таки положил ладонь на чужую макушку. Его что-то тревожило. Не как накануне, когда Антон порезал ногу, но все же это было очевидно. С чего они вообще начали? Мог ли Арсений решить, что он упрекает его за тактильность или желание остаться рядом? Кажется, Антон не сказал ничего резкого. И какими словами он должен это проговорить?       Антон ненавидел разговаривать. Считал необходимым, все так, но ненавидел. И осложнялось все тем, что он не мог быть до конца искренен, если собирался сохранить это общение.       — Слушай, я сейчас не слишком хорошо соображаю, — признался Антон, потянулся и, нащупав вторую руку Арсения, обхватил ее в ободряющем жесте, а потом беспардонно прижал костяшками к пылающей шее. — Но если тебя беспокоят мои табу, то ты можешь смело продолжать гладить меня по голове хоть всю ночь, даже если утверждаешь, что не считаешь больным ребенком. Скорее это входит в раздел моих желаний, потому что ты не даешь мне жаропонижающее, а руки холодные.       Последовавший вздох Антон был готов расценить как досадливый.       — Если тебе жарко, значит, температура падает. Потерпи немного.       Ну и что это должно значить? Его ведь не отпустило после слов Антона. И мало того… Тот не знал, как сформулировать это ощущение… Что при желании Арсений способен легко взять под контроль проявления беспокойства и тем не менее позволяет ему их различить. Для чего? Что он, Антон, должен сделать? Голова казалась раскаленной и отказывалась анализировать. Разве что для тактильного человека Арсений слишком из-за этой тактильности переживает. Те, кого знал Антон, либо не считали нужным вообще говорить об этом и висли на каждом, кто имел неосторожность приглянуться, либо просто спрашивали разрешения, легко принимая отказ.       — Арс, — сдался Антон и поднял тяжелую голову, вглядываясь в темноту. — Если ты хочешь поговорить о чем-то, обрисуй ситуацию.       Наверное, если бы в комнате был хотя бы ночник, он бы не решился спросить. В конце концов, Арсений — взрослый дядька, а не расстроенная семилетка, и знакомы они две с чем-то недели — если не считать Киборгов Каллиопы. И лезть к нему в душу вот так беспардонно — неуместно. Захочет — расскажет сам. Но по какой-то причине им удалось очень точно совпасть в эмоциональном плане, и их общение стремительно свернуло куда-то не куда обычно, став простым, искренним и комфортным, как если бы они были знакомы много лет. Видимо, все дело было в дурацкой влюбленности Антона и в том, что Арсений, сам того не осознавая, поощрял ее. А возможно, Антон просто был эмпатичен не в меру — или придумал себе, что эмпатичен. Так или иначе сейчас он был почти уверен, что Арсений ждал от него этого вопроса.       — Тебе нужно отдыхать, — буднично проговорил мужчина, безотчетно спускаясь пальцами с затылка на шею Антона и нервозным движением проходясь по линии роста волос. — Ложись, наверное, на подушку. Я помешаю тебе уснуть.       Естественно, помешает. Антон вздохнул, медленно сел, подтянул к себе ноги и повернулся к Арсению.       — Давай так, — предложил он. — Я спрошу еще один раз и больше не стану лезть. Буду спать, а ты, если захочешь, уйдешь. — Он поерзал и почувствовал коленом напряженное бедро мужчины. — Что тебя беспокоит?       И тут Антона осенило. Ну разумеется. Со своей беспрецедентно высокой температурой, местами аж до тридцати восьми, он совершенно забыл, с чего все началось. С того, что он, дятел, свинтил в город с парой сидевших строителей, присылал видеоотчеты из их поездки, забавлялся предупреждениям Арсения, а по возвращении не показался на глаза, не появлялся в сети и при первой же возможности завалился спать, в то время как эти двое избили человека и попали в ДТП. А еще, осенило Антона во второй раз, зная Поза, тот вполне мог переслать забавную вывеску и подпись к ней в свой семейный чат — да, у них такой появился незадолго до переезда, и Арсений наверняка состоит в нем, как ответственный за благополучие названого племянника.       Естественно, что Арсений был встревожен. Даже без оглядки на его недавние неприятности с уголовниками, полицией и судами ситуация выглядела плохо. Конечно, этот вечер не стал самым приятным в его жизни.       — Чисто теоретически, — после паузы как будто через силу подал голос Арсений, — что случится, если я сейчас тебя поцелую?       До Антона доходило в течение секунды, потом он медленно вдохнул и выдохнул, не подавившись воздухом по чистой случайности. Так, подумал он. Так. Дальше «так» дело пока не шло.       — Забудь, — тут же попросил Арсений и собирался еще что-то добавить, чтобы как-то смягчить или оправдать свой вопрос, но Антон сжал его бедро — первое, до чего успел дотянуться, — пытаясь собрать мысли в кучу и сказать что-то членораздельное.       — Не знаю, что случится, — поспешно ответил он. — Ты хочешь попробовать?       — Я?       Так.       — Вопрос подразумевал твое… желание? — не слишком уверенно уточнил Антон, подозревая, что температура незаметно поднялась до критической и теперь у него галлюцинации. — Или он был максимально теоретическим?       — Не совсем. — Арсений прочистил горло, и вдруг стало очевидно, сколько смелости ему потребовалось, чтобы заговорить об этом.       — Мало того, — продолжал Антон, почти не шевелясь, — он вроде как предполагает, что я могу согласиться.       На самом деле ему не хотелось ничего обсуждать. Ему хотелось сграбастать этого невозможного человека в охапку, перетянуть на себя или самому оседлать чужие бедра и начать беспорядочно покрывать поцелуями его лицо и не только. Но Антон по-прежнему был уверен, что его гей-радар не ошибся. Не было в прошлом Арсения ничего подобного, а значит, резких движений лучше не делать.       — Да. — Тот, кажется, немного собрался с мыслями. — Я бы не спросил, если бы мне не казалось иногда, что ты не против.       Ага. Так.       Так.       Неужели это настолько очевидно?       — Не против, — просто ответил он. — Даже сверх того.       — Тогда… — начал Арсений, и Антон мог поклясться, что тот нервно облизал губы. — Черт, я чувствую себя мальчишкой, — насмешливо и с досадой признался он, отчасти разрушая возникшее между ними напряжение.       — Мне кажется, мальчишкой ты был более решительным, — поддел его Антон.       В этот момент его ребра сдавливало так, что было почти невозможно дышать, в животе буйствовали долбаные бабочки, губы и щеки занемели, а пальцы стали ледяными — кто еще тут мальчишка? Только влажных ладошек не хватает. Арсений коснулся его руки, все еще лежащей на его бедре, провел вверх по предплечью, сжал плечо и осторожно положил ладонь на шею.       — Что я делаю, у тебя же температура, — на выдохе прошептал он и, сам себе противореча, подался ближе, вставая на колени.       Арсений положил на шею Антона и вторую руку, большим пальцем очертил подбородок и челюсть, зарылся пальцами в волосы на затылке. А Антон впервые, наверное, лет с четырнадцати не знал, куда девать руки. Зато представлял, где им точно не стоит находиться — там, где больше всего хотелось. Спина — это же достаточно нейтрально? В смысле, не подразумевает, что Антон сейчас набросится на него и станет избавлять от одежды?       — Антон? — тихо позвал Арсений, и тот почувствовал его дыхание на своих губах.       Невыносимо? Да, невыносимо.       — Антон? — повторил мужчина настойчивее, укладывая прохладную ладонь ниже его уха, туда, где колотился пульс, и заставляя поднять голову. — Если это для тебя чересчур, ты не должен…       — Для меня чересчур? — не поверил своим ушам Антон, осознавая масштаб бедствия.       Мама дорогая.       Кажется, Арс пытался не напугать его. Его. Блядь неразборчивую, по ласковому определению Поза. Его, с которым все тот же Поз однажды отказался играть в «Я никогда не», заявив, что многие знания — многие печали. Не напугать поцелуем с мужиком. В то время как Антон собирал жалкие остатки самообладания с той же целью по отношению к нему.       Он сдавленно рассмеялся, не в силах сдержаться.       — Нет, Арс, не чересчур, — всхлипнув, горячо заверил его Антон. — Я всего лишь жду, пока ты определишься со своими желаниями. Для себя я все решил лет в семнадцать.       — О. — Замешательство в его голосе было настолько явным, что Антон снова рассмеялся, прижимаясь щекой к его ладони.       Он провел руками по чужой спине, остановил их на пояснице, избегая сцеплять в замок, и легко потянул Арсения на себя. И тот наконец перестал медлить.       Неловко нашел его губы своими, чуть оцарапав вечерней щетиной, сначала прикоснулся совсем слегка, потом обхватил нижнюю губу, опускаясь так, чтобы их лица оказались на одном уровне. Поцелуй можно было счесть почти невинным, если бы не пальцы Арсения, которые вцепились в чужой затылок с таким отчаянием, словно он уже находился на грани. Это было едва ли не восхитительнее, чем осторожные движения губ, и Антон, никогда не умевший быть тихим, издал звук, средний между урчанием и стоном, поднял руки к чужому лицу, касаясь пальцами подбородка, и приоткрыл рот. Тонкий аромат, не то гель для душа, не то капля парфюма, понемногу сводил с ума, мир казался неустойчивым, а мужчина в его руках — нереальным и вместе с тем единственным, что существовало сейчас для Антона.       Восхитительно холодные пальцы Арсения, спустившись по шее, проникли под ворот футболки и легли на ключицу, вторая рука легко касалась челюсти, помогая ориентироваться в темноте. Антон многое бы отдал, чтобы рассмотреть его сейчас, но в то же время был уверен, что при свете ни у одного из них не хватило бы решимости делать то, что они делали. А потому Антон просто наслаждался моментом, готовый отвечать на все более уверенный поцелуй всю оставшуюся жизнь. К сожалению, у вселенной были другие планы.       Арсений осторожно отстранился, напоследок коротко чмокнув влажные губы Антона и легко коснувшись его носа кончиком собственного, и если бы всего предшествующего оказалось бы вдруг недостаточно, то нежность, с которой он это сделал, добила бы Антона окончательно и бесповоротно. Это оказалось настолько неожиданным, что на несколько мгновений он утратил дар не только речи, но и сколько-нибудь связных мыслей.       — Антон? — снова позвал мужчина.       Его голос был тихим, хриплым и выражал столько всего одновременно, что это ни хрена не помогало. Антон безотчетно коснулся своих губ, сел ровнее и что-то промычал.       — Что? — не понял Арсений.       Он что, действительно ждет от него связной речи? Возможно, какого-то рода обратную связь? У Антона жар, пробуждающийся вопреки жару стояк и безвозвратно сломанный шаблон, о чем тут говорить?       — В следующий раз предупреждай заранее, я хоть зубы после сна почищу, — озвучил Антон первое, что пришло в голову, прочистил горло и почти пожалел о сказанном, когда Арсений с отчетливым облегчением и различимой в голосе улыбкой поинтересовался:       — Поверишь, если я скажу, что в данный момент это последнее, что меня беспокоит?       — Вполне. — Антон вдохнул через нос и откинулся на прохладную стену.       Что теперь делать, он не понимал. Что это такое было? Эксперимент? Нет, Антон был не против, просто от намерений Арсения зависело, что ему делать и говорить дальше, а спросить напрямую он почему-то не мог. Видимо, подозревал, что внятного ответа не получит, а попытка внести ясность вот прямо сейчас все испортит. Арсений подтвердил его догадку:       — Мы можем не говорить об этом сегодня?       — Определенно. — Антон постарался, чтобы голос звучал ободряюще, но без перебора. — Но если собираешься к себе, учти, что вид у тебя сейчас наверняка компрометирующий, а внизу как раз должна начаться планерка.       — Могу себе представить, — тепло фыркнул Арсений, перемещаясь чуть в сторону и тоже приваливаясь к стене. — Я бы остался ненадолго, если ты не против. Если…       — Если это не слишком? — Антон прыснул. — Прости, ты представить не можешь, насколько это смешно.       — Почему же?       — Мы, кажется, решили не говорить об этом сегодня?       — Точно.       Они помолчали.       — Семнадцать лет?       — Возможно, раньше.       — Неожиданно.       — Арс, — картинно возмутился Антон, которого эти безмятежные расспросы вот-вот довели бы до истерического хохота, — вот про неожиданность кто бы говорил!       — Но я же спросил, — невозмутимо пожал плечами Арсений.       Развлекается, собака, с нежностью подумал Антон. Теперь-то конечно, когда объект его интереса растекся лужицей с горящими от поцелуев губами и еще некоторыми частями тела. А самого-то еще десять минут назад почти трясло.       — Если бы ты еще и не спросил!..       — После твоих-то пламенных монологов о согласии? — Мужчина нашел его руку и переплел их пальцы.       Теперь это перестало быть жестом поддержки. Точнее, с учетом открывшихся обстоятельств, получается, никогда и не было? Или было, но не только поддержки? Антон почувствовал, как с новой силой накатывает слабость, а мысли начинают путаться.       — Мне жаль, что я не в форме, — поделился он, осторожно отпустил чужую руку и потянулся к паку с водой, который стоял в ногах.       Освободил от упаковки бутылку, сделал несколько глотков, на ощупь закрутил и поставил на пол.       — Антон, — мягко начал Арсений. — Я… Черт, как это сказать? — Он досадливо выдохнул. — Не переоценивай, пожалуйста, мою готовность… — Он замялся, подбирая слова, и до Антона с трудом, но дошел смысл сказанного.       — Нет, — торопливо оборвал его он, — нет. Это так прозвучало, да? Я не имел в виду… продолжение в любом проявлении. Только то, что я весь мокрый, голова гудит и нет никаких сил. Не потому что у меня есть идеи, куда их применить. — Тут Антон даже через жар почувствовал, как лицо заливает краска. — Не поэтому. Окей? Я же понимаю…       — Что ты понимаешь? — с интересом спросил Арсений, явно позабавленный его смущением.       Собака страшная. Издевается ведь! Больше, чем разговоры на неловкие темы, Антон не любил, когда его просили заканчивать предложения.       — Что для тебя это был экспромт и новый опыт нужно переварить, — вздохнул он. — Ты можешь заниматься этим сколько угодно и прийти к любому итогу. Я в любом случае в порядке.       Арсений помолчал, потом тихо фыркнул:       — Неужели настолько очевидно, что я обычно таким не занимаюсь? — и, помолчав, добавил: — Самое смешное, что какая-то часть меня считает, что ее берут на слабо, и ведется. А другая, — он протянул руку, обхватил Антона за плечо и привлек к себе, — благодарна за понимание. Ты удивительный. — Арсений помог ему устроиться удобнее и, когда Антон чуть сполз вниз, полулежа на нем, поцеловал во встрепанную макушку. — И невыносимый.       — Разве? — пробормотал Антон, готовый сейчас согласиться с любым утверждением этого человека, лишь бы он продолжал говорить.       Вот так — спокойно и немного насмешливо.       Или как угодно иначе.       Или даже молчать.       — Да. — Тот задумчиво провел рукой по его плечу и осторожно прижал к себе.       — Почему?       Не думал же он, что один умеет задавать наводящие вопросы?       — Потому что думаешь, будто знаешь людей лучше, чем они сами.       — Ну, сегодняшний вечер показал, что я могу тотально ошибаться.       — Да нет, почему, — улыбнулся Арсений, размеренно поглаживая его большим пальцем через рукав футболки. — Я сказал, что это невыносимо, а не что ты был неправ.       — Что ты имеешь в виду?       Арсений коротко вздохнул, легко ущипнул его за руку в знак недовольства, помолчал и медленно проговорил, будто прислушиваясь к себе:       — Что я впервые за очень много лет не знаю, что делать, чего я хочу, и опасаюсь не осилить то, что начал. — Он печально хмыкнул. — Мне не по себе, но пока я здесь и с тобой, в этом как будто нет ничего особенного. Довольно болезненно для самолюбия. Не так, конечно, как получить по морде за предложение не по адресу… Хотя я уже не уверен. Я привык сам для себя быть тем человеком, который придает миру устойчивость.       Антон слушал его и понимал, что восхищается. Тем, как спокойно, без истерик и в удивительно быстром темпе Арсений раскладывает свой опыт по полочкам.       Делает то, на что Антону в свое время понадобились годы и целый ряд прекрасных и терпеливых людей, вправлявших ему мозги. Все эти разговоры на кухне со знакомыми знакомых на тематических вписках, вроде той же Рады-Сереги, утилитарная мудрость примелькавшегося бармена в гей-клубе, партнеры на одну ночь, которые оказывались отличными ребятами, так что он даже отчасти перенимал их взгляды на мир и отношения. Он всегда выбирал отличных ребят, да. Это был вопрос не только хорошего настроения, а банально безопасности, поэтому чутье на людей пришлось развить очень быстро. А следом, не без истерик и ненависти к себе, пришло умение слушать некоторых из них и принимать себя. Он справился, но это было ни хрена не быстро и не легко, а ведь ему было проще, чем многим: переключаясь на отношения с девушками, он не шел против своей природы, и в его случае этот тайм-аут был на пользу. И теперь, вспоминая свой опыт и истории некоторых своих знакомых, он был впечатлен выдержкой Арсения. Уловить симпатию в другом парне, осознать, что мысль об этом не кажется чуждой, и пойти дальше, вот так просто. Возможно, и наверняка так и есть, он обдумывал возможность близости с парнем в прошлом, но обдумывать — одно; принимать, что любовь бывает разной, — банальный вывод эмоционально зрелого человека; а переступить черту, когда чувствуешь в этом потребность, и сделать это вот так, почти не теряя самообладания… Это было… Черт, это было приятно. Антон прикусил губу, вспомнил, чем они занимались несколько минут назад, и захотел побиться головой о стену от избытка переживаний, но для этого пришлось бы вставать с Арсения. Черт. Он так не хотел накосячить.       — Я всего лишь убедительно делаю вид, что все под контролем, — с мягкой иронией поправил Антон. — Но если это помогает, я готов продолжать столько, сколько понадобится.       Арсений сжал его плечо в знак благодарности, а потом тихо рассмеялся:       — Это мы так следуем решению ничего не обсуждать сегодня.       — Я всего лишь отвечаю на твои вопросы.       — Ничего подобного. Ты заставляешь меня думать.       — Как это гадко с моей стороны, — промурлыкал Антон, сползая еще чуть ниже и оказываясь на коленях у Арсения. — Надо было лучше выбирать, к кому лезть целоваться.       Он вдруг поймал себя на том, что бессовестно счастлив. Что бы там ни было дальше, этот чудесный кошмарный тип просто существует. Лечит военных, нарывается на ножи уголовников, присматривает за Позом, мажет зеленкой разбитые лбы, заваривает чай и пробует новое. И Антон, конечно, хотел бы оставаться частью этой истории и его открытий о самом себе, но даже если нет — так он изначально ни на что не рассчитывал. Зато отсутствие недосказанности подарило такое неожиданное облегчение и уютное спокойствие, что дальше было ничего не страшно. Боги, они два взрослых, рациональных, способных к диалогу человека. Или, по крайней мере, имеют шанс сойти за таковых, если постараются. Как-нибудь договорятся.       — Это к кому я еще должен был с поцелуями лезть? — изумился Арсений, массируя подушечками пальцев его затылок. — Дурак?       — Дурак, — миролюбиво согласился Антон, чувствуя тепло и сонливость.       Он давно отказался от идеи держать глаза открытыми и теперь был готов вырубиться прямо так, на чужих коленях, о чем честно сообщил.       — Если ты опасаешься, что за порогом этой комнаты тебя подстерегает экзистенциальный кризис, — невнятно добавил он, чудом не запнувшись, — то оставайся. Матрас жесткий, я слишком горячий, темно и скучно — через полчаса все что угодно покажется лучшим вариантом.       — Думаешь, я сам себя сожру без твоего умиротворяющего присутствия под боком? — рассмеялся Арсений. — Да нет, все не так плохо. Ложись на подушку, чтобы я не разбудил, когда буду уходить. — Он помог Антону подняться и пересел с матраса на пол в изголовье.       — Тебе неудобно, — проворчал тот, на ощупь устраиваясь в постели и даже накрываясь до пояса.       — Так план же такой и был, — фыркнул Арсений. — Но я в порядке. Спи, бога ради. Спокойной ночи.