Первая любовь

День седьмой Теперь толстый умудрен опытом. Надо купить цветы. И не жрать. Только и всего. Букет Саня взял подешевле. И не розы, а какой-то веник. Обычно в метро, стоило жирному сесть на сиденье, тут же объявлялась какая-нибудь бабка и начинала намекать: «Уступай давай место, толстый мальчик!» И жирный уступал, внутренне клокоча от ненависти к этим путинским старухам, которые манипулируют им. Он, Саня, молодой и крупный. Ему, может, тяжело стоять. И вообще – вот какого хуя он должен уступать место всяким старым блядям? Вот на Западе кто-то место старухам уступает? Нет! Там уступил бабке место, а она – раз! – и тебе за сексуальные домогательства иск выкатила. И вот это абсолютно правильно! Вот так и надо. А не как у нас – уступаешь место не пойми кому, а на тебя еще как на говно смотрят, и локтями пихают! А вот с букетом на коленях жирный доехал сидя. Он даже не притворялся, что спит. Его просто никто не доебывал, и старухи не у него над душой становились, а над кем-то еще. Сане казалось, что флюиды счастья, которые источает его душа, разгоняют старушечью нечисть. Хотя могло быть и так, что пенсионерок отпугивала его побитая физиономия. Саня ехал с комфортом и мечтал о тихом семейном счастье. У него же теперь есть квартира! И он с этого, наверное, и начнет общение с Зоей. Нет, конечно, надо не так говорить, что, мол, слышь, чувиха, у меня квартира своя есть. Надо как-то словно бы со стороны намекнуть, как бы между прочим. Сказать что-то типа: «А вот люди без московских квартир, вот как они живут?» Это будет круто. Телка тогда сразу заинтересуется и спросит: «А у тебя, что ли, квартира в Москве есть?» А толстый так скромно скажет: «Есть». А то, что она, на самом деле, в Крекшино – никого не ебет. И то, что жирный в ней еще не живет – тоже оставим за кадром. «Я еще не поебался, а как уже поумнел! – не без некоторой гордости думал Саня. – А что со мной станет, если поебусь? Главное, чтобы телка не страшная была. А то на аватарке занавесила морду челкой – поди пойми, что там за этой челкой? Вдруг страшилище? Или бабка?» Вдруг одна из этих бабок, которые стоят тут по вагону, и окажется его Зоей Смирновой? Вот будет номер, да? «Да ну нахуй, – подумал жирный. – Если так, то сразу съебую. А, кстати, как я ее узнаю-то?» Ответа не было. Хотя с другой стороны – много, что ли, вокруг того Пушкина телок с челками? Узнает ее Саня как-нибудь. Или она его. «Станция Тверская, – объявили в вагоне. – Переход на станции Чеховская и Пушкинская. Осторожно, двери…» Блин! Жирный подскочил с места и, почти никого не растолкав, практически пулей вылетел из вагона. *** На выходе из метро была толпища. Жирный вышел и порядком прифигел. Он и не подозревал, что здесь будет столько народу. Если мерить стадионами, то как раз стадион людей был. Хотя, может, и два. «Как же я теперь найду Зою Смирнову?» – задумался толстый. Ну, вообще-то, можно было попробовать. Но сначала, по любому, стоило протолкаться к памятнику. Весь народ, в основном, к памятнику-то и шел. Большей частью Санины ровесники почему-то. Это жирному не понравилось. Одна из мудростей его существования гласила: «Где много ровесников, там легко получить пиздюлей». На пути к памятнику он увидел металлические заборчики и арки металлоискателей. Вокруг полиция. Саня не так, чтобы часто, бывал в этой части столицы. Хера ли тут делать, вообще. Дальше, ладно, Кремль и Красная площадь. Но и там нечего делать. Тоже ведь скучища. А как представишь, что Путин где-то там рядом сидит, так и вообще гнусно делается. Так что заборчики с арками, возможно, там всегда и стояли. В арке жирный ненадолго подзастрял. Успел даже немного перепугаться, что не вылезет. Но менты с той стороны его подтолкнули. Что важно – не обидно, а мягко так. И жирный вывалился с другой стороны. «Проходи!» – махнули менты. Про синяк на роже ничего не сказали. Жирный стал пытаться втиснуться в толпу. Люди размахивали какими-то плакатами. Были люди с украинскими флагами. Кроме ровесников было еще и много телок. К ним жирный присматривался – вдруг одна из них Зоя? Телки показались жирному не особо интересными. Очкастых много, толстых тоже. Зои среди них, по счастью, не оказалось. Саня, как мог, лавировал в толпе. Но памятник Пушкину становился нисколько не ближе, а как будто даже дальше. Толстый немного нервничал, потому что, кажется, уже опаздывал. Толпа вдруг вынесла Саню к небольшому прилавку, вокруг которого разносился чарующий запах свежей сдобы. – Молодой человек, возьмите пирожок! – сказала улыбчивая телка за прилавком. Ну, так себе, тоже винишко в очках. Явно не Зоя. Жирный насторожился. Мысль пожрать перед свиданием казалась заманчивой. Но не покидало Саню и ощущение, что он наступает на те же самые грабли. «Вдруг снова обосрусь?» – тревожно думал он. Жирный уже почти сосредоточил силу воли, чтобы сказать: «Нет, спасибо!» , как услышал громкий, полувизгливый разговор двух ровесников сзади. – Да бери пирожок, говорю тебе. Он пиздецки штырит, отвечаю. – Чо, серьезно? – Эй там, товарищ впереди! Ты или бери, или отходи. Это относилось к жирному. – Дайте, пожалуйста! – сказал жирный. Девушка-винишко оценивающе посмотрела на Саню и дала ему два пирожка. – Сколько с меня? – спросил он. – Бесплатно, – сказала девушка. К прилавку продрались два наглых хипстера. Это они стояли за толстым. Одному из них винишко дала пирожок. А второму сказала: – А вы, судя по всему, уже ели пирожок. Имейте совесть. – А почему этому толстому два? – Ему из-за комплекции вообще, может быть, три полагается. «Нет, три не надо, – испуганно подумал жирный. – С трех я, чего доброго, обосрусь». Жуя на ходу, он двинулся прочь от прилавка, как бы не при делах. Осторожно обходил ровесников, ибо ну их нахуй на всякий случай. И нос к носу столкнулся с дядькой – каким-то странным. Дядька казался чиновником в костюме хипстера. Притом этот костюм ему никак не подходил, что отметил даже жирный своим далеким от всякого гламура взглядом. А еще дядька был будто сильно пьян, хотя перегаром от него не пахло. Только дорогим, сигарным одеколоном. – Эй, мальчик, а что это у тебя за цветы? – спросил дядька. – Э… – сказал жирный. – А ну, пошли-ка со мной. Он цапнул жирного за рукав и потащил за собой. По направлению к памятнику потащил. А то б жирный уже вырываться начал. А так ему туда и надо было. – Вот! – сказал дядька-чиновник, выталкивая жирного к какому-то бородатому и важному дядьке с крючковатым носом. – У нас будет революция вот этих вот цветов… Мальчик, как называются твои цветы? – Нет-нет, Сережа, – сказал крючконосый. – Это какие-то хуевые и дешевые цветы. Они невыразительны. Да и мальчик оставляет желать… Дядька-чиновник как-то сально захихикал и погрозил крючконосому пухлым пальцем. А потом стал выталкивать жирного. – Иди, мальчик, иди! Чего ему только надо было, непонятно. А уже у самого постамента на толстого налетела кучерявая телка. Нихуя не красивая. Деловая и костлявая. Не Зоя. – Так, а ты, с синяком, у нас в чьей группе? – Чо? – спросил жирный, дожевывая последний пирожок. Без мяса, с какой-то сладкой фигней внутри. Только сладкая фигня была с привкусом, будто в нее таблетку истолкли. – Ты по чьему приглашению? – допытывалась кучерявая. – Я Зою ищу, – сказал жирный, чувствуя себя последним тупицей. – Зоя у нас – вон там. Пошли, познакомлю вас. Они стали протискиваться к жопе Пушкина. И там жирный вдруг увидел Зою. У Зои Смирновой действительно была челка, которая закрывала ей примерно половину лица. Оставшаяся половина, по счастью, не выглядела страшной. Но не была особо и красивой. Вообще, честно сказать, Зоя немного напоминала пересушенную рыбу, которую многие любят погрызть под пивко. Она была маленькая, худая и, как показалось жирному, старая – лет двадцати семи. Саня подобломался. Конечно, выебать можно и старуху. Но что-то в этом было не то. Было стремное чувство, что его наебали. По мелочи так. Но наебали. – Зоя, это вот… – замямлил жирный, всовывая ей букет. Саня боролся с тем, чтобы не начать говорить ей «вы». Все-таки она была сильно старше. – Ой, спасибо, – без всякой улыбки сказала Зоя. – Как это трогательно! – Серп, и молот, и звезда! – завопил кто-то не очень трезвым голосом. – И за то, что пришел, тоже спасибо, – продолжала Зоя, разглядывая его синяк. – Становись к своей группе. Жирный посмотрел туда, куда она показывал. Ему хотелось возмутиться: а гулять? А целоваться? Где это все? Почему он словно в школу на линейку попал? Зоя, по ходу, была здесь кем-то типа вожатки. Ее (и жирного) группа стояла как раз под жопой Пушкина. Человек двадцать пять дрыщей, очкастых девочек и хипстеров. А среди них жирный вдруг увидел подозрительно знакомый ебальник. Нет, это было бы слишком цинично, чтобы называться правдой. Потому что здесь, в этой же группе, под жопой у Саниного тезки, стоял и немножко смущенно улыбался пакостным своим еблищем Глист. Собственной, блять, персоной! «Вот это, сука, поворот!» – возмущенно подумал жирный.