Первая любовь

День первый – Но почему ты хочешь мне дать? – трясясь губами, пробормотал толстый. – Никогда не говори такого женщине перед сексом! – сказала телка. – Почему? – удивился жирный. – Ты же действительно хочешь мне дать? – Перед сексом женщина не может ничего хотеть! – заявила телка. – Как так? – Хочешь на самом деле ты. Потому что ты мужик. А женщина… Ну, тут сложно. Не знаю, поймешь ли. Короче, телкам в кайф подчиняться желанию мужика. Они подчиняются, и тем самым снимают с себя ответственность. Ты, мол, делай, что хочешь, а я, мол, размякла от страсти. Не зря рассказывали, что потеря девственности открывает иные горизонты познания. Чувак, потерявший девственность, поебавшийся, открывает великую тайну жизни. Такую, что ему потом начинают давать. И вот, кажется, дверца в эту тайну начала приоткрываться перед жирным. На кладбище, в самом дальнем уголке, телка скинула с себя футболку, расстегнула лифон. – Смотри, Саня, какие у меня сиськи. – Да, – забормотал Саня. – Да, да! Он принялся наглаживать упругие, литые буфера. – Пососи их, Саня! – сказала телка. А Саню и просить не надо было. Он впился губами и стал жадно смоктать и суслить твердые навершия. Телка застонала и извивалась. Жирный задрожал. Сейчас все и произойдет. Интересно, можно ли вдуть ей, если во рту у тебя сиська? – А теперь я хочу снять трусы, – сказала она. Толстый не стал ей препятствовать. Сане в нос ударил сочный запах пилотки. Он и сам не заметил, как тоже оказался совершенно голым. – Выеби меня! – сказала телка. – Ага! Значит, ты все-таки хочешь! – не удержался жирный. – Слушай, не болтай, а выеби меня! – Значит, у женщин тоже есть желание. – Ну, конечно, есть! – А зачем ты мне парила мозг? – Какой ты занудливый, Саня! Ну, парила и парила. Женщины нужны в том числе и для того, чтобы парить мозг. Вообще, давай еби меня, пизда стынет. – Да, я сейчас! – сказал Саня. Бережно, как героиня фильма Тарковского огонек свечи, понес он свой пылающий хуй к горячим пиздячьим складкам. И тут в дверь постучали. – Ай! – отчаянно пискнул жирный. – Ты там долго еще? – загромыхал голос бати. – Сделал свое дело – выметайся. Или ты там дрочишь? Растворилась, растаяла реальность, в которой было кладбище и голая телка. Заросли и кресты превратились в кафельную плитку. Разгоряченная телка превратилась в холодный мерзкий унитаз. А волнующий запах пиздятины трансформировался в химическую вонь освежителя воздуха. Под дверью с журналом в руках стоял отец. – Давай, не задерживай. Что там на полчаса заперся? В твои годы в два движения положено выстреливать. – Сережа, чему ты ребенка учишь? – сказала матушка. Жирный налился багрянцем, как осень в стихах поэта Есенина. – Да его ничему учить не надо! – прогудел отец. – Он все умеет. Если полчаса возится, значит, не в первый раз уже. За сегодня. Га-га-га! «Ненавижу! – заклокотали бурливым кипятком злобные мысли в чайнике головы. – В каких невыносимых условиях я расту! Есть ли где еще такой кошмар? Почему детям сразу не выделяют в восемнадцать лет отдельную квартиру? Вот как в Европе? Почему я должен терпеть этих гнусных предков? Доколе Путину быть у власти?»