«Отделение патологии беременности»
— Ей сейчас в тысячу раз хуже, чем тебе. — произнес где-то в глубине моей души умный внутренний голос, с нескрываемым упреком больно кольнув мне под ребрами. И в целом-то он был прав. Мне было даже страшно представить, предположить, что сейчас с моей девочкой, каково ей и какие слова я должен вообще найти, чтобы как-то с ней заговорить сейчас. Как вообще набраться сил, чтобы посмотреть ей в глаза, после случившегося? Как смотреть в родные карие глаза…? Неуверенно потянув тяжелую дверь на себя, перешагивая через порог этого страшного отделения, уточняя на стойке у медсестры номер палаты, где лежит моя девочка, я направился на поиски нужного мне номера на двери, вышагивая по длинным коридорам.514
Нужная табличка предстала моему взору в самом конце коридора, наконец-то попадаясь мне на глаза, возле окна, на подоконнике которого, располагались всевозможные горшки с цветами. На стенах висели плакаты с изображенными на них беременными девушками, детишками и иллюстрациями со схемами развития детей в утробе, словно, добивая тех, кто оказался здесь по той же причине, что и мы. Потоптавшись возле двери, шумно вздохнув несколько раз, я не решался войти. Внутри оборвались абсолютно все последние нервные ниточки и я, стоя с глазами на мокром месте, смотрел в потолок. Бегая по нему взглядом, часто моргая, я, как олень, стоял возле палаты любимой девушки и не мог пошевелиться. Мне было страшно. Страшно за неё, страшно увидеть её и страшно за то, что вообще теперь будет дальше. Я должен быть с ней рядом, я должен поддержать её, должен облегчить её боль и хотя бы попробовать искупить вину, вернее, хотя бы немного её перекрыть… Черт да… я просто даже не знаю, что я, блять, могу вообще сделать в этой ситуации. Я не решался войти уже несколько минут, потому что мне просто до чертиков страшно было сделать хуже своим присутствием. Я боялся сломать её окончательно. Я боялся заглянуть в родные глаза и увидеть там то, что я всё равно там несомненно увижу… Пустоту и вселенскую боль. Поселившиеся там по моей же милости. — Добрый день, Егор Николаевич. Можно Вас на минутку? — встречая меня в коридоре, мельтешащего неподалеку от палаты Вали, меня перехватил врач. — Я должен с Вами переговорить прежде, чем Вы зайдете к девушке. — пресекая мои попытки сначала попасть к Вале, врач отвел меня под руку в сторону, запуская внутри меня все нервные молоточки ещё сильнее, если вообще такое возможно. Сердце забилось сильнее в сотню раз, больно отбиваясь в груди. — Да, что такое? — взволнованно произнес я, судорожно бегая взглядом по лицу врача, не в силах сдерживать свой нервный порыв. — Как Валя себя чувствует? — Егор Николаевич, Валентина пришла в себя и в целом, чувствует себя довольно-таки неплохо. В физическом плане. Показатели по крови, конечно, ещё остаются на нижних границах нормы, но в целом, девушка неожиданно быстро идет на поправку. Молодой организм, чего греха таить. — произнес врач, смотря на меня из-под очков, говоря хорошие новости, но, на его лице было подозрительное, какое-то вселенское замешательство и я понимал, что это ещё далеко не конец. И это чертовски пугало. — Если всё хорошо, тогда в чём проблема? — с опаской я задал вопрос, внимательно изучая лицо медика, стоящего передо мной. И то ли я был слишком нетерпелив из-за бешеного волнения, то ли он слишком долго подбирал слова, но секунды казались мне вечностью, а паника внутри набирала невозможные обороты. — Понимаете, … я должен Вас предупредить заранее, чтобы Вы не напугались и не напугали её … — снимая очки с носа, глубоко вздыхая и убирая их в нагрудный карман, он отвел меня чуть дальше, к окну, явно не зная, как мне преподнести какую-то информацию. — Стресс, полученный после потери беременности спровоцировал у девушки неуточненную психологическую реакцию. Психика не совсем стабильна сейчас — девушка ни с кем из персонала не разговаривает, практически ничего не ест и не реагирует на действия, по отношению к ней. — подвел итог врач, складывая руки на груди, окончательно оглушая меня озвученными новостями. — Она не противится осмотрам врачей, но, и одновременно с этим, никак ни на что не реагирует. Как фарфоровая куколка — просто сидит, как её посадили и смотрит в одну точку. — шумно вздохнув, произнес врач, поджимая губы, сочувственно оглядывая мой потерянный вид. — В целом, это отдаленно считается нормой, так как организм в стрессе и психика пытается оградиться, абстрагироваться от негативных впечатлений, чтобы не сойти с ума. Но вам нужно нужно разговорить Валентину и помогать проживать случившееся, иначе, она замкнется в себе и это уже будет чревато очень серьезными последствиями для её психики. О случившемся она в курсе, но ей нужен полный эмоциональный покой. Нужно максимально держать себя в руках, потому что Ваши эмоции ей сейчас так же ни к чему. Попробуйте деликатно с ней поговорить, может быть, она заговорит с Вами, как с самым близким ей человеком. Выслушав наставления врача, обсудив с ним ещё некоторые моменты, я ещё несколько секунд нерешительно потоптался у палаты и, всё же, неуверенно приоткрыл дверь, осторожно заходя внутрь. Меня встретили больничные стены нежно-желтого оттенка и бьющий из окна солнечный свет, слишком яркий и непривычный для этого холодного мартовского дня. Довольно уютная, если это применимо к данной ситуации, одноместная палата, с единственной кроватью вдоль стены, диванчиком напротив, набором из двух стульев и длинного стола, и прикроватная тумбочка. На стуле были сложены вещи Вали, в которых она уехала из дома — светлая маечка с оборкой и домашние черные шортики. Я даже не запомнил, как в панике взял какие-то запасные вещи для неё, пока вылетал из квартиры вслед за врачами. На кровати сидела Валя. Если сказать, что я ужаснулся, увидев её — не сказать ничего. Я впервые видел её такой. Девочка, которая всегда улыбалась — просто перестала существовать. Болезненно бледная кожа девушки казалась совсем прозрачной, а косточки на плечиках и ключицах выделялись сейчас гораздо сильнее обычного, словно, она похудела за день ещё на 5 килограмм. Валя опиралась на объемную подушку за своей спиной и, как неживая, смотрела невидящим взглядом на свои руки, лежащие на её ногах, прикрытых больничным одеялом. На локтевом сгибе одной руки был поставлен катетер, закрепленный поверх белым пластырем и бинтом, а от него к стойке вела тонкая трубочка капельной системы. Сглатывая нервный комок в горле, я шумно вздохнул, выпуская воздух из легких через рот и ощутил, как же страшно дрожит изнутри всё тело. Хотелось взвыть от отчаянья и сотни раз просить прощения, целуя её руки, только вот, это никак не спасет, не облегчит её боль, не поможет и, к сожалению, не вернет малыша, который так недолго, но всё же жил под её сердцем. Неуверенно проходя вглубь палаты, бесшумно скидывая с плеч рюкзак, оставляя его на диване, я подошел чуть ближе, облизывая искусанные от волнения губы, боясь сейчас даже дышать громко. — Котёночек… — едва слышно произнес я, аккуратно присаживаясь на край кровати возле ног Вали. — Посмотри на меня, пожалуйста. — умоляюще произнес я шепотом, ощущая, как сердце болезненно сжимается от одного малейшего взгляда на такой болезненный вид девушки. В ответ была лишь оглушающая тишина. Страшно, до чертиков страшно сейчас было. И я не знал, что сейчас я должен сказать, какие слова найти и должен ли вообще что-либо говорить. С острого плеча девушки на моих глазах скатилась бретелька майки, но от неё не последовало абсолютно никакой реакции на это. Валя даже не моргнула. Медленно наклоняясь, неуверенно протягивая руку вперед, я осторожно подцепил кончиками пальцев края лямочки и вернул её на плечо Вали, следом, едва касаясь, осторожно поглаживая её по плечу, ужасаясь холоду кожи. Валя ощутимо замерзла, но не подавала абсолютно никаких признаков этого, слово, действительно, была неживой фарфоровой куколкой. На её бледной коже, которую покинул даже карамельный Дубайский загар, не было даже мурашек. — Валюша, ты же вся ледяная! — едва касаясь её обжигающе холодной руки и ужасаясь этому, поистине нечеловеческому холоду, исходящему от её кожи, испуганно произнес я, тут же снимая с себя кофту на молнии и осторожно опуская на плечи девушки, заботливо укутывая Валю в неё, так как полноценно одеть кофту на девушку было невозможно из-за капельницы на руке. — Теплее? — спросил я, в надежде на хоть какую-то реакцию, но Валя молчала, чертовски громко молчала, оглушительно громко. — Малышка, прошу тебя, хотя бы посмотри на меня… — умоляюще произнес я негромко, чуть крепче сжимая ледяную ладошку в своих руках, безрезультатно пытаясь согреть эти маленькие, холодные, словно ледышки, ручки, внимательно наблюдая за неизменной мимикой Вали, всё ещё немного боясь её даже касаться. — Я очень за тебя переживаю, котёнок. — Добрый день. — врываясь в палату без стука, не очень-то уважительно произнесла медсестра, решительно подходя к Вале. — Что, наша молчунья так и не проронила ни словечка? — язвительно усмехаясь, произнесла женщина, щелкая перед глазами у Вали пальцами. — Ау, куколка, ты с нами хотя бы вообще? М-да-а, дело ясное, что дело тёмное. — неосторожно скидывая кофту с плеча и беря руку Вали, резкими движениями, без всякого предупреждения, вытаскивая из вены катетер, как мясник, женщина принялась убирать капельницу. — Женщина! А нельзя как-то поосторожнее? — опешив от таких её действий, я даже не сразу включился в происходящее, охуевая от таких действий. — Вы в своем уме вообще? Вы что делаете-то?! — Молодой человек! Давайте вы не будете мне указывать, как мне выполнять свою работу, ладно? — оборачиваясь, с претензией в голосе, ни сколечко не смутившись, ответила она. — Она не с нами, вы что, не видите? Чего мне с ней, сюсюкаться что ли? У меня лежат ещё двадцать таких в отделении. — выговаривала женщина, оглушая меня ещё больше своими словами и действиями. — Может почувствует что-то, хоть очнется наконец-то! Лучше бы спасибо сказали! Тоже мне, неженки какие. — недовольно фыркнула она и удалилась, демонстративно виляя бедрами, стуча каблуками, увозя с собой стойку с капельницей, шумно елозя колесиками по полу, покрытому плиткой. Сматерившись вслух, желая разнести к чертям собачьим эту лекарню за такой подход к пациентам, я едва не сорвался к главврачу, но моё внимание неожиданно привлекла Валя. Девушка судорожно, глубоко втянула воздух носом, задерживая дыхание и прикрыла глаза, болезненно нахмурившись, поджав трясущиеся губки. Ей было очень больно. — Валюша, рука болит? Болит что-то ещё? — испуганно залепетал я, бегая взглядом по её лицу, осторожно поглаживая девушку по внешней стороне руки, на которой недавно находилась капельница. Пользуясь моментом, закутывая Валю в кофту потеплее, я просунул её руку в рукав, следом застегивая вещь на молнию. — Так лучше? — спросил я, заправляя выбившуюся прядку волос ей за ушко. Но Валя продолжала предательски молчать, что убивало меня ещё больше. Принимая её нежелание разговаривать, я продолжил молча греть её холодные руки в своих, бережно поглаживая пальцами по её бледной коже, боясь даже поднять на неё взгляд. Спустя много долгих минут, Валя шумно вздохнула и медленно вытащила правую ручку из моих рук, неуверенно притягивая её к своему животу, опуская взгляд вниз и прикасаясь к животу через кофту, поглаживая. Она тут же замерла, смотря на свою руку, поджимая губы, сильно прикусывая нижнюю. Карие глаза тут же наполнились слезами, подбородок и губы нервно затряслись, а дыхание стало сбивчивым и частым. — Валюша… — начал я, ещё не зная, какие слова вообще найти, но Валя едва заметно покачала головой, открывая глаза и поднимая на меня убийственный взгляд, в котором читалось всё.И по этому её взгляду я понял, что мой мир окончательно рухнул.
Мы больше не справимся. Это конец.
— Там… должен был быть… наш малыш. — впервые подавая голос, сжимая ткань кофты в кулаке, прохрипела Валя, остервенело оттягивая её на уровне живота и из её глаз водопадом покатились хрустальные слезы. — А теперь — ничего. — судорожно выдохнула она, острыми зубами впиваясь в губу до крови. — Маленькая, прошу тебя… — Это был наш малыш! — прошептала Валя, смотря затравленным взглядом в мои глаза, отрицательно качая головой. Выдергивая руку из моих рук, сильно склоняясь вперед, подтягивая ноги к груди и зарыдала вслух, обхватывая голову руками. И всё, что я сейчас мог — просто гладить её по ногам и молить Бога о том, чтобы ей стало легче. Я не имел прав обнять её, не имел прав что-либо говорить, да и говорить здесь было нечего. Её боль не облегчит ни одно слово на свете, а уж тем более от того, кто послужил взрывным механизмом случившегося.Все исчезнет, будто пепел. И останутся только воспоминания.
<…>
Все исчезнет, боль и печаль. Все исчезнет, только ты мне обещай. Что подаришь мне сына и дочь. Мы через все пройдем, я знаю точно…*
— Почему ты мне не сказала? — опустив взгляд негромко произнес я, бегая взглядом, боясь сейчас заглянуть ей в глаза или хотя бы посмотреть на неё. — Ну почему? Почему же ты молчала, котёнок? — наклоняясь ниже, целуя её ледяные ладошки, я опустил голову на её ноги, прикрытые больничным одеялом, приобнимая и шумно выдохнул, еле удерживая предельно дрожащий голос, ощущая, как щиплет в уголках глаз.Нужно максимально держать себя в руках,
потому что Ваши эмоции ей сейчас так же ни к чему.
— Удивительно, правда? — болезненно усмехнулась Валя, дернувшись от прикосновения. — А когда я должна была это сделать, Егор?! Между каким и каким скандалом, ну скажи, пожалуйста? — продолжала она говорить, всхлипывая, срываясь на горький, отчаянный плач, болезненно вспоминая все последние ссоры. И в целом-то, она была права — какой бы аргумент я сейчас не привел, он всё равно не будет на моей стороне. И ничего не будет на моей стороне в такой ситуации. Я сам был не на ней, виня себя каждую долю секунды прошедшего времени, приходя к выводу, что лучше бы сдох я, чем всё сложилось так. — Когда ты орал из-за того, что я плохо себя чувствую? Или из-за того, что не ем…? Потому что меня тошнит от любой еды! Потому что у меня бешеный токсикоз! Потому что постоянно кружится голова и меня мутит, потому что…там, там находился твой ребенок! — эмоционально ударяя ладонями по моему плечу, отталкивая от себя, сильно дернувшись и следом зашипев от боли, девушка закашлялась от слез, давясь всхлипами. — Если бы только я знал, Валя… Если бы я знал. — То что? Ну, что было бы по-другому, Егор? Что было бы?! Меньше бы орал на меня? Или может не заставлял есть? Что бы изменилось, если бы ты знал? — выкрикнула девушка, заходясь плачем, закрывая лицо ладонями, ногтями проводя по коже, сжимая руки в кулаках, оставляя следы от ногтей на щеках. — Больше всего на свете я не хотел, чтобы с нами случилось подобное! Валя! Я не хотел, чтобы так вышло! Если бы я знал, что под твоим сердцем наш малыш…! Я ведь думал, что ты просто капризничаешь, что вредничаешь и не кушаешь, придумывая себе очередную ерунду, я лишь хотел о тебе позаботиться, Валя! Я не хотел причинять тебе боль! Как же ты кричала, маленькая… — не сдерживаясь, шумно всхлипнув, шмыгнув носом, продолжал отчаянно говорить я дрожащим голосом, ощущая, как глаза налились слезами, а сердце просто разрывается от боли за ситуацию и за неё, сильно стуча в груди. — Мне так жаль, малыш! То, что случилось — это самое страшное наказание для меня. Прошу тебя, если ты сможешь, прости меня, девочка моя, прошу тебя…!!! Отдай мне свою боль! — как на духу, дрожащим голосом отчаянно говоря монологом всё то, что так болело у меня на сердце, я просто хотел, чтобы она знала, что я безумно жалею об этом. Её боль несравнима с моей, конечно же, но это не уменьшает масштабов моей внутренней катастрофы. Душащие слезы застилали глаза и грудную клетку, не позволяя делать полноценные вдохи, но я продолжал, крепко прижимаясь к её ногам, бережно обхватив Валю за бедра. — Я заберу, я перетерплю, лишь бы только тебе было легче! Только бы тебе не было так больно, котёнок. Я бы отдал всё на свете сейчас, чтобы отмотать обратно эти сутки, слышишь? Это всё из-за меня, но я не хотел, я не знал… — крепче цепляясь руками за её ноги, окончательно разрыдавшись от оглушающей боли, я не мог найти верные слова, чтобы хоть на толику объяснить то, что я чувствую. Отчаянно всхлипывая, пряча лицо в больничном одеяле, лежащем на её ногах, я был готов умереть на месте прямо здесь, держа Валю, если бы только это хоть немного облегчило ситуацию и помогло ей. Мне было абсолютно всё равно на себя, я хотя бы заслужил эту боль, я сам виноват, но она… она такая маленькая и испытала это всё из-за меня. — Прости меня, Валь. Прошу тебя, прости меня, котёнок, я не уберег тебя и наше маленькое счастье. Сквозь разорванные ниточки самообладания, сквозь бешеный шум в ушах и боль в сердце, словно, мне вкатали туда дробь из калаша, я ощутил легкое прикосновение к голове. Тут же замирая, забывая как вообще люди дышат, я считал про себя долгие секунды, ожидая, что же произойдет дальше. Быть может, я всё-таки умер от сердечного приступа прямо на её ногах.? И я даже не знаю, рад бы я был этому или нет. Едва ощутимо касаясь, Валя невесомо дотронулась до моей головы, дрожащими пальчиками зарываясь в волосы, поглаживая. Ощущая её прикосновение, я совсем сдал позиции, продолжая рыдать от боли на её ногах, прижимаясь крепче. — Егор, — спустя время тихонько произнесла Валя, прерывисто вздыхая и всхлипывая, легонько касаясь второй дрожащей ручкой моей шеи. — Я…я постараюсь. — тихо добавила она и прикосновение её ледяных рук обожгло сильнее, чем огонь, отчего я даже вздрогнул, едва не задыхаясь. — Ты так мечтал…стать папой…но, у нас не получилось. — с паузами, дрогнувшим голосом произнесла девушка, плача, качая головой и виновато пожимая плечами. — У нас не вышло. — Малыш… — отрываясь от её ног, смотря сквозь мокрые ресницы на Валю, глаза которой были такими красными, а на щечках не высыхали дорожки от слез, я не смог сдержать судорожный, тяжелый вздох, пальцами вытирая собственные слезы. — Можно я обниму тебя? Пожалуйста. — спросил я, не решаясь сейчас сделать что-то по отношению к ней без её разрешения. Сердце стучало так сильно, что было готово выпрыгнуть из груди, разбиваясь на тысячу осколков. Она еще находит в себе силы винить себя. — Ты ни в чем не виновата, маленькая моя, слышишь? Ни в чём. Я виноват, невозможно сильно, слышишь? Но ни в коем случае не ты. Валя едва заметно согласно кивнула, безрезультатно вытирая рукавом кофты слёзы, которые новыми потоками всё равно продолжали стекать по её щекам. Подсаживаясь чуточку ближе, чтобы не тревожить её, ведь, ей наверняка безумно больно двигаться, я наклонился, аккуратно притягивая Валю за плечи к себе, осторожно, но крепко обнимая её, прижав к себе. Ощущая, как она дрожит всем телом, запуская влажные от слез, холодные ладошки мне за спину, ответно обнимая, отрывисто всхлипывая, я бережно обнимал её, предельно нежно касаясь, успокаивающе поглаживая по спине. Запуская руку в её волосы, гладя любимую по голове и ощущая, как горько она плачет, судорожно вздыхая, я прикрыл глаза, вдыхая аромат волос и прижался щекой к её голове, тяжело дыша через рот. Мне не один раз приходилось собирать себя по частям, но настолько больно мне не было ещё никогда в жизни. Эту оглушительную, всепоглощающую боль нельзя сравнить ни с одной другой болью в жизни. Не объяснить, не передать, не сравнить… Если человек может выдержать 45 условных единиц боли, то сейчас я ощущал 46. — Пожалуйста, девочка моя, не плачь. — шепнул я, сам судорожно дыша, пряча свои слёзы и поглаживая Валю по волосам, легонько целуя её в голову. — Родная, всё будет хорошо. Всё пройдет. Мы со всем справимся, мы ведь есть друг у друга, правда? Я всегда буду рядышком с тобой. Теплее прижимаясь, чуть придвинувшись, Валя отрывисто выдохнула мне в шею, едва заметно согласно кивая. Её грудь активно вздымалась от рыданий и частых вдохов, а я смиренно продолжал обнимать её, поглаживая по спине и голове, позволяя ей прожить её эмоции и защищая от всего мира. И если ей будет нужно, я просижу так всю ночь, день, два дня, не важно. Только бы Вале было легче, только бы ей было не так больно… Обнимая её сейчас, я ощущал такой момент единения душ, словно, наши сердца, пробиваясь через ребра и грудную клетку, притянулись друг к другу, пытаясь исцелить друг друга и помочь. Дать знать, что они друг у друга есть. Страшно было даже представить, что сейчас испытывает сейчас сама Валя и её психика. Как объяснил врач, мало того, что организм пережил выкидыш и находится в сильнейшем стрессе, помимо этого он всё ещё не понимает, что беременности больше нет, и ко всему прочему, Валю вдобавок херачат бушующие беременные гормоны, добавляя остроты к и без того общему ужаснейшему состоянию.Я чувствую, что в этом мире мы одни. Прости меня, прости, пути я знаю все. Но всё равно они ведут меня опять к тебе.
Возьми меня за руку и дай мне тебя обнять И я не могу, не могу, не могу, не могу тебя терять.*
***
— Так, сладкая парочка! Время посещений подошло к концу, просьба расходиться и пошустрее. У вас десять минут. — постучав ярко-красным наманикюренным ногтем по часам на руке, произнесла с иронией в голосе та самая медсестра, которая так неосторожно вытаскивала капельницу из руки моей девочки. Неужели, прошел целый день? Возвращая взгляд обратно к Вале, заправляя выбившуюся прядку волос ей за ушко, я погладил её по щеке, стирая дорожку слез пальцем, шумно вздыхая. Ей не легче. Ей и не будет легче. И я ничего не могу сделать для того, чтобы хоть как-то помочь ей. А сейчас, я вынужден оставить её совсем одну, оставляя один на один с бесконечными мыслями, обвинениями самой себя и самокопанием. — Я очень боюсь за тебя, котёнок. Прошу тебя, только не делай глупостей. Я очень боюсь тебя потерять. — прошептал я, поглаживая девушку по плечам, озвучивая вслух волнующие меня мысли и поцеловал её в мягкую, влажную щечку. — Я приеду завтра утром, пока ты ещё будешь спать. Хочешь, я привезу чего-нибудь вкусненького? Чего ты хочешь? — Ты нашел коробочку? — убитым взглядом на меня посмотрела Валя, шмыгая носом и хлопая влажными ресничками, немного отстраняясь. — Нашел… — кивнул я, поджимая губы, ощущая, как внутри вновь обжигающе растекается отравляющая боль. — Привези мне снимок узи… — прошептала Валя, вновь растирая бегущие по щекам хрустальные слёзы. На её щечках от трения образовался румянец, совсем нездорово сияя розовыми пятнышками на такой болезненно-бледной коже. —… и тест. — Котёнок… — вздохнул я, понимая, что она просто добьет себя, смотря на эти вещи. Она может. Этого делать было нельзя, но не выполнить её просьбу я просто не имею прав. — Больше ничего. — выдохнула Валя, шмыгая носом, двигаясь чуть назад на постели, зашипев и поморщившись от болезненных ощущений. — Мишку? Фруктов? Сладкого? — предположил я, пытаясь выспросить у неё что-либо ещё, может, что она захочет. — Ничего. — коротко выдохнула она, покачав головой, спускаясь ниже и сворачиваясь клубочком, отвернувшись от меня. Подтягивая одеяло повыше, она снова разрыдалась в голос, практически воя, сжимая одеяло до побелевших костяшек. — Прости меня, девочка моя… — поглаживая Валю по спине поверх одеяла, прошептал я, болезненно кусая губы. — Егор Николаевич, пациентке необходим покой, я же предупреждал! Прошу Вас покинуть палату немедленно. — влетая в помещение, как фурия, пролепетал врач, склоняясь над Валей и вкалывая ей в плечо, предположительно, успокоительное. В полуобморочном состоянии меня выволокли в коридор, вновь вручая в руки стакан чего-то между валерьянкой и пустырником, абсолютно не действующее на меня и мои нервы. И зачем они только бесконечно суют эту бесполезную отраву? Лучше ничего, чем то, что не помогает. — Завтра к Валентине зайдет психолог, по результатам их консультации будет назначено медикаментозное лечение, и, я бы рекомендовал всё-таки пару сеансов очной терапии. — тяжело вздыхая, подвел итог врач, складывая руки вместе. — Девушка крайне эмоционально нестабильна. Я понимаю, что сейчас, возможно, не очень удачное время для беседы, но, скажите, пожалуйста, ранее Валентина наблюдалась у психолога? — кашлянув, внимательно смотря на меня, задал он вопрос, прищуривая глаза, ожидая ответ. — Может, были какие-то проблемы? Вопрос в чем — у девушки на руках были найдены шрамы неопределенной давности, предположительно, нанесенные собственными руками, Вам известно что-то об этом? — спросил врач, поднимая ту самую тему, которую, я не очень хотел вспоминать и обсуждать с кем либо, но, судя по всему, это может как-то помочь Вале, а значит, все мои «не хочу» я обязан послать в пешее эротическое. — Известно. — шумно вздыхая, согласно кивая головой, ответил я, устремив взгляд на противоположную стену, замечая там плакат с беременной девушкой, болезненно опуская следом глаза. — Она… она очень впечатлительная девушка. Совсем не умеет переживать негативные эмоции, да и в принципе любые эмоции. Ей это сложно дается. Валя во всё очень глубоко погружается, принимает близко к сердцу и очень болезненно переносит. — объяснил я, болезненно улыбаясь, мимолетно вспоминая, как она любит нервничать по пустякам, а я в такие моменты крепко её обнимаю, пряча от всех проблем, проговаривая и обсуждая вслух все её тревоги, только бы Валя не переживала. Правда, в последнее время что-то совсем пошло не так и система дала сбой. — А шрамы на руках… да, она…резала себя один раз. Мы обращались к психологу, ей, вроде бы, стало гораздо лучше, но, видимо, я ошибался… — Скажите, а если вернуться во вчерашний день, что могло послужить катализатором полученного девушкой стресса, как Вы считаете? — в лоб задал вопрос врач, оглушая меня сейчас и вопросом и осознанием того, какой должен последовать на него ответ. — Я…? — спросил я, задавая вопрос сам себе. — Я послужил катализатором. — опираясь руками на колени, складывая руки в замок, опираясь носом на них, добавил я, расфокусированным взглядом смотря в стену, ощущая, как нервные ниточки вновь трескаются в душе. — В каком смысле? Так поссорились сильно? — интересуясь, негромко задал вопрос Валин врач, поправляя очки на переносице. — Поссорились. Она не ела… я пытался заставить её хотя бы немного покушать, она сопротивлялась, плакала, а я… дебил, психанул, накричал на нее. Я ведь… я просто пытался накормить её, чтобы она поела что-нибудь. Я даже не знал, что мы ждем малыша. Она ещё не успела мне сообщить… — болезненно вздыхая, вновь ощущая давящую боль в груди, потерев болящие глаза пальцами, выдохнул я, продолжая говорить. — Думал, что снова худеть взялась. Слово за слово, она убежала в ванную. Закричала там, резко кровь побежала… — судорожно вздыхая, я закусил губу, болезненно вспоминая этот самый момент, воспроизводя его в памяти. — Валя так громко кричала,... господи, как же она сильно плакала и кричала. — закрывая лицо руками, потерев его ладонями, пальцами изо всех сил зажимая наливающиеся слезами глаза, не своим голосом произнес я, воспоминая тот крик и плач Вали, засевший в моей голове так прочно, ежечасно фантомно возникающий в ушах вновь и вновь, заставляя мурашки ледяным потоком бежать по коже. — Мне очень жаль. Держитесь. — сочувственно похлопав меня по плечу, вручая в руки сложенный вдвое, отутюженный белоснежный платок, произнес врач, поднимаясь с места и оставляя меня в гордом одиночестве со своей болью. to be continued…