***
Обратная дорога оказалась намного менее безумной, чем поездка три недели назад. А возможно, Антон просто привык и стал спокойнее относиться к хаосу. Так или иначе, на его взгляд, сборная солянка возрастом от семи до четырнадцати вела себя вполне прилично: у старших хватало мозгов не материться и не агрессировать рядом с малышами, а те не особенно капризничали. Его любимый десятый отряд за эти три недели проникся флегматичностью своих вожатых, которая временами переходила в настоящую индейскую мудрость. Убийственный эффект, учитывая, что средний рост резидентов отряда «Кнопочки» был метр двадцать. Подопечные Кати из девятого были более беспокойными, но все можно было пережить. И укачивание, и караоке, и суматошные остановки на заправках. После одной из таких остановок Арс набрал его и поинтересовался, никого ли они не забыли. Антон вместе с Катей пересчитали оба этажа автобуса и пришли к выводу, что Мегеры, которая выскочила уже после того, как все остальные вернулись из туалета, с ними нет. Тормозить на скоростном шоссе водитель отказался, пришлось ждать следующей остановки. На очередной заправке мелкая выпрыгнула из машины Арса, который ехал за ними, помахала ему рукой и невозмутимо побежала к остальным в автобус. У Кати, которая, собственно, и обсчиталась, подозрительно блестели глаза: если бы Арса с ними не было и он бы не задержался, маленькую девочку без телефона им бы возвращали очень долго и, вероятно, через полицию. Антон, который все это тоже понимал, но, кажется, разучился переживать, только осторожно спросил: — Ты как с ней целый час ехал? — Нормально. Очень общительный ребенок, — сдержанно сообщил Арс, облокачиваясь на крышу машины. — А у тебя там таких пятьдесят. Не хочешь сбежать? — Он кивнул на пассажирское сиденье. — Они взаимно друг друга нейтрализуют, не беспокойся за меня. И осталось не так уж много. Тебе нормально за рулем после бессонной ночи? Может, зря я Мегеру к себе забираю? — Все в порядке. — Арс отпил воды из полупустой бутылки, которую держал в руках. — Днем я не усну. — Все равно будь осторожен. — Антон коснулся его запястья, провел по нежной коже кончиками пальцев и убрал руку. — Я хочу тебя поцеловать. — И я хочу тебя поцеловать. — Арс склонил голову, рассматривая его так, будто видел впервые. — Но вместо этого мы идем делать зарядку, — фыркнул Антон, наблюдая, как Катя пытается выгнать старших детей из автобуса и выстроить их на небольшой площадке, чтобы провести физкультминутку. — Давай, тогда точно не уснешь. Чем ближе они подъезжали к Питеру, тем более нетерпеливо дети всматривались в окна. Вопросы вроде «а уже скоро?», «а где мы сейчас?», «а когда?», «а через сколько?» прозвучали, пожалуй, несколько тысяч раз. Антон что-то автоматически отвечал про нынешнее местоположение и среднюю скорость автобуса, а сам чувствовал, как за ребрами поселяется тревога пополам с предвкушением. До него только сейчас начало в полной мере доходить, что он собирается остаться с Арсом. С тем самым, которого знает меньше месяца. Он впервые в жизни хочет не просто спать с мужиком, а хочет отношений. Он готов бросить работу, отказаться от квартиры, сменить город… Действительно готов и правда хочет, и тревога, вполне физическое ощущение где-то в районе желудка, не проистекала из сомнений или сожалений. Он откуда-то знал, что они подходят друг другу и что Арс в самом деле такой, каким Антон его видит. Как знал и то, что легко не будет. И то, что они справятся. Хотя, конечно, эта убежденность не избавила его от некоторого мандража при мысли о том, как он раздаст родителям детей, как сядет в машину к Арсу и они поедут по почти незнакомому и, как обычно, не слишком приветливому к Антону Питеру, домой к Арсу, в пропитанную благородной стариной квартиру, в одной из комнат которой окопался Поз, и завалятся спать, и не встанут, пока до боли не отлежат себе бока. Все случилось почти точь-в-точь как он себе представлял. Только Гуся эпично стошнило через минуту после того, как автобус остановился на парковке, но, кроме кресел, никто не пострадал. Потом имела место утомительная головоломка, в которой нужно было собрать комплект из ребенка, его чемодана, его родителя и файла с документами, но в какой-то момент и это удалось. Еще были долгие и слезливые обнимашки с десятым отрядом и всеми желающими, потерянные кепки и солнечные очки, обмен фенечками и никами в соцсетях, вопросы от родителей на темы, о которых Антон не имел понятия, и Катя, которая высмотрела Арса и повисла у него на шее — не то в благодарность за Мегеру, не то вспомнила происшествие со «звездочкой», не то просто последовала общевожатской привычке справляться с переизбытком эмоций, тиская друг друга. Последнее предположение подтвердилось, когда она, отлипнув от мужчины и заметив приблизившегося Антона, заключила в объятия и его. — Антошка, — она отстранилась, держа его за локти, и осмотрела, будто любящая бабушка, — спасибо за смену. Надеюсь, еще увидимся. Она помахала им рукой, шмыгнула носом, нашла глазами свой чемодан, одиноко стоящий у пустого автобуса, и двинулась за ним, рассеянно улыбаясь. — Больше никогда в жизни, — пробормотал Антон, когда она отошла на достаточное расстояние. — Не зарекайся, — фыркнул Арс и посмотрел на него через крышу машины. — Домой? Звучало потрясающе. И совсем не страшно.***
Поз, погруженный в работу, кажется, совершенно не уловил, что Антон зашел поздороваться в его берлогу, а потом куда-то делся. Лежа на кровати в темной комнате, они с Арсом лениво обсуждали идею делать ставки на то, как быстро тот заметит их изменившиеся отношения. Арс полагал, что еще пара дней у них есть, а Антон, зная друга чуть лучше, склонялся к двум-трем неделям. Потом он начал рассказывать какую-то историю времен Киборгов Каллиопы, но на середине пробормотал что-то вроде «ну и дальше там…», уютно уткнулся лбом в голое плечо Арсения и почти мгновенно уснул. Тот поправил на нем тонкое одеяло, вздохнул и посмотрел в расчерченный тенями и светом уличного фонаря белый потолок. Оказавшись дома, они совершенно забыли задернуть шторы — хорошо, что второй этаж старой постройки не оставлял шансов шокировать прохожих. Потом вырубились, не обращая внимания на свет, а теперь… Потолок не изменился. Он был таким же, как каждый день в течение полугода с момента переезда. Арс обычно подолгу не мог уснуть и гипнотизировал взглядом идеально ровную, молочно-белую плоскость, которую терпеть не мог. Но не сегодня. Антон обладал способностью преображать любые пространства, где проводил хотя бы несколько минут. И теперь Арсений думал, что потолок перестал тяготить еще тогда, когда он проводил Антона с его огромным чемоданом три недели назад, а сам лег, чтобы поспать пару часов перед отъездом. И еще, наверное, он уже тогда думал, как прекрасно было бы быть рядом с этим человеком. Еще тогда, когда понятия не имел о такой возможности. О том, что способен влюбиться в кого-то своего пола. Точнее, влюбиться так сильно, чтобы пол перестал иметь значение. Арсений был довольно серьезным большую часть своей жизни, как бы ни дразнил Антона намеками на свою бурную юность. Да, были матерные частушки и медицинский спирт, но еще — строгий отец, учеба и снова учеба, не столько амбиции, сколько понимание, что, раз уж оказался в профессии, которую не выбирал, нужно постараться никого не убить. Потом втянулся и специализацию уже выбирал по велению сердца, игнорируя родителя, который требовал учиться на хирурга. И снова учеба, такое обилие специфической информации, что мозг оказывался перманентно перегружен. Наверное, в те времена он оказывался не слишком хорошим бойфрендом для девушек, которые имели неосторожность повестись на загадочную бледность — результат многодневного недосыпания — и белый халат. Но Арсений с юношеской самоуверенностью считал, что это с ними что-то не так, и даже решил, что раз с девушками все складывается как-то нервно и утомительно, то нет ничего трагического в том, чтобы провести жизнь одному. В смысле, не пытаясь больше играть в семью. Потом в его жизни случилась Лена, которая отличалась от всех его бывших. Она была не просто сумасшедшей, а еще и очень умной и, наверное, какое-то время действительно любила его. Не его — перспективного доктора, который без труда становился душой компании, когда что-то вынуждало его в этой компании оказаться, книжного мальчика, мечтательного и не слишком требовательного к этому несовершенному миру, которым он разрешал себе быть вне работы. Она считала крутой его тягу к непопулярным туристическим маршрутам и странным фестивалям, с восторгом принимала идеи сорваться с места в другую страну с рюкзаком за спиной, сама тащила его на концерты малоизвестных групп и скучные экскурсии, с которых они сбегали и придумывали собственные истории про старинные дворцы и людей, которые в них жили. Лена была больше другом, чем возлюбленной, и, когда она призналась, что хочет уйти, Арсений воспринял это нормально. Он и не думал, что они состарятся вместе, и был искренне благодарен за эти годы и то, что она научила его не стесняться интересов, которые отец назвал бы дуростью. За то, что убедила его, что для мальчишки, которому удается и, что немаловажно, нравится притворяться взрослым, нет ничего невозможного. Правда, ее же неосмотрительный поступок проверил на прочность этого взрослого так жестко, что Арсений еще долго оправлялся. К своему тридцати одному году он в совершенстве научился делать то, что от него требуется, даже если нет желания, и действовать решительно в критических ситуациях, но на этот раз это было чересчур. Не чересчур сложно, а неприятно, муторно — и в конечном итоге не принесло чувства победы, а только всепоглощающую усталость и апатию для того мальчишки, который хотел сбежать ото всех и гулять по сказочному ночному Питеру, или отправиться покорять неизведанные земли, или сделать открытие в своей навороченной лаборатории, будто сошедшей со страниц комиксов, или спасти мирного жителя или солдата от отравления ядовитым зельем… Вместо этого он решал взрослые проблемы, а когда не решал, думал о том, как лучше их решить, и за эти изматывающие месяцы почти превратился в скучного и безнадежно заебанного взрослого окончательно. А потом его нашел Антон. Со своими этими внимательными глазами, и широкой улыбкой, и смущением пополам с уверенной твердостью, и дурацкими шутками, и глубокими мыслями, и таким пониманием, что Арсений с трудом верил, что такие люди могут существовать. И этот невероятный человек решил быть на его стороне — это ли не делает храброго мальчишку абсолютно непобедимым? Ради кого еще стоит отправиться сражаться с драконом или, если дракон окажется нормальным парнем, с каким-нибудь войском тьмы? И горе тому, кто усомнится в его победе. Потому что у Арсения не было сказочного меча. Или сказочного динамита, или волшебной атомной бомбы. Он, как и Антон, был против насилия, и у него было кое-что покруче. Арсений знал, как обернуть все правила взрослого мира себе на пользу, потому что ему самому было за тридцатку. Он осторожно перевернулся на бок и прижал к себе спящего Антона. Тот повозился, что-то невнятно пробормотал и, устроившись поудобнее, задышал ровнее, постепенно убаюкивая совершенно счастливого Арсения.