What they do in the shadows

Blind Channel — Dark Side Синие, отливающие морем глаза наполнены животным страхом, тем самым, какой по обыкновению проскальзывает во взгляде жертвы перед смертью, и в упор глядят на блондина, касаясь дна души — той, которой более нет, которую не достать. Мольба, застывшая в каплях влаги, что стекают по щекам захлебывающегося собственной кровью парня напротив, почти задевает — вампир не понимает, отчего вдруг, но давно позабытые отголоски глубоко внутри царапают, заставляя то, что когда-то звалось сердцем, саднить. Жалость? Милосердие? Следы былой человечности, запертые в клетке, сотканной из тысячи несказанных «люблю», рвались наружу, стопоря на месте. Старший помнил, как обратил голубоглазого чертенка, что теперь задыхался, вовсе не пытаясь цепляться за утекавшую сквозь пальцы пианиста жизнь — тот крепко держал в свои руках его пока бьющееся сердце. Помнил, как исследовал его совершенное бессмертное тело, оставляя свои кровавые следы. Помнил, как стремился защитить от всего мира, забывая, что защищать следовало, в первую очередь, от себя самого. Йоэль помнил каждую минуту наедине с Алекси, но каждая же из них значила для него не более, чем пыль, скапливающаяся вокруг за годы бессмертия. — Помнишь, каким он был? Дружелюбным парнем, душой компании с большими планами на жизнь. Талантливым диджеем и примерным сыном своих родителей. Помнишь, как ямочки на его щеках лишали тебя рассудка каждый раз, стоило только улыбнуться? Помнишь, как шептал он твое имя со всей нежностью, на какую способен? Нико, стоявший позади Каунисвеси и державший жизнь парня в буквальном смысле в своих руках, намеренно задевал за то живое, что оставалось в блондине. — Неужели ты дашь ему умереть? Своему мальчику, что принял тебя таким, каков ты есть? Таким, каким не смог принять даже я? Что насчет вашего «всегда и навечно», Йоэль? Слезы, реками исполосовавшие бледные щеки вампиренка, блестели в лунном свете, отражаясь в остекленевших глазах старшего. — Ты блефуешь, — коротко, но настороженно произнес тот. Нет, Моиланен совершенно точно не рискнет жизнью брюнета второй раз — не посмеет. Слишком труслив, чтобы пойти против него. Ведь так? Однако Вильхельм оказался не просто мудрее, но сильнее, чем Хокка ожидал. Сверкнув краснеющими изумрудами, шатен выпустил клыки в хищном оскале и резко дернул руку из самых недр грудной клетки Каунисвеси. Доля секунды, и сердце, все эти долгие тянущиеся минуты пульсирующее в его ладони, вот-вот перестало бы биться, подарив вампиренку покой в навеки закрытых глазах. Вспышка — барьер, надежно охранявший то ранимое и глубоко чувствительное, чем в самом деле был вампир, рухнул, давая волю хлынувшим наружу чувствам. Страх. Боль. Гнев. Так ощущалась человечность. Тепло прошлых ошибок, что мелкими трещинами покрывали раненое оттаявшее сердце, тепло улыбки, что когда-то предназначалась ему, даже тепло на кончиках пальцев сто лет как остывшего тела. Хокка вдруг почувствовал, как оно разливается по венам, и его пошатнувшийся рассудок накрывает хлесткими волнами горя, но вместе с тем — любви, непреодолимой любви к тому, кто смог сотворить то, чего не удавалось никому прежде. Алекси одним лишь прикосновением к душе Йоэля пробудил в нем то, что тот так старательно прятал. Льдинки в глазах парня оказались прочнее айсберга, за которым прятался блондин. Встрепенувшись, вампир бросился к упавшему на колени и пытавшемуся прокашляться после мучительных предсмертных мгновений чертенку и схватился за его маленькую ладонь, крепко сжимая ее. Ошалевший взгляд с застывшими в уголках глаз слезинками метался, с трудом фокусируясь на чем-то одном, однако отважно цепляясь за вздёрнутый кончик носа Каунисвеси. — Алекси, — шепотом, слышным лишь им двоим, взмолился старший, сгребая обмякшее тело мальчишки в объятия. — Только не уходи, прошу. Йоэль понимал, что до чёртиков перепугал холодным безразличием и тьмой, что выбралась наружу, не просто весь город, но и того единственного, кого так боялся потерять. Парень смотрел на него со страхом в мокрых от слез глазах, совершенно точно не понимая, чего ожидать в следующую секунду. Мгновение назад он был уверен, что делает свой последний вдох. Теперь же его плечи накрывали сильные руки, по которым так скучал. — Никогда, — твёрдо ответил брюнет, и это обещание пронеслось, отражаясь эхом, словно старавшимся убедить вампиров: Сама вечность не даст им расстаться, какие бы мрачные тени ни таились за яркими искрами, что они высекали друг в друге. Море было неспокойно. Хлесткие волны пеной разливались по темному сырому песку, всего пару сантиметров не доходя до носков ботинок, чей хозяин неподвижно стоял на берегу, не моргая и хмуро глядя за горизонт, вот уже который час. Второй, в черной шапке и чуть пониже, с легкой улыбкой бродил чуть поодаль, бросая трепетные взгляды, полные волнения и заботы, на блондина, чьи волосы развевались от бриза. Холодный и мрачный, старший, подобно статуе, замер у кромки водной глади, так неповторимо сливаясь с пейзажем. Точно здесь ему и было самое место — на берегу, где лишь тихий шум волн и редкий свист ветра нарушали хрупкий покой, что он с таким трудом нашел в нем, чертенке, который то и дело бросал камешки в воду. Вампир приходил в себя, успокаивая разогнавшееся от воспоминаний последних недель сердце и сквозь пелену окидывая взглядом берег где-то вдали. Тонкая темная полоска, что, должно быть, простиралась за милями и милями водной глади, но в то же время была так близко, что внушала призрачную уверенность — Хокка не мог объяснить даже самому себе, в чем именно, но отчаянно чувствовал ее. Картина до боли напоминала залив, что омывал родную Финляндию где-то далеко отсюда. Квинтэссенция же покоя и тепла, какое дарил ему дом, шуршала подошвой кед по песку в паре метров. — Алекси, — едва слышно произнес бессмертный, не отводя глаз с горизонта. Мальчишка мгновенно оказался рядом, вкладывая руку в протянутую ему прохладную ладонь. Пока старший смотрел вдаль, он — на него самого, замечая каждую деталь, что мелькала в облике вампира. — Твои глаза, — вместо ответа вдруг завороженно протянул младший. — Зелено-серые, с яркими бликами от воды… Не описать. — Никогда не замечал, чтобы они меняли цвет на какой-либо, кроме красного, — усмехнулся тот, переводя взгляд на брюнета. — Они будто бы отражают то, что у тебя на душе, — голос Каунисвеси звучал размеренно и мелодично, почти загипнотизированно. — И вместе с тем — красоту вокруг, вот как сейчас. — Только ты видишь это во мне, Алекси. Для всех остальных я — кровожадный монстр, что не знает ни милосердия, ни любви. — Йоэль, то, что было… — Я знаю, о чем ты думаешь, — блондин провел рукой по бархатной щеке вампиренка, печально проговаривая, — вижу, о чем боишься спрашивать. — В том и дело, — тихо произнес парень, накрывая ладонь старшего своей. — Ты знаешь обо мне все, знаешь, о чем я думаю и чего боюсь, но не позволяешь мне узнать тебя в ответ. Это тяжело — любить того, чья душа заперта на засов. — Я не готов рассказывать об этом, Алекси. Даже тебе, — тяжело выдохнул тот, едва прикрывая глаза, стараясь унять дрожь, что вмиг пробежала по бессмертному телу. — Но я могу показать. В эту секунду оба вампира благодарили побочный эффект — или же дар, — коим их наградила природа. Ведь то, что так невыносимо трудно произнести, бледнолицые могли показать, впуская того, кто рядом, в свое сознание, где обрывки воспоминаний кружились вихрем, ожидая незваного гостя. Выудив из закромов столетней памяти то самое, первое воспоминание о новой жизни, Йоэль пустил Каунисвеси туда, где не бывал ранее никто. Старший готов был прожить этот миг вновь, пока чертенок подле него крепко держит, не позволяя упасть. Асфальт. Юноша определенно лежал на мокром, отдающим бензином, сыростью и кровью асфальте. Кровь. Ее едкий, сладковатый аромат вместе с кислородом наполнял легкие, отчего мышцы начинало сводить, а по венам будто бы пустили стеклянную крошку. Мысли путались. Как он здесь оказался? Почему лежит на обочине дороги за пределами города? Где Эмилия? Девушка. Красивая и бессмертная. Дьявол во плоти. Казалось, они виделись лишь пару часов назад, когда… Осколки последних часов прежней жизни отчаянно не хотели склеиваться, путаясь друг с другом, омытые кровью. Собственной, еще человеческой кровью юноши, что разливалась по дорожному покрытию под ним, вынуждая желудок сворачиваться от жажды. Еще никогда прежде молодой и подающий надежды музыкант не испытывал такого, однако помнил, как Она описывала эти невыносимые мучения. Приподнявшись на локтях и с трудом заставляя одеревеневшее, но еще более крепкое, чем прежде, тело сесть, Йоэль пытался сосредоточиться на чем-то кроме жжения в горле. Парень слышал каждый шорох в лесных зарослях, мог разглядеть ночных пташек на опушке, которых всегда держался стороной. Вспышка. Длинноволосая кареглазая красавица, что звал возлюбленной так долго, оставляет легкий поцелуй на по обыкновению обветренных губах и в следующий миг, шепча тихое «прости», сворачивает блондину шею, оставляя на дороге, что навсегда уведет обоих из Оулу. Еще вспышка. Вот он, очнувшийся в по-прежнему своем, но более не человеческом теле, пытающийся по крупицам собрать картину произошедшего. Эмилия любила поить юного Хокка своей кровью, вновь и вновь повторяя, что так возлюбленные становятся еще ближе, чем есть на самом деле. Девушка играла с парнем, обещая обратить его, ведь ей так нравился страх, что мелькал в небесно-голубых глазах парня. Не хотел. Никогда не хотел терять самого себя, но потерял, когда полюбил монстра. И, наигравшись вдоволь, монстр преподнес своей жертве прощальный подарок — непрошеное бессмертие, роковым проклятьем нависшее над тем, кем когда-то был музыкант. Очнувшись среди ночи там, где Она его оставила, Йоэль вдруг понял, что пути назад у него более не осталось. Мысли наконец перестали путаться, вышвыривая окончательно пришедшего в себя парня в сырую реальность. Он обращался. — Ты не хотел становиться таким, — констатировал вампиренок, возвращаясь в реальность, ту, где волны почти касались подошвы. — Это не ты. — Правда в том, что у меня был выбор, Алекси. И я выбрал превратиться. Я сломлен последние сто лет, и не тебе чинить то, что треснуло еще тогда, на той лесной опушке, когда я проходил через обращение в полном одиночестве. Не выдерживая взгляда льдинок, что смотрели куда-то глубоко внутрь, старший разорвал объятия, вновь возвращаясь к горизонту. — Я так испугался тогда, стоило лишь Нико дернуться. Мысль о том, что я потерял бы тебя из-за собственной натуры… Невыносима. Но это заставило меня понять кое-что, чего я ранее не осознавал: мне не нужна эта вечность без тебя, Алекси. Больше не нужна. — Я с тобой. Всегда и навечно, помнишь? Пока волны усиливались под дуновением ветра, норовя обдать вампиров ледяной водой и точно предупреждая о грядущем шторме, на душе блондина был штиль. Другая волна, гораздо теплее, разливалась по венам, освобождая скованные долгими месяцами ярости мышцы, проникала глубоко внутрь, наполняя глаза каплями влаги. Тяжесть собственных свершений, пронзившая грудь, больше не сводила с ума, вынуждая прятаться от накрывающих чувств. Вечность — куда более чем достаточно для попыток сбежать от самого себя, прячась за маской монстра. Отныне скрываться от демонов, роящихся внутри, Йоэль был не намерен, ведь в этой битве он не один. Вампиренок, что стоял рядом, оглядывая все тот же горизонт, но совсем с другими мыслями, защищал своего светловолосого дьявола от всего мира. Теперь наступала очередь его, Хокка, защитить мальчишку от того, что скрывает за собой темная сторона бессмертия. Совсем скоро клан покинет город, что навсегда останется окутанным тайнами, поселившимися здесь несколько веков назад вместе с демонами ночи, которые любили, страдали и убивали в его стенах. — Мы не святые. Мы хуже, чем вы можете думать.