Первая любовь

День третий «Таким образом, какие бы неудачи меня не преследовали, а сегодня я изменю свою жизнь», – так размышлял жирный Саня. Размышления его, в преддверии великого шага в будущее были надлежаще напыщенны и чеканны, как латынь древнеримских хроник. Когда заканчиваешь школу, или получаешь медаль, или делаешь от лица человечества первый шаг по неизведанной планете – ты хочешь, не хочешь, а мыслишь величаво, по-исполински. Так могла бы мыслить статуя Петра Первого на Москве-реке. Вот и Саня, с большим запасом времени приехавший на «Царицынскую», решил отправиться в Бирюлево пешком. Больше из жадности, конечно. Но и погода была хорошая – теплая и с ветерком. Эх, славно пердится в такую погоду! На мосту через пути Саня от души проперделся и вспомнил, что когда был помладше, то любил пердеть в толпе. Он это умел, до профессионализма наработав навыки бесшумного газоиспускания. А потом про себя меленько так ржал, когда большие дяди и тети начинали водить носами и коситься друг на друга. Правда, бывали на этом пути и трудности. Однажды, года три назад, в лифте торгового центра с Саней случился провал. Стеклянный лифт был заполнен людьми. Мужчины, женщины, дети, мамочка с коляской. Между вторым и третьим уровнями лифт вдруг заполнили кишечные газы. Кто-то стал задыхаться, кто-то зажимать ладонью нос. Крепкий лысоватый мужик делал вид, что ничего не происходит. Самое странное, что напердел не Саня. Но по той бесшумности и особой едкости стало очевидно, что в кабине работает профессионал, мастерством вполне сопоставимый с жирным. Саня стал всматриваться в людей – кто из них тот самый мастер? Мужик? Вряд ли. Две готические телки? Зачем им? Хотя… Саня обводил взглядом остальных, когда вдруг шестым чувством профи понял, кто был его конкурентом. Маленькая девочка, лет семи-восьми, с половинным комплектом зубов. Она дерзко и надменно смотрела на Саню, в ее глазах читался вызов. Девчонка, без сомнения, поняла, что Саня – большой мастер художественного пердежа. И девчонка, похоже, вызывала его на бой – как бодрая Ума Турман престарелого Билла. Пока Саня, как и положено старому боевому тигру, пребывал в раздумьях о том – стоит ли принимать вызов от этой молодой шпаны, девчонка нанесла новый удар. Произошло это между третьим и четвертым уровнями. Удар был бесшумный, но исключительно мощный. Одна старушка стала задыхаться, бормоча: «Да что же это такое?» У дядьки заслезились глаза. Даже жирному стало трудно дышать. А у маленькой паршивки глаза заблестели дерзким вызовом. Саня почувствовал, что надо нанести удар возмездия, уже даже приготовился. К тому же времени до того, как двери откроются, оставалось всего ничего. Он уже был готов к ответному удару. Но тут его схватили за шиворот. Тот самый крепкий лысоватый мужик со слезящимися глазами. – Ну, гаденыш! Сейчас выйдем, я тебе задам! – шипел он. – Так его, паскудника! – бормотала задыхающаяся бабка. – Ни стыда, ни совести! – поддержала бабку чернявая тетка. – Весь лифт завонял! А в глазах у девчонки горело торжество. О, она упивалась своим триумфом, тем сокрушительным поражением, которое она нанесла великому мастеру! Когда кабина лифта остановилась на этаже, мужик выволок жирного на площадку и бормоча: «Ну, я тебе, блять, щас задам! – поволок куда-то в сторону туалета. Планов сопротивления было два. Первый – завизжать, привлекая внимание. Второй – обосраться. Первый способ был предпочтительнее, второй – эффектнее. Решать следовало немедленно, ибо сортир был близко, и времени оставались считанные секунды. – Дяденька, я больше не буду! – неожиданно сам для себя пропищал толстый. – Я нечаянно, дяденька! Голосочек был настолько трусливым, что жирному и самому стало противно. Он уже не был великим мастером. Эта беззубая чувиха походя сорвала с него королевскую мантию, подставила и оставила в трудной ситуации. Нанесла поражение по всем фронтам, чего тут говорить. Мужику, похоже, тоже стало гадливо. Он выпустил воротник жирного, дал ему подсрачник и ушел со словами: – Еще раз увижу, так легко, пердун, не отделаешься! Это слышали. Захихикали какие-то дети, оглянулась какая-то парочка. С тех пор Саня в толпе не пердел. Это был горький и болезненный урок. Конечно, жирный с тех пор повзрослел. Что ему теперь те детские шалости? А сегодня он, наконец, поебется и совершит шаг в неведомую и загадочную дверь взрослой жизни. Сегодня он поймет что-то важное, неуловимое, отчего поебавшиеся мужики начинают мгновенно врубаться во все законы жизнеустройства. Вот бы можно было их понять, просто подрочив! Но, видно, есть именно в пизде какие-то химические ферменты. В мужских яйцах хранится только семя и, возможно, неведомая кащеева смерть. А вот в пизде, наверное, хранится мужской разум. А, стало быть, во время ебли эти ферменты разума из пизды каким-то образом проползают в хуй, а уже оттуда вместе с кровью, наверное, в сердце, а потом в голову. А что? Стремятся же во время той же ебли сперматозоиды наперегонки к яйцеклетке? Так что, наверное, есть и обратный процесс, который происходит в голове, но зависит непосредственно от погружения носителя головы в пизду другого организма. И вот – пиздячьи крупинки разума прибывают в мозг и открывают какие-то двери. И ты, сука, сразу начинаешь понимать и то, почему дают телки, и как затащить в постель любую кису. А пока эти двери в голове у жирного закрыты, приходится действовать наобум, наощупь. Но внезапно Саню посетила совершенно ужасная мысль. «А если я буду в гондоне, – подумал он, – то как я поумнею? Гондон – он ведь нужен, чтобы телка не залетела. То есть резина тормозит сперматозоиды. Но раз так, то она может тормозить и частички ума, которые я должен получить из пизды! Хорошо, что я вовремя это понял. И гондоны правильно не покупал. Будут давать – не стану брать. Только без гондона! Вот оно что! Я же не хочу поебаться и остаться долбоебом, правильно ведь?» Шаги жирного Сани стали чеканны, как у мстящего командора, которому осталось уже не так много, чтобы стать Дон Жуаном. Легкий июньский ветерок вместе с автомобильными выхлопами и тополиным пухом разносил по летнему Бирюлево победительный Санин бздех.