Keine Liebe ohne Leid

      Хайнрих досадливо поморщился — конечно, ведь его мальчик так наивен, придётся объяснять ему очевидное.       — Фридрих, да забудь ты об этих русских.       — Забыть, Хайнрих? Как забыть после того, что мы все увидели?       — Фридрих, сейчас не время это обсуждать, подумай о себе.       — Не время? А когда наступит подходящее время? Гауляйтер Штайн сказал, что эти пленные вооружены и опасны, и мы выстрелили наугад в темноту, когда увидели их. А когда мы подошли ближе, мы увидели наших ровесников, у которых вовсе не было никакого оружия. Они были ранены нами и лежали на снегу все в крови, и...       — Фридрих, я всё видел своими глазами, не надо вдаваться в подробности.       — Вижу, вы не чувствуете того, что я, и не осознаёте, что я пытаюсь сказать вам. На моих глазах умер мой ровесник. Он лежал и что-то шептал на своём языке, наверное, он просил о помощи, а я ничем не смог помочь ему.       — Фридрих, а ты подумал, сколько твоих ровесников умирает на фронте? Каждый день, каждый час, ведь идет война, а на войне всегда проливается кровь, так было с самого начала возникновения человечества. Только представь себе и задумайся. Ты просто не знаешь сводок с фронта, не знаешь, какой нелегкой ценой дается очередная победа — ценой крови многих твоих ровесников, тебе очень повезло, что ты здесь и избавлен от всех этих опасностей.       — Хайнрих, я могу представить, только...       — Только что? Нет, ты не можешь представить до конца, что там происходит. Ни ты, ни я, ни кто-либо другой, кто не был на фронте. Говорят, эти славяне никого не щадят, а если забирают наших солдат живыми в качестве пленных, то издеваются над ними и морят голодом.       — Неужели?       — Представь себе. Так почему же мы должны щадить их?       — Хайнрих, это другое. Как вы можете сравнивать этих безоружных пленных в незнакомой местности с хорошо вооруженными солдатами на фронте, с теми, которые могут защититься и дать отпор?       Офицер снова поморщился. Его мальчик слишком, слишком обременен всей этой ненужной моралью и гуманизмом. Нужно привести ему более понятный пример, чтобы до него наконец дошло то, что он хочет до него донести. Разве это не очевидно?       — Твой вопрос логичен. Только если бы наши пленные солдаты сбежали, разве они пощадили бы их? Подумай, Фридрих. Если бы эти русские не сбежали, они остались бы живы. Врага щадить не стоит, потому что он не пощадит тебя, кровь за кровь, как было справедливо сказано задолго до нас. Боксер, которого ты не добил, встанет через минуту, чтобы добить тебя. Надеюсь, хотя бы эта аналогия понятна? — юноша молчал и смотрел на мужчину с вызовом.       — Фридрих, ответь же мне. Неужели ты не можешь согласиться с тем, что я сказал? Я уже говорил тебе, что в тебе слишком много излишнего гуманизма, который неуместен как на ринге, так и на фронте и в других случаях...       — Таких, как сегодня? Они ведь были такие юные, а мы...       — Фридрих, я уже слышал это и видел некоторых из этих пленных. Это были вполне взрослые юноши, они должны были осознавать возможные последствия своего побега. Послушай, забудь ты уже об этих русских и подумай лучше о себе, чем горевать о горстке представителей нации, которая не может считаться привилегированной.       — Хайнрих, вы позвали меня, чтобы это сказать? Чтобы повторить в очередной раз одно и то же? С тех пор, как я поступил сюда, я только и слышу о том, что одни народы привилегированные, а другие нет, одни плохие, другие нет. А кто ещё, кроме нас, немцев, может обладать равными привилегиями и считаться хорошим народом? — с вызовом спросил Фридрих. — Тот юноша, который умер на моих глазах, так же испытывал боль и хотел жить, как и любой из нас, окажись мы на его месте.       — Довольно, Фридрих. Я лишь пытаюсь объяснить тебе очевидное, но ты...       — Хайнрих, а на ваших руках тоже есть кровь этих несчастных пленных? Скольких убили вы лично? Если вам больше нечего мне сказать, тогда отпустите меня!       — Фридрих, ты слишком много себе позволяешь и ты слишком дерзок, хотя не в том положении, чтобы посметь так дерзить мне. Твое положение слишком серьезно и скоро уже даже я не смогу тебя покрывать. Ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не выслушаешь всё, что я хочу сказать тебе. Ты, я вижу, так и не осознал до конца, какими привилегиями ты здесь обладаешь и пользуешься каждый день, и от чего я избавил тебя, и чем ты обязан мне. Видно, ты ослеп из-за своей неискушенности и из-за... но теперь пора прозреть. А время ведь так безжалостно и быстротечно. Если ты не осознаёшь, что обуревает меня, то теперь узнаешь, я слишком долго ждал. Augen auf! Wer sieht versteht, Wie gnadenlos die Zeit vergeht, Wie sich der Zeiger dreht Unentwegt, Er steht nie still. Du weißt nicht was du willst, Du weißt nicht wo du stehst, Weißt nicht woher du kommst, wohin du gehst. Du weißt nicht was dich treibt, Was am Ende für dich bleibt, Du weißt nicht was du tust, Weißt nicht woran du glaubst. Warum bist du so blass, so kalt, so herzlos?..*       Честное слово, никто никогда не выводил его из терпения так, как этот мальчик, не заставлял испытывать такие бурные чувства. И его взору позавчера открылась картина гораздо более возмутительная, чем та, что они видели сегодня. Нужно как можно скорее положить этому конец.