Наше тихое начало и обещанный конец

Тихон сидит в углу гримерки, спокойно читает сценарий. Снимают уже самые последние сцены, а сейчас объявили перерыв, и он в очередной раз находился в Диминой, так как одному в своей скучно, а тут хоть какая-то компания. Правда, в последнее время к ним зачастил Горошко. Ну как зачастил, в каждые свободные минут десять — он тут как тут. А Диме и в радость, больше друзей — больше веселья. Правда Тиша обычно теперь тихо сидел на кресле, изучая сценарий. Вдруг почти в него, рядом с головой, прилетает пустая пачка сигарет. Он дергается и смотрит в сторону опять разбушевавшихся друзей. — Ой, прости, — смеется Сережа, сидевший на диване посреди комнаты, а потом кивает в сторону Чеботарева, что сидел на стуле недалеко от Тиши, — Я в Диму целился. Вышеупомянутый Дима закатывают глаза и цокает. Горошко опять хихикает и скомкав валявшуюся на столе салфетку опять целится. В этот раз попадает ровно в туда, куда наметил, Диме прям в нос прилетает. Он тоже заливисто смеется, но со стула встает, направляясь к Сереже. — Ну все, попался, — плюхается на диван и притягивает Серого к себе. Щекочет. Вообще, в гримерках всегда царила своя особая идиллия. Они часто сидели там вместе — пили кофе, шутили, обсуждали предстоящие сцены и просто дурачились. Сережа бывало, не выходя из роли, включал в себе «режим: Птица» и начинал делать всякую ерунду. То стакан Димин сопрет, то телефон спрячет, то начнет кричать своим фирменным криком прям в лицо из-за угла. Это было его своеобразным развлечением на рутинных перерывах. Чеботарев, кстати, даже не злился, а что на Сережку дуться? Он же не со зла. Хотя иногда он все же немного подбешивал своими приколами. Тогда Дима брал инициативу в свои руки. Причем в прямом смысле. Сережа до жути боялся щекотки, и когда его боков через ткань касались теплые руки, быстро перебирая пальцами, он громко смеялся и брыкался. — Олег, как ты можешь! — визжит, сгинаясь пополам в руках Димы. Они часто изображали в гримерке своих персонажей, «сероволки сероволчатся» — как говорил Тихон, сидевший обычно с ними, но предпочитающий не принимать в их бешенстве участия. — Я так долго ждал тебя из Сирии! А ты приехал, чтобы я умер со смеху! Сережа в руках его крутится, а Дима только сильнее щекочет, по ребрам проходится, от чего тот аж прикрикивает. Горошко все же удается вырваться из рук и вскочить с места, но это ненадолго. Дима настигает его почти тут же и теперь они по всей комнате носятся, кружась и пинаясь, друг от друга не отлипая. Тиша на это смотрит изредка, отрываясь от текста сценария, и лишь качает головой. Иногда удивляет, ладно Серый — он, как карапуз еще, а Дима чего… По дочке скучает что ли, вот и решил повозиться… Ну да ладно, главное, что не ругаются. Такое Жизневский не любил. Ругань, крики, особенно, в рабочей обстановке вообще не круто. Тихон был рад, что Дима сдружился с Сережей. Все-таки, несмотря на их глупые дурачества, они были милашками. — Любовь моя, кардинальные перемены в жизни — это же отлично! — с насмешкой, но в Олеговской манере произносит и прижимает Горошко к своей груди. — Хуилично, — предразнивает Сережа, за что Дима еще активнее начинает его щекотать. — Сережа, ну как же так! — заливисто хохочет Чеботарев, — Я думал, ты приличный! — Я гений, миллиардер и… — пищит, — …филантроп, мне можно! — Ты вредная, — руки пробегаются по головой коже живота под рубашкой, — маленькая… — по ребрам, чуть задумываясь, — Птичка! Щиплет за один из боков, на что Серый больновато пинает его по бедру. — А ты злой и страшный серый волк! Дима, будто подтверждая его слова, берет его руку и в шутку прикусывает кожу на кисти. Горошко замирает, а потом ойкает и еще сильнее визжит, пытаясь вырваться. Видимо не заметив под ногами Димин рюкзак, они с грохотом, спотыкаются и падают на пол. Дима летит прямо на Сережу, придавливая его своим телом. Он горячий, и даже через водолазку чувствуется его жар. Горошко прижимает его к себе крепче, чтобы тот не смог освободить руки и опять начать щекотать. Чеботарев, на самом деле, и не собирается его больше щекотать, надо бы успокаиваться, но для вида подергаться стоит. От Сережи прет каким-то сладостями и кофе, и сердце почему-то заходится в приятном, волнительном стуке. Обнимать его слишком приятно и тепло так, что внутри шевелится что-то непонятное. Дыхание учащается и чувствуется, что у Серого тоже грудная клетка быстро заходила. Обнимать его это всегда как-то особенно. Горошко всегда жмется сильно-сильно, вроде по-дружески, но как-то очень интимно. — Вот вам Котков потом вставит… — усмехается Тиша, который отвлекся от чтения из-за шума и теперь глядит на то, как они растрепаные и запыхавшиеся валяются, — Забыли что съемка еще? Поднимаются, красные оба, одежду поправляют. Тихон их окидывает взглядом, дальше утыкаясь в сценарий. У Сережи помялась рубашка, волосы распушились, Чеботарев же выглядит также как раньше, только щеки заалели. Горошко смотрит на настенные часы и вздыхает. Вот и прошли заветные пятнадцать минут отдыха. Пора возвращаться на площадку и получать по шапке от режиссеров за их внешний вид. Благо, одна из последних смен, так что можно уже расслабиться.