Новый год сулит нам перемены

Она прислонилась к стене. Бегающие глаза неуверенно и боязно смотрели на меня из-под луп-окуляров. Маленькие ладошки, сложенные в замок, нервно подрагивали, а острые плечики осунулись вниз, делая облик Катьки похожим на сутулую, горбатую старушку. «Ну и какого хуя ты так дрожишь?» – хотелось пробасить, чтобы на весь отель благим матом пропело эхо. «Как будто я горю желанием трахать тебя!» Но я вспомнил о своей важной миссии: все во благо компании! Голым телом на амбразуру — легко! Только свет не забыть выключить и думать о чем-то приятном, например, о длинных ножках Наташки Нестеровой. Эта проблядь строила из себя недотрогу, хотя в свое время успела повертеться на сотнях хуях, зато теперь сама гордость и неприступность! Я подумал, что как только выполню миссию: «Судная ночь: я в постели с Пушкаревой», непременно встречусь с Нестеровой и заставлю эту сучку кончить подо мной несколько раз! Но это после, а сейчас... Сейчас я собрал всю волю в кулак и шагнул навстречу моей сегодняшней половой партнерше. Я приобнял ее за плечи, коснулся губами щеки. Катя все еще стояла на одном и том же месте, боясь пошевелиться и ответить на мой поцелуй. Спиной вперед я начал делать шаги в сторону кровати, Катерина, словно по инерции, шла за мной. Хоть из-под юбки не было заметно, но я с уверенностью могу сказать, что ее коленки судорожно тряслись, а подкошенные ноги могли сломаться в любую из недолгих секунд, которые нам понадобились, чтобы наконец ощутить под собой мягкую опору гостиничного траходрома. Катя боялась посмотреть на меня, ее глаза сверлили зеленый атлас постели, ручками она опоясала себя, как будто пытаясь защитить от чего-то ужасного, то есть от меня. Но ведь сама лезла с поцелуями, когда мы сидели в душном, прокуренном кабаке. И в номер со мной поднялась. Ну не маленькая она, знала куда идет и зачем! Я догадывался, что возможная причина ее чрезмерной робости и скованности кроется в том, что для нее это будет первая близость с мужчиной. Я пододвинулся к ней поближе, осторожно провел пальцами по скуле, припал к сомкнутым губам легким поцелуем. Постепенно я начал спускаться ниже, покрывая шею влажной дорожкой, которую оставлял мой рот на нежной коже. Странно, но я больше не испытывал отвращения к Кате, лишь страх, накрывающий меня с головой. Я резко прекратил поцелуй. Не знаю, чего именно я так испугался: акта дефлорации, который мне придется сегодня совершить (но ведь это не впервой, раньше у меня тоже были девственницы), или во мне проснулась совесть, дремлющая до этого мертвецким сном. Я вдруг осознал, что не хочу переступать красную линию и выводить наши с Катей «отношения» на новый уровень. И не потому, что я не испытываю к ней никакого сексуального влечения, а потому что это подло! Если до этого момента мне было глубоко фиолетово на чувства Кати, даже когда мы начали нашу платоническую «любовь», вернее, я начал, то сейчас что-то заставило меня остановиться и подумать об этой девочке. Что с ней будет потом, после того, как между нами случится «это»? Ведь она привяжется ко мне еще сильнее. И как в итоге я ее брошу, когда компания снова окажется в моих руках, и весь фарс с любовью до гроба придется прекратить? — Простите, Катя, я не должен, — ляпнул первое, что пришло мне в голову. — Это из-за Киры? — она посмотрела на меня с неподдельной тоской и грустью. «Ну какая Кира! Если бы ты знала, Катюш, сколько раз я изменял своей благоверной, без каких-либо угрызений совести, даже глазом не моргнув! Просто женщины были другие: без уродливых очков, скоб на зубах, мешковины вместо нормальной одежды и не дрожали, блять, до ужаса перед сексом со мной, как ты сейчас!» — но сморозить подобное я, естественно, не мог. У нее и так глаза были на мокром месте. Она напоминала мне жалкое, никому не нужное создание, хоть чуточку нуждающееся в заботе и ласке. Неожиданно для меня Катя начала говорить те вещи, которые лежали на поверхности и были очевидными, только я не мог сказать ей этого, иначе, в таком случае, фирме пришел бы конец, а мы с Малиной сейчас стояли бы на вокзале с табличками: «Помогите беженцам из Гонолулу!» и просили милостыни у небезразличных граждан. Катя сказала, что не может нравиться мне как женщина. «Ну конечно! Ты давно на себя в зеркало смотрела, Катюш?» — моя циничная сущность вылезала изо всех щелей. — Наши отношения — это огромная ошибка, — я бы сказал: самая большая в моей жизни! — И ты совсем не должен меня любить только потому, что я этого очень сильно хочу, только потому, что я люблю тебя, — последние слова прозвучали едва слышно. Я не знаю, что произошло со мной в тот момент, но мне захотелось сказать этой девочке тоже самое, пусть солгать, но подарить ей надежду на то, что она обычный нормальный человек, которого тоже можно любить, не смотря на какие-то предрассудки и обстоятельства. И еще... Я не почувствовал в ее признании ни грамма фальши, она была искренней, я готов дать голову на отсечение. Бляди, с которыми я перепихивался, часто пели мне о неземной любви, но мне было, откровенно говоря, похуй. Я знал, что этим шалавам нужны мои деньги, ну, может, еще качественный секс, идущий приятным бонусом. Поэтому я никогда не велся на подобные крючки, и мысленно хохотал над безмозглыми куклами, зная, что под утро вышвырну их из квартиры. А на память обо мне у них останется микрофлора из моего пениса во рту и грязные трусы на разъебанной пизде. Или же, когда я встречался на территории очередной пассии (зачастую это была весьма неплохая квартирка в элитном районе, на которую девушка «заработала», глотая вонючие хуи старых пердунов, хоть и со свечой от геморроя в заднице, но с толстым кошельком в кармане), бессовестно убегал, получив от нее все, на что она была способна со своими навыками в «ораторском» искусстве, вставными сиськами и губами, подкачанной попой и натренированными интимными мышцами по методу Кегеля. В грудной клетке я почувствовал приятное тепло, с незамедлительной скоростью распространяющееся по телу. Сердце застучало в ребрах с новой силой, вырывалось наружу, даря ощущения, которых я никогда не испытывал до этого. Мышечный мешок, который раньше выполнял несколько функций, а именно: перегонял кровь по всей моей гнилой туше, останавливаясь в области паха и заставляя член подниматься и тыкать во все, что движется, если «оно» соответствовало моим эстетическим меркам; подпитывал полушария головного мозга и немногочисленные извилины, делая меня не одноклеточной амебой, а существом, похожим на представителей вида Homo sapiens, — сейчас научился еще одной. Кажется, люди называли эту функцию способностью любить. Я не хотел принимать то — нечто инородное, неприсущее мне, моральному уроду. Мне просто жаль эту девочку, только и всего, никакой любви с моей стороны. Но я противоречил сам себе, когда начал уверять Катю, что тоже люблю ее. Да, я врал! И пусть я пожалею об этом завтра утром, но мои губы уже увлеченно играли с мочкой маленького ушка, а сильные руки крепко прижали ее к себе: дрожащую и перепуганную, несмело скользнувшую пальчиками в вырез моей рубашки. Свет погас...