POV Харука
Когда вся злость мира, гнойными сгустками собранная на каждом его углу, обращается в твою сторону, нужно искать средства защиты. Раньше я считала таковым — любовь. Кристально-чистую. Безвозмездную. Совершенно непривередливую. Любовь, которая проявляется во всем, — обнажая, но усиливая тебя стократно. Нет. Даже больше. В детстве я с удовольствием читала сказки, в которых именно любовь, по классике, побеждала любое зло. И конечно же, с долей негодования противилась немногочисленным авторским изощрениям, где сюжет входил в трагическое русло, обесценивая все то светлое, тщательно выверенное «до». С тем же интересом я буквально из-за угла посматривала в сторону допотопного барахлящего телевизора, когда между родительскими телепередачами крутили рекламы с яркими кинокартинами. Они зачастую были полны кадрами абсолютного веселья, и герои в них тоже любили — ни много ни мало — саму жизнь. Тогда я даже записывала, в какой день и во сколько будет шанс сесть всей семьей у экрана и насладиться просмотром. Но шанса такого, как правило, не выдавалось. Либо отец был не в настроении после работы, либо мама без сил валилась в постель, зная, что завтрашний день сурка будет не легче обычного. В эти вечера нам еще везло имитировать более-менее нормальную семью. Без скандалов и молчаливых примирений. Без побоев и криков до разрывающихся от напряжения висков. Все это было после. Однако поначалу маленькие семейные неудачи в виде неудавшегося киновечера не особо-то выбивали меня из колеи. Я будто бы родилась с аксиомой в голове, которую выискивала в каждой попавшейся мне на глаза истории: достоин счастья тот, кто остается человеком — любящим, чувствующим, искренним. В таком случае, даже если придется сражаться с девятихвостыми демонами, находясь при смерти, спасение гарантировано. И на сказках я не останавливалась. Уже став чуть постарше, на заработанные детским трудом крохи или сохраненные карманные расходы покупала графические романы. На свой страх и риск, в тайне от отца — он их отчего-то презирал. А я прятала. То под матрас, то на шкаф, едва ли не падая со стула, в спешке скрывая любые улики нахождения манги в своей комнате. Когда он все же ненароком находил несчастные томики, в гневе разрывал их на кусочки вместе с моими грезами, говоря о несерьезности этого чтива. А вместе с тем — и о моей будущей неприспособленности к жизни, «если я продолжу тратить драгоценное время на черно-белые картинки». Скрываться удавалось только в школе, одалживая какие-никакие комиксы у особо сговорчивых одноклассников. Но лишь до тех пор, пока спустя пару месяцев у меня ни развилась паранойя и в каждой своей выходке я ни начала слышать его критикующий голос. Но даже так — я справлялась и несмотря ни на что искала то самое спасительное «люблю» в каждом жесте и подтексте, пока моя когда-то совершенно обычная семья гнила изнутри, превращаясь в управляемое кем-то чудовищное родео. До жизни по законам Бонтена я готова была самолично отдать голову на отсечение, доказывая, что «настоящая любовь» — высшее благо в открытом доступе. Но никак ни спустя годы, когда каждый ебаный день ознаменовывался гильотиной, спущенной на остатки моих уцелевших чувств. Спасибо Бонтену за то, что позволил узнать настоящую шлюху-жизнь. И да будет проклят каждый, кто приложил к этому руку, за то, как искренне я ее теперь ненавижу. Иногда мне кажется, что в прошлом я была не просто глупой маленькой девочкой, но и в придачу слепой глухонемой — иначе никак не объяснить вонючую наивность и слабохарактерность, исторгаемые мною направо и налево. Это, наверное, и называется взрослением. Жаль, доступно оно не всем. Даже сегодня, пока я доедала свою порцию лапши в круглосуточном, девчонка за кассой подтвердила это, успев включить на телефоне какую-то сопливую мелодраму. Она то и дело вздыхала на каждом философском изречении или красноречивом признании героя, а после почти убила меня своим коротким замечанием: — И как теперь, вы мне скажите, не верить этим чувствам?.. Удивлена, насколько мало тебе нужно в таком-то возрасте, чтобы чему-то вообще верить, милая. А главное — ты ведь не единственная. Либо все вокруг сговорились держать меня за дуру и скрывать, что любовь, как философский камень, — та еще фантастическая, в природе не существующая чушь, — то ли они до сих пор верят в эти бредни сами. Я просидела вместе с ней все полтора часа, пока за моей спиной ни закончился фильм — мною не понятый и не пережитый. Зато продавщица плакала довольно натурально, вызывая во мне странное умиротворение. Может и хорошо, что ты такая. Может, так легче живется. Может, именно это и позволяет жить в целом, признавая проблемы глобальных масштабов микроскопической суетой. Правда, ее мимолетная реакция не выходила у меня из головы все полчаса, что я добиралась до дома. — До чего же люди простые… — посматриваю на экран блокировки телефона и, наконец, обращаю внимание на время. Почти семь утра. — Успела, — радуюсь тому, что не попала в самый поток торопящихся по делам людей, покинув магазин буквально на пятнадцать минут раньше. Вот-вот рабочий рейс испортит это утро сотням работяг. И я не в том положении, чтобы определиться: сочувствую я им или же завидую. Пусть торопятся, пока им есть куда. Докуриваю у подъезда, чтобы не переборщить с запахом дыма в квартире. Когда Мацуно принесет свой чертов договор, не хочу лишний раз выслушивать правила безопасности его обеспокоенным за свое жилище вкрадчивым тоном. Судя по всему, парень уж слишком мягкий и правильный, чем уже раздражает не по-детски. Избавляюсь от бычка и, зайдя в подъезд, смело направлюсь к лестничной площадке. Признаю, что сигарета перед легким кардио до квартиры была не лучшей затеей, но моя спортивная подготовка должна подсобить. — Спасибо, что на седьмой… Уже на лестничной площадке шестого этажа устало делаю глубокий вдох в попытках успокоить учащенный стук сердца. Все-таки многочасовой переезд и кошмарный полусон дают о себе знать, выдавая мою абсолютную разбитость с потрохами. — Черт, — на этажах выше слышится чей-то торопливый шаг. Кто-то явно спешит побыстрее покинуть дом, сбегая по ступенькам с завидной энергичностью. Однако стоит мне побороть себя и стремительно преодолеть пару метров наверх, не успев коснуться дверной ручки на седьмом, знакомый голос останавливает мой побег: — Тэкера-сан! Утречко! Казутора, черт возьми, Ханемия. Оборачиваюсь на парня и, игнорируя его приветливую широкую улыбку, полусонным тоном отвечаю буквально на автомате: — Да. Доброе. Мы оказываемся на площадке вдвоем, и парень останавливается, явно желая продолжить наш неожиданный, мною нежеланный, диалог. Я уверенно надавливаю ручку двери на этаж, но сдержанно жду, что же эта ходячая улыбашка изречет на этот раз. Правила приличия все же никто не отменял, и, показательно сбежав сейчас, я могу нарваться на непрошенный интерес к своей скромной персоне. Но что-то мне подсказывает, что интерес я вызвала уже, когда янтарные глаза впиваются в мою фигуру радостными лучами. — Ходите пешком — еще и поутру? Да вы спортсменка, — он неловко прячет ладони в карманы, не зная, куда деть руки. Я глотаю смешок — рядом нет ни кофемашины, ни узорных чашек, которые всегда можно натирать до блеск во время разговора, — вот он и скромничает. — Просто полезно для сердца. А вы здесь живете? Тоже? — Нет-нет, только остался на одну ночь у Чифую, чтобы пораньше прийти на работу. Сегодня важная проверка. Но вы не переживайте, уже с девяти мы будем работать… Я и не переживала, дурачок. Пустой треп Ханемии хаотично проходит сквозь меня, пока парень эмоционально делится, как же ненавидит инспектора из санэпидстанции. Ненужную информацию я привыкла отсеивать — иногда голова и так не варит, а в «свободные уши» я не нанималась. Только собираюсь извиниться и вернуться в квартиру, как Казутора громко вздыхает, чуть ни подавившись. Его расширенные зрачки направлены прямо на циферблат часов. Заболтался? Неужели я похожа на ту, кому можно во второй день знакомства выливать личные переживания, пусть и такие незначительные? Обычно люди держатся особнячком. Закусывают язык и молча кивают, не желая «соприкасаться» лишний раз. В Бонтене такого не было никогда. На общих заданиях и забивах можно было пересечься с кем-нибудь мерзкой шуткой и парировать несколько словесных атак кулаками. Со старшими или более-менее адекватными собеседниками — никаких «здравствуйте» и «до свидания». Только покорность и глухая ненависть в сдержанных движениях. Кроме господина Араи… — Тэкера-чан, вы чего? — снова отвлеклась. Образ парня передо мной пропадает, и найти его удается уже на лестнице. Казутора успел спуститься на пару ступенек вниз и решился вывести меня из транса уточняющим вопросом. Видимо, его смутило, что я не попрощалась. А может, что-то другое. Неважно. — Простите, задумалась… — Ничего, — он понимающе улыбается и делает еще один шаг вниз, повернувшись ко мне лицом. Упадешь — разобьешь голову и, возможно, умрешь. А я вернусь домой и сделаю вид, что ничего и не было. — Зайдете за кофе сегодня? — Постараюсь, — надавливаю на дверную ручку сильнее. — Вы уж точно постарайтесь! — в его восклицании нет ни толики обиды. Только чистый задор, который почему-то хочется поддержать, чтобы не выглядеть глупо. Я все еще неотрывно смотрю куда-то мимо него, замечая, как длинноволосый разворачивается спиной и спускается все ниже, добавляя нарочито громко. — Когда гость возвращается — я люблю свою работу еще сильнее. Доброго вам дня! — До свидания, — прощание утопает под его быстрый шаг вдоль этажей. Я замыкаю квартиру на ключ, не высовывая его из замочной скважины, чтобы Чифую в случае чего не смог войти, пока меня будет поглощать сонная бездна. Нужно прилечь. Однозначно. Люблю свою работу еще сильнее. — Да что же вы заладили с утра пораньше, — отчего-то недовольно цокаю, оставляя одежду на спинке стула в спальной комнате. Бросаю быстрый взгляд в сторону манги Мацуно на полке и давлю в себе жуткое раздражение, смешанное с какой-то ностальгией. Костяшки чешутся что-нибудь сломать, и я закусываю щеку, бросаясь на кровать. Снова она. Эта чертова любовь. Шесть букв, пропитанные ложью, словно керосином. Достаточно одной искры — и все подорвется к чертовой матери, если эта сука лежит в фундаменте. Я так успокаиваю себя пустыми бесчеловечными ночами, когда тишина царапает черепную коробку изнутри. Когда просыпаюсь ближе к вечеру и просматриваю новости или камеры видеонаблюдения, выворачивая глаза наизнанку, лишь бы разобрать среди миллионов пикселей то, что приведет меня к цели. Когда обрабатываю раны или расчесываю парик, наскоро отмытый от крови. Когда запихиваю в себя еду, чтобы элементарно двигаться дальше. Когда докуриваю третью ментоловую подряд и давлюсь кашлем, пытаясь не выхаркать легкие. Когда заметаю за собой следы и запутываю каждого встречного-поперечного. Когда ненавижу каждую секунду, проведенную наедине с собой. Я верила в живительную силу любви больше половины своей жизни. Возведенный мною пантеон для нее казался вечным. А после — он начал разрушаться, из года в год оставляя от себя все меньше святого. Пока я сама не ушла в отрицание. Никакая любовь не образумила отца искать решение проблем и защищать семью, вместо того чтобы пить, как скотине. Никакая любовь не позволила матери взять на себя ответственность за маленькую дочь и ее благополучное юношество, когда привычный быт сменится тиранией, проверяя нас на прочность и здравомыслие. Никакая любовь не позволила выбраться из лап Бонтена, забравшего меня трофеем в свое логово разврата и беззакония. Никакая любовь не уберегла тысячи зависимых людей, которых пешки банды посадили «на иглу», строя из наркоторговли внушительный бизнес. И какую роль сыграла любовь с теми сотнями, которых пристрелили и зарезали из оружия, проданного Бонтеном? Разве что осталась бессмысленным словом на их надгробиях. И уж точно никакая любовь не спасла тринадцать детей и троих воспитателей, заживо сгоревших в приюте по прихоти нескольких самовлюбленных собственников… — Я их любила. А они любили меня. — Ты знаешь, что это уже не имеет никакого значения, Харука. — Хватит, — резким движением вскакиваю с постели и открываю окно, игнорируя сильное головокружение и мурашки в глазах. Это все терпимо. Это все пройдет в считанные секунды. А пока нужно проветрить. Со сквозняком назойливые воспоминания уходят в небытие куда быстрее. Там и место. — Это я виновата, господин Араи? Это правда из-за меня их убили? Куда легче верить, что любви нет вовсе, чем… — Ребяткам просто не повезло, что они прикипели к нашей Харуке душой. Но что поделать? Они не хотели отпускать нашу собственность — и поплатились за это. — Прекрати! — подушка летит в настенную книжную полку. Тяжелый грохот бьет по ушам значительно меньше пульсирующих висков. Я ногой ударяю по деревянному каркасу кровати, взвывая от боли в щиколотке, и падаю на колени. Грубо бью ладонями о пол, задыхаюсь, заламываю пальцы и расчесываю короткими ногтями предплечья. — Остановись! — впиваюсь взглядом в дрожащие пальцы и пересчитываю линии на фалангах. Одна. Вторая. Третья. Как кольца на дереве. Как прожилки на листьях. Кожа, как рисовое поле с высоты птичьего полета. А рядом — на светлом паркете — легкие разводы крови напоминают сложноразличимый рисунок. Это абстракционизм, точно. Я читала. Юити Иноуи занимался чем-то похожим в прошлом столетии. И Такаси Мураками тоже. — Все уже. Закончилось. И ничего не вернешь. И никак не поможешь. Уже бесполезно выть, понимаешь? — я насильно обнимаю себя руками, убеждая, что такой психологический прием поможет успокоиться, и сразу же перевожу взгляд на рюкзак. Лучше любых объятий — морфий. Двойная доза. На карачках подползаю к обратной стороне постели, где лежит брошенная сумка, и, наплевав на тремор, роюсь в кармашках. Закидываюсь сразу двумя таблетками, с натугой заглатывая только слюной. Я не доползу до ванной или кухни. Мне больше никуда и не нужно будет уже через десять минут. Пакетик в руках опустошается с каждым днем все быстрее. Последних таблеток хватит на несколько дней — и то не факт. Останутся только ампулы, но вскрывать их мне хочется меньше всего. Бонтен привил мне отвращение к уколам. И доказал, что за любовью следует наказание. — Ты знаешь, что случится, если ты снова сбежишь, Харука. Пострадают все — а тебе еще жить с этим. Так что продолжай выполнять мои поручения, как примерная девочка, ладно? Куда легче верить, что любви нет вовсе, чем бесконечно винить себя за смерть тех, кому ты был по-настоящему дорог. Вторым я сыта по горло и собираюсь нести этот крест до самого конца. Вот только пополнять список имен для личной панихиды — выше моих сил. До тех пор, пока любви не существует, я не причиню вреда тем, кто этого не заслуживает. Прислоняюсь лбом к мягкому матрасу и прикрываю глаза, отсчитывая секунды. Теряюсь где-то на тысяче, но внутренний голос подсказывает, что и тысяча эта — всего лишь иллюзия затуманенного рассудка, который медленно начинает успокаиваться и нарочито путается в трехзначных цифрах, чтобы дать мне расслабиться. Тело с мертвецким спокойствием обмякает на полу: как минимум, ни руки, ни ноги уже не дрожат от накатившей истерики, зубы не стучат друг о друга, до крови закусывая щеки и язык, и даже ритм сердца вернулся на круги своя, позволяя ровно дышать. Вытираю ладошками щеки — пролитые почем зря слезы быстро высохли, оставляя после себя только шероховатые соленые дорожки. А вот последствия моего пятиминутного урагана сами по себе не испарятся. Прилагаю некоторое усилие, чтобы перевернуться на полу в сторону стены, и замечаю лежащие на полу томики манги. А рядом и подушку, которой сбила их так беспощадно. — Надеюсь, вы целы, ребятки. Иначе у Мацуно возникнет много лишних вопросов. Опускаю взгляд на кровоподтеки на костяшках и, выглядывая из-за угла постели, в другой стороне комнаты замечаю легкие красные разводы. — А ведь хотела прилечь, а не устроить вынужденную уборку… От неожиданного звука пришедшего сообщения вздрагиваю, сжимая кулачки, и почти сразу с облегчением выдыхаю. — Это всего лишь трель, а ты уже дрожишь, как испуганный кролик. Сама невинность, ага. Когда четыре года назад мне удалось сбежать из Бонтена навсегда, я полюбила редкие разговоры наедине с собой. Они скрашивали одинокие будни в забегаловках и заброшенных квартирах, когда я на протяжении нескольких месяцев сторонилась каждого, видя в лицах незнакомых людей мстительных ищеек банды или полицейских под прикрытием. Собственный голос помогал не сойти с ума окончательно. Бывало, я даже подбадривала себя несколькими ласковыми, чувствуя хоть какую-то опору. Иногда корила за что-то, иногда подшучивала. Создавалось впечатление, что так — я хоть кто-то в этом мире. Впечатление, что я не одичалые полчеловека. Так и зарождаются привычки. Окончательно придя в себя, встаю с пола и, найдя телефон на кровати, склоняюсь над ним, одним нажатием проверяя уведомление. — Мы начали собирать ваш заказ. Курьер доставит его в период… Окей, после пяти, так после пяти. Еще в продуктовом, занеся в контакты номер Чифую Мацуно, я сразу же отправилась просматривать веб-страницы нужных мне магазинов одежды. Как бы я ни хотела, но иметь в гардеробе всего один комплект самого необходимого назначения — отвратительная, абсолютно непрактичная идея. Так уж сложилось, что на каждом новом месте мне часто удавалось оседать на несколько месяцев, нередко заставая разные сезоны. Тогда, как ни крути, я нуждалась, как минимум, в верхней одежде, подходящей погодным условиям — чтобы не только не вызывать подозрений одним своим внешним видом, но и банально не замерзнуть насмерть, в ветровке встречая первые сильные морозы. «Путешествовать» с таким багажом казалось совершенно невозможной затеей. Сбегать — тем более. Так и повелось, что верным спутником из поездки в поездку мне служит лишь один рюкзак, вбирающий в себя все самое необходимое: документы, оружие, ноутбук, перчатки для боя, парики«Доброе утро. Можем ли мы сегодня подписать
договор во второй половине дня? Меня не будет дома…».
Бросаю быстрый взгляд в коридор с ключами в замочной скважине. — Если Мацуно решит воспользоваться моментом и забрать свои вещи, решив, что я все равно где-то шарахаюсь, он просто не попадет домой. Сразу станет понятно, что кто-то заперся изнутри. Ладно, — перепечатываю последнюю часть сообщения.«Доброе утро. Можем ли мы сегодня подписать
договор во второй половине дня? Кажется, мне все еще нужен
отдых после переезда, но к вечеру я постараюсь
взять себя в руки…».
Добавляю несколько грустных смайлов. Лучше. Значительно. На такого софт-боя они должны произвести эффект. И мы сразу же сможем избежать нескольких неблагополучных вариантов развития событий, пока мое тело будет пластом лежать под одеялом, заряжая свои батарейки. Пока силы окончательно не покинули, вытираю небольшое пятно крови у постели и собираю разбросанные вещи. Поставив последний том манги на полку, позволяю себе на секунду задержаться на нескольких — случайно открытых, конечно же, — страницах: — Значит, наш мальчик — фанат романтики? Мило. Телефон на постели вновь издает звонкую трель. Чифую Мацуно «Доброе, Тэкера-чан! Конечно, отдыхайте. Смогу зайти к вам после работы — ближе к шести часам. Заодно заберу остальные вещи, чтобы не приносить вам лишний дискомфорт».«Спасибо, буду ждать».
Чифую Мацуно «Я предупрежу за час». — В кои-то веки хозяин квартиры — джентльмен, а не противная бабка с аллергией на молодость. Завожу будильник и, еще раз оценив комнату строгим взглядом, заползаю под одеяло. Надеюсь, при свете дня ни один кошмар не посмеет пробраться в мою черепушку. Отбросив телефон в сторону, уже и не замечаю нового сообщения от Мацуно. Несколько улыбчивых смайликов повеселят меня позже. А сейчас — спать.POV Чифую
— Она добавила несколько смайликов после сообщения. Стоит ли мне? — я несколько раз перепечатываю одну и ту же фразу, совершенно теряясь, какое настроение подойдет этому диалогу и, конечно же, моему деловому образу. — Оставлю эти, — палец сомнительно останавливается над кнопкой «отправить». — Нет, пусть лучше ответ будет строгим. Я все-таки хозяин квартиры, а не мальчишка на побегушках, — удаляю несколько улыбчивых стикеров и окончательно отправляю смс, вновь и вновь перечитывая прошлые. — Черт, на фоне ее милого сообщения я какой-то чопорный дед. Прав вчера был Казутора. Отправлю вот эти. Мое последнее сообщение остается непрочитанным. Видимо, она уже отложила телефон. — Переживать из-за смайлика — уже смешно, Чифую, — обращаюсь к себе же и сонно потягиваюсь, лениво посматривая на настенный циферблат. На часах почти восемь утра. Неудивительно, что на улице вовсю уже разорались птицы. Самое время собираться, но тепло одеяла так и не отпускает из своего плена. — В одном я точно прав: уж лучше переживать из-за каких-то картинок, чем снова получать дурацкие новости от близнецов. Как только я вспоминаю, с чем мне приходится сталкиваться каждый день, стоит только открыть глаза, грудь наливается свинцом. — Что же это за напасть-то такая? Откуда столько мудаков? Выбравшись из постели, потираю глаза и позволяю себе сонно зевнуть еще несколько раз. Нужно принять душ и смыть с себя это скверное настроение — да, сегодняшний осмотр кофейни может принести пару неприятностей, но пока они не перешли из разряда опасений в реальную угрозу, накручивать себя не следует. Когда ванные процедуры закончены, а завтрак приготовлен и съеден, я чувствую себя значительно лучше. И в надежде не испортить настрой проверяю экран блокировки смартфона. Там уже весит важное уведомление от Каза. Тигр-выпустили-из-клетки-Ханемия «Ублюдок ушел. Тот же самый, что в прошлый раз был в зоомагазине. Чую, он не только по нашу с тобой душу. В соседних точках сотрудники тоже страдают от частых наглых проверок — у меня был рейд по району, когда он ушел».«Держи в курсе. Я уже скоро.
Нужно связаться с Нахоей».
Нам повезло, что Улыбашка и Злюка, сильно расстроенные расформированием Свастонов, почти сразу поняли, где могут использовать все свои лучшие навыки. Уже через несколько лет им удалось сдать вступительные испытания в органы префектуры и приступить к стажировке в одном из токийских полицейских участков. — Не хотел бы я попасть к ним на допрос. Плохой и хороший коп в их исполнении — та еще ядерная смесь в самом чистом виде. Главное, наверное, не расстроить голубого… — как-то высказался Казутора, наслышанный о том, что случается с каждым, кто доведет Сою до слез. Что касается нас — мы по-настоящему переживали, что гопарское прошлое ребят всплывет наружу и помешает им исполнить свои мечты. Но бывших Свастонов пронесло. Все-таки «гопники» — это не клеймо. Как минимум, если и так, оно хотя бы не зафиксировано во всех документациях. Да и доказать участие в забивах — дело непростое. Попасть в ряды этой касты удалось только самым ярким личностям. Взять, например, Казутору или Баджи. О них в Кровавый Хэллоуин писали все токийские газеты. В последний месяц близнецы очень упрощают нашу жизнь, имея доступ к всевозможным базам и камерам слежения по всему городу. Без них я бы точно начал самостоятельные поиски истины — как-никак, история с Кисаки оставила на фантазиях моего нераскрытого внутреннего детектива яркий отпечаток, — но заняло бы это в разы больше времени, сил и нервов. Однако иногда нервы все-таки сдают, и хочется рвать и метать, лишь бы дать неконтролируемым эмоциям хоть какой-то выход. Вся эта история с магазином — а теперь уже и кофейней — случилась как будто по чьему-то глупому, совсем не радующему меня, сценарию. Началось все с того, что я получил поздней ночью звонок из полицейского участка, мол, в наше здание проникли воришки и, якобы, по словам очевидцев, устроили разгром. Естественно, я сорвался с подушки за секунды и уже через десять минут — благо, недалеко идти***
Как бы я ни переживал, рабочий день выдался спокойным. Я в очередной раз проверил, в порядке ли наша бумажная волокита, и согласовал несколько встреч с инвесторами, благодаря которым маленькая мечта выкупить несколько этажей здания под полноценный приют может стать вполне реальной совсем скоро. Завершая день в кабинете, вспоминаю о своем обещании предупредить Тэкеру заранее и коротко набираю.«Как и обещал, буду примерно через час. Все в силе?»
Старое сообщение уже отмечено прочитанным, и я неосознанно хмурюсь. — Ну а что она должна была сделать? Ответить смайликами на смайлики спустя столько часов? Как дурочка? Тут только я такой инфантильный… Запутавшись глубоко в своих обрывистых мыслях, я даже слегка вздрагиваю, увидев ее почти моментальный ответ: Тэкера-квартирантка-Сато «Да, все в порядке. Ожидаю». — Господин Мацуно, я вас не отвлекаю? — звенящую тишину кабинета нарушает голос Иори, моего младшего помощника, и я поспешно отрываюсь от телефона. В дверном проеме появляется его светлая макушка — дружелюбным кивком приглашаю его войти. — Нисколько, дружище. Что-то случилось? С первого взгляда становится понятно — парень беспокоится. И в свете последних событий его тревога мне понятна. Мы с Казом и так до всего произошедшего окрестили парнишку вечно паникующим экземпляром: то он полошится на каждый кошачий чих, или же нервничает из-за количества упаковок корма, как будто рассчитывать их важно по какому-то космическому закону. Неудивительно, что сейчас любая даже незначительная неприятность способна вывести Иори из состояния минимального возможного умиротворения. — Заводчики забрали всех оставшихся животных на ночь. Сказали, что привезут завтра на пару часов раньше из-за каких-то изменений в расписании… Около семи утра… Или слишком поздно — уже после двенадцати… — он жмется и словно чувствует небольшую неловкость. Будто бы ему сложно сообщить мне неприятную новость. Я не раз видел, как Иори за руку отводит маленькую девочку в местный детский сад. И я, кажется, предполагаю, к чему он клонит. — Не переживай. Я подойду вместо тебя. Мне не сложно. — Вы… Правда?.. — он с надеждой поднимает мягкий взгляд с пола прямо на меня и в недоверии хмурится, словно не расслышал ответ с первого раза. Я только одобрительно смеюсь на его замешательство. — Ну конечно, Иори. — Благодарю вас, господин Мацуно! — парень несколько раз кланяется, и я снисходительно качаю головой. Интересно, когда он начнет звать меня по имени без упоминания господ? Закрываю крышку ноутбука и, поднимаясь с кресла, одной рукой хватаю плащ с вешалки, а другой — проверяю связку ключей в кармане. — Если после моего ухода кто-то наведается в магазин, сразу звони… Парень, готовившийся выйти в общий зал, резко останавливается и испуганно разворачивается в мою сторону: — Они ведь не… — без колебаний его прерываю. Никаких истерик сегодня. — Не знаю, что ты там себе уже напридумывал, но не переживай. Просто плановые проверки, с которыми должен разобраться я, — стараюсь успокоить его, как могу, и уже поравнявшись с мальчишкой в дверях, мягко кладу ладонь ему на плечо: — Просто запомни, Иори, на будущее: я не даю в обиду тех, кто находится рядом. Но и тебе не стоит бояться. Потому что страх — убийца разума. — Вы знаете, мне сложно относиться ко многим вещам… Так просто, — парень снова прячет глаза и нервно сжимает свои запястья. Невротиков выдают сигналы их тела. Как и бывших наркоманов, если вы об этой части их прошлого, как минимум, догадываетесь. Иори часто говорит, что забрел в наш зоомагазин в тот день по судьбоносному стечению обстоятельств. Я сильно замотался тогда и слишком уж спонтанно предложил ему место помощника, когда увидел, как хорошо он ладит с нашими животными. И уже после — увидел в личном деле парнишки ту самую запись, из-за которой все его предыдущие потуги устроить свою жизнь были безуспешны. Полугодовая терапия подростковой наркозависимости. Помню, с какой потерянностью юнец следил за моими действиями, когда увидел, что я продолжаю заключать наш контракт несмотря ни на что. — Вы точно подробно все-все изучили? — спросил он, явно посчитав меня невнимательным работодателем. — Точно. Но это не дает мне права отказать тебе, не дав и шанса. У каждого должен быть шанс. В соседней кофейне балом правит человек, отсидевший два срока за убийство. А сейчас я и сам готов доверить ему свою жизнь без единого сомнения. — Я понимаю тебя, Иори. Но и усложнять тоже не стоит. Любую проблему можно решить. Тем более — если решаешь ее не один. Я уже пережил на десять лет того, кто взял на себя неподъемную ношу, — и больших жертв не позволю. Уже готовясь выйти из помещения, останавливаюсь у кормушки, глазами выискивая серое мохнатое пятно за стеллажами и клетками. Сталкиваясь с наглой недовольной мордой, опускаюсь на корточки: — Ты так и не позволишь к себе притронуться, да? Кот показательно отворачивается и делает вид, что меня не существует. — А если вот так? — достаю из кармана несколько колокольчиков, скрепленных в один шарик, и протягиваю ладонь с ними в его сторону. — Так тоже не нравится? Он молчит. Не шипит и не привередничает. Смотрит бесстрастно, как будто мой акт вежливости для него — лишь «подачка». Однако, когда я прячу игрушку обратно в карман и поднимаюсь, готовый уйти, в его настроении что-то меняется. С каким-то разочарованием он подбирает лапы под себя и, если меня не подводит слух, — как будто даже разочарованно — выдыхает. — То есть ты знал, что я не оставлю это? С тобой так поступали, верно? — готов поклясться, он едва ли меня понимает, но в больших черных зрачках читается нескрываемое «человеческое» разочарование. — А ведь так оно и случается… Заманивают игрушкой и пользуются, пока не надоест. По району ходило много слухов. Некоторые бабушки говорили, что кот одичал уже после того, как его жестоким образом выкинула из дома одна из семей. — Но знаешь, что я хочу тебе сказать, приятель? — я снова склоняюсь вниз и выкладываю игрушку на пол, подвигая ее чуть ближе в его сторону. — Все может быть иначе. Не все такие жестокие, как ты думаешь. Боковым зрением я замечаю скромную фигуру Иори и, неловко поправляя волосы, оправдываюсь: — Да, с котами я тоже разговариваю. — Нет-нет, я не против. Я тоже, — он повторяет мои действия и смотрит в сторону нашего местного «волка». Мы даже прозвали его подобающе — Оками, — но он все равно не реагирует на новое имя. А было ли у него прежнее? Сложно сказать. — Напиши мне, что он с этим сделает. Будет неплохо, если сама суровость начнет принимать наши подарки и хоть немного раскрепостится. И не отдавай его заводчикам. Пусть прячется здесь ночами и дальше. Только воду… — Не переживайте, господин, — я снова ежусь от обращения, хотя не противлюсь тому, как приятно оно звучит. — Я знаю. Еда и вода всегда ему доступны. — Ты лучший, Иори, — поднимаю пальцы вверх и одобрительно киваю даже не словам парня, а своему решению, принятому в тот первый день знакомства, — связать наше дело именно с ним. — И я рад, что ты рядом. До завтра. Сегодня теплее обычного. Не застегивая плаща, прохожу буквально несколько метров до входа в кофейню и ловлю на себе уставший взгляд Казуторы уже с порога. — Добрый день! — он здоровается ради приличия, чтобы другие посетители не сделали дурных выводов. Дурные здесь только новости — и, судя по его лицу, они меня, очевидно, заждались. Каз отбивает пятюню и тяжело вздыхает: — Это пиздец. — А я думал, ты привычно спросишь: «вам, как обычно?», — парень поддерживает мое относительно возвышенное настроение и, прыснув, собирает волосы в пучок. — Твой ежедневный выбор — тоже пиздец, — Казутора ловко настраивает кофемашину и бубнит из-за плеча: — Попробовал бы что-нибудь еще эксперимента ради. — Однажды обязательно, — сдержанно наблюдаю, как он смешивает молоко с эспрессо и сосредоточенно вырисовывает латте-арт. Я знаю, как его успокаивает эта процедура, и только после, уже протягивая кружку к себе, уточняю: — Ты же никого не отпиздил, точно? — Я был на пределе! — шипит Ханемия и устало падает на стул позади себя. — Их было двое. Один — твой. Задавал слишком много тупых вопросов и проверял систему, пока другой обхаживал зал вдоль и поперек. — Так не ведут себя сотрудники санэпидстанции. — Именно! — Каз достает телефон и, нажав пару кнопок, разворачивает его ко мне. — Смотри. Я незаметно сфоткал удостоверение одного из них. Я не скрываю ни удивления, ни гордости за поступок друга и нетерпеливо приближаю данные лысого, так удачно зафиксированные на смартфоне Торы. — Йоу, чувак! Отправляй близнецам. Нужно разобраться с этим дерьмом как можно скорее. — Шутишь? Я уже. С нами нельзя связываться, — Ханемия сжимает кулаки. Под черной футболкой заметно напрягаются мышцы, и их не скрывает даже фартук бариста. Парень злится. Но его боевой настрой мне нравится. Пусть мой лютый гнев только-только набирает обороты, все же находясь под контролем. — Ты так говоришь и гостям, которые чем-то не угодили? — смеюсь в кулак, оборачиваясь по сторонам в поиске тех самых бедолаг. Но и не удивляюсь, видя только умиротворенные лица любителей кофе. Этот мир создал человек, внутри которого когда-то застыл целый атлантический океан ненависти. А сейчас — плещется не меньше боли. — Если бы… — Каз немного расслабляется и быстро меняет тему разговора, оживляясь. — Кстати, о гостях. Твоя новая квартирантка так и не зашла ко мне, хотя обещала! — Когда это ты успел взять с нее обещание? — искренне поражаюсь, не припоминая их разговора, и поправляю часы на правой кисти. Времени еще достаточно. — Утром! Встретил ее на лестничной площадке — она как раз домой шла. — Интересная она. А мне написала, что устала и хочет встретиться позже. Хотя ладно. Мало ли что там у нее за надобности, — в задумчивости делаю несколько глотков. Теплое молоко как будто нейтрализует шум в голове, и мысли о девчонке плавно оседают на задворках сознания, уже не тревожа, как вчера. — Ага. Может, в магазин ходила. Ну и курила, — мягко протягивает Ханемия и с опаской поглядывает в мою сторону. Знаю я этот примирительный взгляд. Он так аккуратно намекает на то, что отчитывать ее за это — даже между собой — не нужно, и девушка вполне заслуживает шанса снимать мою квартиру, несмотря на свою поганую привычку. — Значит, по запаху я точно не ошибся. Нужно показать, где у нас балконы на этажах, — мне остается только развести руками и успокоить друга. Я не фанат курева, но и других стараюсь не осуждать. Когда они сами не дают повода. А Ханемию я все-таки отучил держать вонючую скрутку между пальцами после тюремного заключения. Казутора игриво принимает новые заказы, оставляя меня одного на несколько минут, и я прислушиваюсь к музыке в заведении и чужим разговорам, чтобы не возвращаться мыслями ни к проблемам на работе, ни к тому, что нас ждет дальше***
Решаю зайти к Тэкере сразу. Все документы у меня уже с собой, и терять времени, спускаясь по этажам туда-сюда, очень уж не хочется. Тем более, мне еще предстоит перенести несколько коробок в свою квартиру, и это точно отнимет немного сил — а завтра ведь придется встать раньше обычного. Добравшись до седьмого этажа, открываю дверь в длинный коридор и на минуту замираю. Возле нужной мне квартиры в конце стоит подозрительный — у меня в последнее время каждый второй «подозрителен» — мужчина с несколькими пакетами в обеих руках. Выглядит, как обычная доставка, но я на секунду сжимаю кулаки, готовый надрать зад незваному гостю на раз-два. Однако прежде, чем я начинаю свое наступление, дверь открывается изнутри. Расположение квартиры не позволяет мне увидеть девушку, да и я от ее глаз удачно скрыт. Если он пришел по мою душу, это может ее сильно напугать. Делаю несколько осторожных шагов вперед, но останавливаюсь, услышав ее узнающий тон. — А вы быстро, — доносится голос по ту сторону стены. — Добрый вечер. Предыдущий клиент оказался не дома, поэтому сразу приехал к вам, — мужчина ставит свою ношу на пол и достает несколько сложенных листков из нагрудного кармана. — Давайте проверим… Аои Мацумото? — Верно, — отвечает Тэкера, и я вижу, как мужчина из службы доставки берет из ее рук бумагу, напоминающую паспорт. Проверив страницу с личной информацией, возвращает документ и передает пакеты внутрь. — Так точно, госпожа Аои. Это ваше. Аои? Мацумото? Это какая-то ошибка. Пячусь назад, делая вид, что шел совсем в другую сторону, и попадаю обратно в зону лифтов. В голове гуляет какой-то ветер. Ни я, ни Каз не могли ошибиться в имени и фамилии девушки — да и она сама приветливо откликалась на них каждый раз. Услышав тяжелые шаги, направляющиеся в мою сторону, прячусь на открытом балконе этажа. Мужчина за бетонной стеной вызывает лифт. Как только двери за ним закрываются, выхожу обратно, решив все-таки подняться домой и выждать немного времени. В который раз за этот месяц в мою жизнь ураганным ветром врываются вещи, которые я почему-то не понимаю. И это отвратительное чувство, жалящее мозг изнутри, не дает покоя, поглощая в себя другие мысли. Какого черта к списку всевозможных проблем может прибавиться еще что-то настолько непостижимое? Спустя минут двадцать, оставив верхнюю одежду в своей прихожей, вместе с договором аренды спускаюсь обратно на седьмой, обдумывая сотни сценариев нашей встречи. Скорее всего, это какое-то недоразумение. Может быть, у нее двойное имя. Или официальное, записанное в паспорте, ей не нравится, и представляется она другим. Есть десятки вариантов объяснить увиденное. Но я не могу остановиться ни на одном варианте, находя в каждом свои изъяны и несостыковки. Стучусь немного нервно, совсем забыв о встроенном звонке, а по телу растекается недоумение, смешанное не то со злостью, не то со страхом. — Чифую? — когда передо мной появляется сонная, но уже менее замученная жизнью, нежели вчера, мордашка, я немного прихожу в себя. — Почти пунктуален. Проходи. Молча сглатываю и переступаю порог, понимая, что пообщаться нам все равно придется. Но как? Стоит ли ее сразу заваливать вопросами? Или случайно подловить? Или оставить разговор на потом, немного к ней присмотревшись? — Привет, — стараюсь вести себя расслабленно. Снимая обувь, рассматриваю помещение, выискивая любые подозрительные следы. — Прости, немного задержался на работе. — Ничего, — она, как и вчера, облокачивается о стену, дожидаясь дальнейших действий, и изучает бумаги в моих руках. — Мне нужен только паспорт или что-то еще? — Да. Только он. Пройдем на кухню? Тэкера кивает и возвращается в комнату, вероятно, за документами. Никаких лишних движений. Никаких вопросов. Ничего о моей работе. Ни предложения выпить чаю, ни дружелюбный интерес к тому, как прошел день. Она довольствуется минимум нашего общения, либо потому что не хочет большего, либо потому что уже и так все знает. Отгоняю нахлынувшую паранойю подальше и, присев за обеденный стол, вынимаю ручку из кармана пиджака. Когда девушка возвращается и садится напротив, протягиваю бланк ей: — Вот здесь просто укажи свои паспортные данные. Ознакомься с условиями и, если тебя все устраивает, можешь поставить подпись, где галочки. Она кивает и приступает к заполнению пустых полей, вписывая цифры, которые помнит наизусть. Пользуясь случаем, непринужденно открываю ее паспорт на нужных страницах. У нее — ноль внимания. У меня — миллион вопросов. Потому что имя ей — Тэкера Сато, по паспорту — и ничего лишнего. Может, доставщик был слепой? Или это такой пароль у них? Блядство, откуда столько вопросов. Они сейчас разорвут меня изнутри. Но весь этот квест — до чертиков интересная затея. Листаю несколько страниц ее документа взад и вперед, но больше не замечаю никаких следов ни других имен, ни куда более интересной информации, за которую можно уцепиться. Разве что — место регистрации. — Ты из Токио? — обращаю внимание на ее безмятежный вид. Девушка сидит совсем рядом, немного согнувшись при заполнении бумаг. Черная водолазка под горло достаточно велика для нее и свисает ниже бедра бесформенным мешком. Пусть ей этот стиль и идет. — Родилась там, — каштановые волосы еле достают до плеч и к ним почти стремится отросшая челка. Ответив, Тэкера заправляет ее за ухо, будто бы почувствовав чужой взгляд, и мне открываются несколько проколов в хряще и мочке. Мне нравятся темные колечки. И не нравится, сколько загадок шлейфом оставляет после себя их обладательница. — Мы с Казуторой тоже долго там жили. Из какого ты района? — она продолжает выводить иероглифы. Пальцы двигаются быстро и немного резковато, как будто каждый символ причиняет дискомфорт. Длинные рукава водолазки прикрывают ладони, но я замечаю странные полутени на костяшках. Синие разводы выглядят достаточно свежо. Были ли они вчера? Что ты, мать твою, делала этими руками? Тэкера поднимает на меня пронзительный взгляд карих глаз, и мне становится не по себе — в нем холод и пустота, которые заставляют заткнуться. Но от длинных темных ресниц оторваться я не могу. — Родилась в Сибуе. Но бабушка увезла меня подальше — в Акиту. Там я проторчала большую — не самую приятную — часть своей жизни. — Прости, если полез не в свое дело. — Ничего. Как бы я ни был потерян и взволнован, ее односложные ответы начинают бесить хуже шуточек Ханмы. И все же я сдерживаю свой порыв вскрыть Тэкеру, словно сейф с неизвестной начинкой, здесь и сейчас. А Тэкера ли ты вовсе? Или ундина из древнеяпонских легенд? Пролистав условия аренды, она ставит несколько подписей в нужных местах. Идентичные тем, что в паспорте. В обоих экземплярах все четко настолько, что даже и не придраться. — Мы останавливаемся на пятидесяти тысячах без аванса, верно? — уточняет, пересчитывая наличку, которую успела откуда-то достать. — Верно. — Хорошо. Выкладываю телефон из кармана и, аккуратно придерживая ее паспорт двумя пальцами, нависаю над столом, чтобы сделать качественное фото. Девушке эта процедура, судя по железобетонному спокойствию, абсолютно безразлична. Да кто ты, черт возьми, такая, что тебя ничего не парит, когда полчаса назад ты называла совершенно другое имя какому-то сраному курьеру? — Твои деньги на этот месяц, — протягивает мне полную сумму, дождавшись, когда я уберу телефон. — Супер, — прячу стопку купюр в карман, не пересчитывая. В нашем случае есть вещи интереснее, чем денежные махинации. — Можем пожать руки и пожелать друг другу отличного вечера! Я, конечно, не спец, но, может быть, стоит попытаться ее соблазнить? Сбить градус напряжения? Ослабить бдительность? Вспоминаю обольстительные улыбки главных альфачей всех прочитанных мною манг и копирую их повадки, протягивая девушке открытую ладонь для рукопожатия. Она неуверенно заглядывает мне в глаза, наверняка думая, что я рухнул с дуба, но вкладывает свою ладошку в ответ, немного покачивая. Маленькая и едва теплая. Девочка и сама ниже на голову. Стройная, хотя за мешковатой одеждой не совсем и понятно. По крайней мере, она точно не выглядит, как вредоносное создание, призванное разрушить наш бизнес. И все же — ее миниатюрность не объясняет произошедшего ни на один процент, создавая между нами непроходимый туман. Слегка сжимаю ее пальцы в дружелюбном знаке — Тэкера не подает вида, безэмоционально пялясь в стену, но ее бровь судорожно дергается, едва я успеваю заметить. Ей больно. А я, получается, давлю на ее больное место, как последний ублюдок. Поспешно разорвав нашу связь, забираю телефон со стола и, на всякий случай, еще раз интересуюсь: — Я заберу оставшиеся вещи? Тэкера кивает и остается на кухне, не следуя за мной в спальню. На ее кровати разложены новые, еще упакованные вещи. Рюкзак, с которым она была вчера, на глаза не попадается. Ничего вообще не попадается на глаза — комната убрана, нет признаков чего-то запрещенного«Попроси пробить для нас еще одного человечка.
Тэкера-сан какая-то мутная. Расскажу при встрече».
Тигр-выпустили-из-клетки-Ханемия «Прошел час, а ты тут с новыми шоковыми новостями. Я херею. Свяжусь сейчас с Нахоей». Тигр-выпустили-из-клетки-Ханемия «И как ей дрип-пакеты? Пробовала? Вкусно?» Игнорировать тысячи смайликов Казуторы невозможно.«Сам у нее и спросишь».
А жизнь ведь становится все интереснее.POV Харука
— Так и знала, что токийская прописка будет вызывать много вопросов. Ну хоть мангу свою убрал с глаз долой — и то легче. Импровизация про бабулю сработала отлично и нехило так впечатлила Чифую. Задавать лишние вопросы девушке, которая отзывается о семье с долей осуждения и тоски, — скользкая дорожка, на которую лучше не ступать. Парнишка это вовремя понял. — Снова включил свое волшебное шестое чувство, умник. Лучше он будет вспоминать мою историю со смутной печалью, вызванной кислой миной и плаксивым тоном, чем сойдет с ума от осознания зловещей правды. Когда я впервые очнулась после смерти матери, на меня смотрели обшарпанные бетонные стены. И несколько пар человеческих глаз. Кроме них было сложно понять — кто есть кто. И еще — кто есть я и в своем ли я уме. В реальность возвращала только боль во всем теле и горящие запястья, заведенные за спину и связанные толстыми веревками. Помню, я ревела без остановки, что-то выкрикивая, а несколько грубых на вид мужиков затыкали мне рот грязными тряпками и изредка отвечали, словно по команде, отдавая почтительные поклоны кому-то еще. Кажется, меня даже толкнули на пол вместе со стулом, когда я начала брыкаться. А может, напридумывала. Да. Точно. Обманула. Это было в другой раз. Через какое-то время я проснулась уже в тепле и без помощи чужих криков. В чьем-то доме. Со свободными руками. Воспринимать окружающие объекты оказалось легче — пусть они и не менялись вовсе, — и я даже начала следить за течением времени. Не по часам — по солнцу за окном. Аппетита не было, но какой-то серьезный дядька изо дня в день продолжал меня сытно кормить, одним своим угрожающим видом заставляя держать ложку в руке. — Зачем вы мне помогаете? Почему бы вам не избавиться от меня так же, как и от мамы? — Не выдумывай. И ешь. Позже мы познакомились по-настоящему. Когда он грозным взглядом окинул постель, где я лежала неделями, вставая только в туалет, и бросил в меня мужской одеждой, заставив следовать за собой по пятам. — С сегодняшнего дня мы будем тренироваться каждый вечер. Опаздываешь — получаешь наказание. Не приходишь — двойное. И на следующий день занимаешься в три раза больше. Услышала? Он был грубый и громкий. На каждое его слово я дрожала осиновым листом и сжимала челюсть, чтобы не стучать зубами на весь спортивный зал. Мужчина учил меня защищаться и нападать, бросая на татами без капли сожаления. На все вопросы о смысле всего этого отвечал немногословно и уклончиво, мол, первостепенная задача — выживание. — Ты в этом мире теперь сама за себя. Но вокруг тебя каждый день будут скитаться голодные волки. Не дай им откусывать от себя плоть. Мы жили в одном доме, но никогда не разговаривали о чем-то кроме наших занятий, молча расходясь по комнатам. Я не была готова услышать из его уст, что ждет меня дальше, — неизвестность пугала настолько, что стабильные ночи в чужих стенах стали восприниматься как нечто безопасное. И взрослый господин тоже ничего не говорил, продолжая обеспечивать меня кровом и ежедневными синяками. Пока в наш дом не заявился чужак, передав странное сообщение. О том, что меня пора использовать. И что это во имя расплаты. Бояться неизвестности, когда она наступает тебе на шею, невыносимо. И я решила разорвать этот порочный круг незнания тем же вечером, оставшись после ужина за столом, рассчитанным на двоих, еще на несколько минут. Они переросли в часы. — Сегодня этот человек сказал, что мой отец сделал что-то нехорошее и я должна расплачиваться за его грехи… — Он навредил тебе? — Нет, но мне не понравился его взгляд. Я даже не смогла ничего ответить. — Тебе и не нужно. Следи за обстановкой. Всегда будь начеку и не бойся нападать. — Я слышу это каждый день, но мне не становится спокойнее. Я хочу знать о своей семье больше. Хотя бы для того, чтобы понимать, почему все вышло так и откуда у меня недоброжелатели. — В Бонтене даже у ангелов нашлись бы свои враги. Тебя могут ненавидеть просто так. — Люди, в которых много ненависти? — Типа того. — Любить тоже могут просто так. Те, в ком много любви. — Прости, милая. Ты попала не в то место, где многое знают о любви. Здесь каждый первый — ненужный и обездоленный. Придержи эти разговоры подальше от чужих ушей. Его звали господин Араи. В тот вечер он рассказал мне все. И кто такие эти «Бонтен», куда меня забрали вместо денег. И как началась вся эта свистопляска, когда мой отец просто оказался не в том месте не в то время, празднуя юбилей коллеги в дешевом баре. И то, как он в усмерть пьяный, поддерживая какой-то нелепый диалог, начал трепаться о своем надуманном везении. — Он долго убеждал наших парней, что в молодые годы с первого раза выиграл внушительную сумму денег в токийском казино. — Я ни разу не слышала от него таких историй. — Знаешь, судя по тому, сколько денег наших пьяных простофиль он проиграл, когда те затащили его в местные «рулетки», эту историю он выдумал. — А может и нет… Говорят же люди: новичкам везет! — А еще «дуракам везет», Харука. В ту ночь во мне ярко и совсем незрелищно дотлевала последняя надежда на то, что отец был честным человеком. — Значит, это после разборок с бандой он возвращался домой и отрывался на маме… Неужели нельзя было решить все иначе? Они нашли бы выход вместе… — Милая наивная Харука. Твой отец был не из рассудительных. В отличие от тебя… С тех пор я и решила — даже нет, запрограммировала себя: если когда-то и стану похожей на него, лучше рядом никогда не будет тех, на ком удобно «отрываться». Потому что они уже виноваты в том, что просто тебя любят. Потому что ждут тебя дома, вытаращив щенячьи глазки, в которых плещется кристальная верность. — Но почему вы занимаетесь моим воспитанием теперь? — Просто знал твою мать. Очень долго. Она всегда была… доброй. Никогда не могла постоять за себя, но отчаянно защищала других. Даже отца твоего. — Вы ей обещали позаботиться обо мне? Она догадывалась, что придется?.. — Можно и так сказать. Она собиралась с силами, чтобы сбежать вместе с тобой от обезумевшего Игараси. Ей было очень тяжело. — Вы во многое были посвящены? Что они должны были деньги и… — Не они, а твой отец. — Но поплатились все. — Из-за него. Это как цепочка, понимаешь? Одно звено тянет за собой другие… — Слабые звенья. — Ты права. Он был рядом со мной все эти жуткие пять лет, заменив и родителей, и друзей, и полмира. Он жадно рубил мое детское мировосприятие топором, но был уверен, что за это я поблагодарю его. Так случалось всегда. Тем более, когда насилие, увиденное в Бонтене, разрывало все мои внутренние шаблоны, ломая изнутри. — Почему такая жестокость вообще существует в этом мире? Так не должно быть! Это непозволительно! — Если ты думаешь, что все живут по законам мира, я вынужден тебя расстроить. Господин Араи отправил меня в новую школу и многому учил сам в перерывах между спортивной подготовкой. Благодаря ему я начала копошиться в компьютерах и писать первые коды, не всегда понимая, в каких целях смогу использовать тот или иной вредоносный файл. Училась только ради того, чтобы быть наравне с остальными и не провоцировать их на доебы. По поводу того, что я девчонка, в первую очередь. — Запоминай: никто в Бонтене не должен видеть твоего страха, поняла? Они питаются им, как дикие звери. Им нравится вкус власти над кем-то. — Особенно, надо мной… Такое ощущение, что «девочка» — это главное оскорбление в моей жизни. — Пропускай мимо ушей. И всегда носи вещи с длинными рукавами и штанинами. Никаких юбок. А если тебя будут брать на задания без моего ведома, даже не подавай вида, что ты девочка, поняла? Рядом полно тех, кто может причинить тебе боль. Не позволяй себя трогать. Если будут приставать, бей ниже пояса и беги. В крайнем случае — пусть этот нож всегда будет под рукой. Он привил мне любовь к ножам как средству самообороны. Какие бы успехи я ни делала в кулачном бою, острые друзья стали моими лучшими спутниками по жизни. А это было полезно, потому что с двенадцати лет меня окунули в атмосферу мордобоек между бандами и сплошную политически-хитросплетенную сеть. Большую часть времени я проводила с Араи, но иногда приходилось работать и с другими членами группировки — в Бонтене я стала неплохой ищейкой, но и драться любила не меньше, вдоволь отдавая по заслугам своим противникам. — Я никогда у тебя не спрашивал. «Игараси» — это же пятьдесят штормов, верно? — Да. Отцовское проклятие. Мама всегда говорила, что я оправдываю свою фамилию — с детства не могла усидеть на месте и создавала вокруг себя катаклизмы. Если честно, она настаивала, чтобы при рождении меня назвали Харукой… — Почему так? «Харука» как «расстояние»? — Ага. Думала, что имя защитит меня. Всегда хотела, чтобы я находилась как можно дальше от своих внутренних штормов и умела принимать благоразумные решения, вместо того чтобы бушевать с пятидесятикратной мощностью. — И все же ее идея провалилась с треском. То, как ты сегодня «бушевала» на парней из бывшего Поднебесья, достойно похвалы. — Это не мамина идея пошла по пизде… ауч! — он всегда был противником того, чтобы я использовала матерные слова, и наказывал то легким ударом, то злостным взглядом. Но, окруженная плешивыми бонтеновцами, к семнадцати годам я себя уже не контролировала. — Я просто не выживу, если не покажу, на что способна. Никто больше не даст мне спуску. Особенно, после истории с приютом. — Ты быстро учишься. Будь мы в Токио, тебя бы взяла под свое крыло верхушка. Его слова льстили. Но мне не нужен был ни Токио, ни покровительство высших каст группировки. Мне нужна была призрачная надежда на то, что однажды весь этот ад закончится. Я смогу выбраться. Начать новую жизнь. Возможно, попробовать завести семью. И еще верного пса и ласкового кота. Проживать стабильные будни, упиваясь рутиной, и только чтить память о прошлом, не возвращаясь в него ночными кошмарами и дневными треморами. Тогда я еще не предполагала, что такому простому сценарию стандартной японской жизни — не суждено сбыться в парадигме моей реальности. Тогда я еще не понимала, какого это — быть разбитой настолько, что и собирать да склеивать попросту будет нечего. Грязные секреты моей чертовой жизни все еще оставались под чужим замком. Но главное — я и знать не знала, что скоро сама стану убийцей поневоле. Так что — лучше Чифую находиться от меня подальше. Целее будет. А мне пора бы приступить к новой работке. — И спасибо за кофе. Может быть, от вас больше пользы, чем я пока вижу.