Keine Liebe ohne Leid

      Весь замок словно замер в каком-то тревожном ожидании, шаги преподавателя и ученика гулко раздавались в непривычно тихом коридоре и словно бы многократно отражались от каменных стен.       — Урок? — переспросил Фридрих.       — Именно так.       — Но почему вы заперли его и не заперли меня? Вы ведь сказали, что нас ждёт наказание...       — Ждёт ли тебя наказание или нет, это уже зависит от тебя, хотя я не могу оспаривать твоей вины. У меня в отношении тебя особые планы. Это особенная тренировка, которую мы никогда раньше не проводили, но её давно следовало бы провести.       Да, он достаточно испытывал его терпение и выдержку, но теперь довольно! Теперь он сделает так, что его мальчик в сторону этого мелкого бледного тщедушного паршивца даже не посмотрит! Интуиция, которая редко подводила Хайнриха, показывала, что теперь наступает его час.       — Тренировка? — Фридрих был ещё более обескуражен и озадачен, ведь Хайнрих говорил всё более загадочно. — Я знаю, у меня скоро матч, но... В такое время?       — Именно сейчас, и ни днём позже. Не волнуйся, она понравится тебе.       Мужчина и юноша прошли про основному коридору и свернули в боковой. Только здесь обескураженный и подавленный Фридрих заметил, что они идут не в нужном направлении.       — Хайнрих, а почему мы идём не в спортзал? Вы же сказали, что мы будем сейчас тренироваться...       — Ты задаёшь слишком много вопросов, — в чуть дрогнувшем ранее голосе офицера промелькнула сталь и решительность. — А ну марш вперёд и не разговаривай больше! Сейчас я здесь говорю. Следуй за мной, я сказал!       Когда же это началось? Когда он позволил своим чувствам настолько выйти из-под контроля? Так смутиться трезвому и, казалось бы, холодному рассудку? В тот миг, когда он только увидел его и посмотрел в его глаза? Сразу, как только увидел его, он не смог оторвать от него глаз, все мысли словно исчезли. Когда заговорил с ним о блестящих перспективах, которые могут открыться ему с таким талантом и силой? Когда увидел, как юношеское лицо озарила улыбка и надежда, которую он просто не мог погасить и сразу пообещал себе сделать всё от него зависящее, чтобы этот щедро одарённый природой и судьбой юноша оказался в Алленштайне?       Когда осознал, что не может, просто не может отдать его вермахту, отдать на верную гибель? Когда увидел откровенный испуг в его глазах оттого, что нарушил правило и подделал подпись отца, дающую право на разрешение обучаться в академии фюрера и радость оттого, что он, преподаватель, возложивший на него надежду, закрыл на это глаза? Когда встретил его впервые в новой униформе, от чего красота так впечатлившего его юноши засияла ещё ярче, и он только с трудом отвёл от него взгляд? Хайнрих не мог бы сказать точно, в какой момент он начал чувствовать то, чего ни при каких обстоятельствах не должен был чувствовать. Но то, что он потерял привычный покой в тот же миг, когда встретил его, было очевидно. Это было так странно, так непривычно, одновременно завораживающе и пугающе.       Он прожил больше тридцати лет и, хоть ещё не утратил молодость, уже считал себя слишком рациональным и внутренне зрелым, чтобы испытать такие чувства. Да он до конца и не верил в них. Не верил, что подобные чувства могут разгореться так ярко, хотя не единожды читал о них в стихах. Хайнрих много встречал голубоглазых и светловолосых юношей, но подобных ему ещё никогда. Ни у кого не было такого точёного лица с пусть и резкими, но правильными чертами, таких глаз, от одного взгляда которых в сердце и разуме словно одновременно начинала бушевать целая буря ранее не изведанных эмоций... рядом с другими юношами и молодыми мужчинами, достойными восхищения из-за их красоты и силы, он чувствовал только лёгкие искорки, но только когда к нему приближался он, его словно бы пробивало электричеством. Нет, никогда он не испытывал такого рядом с другим человеком.       Однажды Хайнрих стал невольным свидетелем того, как воспитанник принимает душ. Юноша с явным удовольствием подставлял сильнoе тело под тёплые струи воды. Фридрих стоял спиной ко входу в душевую, и вода и пена сбегали по мощным плечам, широкой спине и стройным ногам. Хайнрих стоял и смотрел как заворожённый, позабыв обо всём, он поймал себя на мысли, что хочет подойти и коснуться юношеского тела, увидеть его во всей цветущей красе... ему одновременно хотелось, чтобы Фридрих обернулся — и чтобы не оборачивался. Видимо, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, юноша стремительно обернулся, и мужчина едва успел отпрянуть и скрыться за углом. И, затаив дыхание, поспешил выйти из душевой.       Офицер быстро прошёл в свою комнату и начал мерить её широкими шагами, пытаясь проанализировать свои эмоции и чувства. Он перевёл дух, несколько раз провёл ладонью по лбу, словно пытаясь избавиться от назойливых мыслей, и только тут осознал, что всё лицо пылает, ему сразу захотелось выпить холодной воды, чтобы успокоиться. Он налил полный стакан и выпил его торопливыми глотками, стараясь не думать больше о воспитаннике. А ночью того же дня ему приснился такой сон, что он проснулся внезапно уже после полуночи, всё тело покрывала испарина, а в низу живота ощущалась предательская влажность. Какой позор! Хайнрих нахмурился — только этого ещё не хватало. Он провёл рукой по влажному лбу, отирая пот и судорожно хватая воздух. Ему показалось, что привычный мир вот-вот рухнет, что стены его обители сжимаются, а кровля замка вот-вот упадёт ему на голову. Die Wände kommen näher, Die Luft wird langsam dünn. Ich suche in mir selber Verzweifelt nach dem Sinn...*       Чтобы обрести равновесие разума и чувств, мужчина встал под прохладные струи душа. Некотрое время он стоял с закрытыми глазами и представлял, как вода уносит все нежеланные мысли. Но волей-неволей в сознание прокрадывался образ купающегося юноши. Хайнрих представлял, как Фридрих стоит совсем рядом, как струйки воды стекают по стройному телу, которого так и хочется... Нет, нет, нет! Чтобы разрушить иллюзию, мужчина коснулся стен и стал прокручивать в голове учебный план на будущее.       Они свернули в боковое крыло и прошли до самого конца, где обнаружилось крепкая деревянная дверь, которую Хайнрих сразу отпер.       — Проходи. И, как только убедился, что подопечный прошёл внутрь помещения, быстро вошёл сам и запер дверь изнутри, положив ключ в карман.       Фридрих ожидал увидеть подобие карцера или маленького спортзала, но за дверью обнаружилось вполне приличное и аккуратное, хоть и скромное жилое помещение — стенной шкаф с книгами и шкаф для одежды, аккуратно застеленная кровать, секретер, пурпурные занавески на высоком окне, стол, на котором лежала книга с названием «Гёте, стихи». Ещё одна дверь вела из комнаты в маленькую ванную. Юноша подумал о том, как же замечательно иметь свою собственную комнату, где никто бы тебя не потревожил, где можно было бы расслабиться и посидеть в тишине и покое, и как повезло преподавателям, что у каждого из них есть своя собственная комната и они расположились с гораздо большим комфортом, чем курсанты. Проницательный Хайнрих прочёл мысли ученика.       — Нравится, Фридрих?       — Да. Это ваша собственная комната? Но зачем вы привели меня сюда, вы ведь сказали, что у нас будет тренировка? Да ещё и дверь заперли. Я не понимаю... — юноша был ещё более обескуражен, поскольку наставник смотрел на него тем самым взглядом, которого Фридрих не мог истолковать и который он не видел раньше... или всё-таки видел? Голова шла кругом, вопросов становилось всё больше. Он не мог истолковать ни слов, ни действий тренера.       — Не понимаешь? Этого следовало ожидать, — Хайнрих коснулся ладонью лба. — Сейчас объясню. Ты, конечно же, мечтаешь о собственном просторном доме, где у тебя была бы комната, которая принадлежала бы только тебе и где никто бы тебя не беспокоил. А в твоей крохотной бедной квартирке у тебя не было, нет и не будет такой возможности.       — Вы правы.       — Что же, похвальные мечты. Вот только нужно не просто предаваться мечтам, а действовать ради их осуществления — и действовать в верном направлении.       — Хайнрих, я... Вы хотите сказать, что нас теперь могут?..       — Успокойся, Фридрих. Из преподавателей вашу стычку видел только я. Никто не исключит вас из академии, но нельзя отрицать, что ваше поведение во время настолько ответственного задания — серьёзный проступок.       — Хайнрих, он оскорбил А...       — Довольно! Не желаю ничего слушать по поводу того, что ты защищал оскорблённого друга и так далее. Ты должен понимать, что твоя... дружба не должна препятствовать твоей основной цели.       — А какова наша основная цель, Хайнрих? Убивать ровесников, которые виноваты только в том, что они оказались по другую сторону? — осмелился напрямую высказать Фридрих так обуревавшие его чувства.