флэшбэк 7 лет назад, детский дом поселка Татэяма
— Идзанами! За год я привыкла к новому имени, пусть и опыт этот казался необычным. Называться собственным при знакомстве с другими послушниками мне запретил Араи. Запретил, как и десяток других вещей: — Никогда не упоминай, откуда ты приехала. — Не рассказывай о Бонтене и не называй чужих имен. — Не показывай татуировку. — Не торгуйся и не чини власть, даже если почувствуешь в себе силу. Он переживал, что опыт двух лет в Бонтене сильно скажется на моем будущем. Впрочем, во время наших редких разговоров на эту тему в его радужках все же проскальзывала легкая надежда вырастить из меня полноценного человека. Меньше всего он хотел, чтобы я шла по его стопам или, еще хуже, насмотрелась на других уродов и копировала их повадки. — Я мудрая девочка, Араи. Я все еще разделяю добро и зло. Даже в условиях, где добра как такового и не предполагается. — О том, что ты мудрая, я всегда догадывался, Хару… Мы оба понимали: моя главная задача — выжить и отделиться от банды, когда никого не будет интересовать моя скромная персона. Почему-то Араи решил, что отвезти меня в Татэяму нужно было именно тогда. — Ты разве не хотела сбежать? Я думал, только этим и бредишь. — Я не думала, что этот день наступит сегодня. — Не бойся. Доверься мне. После всего пережитого в Бонтене довериться кому-либо было сложнее всего, и господин Араи это знал лучше остальных — но он видел мое беспрекословное доверие к себе и никогда бы не позволил его не оправдать. Я помню тот день, словно переживала его только вчера. Все думали — мы отправились на задание. Даже я в это верила до последнего, пока привычные пейзажи не стали сменяться незнакомой местностью, а дорога превысила уже третий час. — Куда мы едем? — Подальше из Бонтена, Хару. — О чем ты? — А что здесь непонятного? Сейчас в банде сложные времена. Я не позволю стать тебе их участницей. — Ты уверен? Что будет с тобой? — Вернусь с головокружительной историей о твоей смерти. Наплету что-нибудь о нападении… Разберусь. Десять часов в дороге я не могла сомкнуть глаз, наблюдая за — кажется, впервые — встревоженным Араи. Даже вручая портфель на пороге моего нового «дома», он усиленно игнорировал любые мои взгляды и прикосновения, то и дело давая свои советы выживания. Мне они были не очень интересны. Все произошло слишком быстро, чтобы я сохраняла здравомыслие и сдерживала эмоции. — Ну же, прекрати. Что это за нюни такие? Неужели за два года можно стать родными после всего, что с нами произошло? Он и сам был на грани. Араи всегда отличался своей сдержанностью и не позволял ни единой тревожной мысли опорочить его внешнюю уверенность. В этот раз тревожных мыслей, судя по его скованным жестам и едва ли дрожащему голосу, собрался целый колтун. — Береги себя, Араи. — И ты, мелкая. — Обещай, что с тобой ничего не случится! — Обещаю найти тебя после выпуска. — И отправить в университет? — Конечно. А после — танцевать на твоей свадьбе с какой-нибудь красивой миледи. — Убью тебя, если не сдержишь слово… Объятия Араи я запомнила навсегда. Надежды на светлое будущее у нас никогда не было, но возможность увидеться с ним вновь я сделала своей идеей-фикс. — Где же ты, Идзанами? — снизу доносится веселый детский хохот. Они совсем уже отошли от рук. Но слышать их громкие голоса я рада до приятных душевных треволнений. Лениво поднимаюсь с постели и неторопливо потягиваюсь. Сегодня воскресенье, а значит, я могу позволить себе хоть немного вольности, позабыв о будничных обязанностях самой старшей воспитанницы и примерной ученицы. И все же, открывая дверь комнаты, успеваю отругать двух мелких оболтусов, бегающих по коридору. — Будьте осторожнее! Еще бы немного и свалились с лестницы! Поверьте, летать со ступенек — больно! Запыхавшиеся, они подбегают уже ко мне, обнимая с обеих сторон. Маленькие дети, оказывается, такие тактильные. — Идзанами, ты уже проснулась? Тебя повсюду ищут девочки! Сегодня у нас прятки! Прятки. Салочки. Сказки на ночь. Небольшие учебные классы для каждой возрастной категории и работа по дому. Обычная жизнь. Спокойная жизнь. Жизнь в любви, гармонии и с твердой уверенностью в завтрашнем дне. В первые месяцы я боялась проснуться не здесь. Почему-то казалось, стоит мне моргнуть, вся эта идиллия развалится, как ветхая изба, и я снова окажусь связанная в главном логове преступной группировки. Через полгода я научилась верить в лучшее и не ждать подвоха. Прошлая жизнь не канула в Лету, оставив после себя тревожность и легкую паранойю, но и дышать мне становилось значительно легче с каждым днем. — Милые, давайте немного позже? — Когда? Когда? Когда? — тараторят они в оба голоса, как галчата, и все, что мне остаётся, только гладить их по головам, пытаясь мягко утихомирить. В Бонтене их бы застрелили. Но Бонтена в моей жизни больше нет и никогда не будет. Это самый счастливый год за последние несколько лет. Отгоняю непрошенные мысли прочь и, присев на корточки, чтобы быть с ребятами наравне, неторопливо отвечаю: — Недавно я получила несколько интереснейших книг, которые хочу немного изучить… Там точно будут новые сказки об исонадэ, кицунэ, ёкаях… Мне нужно подумать, какой спектакль я хочу показать вам этой ночью… — Ура! Новые истории! Злющие демоны! Пугалки! — Именно! Будет страшно интересно, если вы дадите мне время подготовиться, хорошо? Если я солгала пузатым близнецам, то самую малость. Каждый месяц мне стабильно приезжали стопки книг на самые разные темы — и, как ни странно, именно те, о которых я давно грезила. Как правило, это были издания о компьютерах и интернете; кое-что — из разряда математики и стратегии; остальное же — чтение по возрасту и интересам. Араи слушать не мог детективные или мистические истории, которые я выискивала в сети и транслировала ему в уши в любую свободную минутку, но, вероятно, отлично запомнил, как угодить моему вкусу. Конечно же, все это его рук дело. И без единого намека на следы отправителя — все понятно, как божий день. — Спасибо. Хотя бы так мы поддерживаем связь. Я рада. Сегодня я как раз собиралась разгрузить новую увесистую коробку и уделить пару часов в тишине себе. Физические тренировки мне были больше не нужны, но пустить коту под хвост столько ценных навыков, я никак не могла позволить. Хотя бы из уважения к дяде, который, наверное, во всю трудится над своей новой «теневой базой». — Идзанами? Позволишь? — за страницами я не замечаю, как проходит несколько часов, и вздрагиваю, услышав глухой стук и поскрипывание двери. В проеме появляется доброжелательное, как и всегда, лицо воспитательницы Сацуко-самы, и я неловко улыбаюсь, поднимаясь из-за рабочего места. Мне все еще иногда неловко, когда старшие называют меня «Идзанами». Смущает не только частичное значение имени, «богиня творения и смерти», но и знание своей лжи. Смогу ли я когда-нибудь открыться и поделиться чем-то настоящим? В моем случае — покажет только время. В первую неделю нахождения здесь я не понимала, куда попала и что происходит. Пряталась в выделенной для меня комнате и посматривала в окно с четвертого этажа, внимательно изучая каждый куст. Впервые я проявила себя перед другими детьми только на вторую неделю, узнав, что мальчики постарше отбирают сладости у маленьких и издеваются над ними то запирая в чуланах, то марая одежду. Пришлось преподать им урок, вывернув пару кистей за порчу чужого имущества. — Вам бы не понравилось место, откуда я приехала. Там за такое рубили головы. С тех пор меня и прозвали — в шутку — Идзанами, решив, что какое-то имя у меня все же должно быть. Мальчишки успокоили свой пыл, получив по шапке еще несколько раз, да и совсем скоро достигли совершеннолетия и пустились в свободное плавание. Я осталась за старшую, зарабатывая авторитет перед учителями и искупая вину за проявленную агрессию — даже если она была необходима. У меня получилось стать их опорой. Получилось полюбить других детей и проживать каждый день с чувством великой ответственности за каждого, кто сюда попадает. Мне уже пятнадцать лет. И я прошла через многое, чтобы знать цену упущенного детства. — Я слышала твой утренний разговор с мальчиками. Хочу попросить о маленькой услуге… — каждая просьба воспитательницы всегда была направлена только во благо послушников. И в эту минуту в ее скромных взглядах в дверном проеме я нахожу столько безграничной любви, что сама вдохновляюсь новой, еще неозвученной затеей. — Любой ваш каприз, Сацуко-сама! Вы знаете, я всегда рада помочь. — Как же о таком можно забыть, милая. Помнишь, на прошлой неделе к нам привезли мальчонку? — она несильно кивает влево, намекая, что речь идет о ком-то рядом. Почти сразу я ее понимаю: — Тот, который в очочках? Всех шарахается и сидит на нашем этаже? Неужели он так и не решился пообщаться с другими детьми? — Верно, дорогая… — в ее взгляде столько сожаления, что сердце щемит. — Не могла бы ты сегодня провести ваш вечер сказки здесь? И желательно — открыть дверь и говорить громче, чем обычно? — А вы хитры, Сацуко-сама. Думаете, так он услышит что-то интересное и придет на звук, послушать? — в нетерпении я постукиваю карандашом по листку бумаги. — Может сработать. В последнее время он стал немного раскрепощеннее и любопытнее. По крайней мере, я не раз заставала его за тем, как он выглядывал из комнаты в коридор, но все равно боялся какой-то… — видно, даме сложно найти подходящее слово. — Неизвестности. — Бедолага. Я постараюсь сделать все, что в моих силах! Когда-то мне тоже было страшно. Не здесь, конечно, но в условиях намного хуже. И все же — я его в чем-то понимаю. Сацуко-сама посмеивается в кулачок, а после старательно разглаживает белоснежный фартук на груди, грациозно разворачиваясь на пяточках в сторону лестницы. План есть. Осталось только воплотить его в жизнь, перед этим хотя бы частично продумав сюжет для будущей постановки. — В прошлый раз им больше понравились истории, в которых герою приходится сражаться с вольным городским демоном. Что ж… Звук снаружи застает меня врасплох, и я роняю карандаш на пол. Женский, режущий слух, визг с легкостью просачивается сквозь закрытое окно и заставляет меня оцепенеть и напрячься. — Кто вы? Что вы… — доносится вперемешку с посторонним, неразборчивым шумом. В следующую секунду, сама того не осознавая, подпрыгиваю на месте, словно от удара по голове — резкий, фантастически громкий хлопок на улице пугает до сведенных скул и жара. Внутри меня будто растекается лава. Я давно не слышала ничего подобного и в неожиданности стискиваю кулаки до тупой боли в суставах пальцев. Сердце ускоряет свой ход в два раза. В три. В сотню. Падаю на колени возле подоконника и выглядываю из окна так, чтобы меня не разглядела ни одна внимательная собака, хотя липкий резкий испуг мешает соображать. Как и ровно дышать. Прятаться — первая бессознательная реакция. — Если страх сильнее тебя — прячься или беги. Ты еще мала для геройств. Ты сделаешь только хуже, — голос Араи вторгается в подсознание как на зло не вовремя. Дети в коридорах визжат и, судя по топоту, разбегаются по своим комнатам. Я все еще не вижу причины всеобщей паники во дворе и догадываюсь, что она уже в доме. Взгляд цепляется за черную машину у обочины. Знакомую машину, забыть которую я не смогу и через двести лет. Озноб пробирается под кожу. Кажется, в комнате что-то громко стучит. Мои зубы. Они. Приехали. За мной. — Нет-нет-нет, — отползаю от окна на коленках. Встать на ноги не получается — они подгибаются и не держат мой вес. Хлопок повторяется еще несколько раз уже на первом или примерно втором этаже, а меня колотит в страшном осознании — так звучат выстрелы из пистолета. Уже сложно различить, кому принадлежат крики и вой за стеной. Стоя на коленях у двери, я тянусь к ручке. — Надо им помочь. Дети. Помочь. Спрятать, — слова вылетают из уст с трудом. И то — я шепчу их, с усердием произнося каждую букву, чтобы слышать свой голос и не потеряться в сумбуре несвязанных мыслей окончательно. — Будь рассудительна. У тебя получится, только если ты отключишь страх. Прости меня, Араи. Я не оправдываю звания хорошей ученицы, потому что единственное, что я могу сейчас, — бояться, до крови закусывая щеки и захлебываясь в собственных соплях. Самая глупая смерть. Специально для меня. Громкие мужские голоса и мерзкий хохот возвращают меня в реальности. Властные, бессердечные, уверенные — они подбираются все выше, затаптывая с каждым шагом всю надежду на… А на что? — Не рвись в пылающую хату вперед всех. Твоя задача — спасти свою шкуру. На нее нынче высокий спрос. Перехватываю кисть, уже лежащую на дверной ручке, другой рукой и трясусь в молчании, прислушиваясь к творящемуся в нескольких десятках метров аду. Невозможно. Немыслимо. — Я не могу… — часть меня разрывается в стремлении помочь всем, кому намного страшнее, чем мне. — Я сдамся. Они больше никого не тронут, если получат меня. Надавливаю на ручку и вновь насильно себя останавливаю. Даю пощечину свободной рукой. Вторую. Третью. — Бегит… — хриплый крик Сацуко-самы вводит меня в ступор в который раз. За ним следует сдавленный рык и несколько громких всхлипов, а после… — Сацуко… — затыкаю свой рот ладонью, сминая губы, лишь бы не завыть волком, выплескивая ком боли, сжимающий легкие изнутри. Я слышу, как что-то тяжелое с грохотом валится на пол и с единственным стоном несколько раз сотрясает деревянный этаж. Я готова поклясться — она и сделать ничего не успела, как ее грубо заткнули и столкнули с лестницы. Оставшиеся в коридорах дети не могут сдержать эмоций и обессиленно падают на месте, утопая в рыданиях. Топот других не угасает, а громкое лязганье застежек на чужой обуви говорит об одном — это охота. И она в самом разгаре. — Не ведись на провокации и игнорируй приманки. Как люди вообще могут быть приманками, Араи! Как эти дети могут быть… Но я не могу. Не могу двинуться с места. Не могу выйти и снова взглянуть в глаза бездне, высасывающей из меня целую жизнь на протяжении двух лет. Я не вернусь сама. Никогда не вернусь. Вам придется меня заставить. Или же увезти мой труп. — Что делать. Что делать. Что делать. Пелена застилает глаза, а сбивчивое дыхание слышит, наверное, даже соседский пес. Я опалила им каждую щепку в этом ветхом здании. Меня уже вычислили по нему. Мне идут вспарывать брюхо. Мне отрежут язык и затолкают его в глотку. Во рту чувствуется железный привкус и, резко вдохнув, от омерзительного запаха собственной кожи я немного прихожу в себя. Детский вой и взрослые крики. Стоны боли. Хохот. Хохот. Хохот. Все это реальность. Катастрофическая реальность, разъедающая мое сознание сквозь необъяснимую оболочку и погружающая в беззвучный вакуум. Синяя венка на тыльной стороне ладони вспухла. Если вести по ней указательным пальцем вверх по руке, можно добраться до самой шеи. Все мое тело испещрено кровавыми реками вен. Я не знаю, где их начало и конец и как долго они будут гнать кровь туда-сюда. И не знаю, сколько крови нужно отдать Бонтену, чтобы они уже, наконец, насытились и исчезли с лица Земли, а лучше — вымерли в страшных муках. Я плохо помню, как забираюсь в шкаф напротив двери, но исправно обвожу пальцем зеленоватые жилки на запястье и считаю удары сердца. Один. Два. Три. Пять. Восемь. Одиннадцать. И не могу успокоиться все равно, зная, что никакой господин Араи не встанет на защиту, когда чужаки решат вломиться в мою комнату. Дверная ручка поблескивает на свету. Отрывисто дергается, как будто кто-то нервно пытается с ней совладать, и я зажимаю рот кулаком. Тот человек словно не может войти. Только продолжает ворочать железку, заставляя меня сжиматься, прочувствовав каждый внутренний орган стенкой живота. Но когда дверь поддается, в комнату вваливается мелкий мальчишка — тот самый, о котором говорила Сэцуко-сама. Абсолютно потерянный, раскрасневшийся, дрожащий пуще меня и умытый собственными слезами. Я и сама плачу, даже не замечая этого. И испускаю громкий всхлип, потому что больше не выдерживаю. Потому что, наконец, принимаю верное решение. Не будет никакой встречи с Араи. Не будет университета. Светлых времен. Не будет моей свадьбы и вкусного куска домашнего пирога. Я не смогу сдержать обещания. Потому что в шкафу место только для одного из нас, и… — …я больше не хочу прятаться. Я не смогу просто наблюдать за тем, что сделается с мальчишкой, когда его обнаружат. Хватило мамы. Хватило двух лет в Тоттори. — Прости меня, Араи, — вываливаюсь из шкафа без сил, прижимая указательный палец правой руки к губам. Мальчик отшатывается назад и, по гримасе видно, готовится взвизгнуть, но, разглядев сквозь слезы меня, с трудом сохраняет молчание. Рукавом пижамы вытираю свое зареванное лицо и, метнувшись к новенькому с четвертого этажа, хватаю его за шкирку, быстрее отводя к шкафу. Он слушается, не зная, что ждет его после. А я на грани. Внутри меня атомная бомба, готовая рвануть в любой момент. Внутри меня тяжелый ком, стягивающий каждую клетку в нейронную сеть боли и страха. Но когда эти чувства перельются за край — я наполнюсь пустотой. Голоса резко становятся громче, и я отказываюсь разбирать слова «незнакомцев», решив не усугублять собственные переживания. Собираюсь закрыть створки шкафа, но мальчишка останавливает меня, высунув ладошку в щелку между ними. Маленькую, бледную ладонь, которую я сжимаю в своих, как последний билет из этого кошмарного сна. — Идзанами?.. Вы?.. — прерываю, мягко обхватив его щеки и отчего-то не сдерживаю улыбки. Наверное, он услышал и запомнил мое «имя», даже ни разу не попадаясь на глаза. Испуганный котенок. Серые глаза смотрят с недопониманием и проникновенным доверием. Уверена, он готов подвинуться и вжаться в стенку, затерявшись в моих вещах, лишь бы я полезла следом. Но это опасный трюк. Я не хочу подставить нас обоих. — Это не настоящее имя. Харука. Запомни меня навсегда, милый. Меня зовут Харука, — он послушно быстро кивает, но из глаз катятся новые ручейки слез. Вряд ли он что-либо понимает. Мальчик кладет свои крохотные ладошки поверх моих, словно ища в них защиту. — А теперь я закрою эти дверцы, и ты будешь сидеть тише воды, ниже травы, хорошо? Что бы ни случилось! Снова кивает. Покорно. Но хмурится в недовольстве и тревоге. Так нужно. Иначе — вообще никак. — Отвлекай себя. Здесь будет темно и страшно. А ты смотри в потолок и представляй, сколько на нем деревянных брусьев. Считай каждое воображаемое бревнышко. Когда они закончатся… Выстрел на четвертом этаже заставляет нас дернуться одновременно, и очередная слезинка опадает на его футболку мокрым пятном. Делаю вид, что ничего не произошло, и продолжаю, чуть ускорившись. — … когда брусья закончатся, придумай что-нибудь новое. Любую комнату. Любую книгу. Представляй, сколько там страниц, что там написано. Не обращай внимания на звуки за шкафом. Твой мир — внутри. Парнишка прикрывает глаза, но все еще не отпускает моей руки. Он тоже на что-то надеется. Он тоже не хочет принимать этот рок судьбы так запросто. — В конце коридора есть маленький старый лифт для еды. Когда все успокоится, спрячься там и пережди, пока не приедет помощь. Если ее не будет, спускайся в нем на первый этаж. Ты окажешься в подсобке. И беги. Куда глаза глядят, к домам, к людям… Выстрел повторяется значительно ближе. На этот раз я вздрагиваю не от него, а расслышав истошный человеческий вопль и резкое затишье после. — Уроды… — сжимаю челюсть, пока зубы не начинают скрипеть, а напряжение в скулах не отдает в глотку колючим спазмом. Пора. Захлопываю шкаф и, обернувшись, молниеносно напрявляюсь к выходу из комнаты, различая отчетливые шаги по ту сторону двери. Из-за спины слышу кроткий тихий вздох и что-то неразборчивое: — Тей… Джи. Не знаю, что ты хочешь сказать, но потерпи еще немного и постарайся быть потише. Мы скоро закончим. Я готова взглянуть в глаза самой смерти ради того, чтобы хотя бы у тебя был шанс прожить еще один день. Дверь выбивают с петель. Я вовремя отскакиваю в сторону, чтобы не зацепило, и взглядом впиваюсь в знакомое омерзительное лицо. Больше не страшно. Я снова вспомнила, каково это — ничего не чувствовать рядом с такими, как они. — Заждалась, милашка Хару? — Врываться в комнату без стука — неприлично. Я его точно знаю. Жаль, имени не помню. Но оно и не надо. Бита в его поднятой руке не обещает мне хорошую память в дальнейшем. И я зажмуриваюсь. Чтобы темнота поглотила меня раньше боли. Когда я очнусь, я запомню тебя навсегда. Так что молись, чтобы я сдохла на месте.конец флэшбэка 7 лет назад, детский дом поселка Татэяма
— Ебаный Ямада! — я поспала этим утром лишь несколько часов и специально встала пораньше, чтобы застать его график по новым камерам видеонаблюдения, а он снова играет со своим расписанием, как хочет. Весь мой новый план не осуществим без четкого понимания, где ублюдок может находиться в следующую минуту. Я даже приперлась в «Черного кота», чтобы убивать двух зайцев одновременно — налаживать контакт с парнями и высматривать передвижения ненавистного хирурга по окнам в мониторе. И если Казутора уже привык к моей скромной фигуре в углу помещения и даже доливает в мою кружку бесплатный кофе раз в час, Ямада снова срывает очередную встречу, указанную в ежедневнике с вечера. — И страдает какой-то херней! — бубню под нос, уверенная, что никому до моей персоны и дела нет, но вмиг выпрямляюсь и замолкаю, услышав знакомый голос. — Знал бы, что ты злишься, пришел бы пораньше, — Чифую подсаживается напротив с милой тарелкой в руках и со странным выражением всматривается в мое лицо. Находиться с ним рядом в последнее время странно. Он нередко сам начинает диалоги на самые разные темы, что отчасти нервирует и даже пугает. И пусть у меня сложно получается общаться именно с ним — в связи с особой «чувствительностью» и проницательностью парня, — Мацуно, кажется, вообще чихал на неловкость. Даже когда гнетущая тишина разъедает минимальную связь между нами, он почему-то не унывает — когда я, в свою очередь, предпочитаю дождаться Ханемию. Вот у кого явно язык без костей и куда большая дистанция с моими внутренними задушевными хитросплетениями. Все безопасно. Все подконтрольно. — Чего? — шутку Чифую не понимаю. Это он так проявляет дружелюбие? — Кажется, тебе снова испортили настроение, — он смеется мне в лицо и наклоняет голову вбок, почти не моргая. Думаю, это должно выглядетьPOV Чифую
План был хорош. Мы решили разлучить Тэкеру с ее вещами хотя бы на пару минут, чтобы мельком просмотреть содержимое рюкзака, и почувствовали себя гениальными сценаристами, когда нашли — как нам казалось — идеальное решение. Тигр-выпустили-из-клетки-Ханемия Все девчонки так делают. Уходят в туалет припудрить носик, оставляя вещи в залеПора уже понять, что она не от мира сего, Каз…
Не сработает. Нужна тяжелая артиллерия
Тигр-выпустили-из-клетки-Ханемия Ты же не будешь ее заставлять?Посмотрим
Да, замысел был неидеален, но выглядел рабочим. Я отвлекаю ее пустым разговором, Каз проливает на бедную Тэкеру теплый латте. Она — в шоке летит смывать с себя липкий сладкий напиток, оставляя нас с тяжелым грузом вины на плечах и долгожданной возможностью в рукаве. Вот только, когда Тэкера непривычно болезненно вздрогнула, в ужасе вжавшись в мою грудь, я заподозрил, что план этот должен был остаться на уровне идеи и никогда не быть реализованным. Но убедился я в этом уже сейчас — когда она с немигающим взглядом имитирует признаки жизни, не на шутку пугая нас обоих. С непривычки хватаю ее за руку и содрогаюсь от того, насколько она ледяная. Единственное, на что хватает ума — проверить пульс. Бешеный. Мне даже кажется, что я слышу, как быстро тарахтит твое сердце — сейчас же вырвется! — Ты в порядке? Тебе больно? Как я могу помочь? — несильно потряхиваю ее за плечи, но на девушку это не производит никакого впечатления. Ее расширенные зрачки бездной затягивают в свою пучину, заставляя переживать по новой. — Ответь же! Когда она с заметным упорством сглатывает, в уголках глаз скапливаются едва заметные слезы. Тэкера вот-вот расплачется. План вышел никудышный. Меньше всего хочется видеть спровоцированные девичьи слезы. — Тэкера-чан, я виноват! Я безмерно виноват! Тебе нужно умыться… — даже Казутора уходит куда-то на второй план со своими попытками исправить ситуацию. Вблизи она еще более подавленная. Бледная кожа вот-вот станет прозрачной, оставляя после себя только бездонную пустоту, обрамленную длинными ресницами. Не знаю, попаду ли в цель, но ты себя явно гробишь. Либо это делает кто-то еще. Такой же гнусный, как мы с Казом прямо сейчас. Я уже сбился со счета, придумывая варианты, как ее можно успокоить, но в миг потерял всю прыть, услышав голос, налитый сталью: — Сама разберусь. Отвернувшись от меня, она высвобождает руку и, пристреливая Ханемию одним взглядом, захлопывает крышку ноутбука. И слепой почувствует, как сложно ей дается держать себя в руках и не вымещать скопившуюся ярость на моем бедном друге. — Позволь тебе помочь? Теперь уже она перехватывает мое запястье в воздухе, и от ее железной хватки я напрягаюсь в разы больше. На вид, хрупкая, как новорожденный котенок, а силы хоть отбавляй. Вот только — откуда? Нас в свое время воспитывала улица. Кому ты обязана такой пылкостью? Складывается впечатление, что меня сейчас бросят через прогиб и станцуют на костях, не прикладывая ровно никаких усилий. Одна короткая черная прядка выбивается из пучка на глаза девушки. Карие радужки разжигаются янтарным пламенем. Это снова она — стараяPOV Харука
Объятия? Я успеваю развернуться прочь, наплевав на сигарету, когда Чифую собирает меня в охапку со спины, накрывая плечи и талию теплыми руками. Я в капкане. Рыпаюсь несколько раз и уже было задумываюсь выбить опору у него из-под ног да бросить его самого в закоулок куда подальше у всех на виду, но… — Успокойся, пожалуйста. Произносит шепотом в самое ухо — совсем ласково. Откуда я только помню такие вкрадчивые бархатные интонации? Уже давно никто не умолял меня быть спокойнее без надрывистого крика и пары ударов в челюсть. — Я не желаю тебе зла, Кэра. Почему-то даже чужое имя, произнесенное в таком непонятном умиротворении, помогает сделать несколько глубоких вдохов, отметая идею навредить Мацуно здесь и сейчас. Бьюсь в его замке, но уже с большей растерянностью.на следующий день
Чифую я снова обвела вокруг пальца. Никаких срочных дел в городе у меня вчера не было. Я просто вернулась домой, втыкая в ноутбук и просиживая штаны на кухне, а ближе к вечеру прошлась вдоль больницы Ямады в попытках разведать обстановку. И снова — обратно на квартиру. Мне больше некуда. Сегодняшний же день прошел невзрачно. Как и многие. Просто хочется выкурить десяток сигарет и паровозом нестись в эту ночь, превозмогая и тоску, и накативший гнев от своей гребанной беспомощности. О деле Накамуры говорят все меньше, как будто кто-то пытается замести следы и сгладить его положение под следствием. — Еще и эта «группа поддержки», черт их подери. Еще и Ямада. Колесит по учебным заведениям Йокогамы со своими лучшими лекциями, чуть ли ни избираясь в парламент, а я, словно младенец, ничего не могу с этим сделать. Пробираться в его больницу «на вылазку» — идея пока бессмысленная. Лишний раз попасться кому-нибудь на глаза или столкнуться с ним случайно носом к носу — меньший список опасностей этой затеи. Да и файлы на сервере у них бесполезные: ни скрытых папок, ни запароленных документов. Пациенты у Ямады, занесенные в официальный реестр, все как один, приличные люди при деньгах. Корпоративный компьютер чист. Личная почта нигде не указана и ни к чему не привязана. Мне нужен выход на его личный компьютер, а удачной возможности все нет и нет, потому что любая даже малейшая зацепка — неоправданный риск, который потопит меня, словно гребанный Титаник. Риск, который сожжет меня, не оставив и пепла, как спичка — пушинку. — Как можно быть таким деловым и непостоянным? Где твое следование зафиксированным встречам? Где твои операции, расписанные на месяц вперед? Нужно набраться терпения. Дождаться дня, когда он будет занят на месте — лепить новые межпозвоночные диски или вырезать злокачественные опухоли. Пока только так я могу безнаказанно проникнуть в его кабинет. — Бесит. Как же бесит, черт возьми. Сдерживать гнев до жути сложно. И сигарета, моя маленькая надежда на каплю успокоения, как на зло, осталась последняя. — В шесть вечера идти в супермаркет бесполезно — слишком много людей. Выходить на улицу в час-пик опасно. В маске и капюшоне — еще куда ни шло, но всегда есть опасность попасться на глаза «не тому». В первые полгода после побега из Бонтена мне приходилось менять свое местоположение каждую неделю. Не было ни денег, ни знакомых — да и сейчас похвастаться могу разве что нажитыми суммами, и то не для собственного пользования. В окружении людей всегда казалось, что меня рассматривают и видят насквозь — все мое прошлое, всю мою подноготную грязь и окровавленные кисти рук. Этот страх быть пойманной и «наказанной» в результате перерос в лютую ненависть к особо людным, хорошо освещенным пространствам. Словно толпа схватит меня со всех сторон и задушит. Нет. Хуже — приведет к тем, у кого на меня особые счеты. До того, как я с ними расправлюсь. В каждом людском потоке легко мог найтись человек или даже рассредоточенная банда, натравленные на меня. После того, как раскрылся обман Араи и босс размазал ему мозги в нашей гостиной. — Только спустя год, представляешь, я почуял что-то неладное и отправил наших людей в это милое место. Тебе там понравилось, малышка Хару? — Вы знаете ответ на свой вопрос. — Должен сказать тебе спасибо. Мы заработали немало деньжат с твоих деток. — Что вы… Что вы несете? — Ребяткам просто не повезло, что они прикипели к нашей Харуке душой. Но что поделать? Они не хотели отпускать нашу собственность — и поплатились за это. Кэтсу Синахара. Имя, которое я набила себе острой иглой на внутренней части черепной коробки. Чтобы закрывать глаза и видеть его денно и нощно даже при смерти. В ту ночь он не пожалел сил, чтобы вылить на меня историю всего дерьма, сотворенного им на пару с Ямадой, пока Араи истекал кровью на моих руках, убитый с первой пулей. Он и не догадывался, что в каждом углу нашего дома можно найти средство обороны. Я не думая вскочила на ноги и, воспользовавшись его горделивым «моментом славы», выхватила биту, стоящую за трюмо. Один удар, чтобы выбить его спесь. Синахара недооценивал меня. Даже стоял спиной — а это нарушение одного из первых правил господина Араи. Второй удар, чтобы выбить ему зубы и одним взмахом ноги поставить на колени. Третий, четвертый, пятый — уже не помню, с какой целью. Зато помню, что душила его еще брыкающееся тело на полу, выдавливая остатки жизни собственными руками. Он не стал моим трофеем, несмотря ни на что. Я не смогла отомстить за смерть мамы, детей и Араи. Я слишком быстро его убила. Так получилось, что первая и последняя смерть от моих рук стала не освобождением, а личным наказанием. Мне никогда не смыть ее. Она забрала у меня все. И послужила толчком к тому, с чем я сталкиваюсь каждый божий день, не имея права на будущее. Если бы только был шанс возвратить колесо времени назад, я бы не позволила нам оказаться в доме. И я бы определенно выбрала иной путь торжества справедливости. Но это только фантазии. Реальность убога. Реальность бьет под дых, выворачивая наизнанку, ежедневно прокручивая в подсознании кадры с бездыханным телом человека, который заменил отца, и бывшего врага-главнокомандующего. Лишь разорванные куски лица да пробитые черепушки на повторе. Я тогда вылезла через окно, выхватив у обоих кошельки с немногочисленной наличкой. Бежала куда глядят глаза через леса и отмывалась от крови в речке. Скиталась по заброшенным домам. Крала еду, деньги, одежду. Ломала кости и лишала сознания. — Я всего лишь хотела выжить. Пока не нашла пристанище надежнее. Пока в моей жизни снова ни появилась семья, от которой я держусь подальше, чтобы больше никогда не повторить ужасную участь, преследующую меня по пятам. Благодаря этому человеку я держала себя в форме и тренировалась с удвоенной прытью, готовясь к первым боям. Тогда, в восемнадцатилетнем возрасте, я начала получать большие деньги за чужие травмы и обзавелась первым собственным ноутбуком для «маленьких шалостей». Тогда я придумала свой план и узнала, что Бонтен в Тоттори распался после смерти Синахары, и мне больше ничего не угрожает. Тогда я сделала первые небольшие шаги к людям, видя в них только средство достижения цели. Обрела уверенность в себе и начала сполна использовать все, чему меня учили годами. Вот только бардак в голове да сломанные шестеренки тела тоже остались со мной, как бы я ни хотела переступить и через них. — А сейчас я хочу курить! И бежать сквозь свору незнакомцев мне не позволит осмотрительность и чувство собственной безопасности. Я знаю, что схожу с ума. Я знаю, что часто моя предосторожность выходит за грань разумного. Казалось, четырех лет достаточно, чтобы перестать жить в бесконечном страхе. Но мне и их не хватило. Поэтому я лучше проведу пару часов в коробке, чем умру от ужаса, созданного своей же горе-башкой, на кассе гипермаркета, или устрою дебош, выведенная из ума выходкой какого-нибудь подонка. — Даже поход за сигаретами превращается в целый блядский ритуал… И все же — в автоматах сигареты можно купить только при наличии особой карты, удостоверяющей возраст, — этот вариант тоже отметается. Из удостоверяющего у меня с собой только паспорт — и ваша взяла, если под руку с первой попытки попадется настоящий. В результате я проверила на картах расположение ближайшей уличной табачки и, наспех собравшись, помчала прямо к ней, минуя многочисленные лица жителей спального района. Худощавая продавщица к моему напору оказалась не готова: — Ментоловые Мальборо? — Нет. — Сука. Виноградные? — Нет. — Классика? Она перебирает пачки над головой в обнадеживающей задумчивости: — Тоже. — Чапман Ред? Виноград? Вишня? — это уже становится похоже на непроходимый уровень, где на любой мой запрос последует отрицательный ответ и грустное покачивание старческой головой. — Сожалею. Выругавшись в землю, поспешно отхожу в сторону, подальше от тротуара. Брать наугад бесполезно — либо меня с непривычки вывернет, либо я начну крушить все на своем пути без привычного запаха, к которому прикипела за годы. На ум приходит круглосут с малолеткой на кассе, которая в первую встречу любезно заварила мне лапшу и помогла с банковской картой. Я была у нее с тех пор пару раз, но дальше лапши у нас разговор не заходил. Мне было неинтересно слушать что-то о чужой жизни, которая никак не вписывается в мой и без того забитый график. Главное — у них сигарет в магазине больше, чем продуктов. Да и путь, хоть и не самый близкий, но наиболее приятный — по переулкам, без свор любопытных доходяг. — Заодно прогуляюсь. Еще раз обдумаю дальнейшие шаги и хотя бы немного выпущу пар на прохладе. Спустя минут двадцать на Японию окончательно упала тяжесть вечера. Фонари уже вовсю били по глазам, удачно освещая самые проходимые местечки. Мой же пункт назначения светился сам по себе, пропуская через панорамные окна мерцание люминесцентных ламп. — Никого, что ли? — я несколько раз дергаю за ручку, но дверь не поддается. Собираюсь пройтись кругом, высматривая, есть ли живая душа внутри, но, услышав сдавленных хрип и противный сбивчивый шепот неподалеку, отбрасываю прежнюю затею подальше. Звуки доносятся из длинного темного проема. На цыпочках преодолеваю расстояние в пару метров и, оказавшись между двумя бетонными стенами длинных магазинов, прижимаюсь к одной из них. Наспех натягиваю маску, стараясь не шуршать одеждой. Две высокие, но при этом худощавые, персоны окружают девчонку, на которую этим вечером у меня большие планы. Если я не покурю, всем достанется по самые глотки. — Чего скулишь, чувырла? Где бабки? — напирает один из них, прижимая ее крохотное тело ко второму выблядку. — Твой новый батек не спасет магазинчик мамаши от долгов, знала? — Не трогайте меня! Сколько вам еще нужно? — скулит с дрожью в голосе, но держится стоически. Не умоляет. Не извиняется. Она тоже с характером. — Шеф хочет получить всю сумму с процентами, зайка. — А вот мы могли бы взять еще и натурой — за причиненный ущерб. Терпеть и выжидать дольше у меня не хватает любопытства. — Да здесь только вы ущербные, долговязые, — выкрикиваю с игривым нахальством, подойдя чуть ближе и уже нащупав ножи, спрятанные в ботинках по обе щиколотки. Не думала, что они пригодятся так скоро, но внезапный шанс поразвлечься и выпустить пар в ближайшие минуты не на шутку меня раззадоривает. — А ты кто такая? — отвечают почти хором, в негодовании, но девчонку отпускают. Она молча оседает на землю и спиной отползает к освещенному широкому переулку в десятке метров от нас. Действует точно и бесшумно. Умничка. Повезло, что мы не в тупике. Иначе тебе случилось бы стать свидетелем моей импровизированной расправы над всяким отребьем — а зрелище это не столько веселое, сколько кровожадное. — Инкассатор, мальчики. Только по вашу душу. Недалекие утырки слишком уж медленно направляются ко мне, пока я не теряю времени, оценивая пространство вокруг. С их расторопностью ножи могут и не понадобиться. Накидываю капюшон и, оставив портфель за мусорным баком, делаю несколько уверенных шагов вперед. Разбираться в ситуации не вижу смысла. Увиденного уже хватило, а остальное продавщица расскажет мне за порцией бесплатной лапши. Возьму с нее за спасение, как и пару пачек чистого табачного наслаждения. — Решила заступиться за подружку? Сейчас сама попадешь под раздачу! — от его уверенности меня подташнивает. — Я сейчас на взводе, мальчики, поэтому под раздачу уже попали вы. Когда между нами остается буквально несколько шагов, я отпрыгиваю к противоположной стене, что буквально в полутора метрах. Одной ногой отталкиваюсь от торчащей трубы и с разворота вмазываю ступней ближайшему рэкетиру прямо в солнечное сплетение. Он отлетает дальше в проем со злостным воем боли и отхаркивается — зато вид на второго открыт. — Повеселимся? Тот, что еще цел, оказывается недурным бойцом. Подскакивает ко мне с блоком, хватает кулак на лету и заламывает руки. Старый прием. Проходили уже. Следую корпусом за локтем и выворачиваюсь всем телом, прижимаясь к длинноногому спиной, выгодно удерживая его запястья по обеим сторонам от себя. Теперь в засаде оказывается он. — Весьма интимно с моей стороны, не думаешь? Не даю ублюдку опомниться и наугад бью его же кулаком над головой, все еще сжимая чужое запястье своей ладонью. По вздоху и хрипу понимаю, что попала прямо в нос, и сразу же, схватившись за его правое плечо, второй рукой упираюсь в пах. Он тяжелый, поэтому перебрасываю тело вперед с кувырком, распределяя массу мужчины по всему своему телу. Я все-таки девушка. Поднимаюсь резко, собираясь отбиться от второго. Он сломя голову уже несется на меня с кулаками. Отступаю вбок. Шея болезненно чешется. Уворачиваюсь от совсем непрофессионального удара восставшего и, отскочив на пару шагов назад, провожу ладонью вниз по подбородку. Мокро. Щиплет. Видимо, на что-то напоролась, пока катилась по земле с амбалом в руках. — Малолетняя шлюха, — первый ударяет наотмашь, но вновь промазывает. Боится подойти для ближнего боя, пока дружок со стоном поднимается с земли. А я случайно травмирована, подонки, и уже сгораю от нетерпения ободрать костяшки о ваши зубы. И как мне теперь скрывать это блядство от кофейных мальчиков? — Опять шлюха… Вы это оскорбление всегда используете? Вне зависимости от ситуации, что ли? Снова замахиваюсь ногой, только уже мечу в живот, но почти у цели намеренно меняю траекторию и попадаю по щиколотке. — Думал перехватить ногу? Не на ту напал. Шкаф с воплем падает на одно колено, уже и забыв, что собрался махать кулаками, а я голенью молниеносно вышибаю из него дух — удар приходится прямо по челюсти. Слышу, как бедолага прокусывает себе язык и скулит. — Вы какие-то слабенькие. — Эй, малявка! Свист полого металла заставляет меня пригнуться. Присмотревшись во тьму, разглядываю блеск трубы в руках второго болвана, что беспощадно рассекает воздух, стремясь оставить на мне свой след. Прогибаюсь в спине несколько раз, отпрыгивая дальше и дальше, но отступление быстро угнетает. — Не веришь в собственные силы? Против какой-то мелочи идешь с трубой — так низко. — Сучка, я отомщу тебе. С радостью понаблюдаю. Стремительно приседаю, пропуская трубу над головой, и рывком бросаюсь на соперника вперед, лбом ударяясь о его корпус. Мысль схватить его за грудки вынуждает засмеяться — жаль он плотно одет для моего фокуса, — но сильный удар вдоль спины охлаждает мысли. — Тварь, — выплевывает мужик, стягивая с меня капюшон, буквально за волосы оттаскивая меня от себя, и головой ударяет по лицу. Чувствую, как из носа течет теплая густая жидкость. — Один-один, говнюк, — шиплю, отплевываясь, и попадаю в его пах теперь уже коленом. Не хотел понежней — получай, что заслужил. Втроем мы немного выдыхаемся скакать друг от друга в бешеной пляске, и одномоментно я оказываюсь зажата посреди проема между ними двумя. — Выдрать бы тебя прямо здесь, сука. — Оставьте эти фантазия друг для друга, мальчики. Видит Бог, я не хотела. Лгунья. Я ждала этого момента больше, чем понижения цен на парики для боев без правил. Качественная работа стоит больших денег. Мужчины накидываются с двух сторон с матершинными криками, предполагая, что в этом заключается их сила. Но ни одна сила не сравнится с моими наточенными игрушками. Ловко вложив ножи в обе ладони, делаю выпад к ближайшему сукину сыну, глубоко полосуя бедро, на что он визжит, как ошпаренный, и хватается за рану, спотыкаясь и теряя равновесие. — Ты чертова дрянь! — Слышала. Не новость. Но второй оказывается быстрее и выносливее. Не успеваю я ранить его другой рукой, гад прижимает меня к стенке. Я не узнаю собственный голос. Какой-то чужой отстраненный вой разносится по улочке, но он никого не волнует. В этом захолустье мало прохожих. Только лай собак отвечает скорбью на мою рану. — Так тебе и надо. Я точно на что-то напоролась спиной. Острая боль распространяется по центру вдоль нескольких позвонков, а любое мелкое вздрагивание отдается режущими импульсами в грудину. — Просто — даже говорить без звезд в глазах выходит совсем неприятно, — не повезло. Второй нож я выронила от неожиданности, поэтому сжимаю рукоять оставшегося оружия с двойной силой, уже наплевав, куда попадет лезвие. Я не собиралась никого убивать, но раз судьба решила преподнести мне такой неожиданный сюрприз, грех им не воспользоваться, защищая собственную жизнь. Сходила за сигаретами, называется. Подышала воздухом. Благо, только один из противников еще стоит на ногах, напирая руками на нож так, что острие разворачивается на сто восемьдесят градусов, упираясь мне в ветровку. Не нахожу выхода лучше, чем сжать его, оставляя на левой ладони глубокие порезы. Своя сталь только закаляет. — Считай секунды до смерти… — заявляет утырок, надавливая сильнее. Я же безвольно вешу над ним, прижатая к стене, с блядской палкой в спине, полагаясь только на случай. Если оттолкнуть, будет больно. Но это шанс хотя бы выбраться из ловушки и… — Черт! Все оказывается намного прозаичнее. Раздающиеся издалека сигналы полицейской машины отражаются на лице бандита неподдельным испугом. Он буквально роняет меня, поднимая друга с земли и, крича что-то нечленораздельное, поспешно удаляется. — Мы еще встретимся, сука! — Жду… С нетерпением. Кажется, я не чувствую спины. Кажется, у меня вместо нее один большой сгусток боли и, наверное, крови. Я не прощу себе заражения — это бесспорно. Но и попасться легавым — точно не сегодняшняя сказка на ночь. Прятаться в магазине нельзя. Домой. Срочно. Я собираю всю силу в кулак и наощупь нахожу оба ножа. Запихиваю их по местам и на счет три поднимаюсь с колен, сдерживая рык. Ладно. Терпимо. Как минимум, место повреждения ноет настолько безгранично сильно, что порез на ладони, изуродованная шея и разбитое лицо легко игнорируются на его фоне. — Приятные новости, Харука. Ничего не скажешь. Ты, как всегда, в ударе, малышка. Успешно нахожу рюкзак там, где его оставляла. Трясущейся ладонью поправляю капюшон и маску, стараясь спрятать большую часть лица от мира, и, сжав ладонь, стремглав, насколько это возможно, убегаю в сторону дома. — Хотя бы ноги целы. Рожденная бегать, твою мать. Каждые метров триста даются все тяжелее и тяжелее. За мной нет явной погони или слежки, но я все равно продолжаю скакать к дому, уверенная, что там меня ждет сладкий морфий. Последние ампулы. — Все не слава богу. Ни сиг, ни опиатов. Так и умереть недолго. Добираюсь достаточно быстро, несмотря на то что приходится замедлиться во дворе, проходя мимо машин с включенными видеорегистраторами и подъездов с камерами слежения. Мало ли, куда заберутся копы — лучше не вызывать лишних подозрений. Обхватываю ключ здоровой рукой и благополучно захожу внутрь, минуя соседей. Грузовой лифт тоже наготове, как будто все в этом доме расположено ко мне и моему благополучному возвращению. Седьмой этаж, коридор, входная дверь. Попадаю в замочную скважину не с первого раза. В глазах уже ощутимо бегают мурашки, и темнота подкрадывается с завидным успехом, но я веду с ней напряженные переговоры. — Еще немного. Совсем чуточку. Захлопываю дверь и дергаю ручку еще раз — закрыто. Обувь летит в конец прихожей, пока я сбрасываю ношу в противоположную сторону и почти на карачках добираюсь до ванной, срывая с себя все, что можно. Ветровка и водолазка остаются у входа, пропитанные кровью. Девушке в зеркале явно херово. Ей нужна скорая, несколько пачек успокоительного и чьи-нибудь теплые объятия. Но вместо этого хватит двух ампул наркотика, спирта и иголки. У меня нет времени на умывание. На слезы, которые уже вовсю размазывают солью алые следы на лице. На крики и прочие слюнтяйства. У меня есть цель. Я больна ей. — Одержима. Дыхание перехватывает. Тошнит и ломит. Я с большой сложностью вскрываю обе ампулы с жидкостью и набираю их в один шприц. — А теперь — твое нелюбимое, — здоровой рукой нащупываю вену на левой и медленно ввожу иголку, буравя след, который она оставляет подкожно. Впрыскиваю жидкость медленным нажатием, распыляя по телу будущее блаженное спокойствие. Кровью я не истеку. Рана не настолько большая. Но как только боль отступит, придется сильно потрудиться, чтобы не отключиться и постараться залатать себя в самых труднодоступных местах. Хватит себя обнадеживать, дура, ты проебалась и можешь сдохнуть в любую секунду, просто прикрыв веки. — Раньше мне помогал менеджер Джа… Славный малый… Такой кроткий. Вот только нет его больше в моей жизни. И это к лучшему. Он бы со мной не выжил. Рядом со мной ведь все умирают, так оно? Или нет?POV Чифую
Тэкера не брала трубку весь день и не отвечала на сообщения. В конце концов, я решил наведаться к ней вечером после работы — проверить, все ли в порядке и не нужна ли какая-то помощь. А заодно — отдать постиранную и выглаженную рубашку, покумекать над стиральной машиной и, возможно, еще раз проверить ее вещички. Да, пожалуй, это главный пункт. Вчера в зоомагазине я поймал себя на интересной мысли: оставь она рюкзак на видном месте после инцидента с разлитым кофе, я бы вряд ли воспользовался удачным стечением обстоятельств. Настолько сильна во мне была вина за ее бездонные глаза и еле ощутимую тревогу. Совесть не позволила бы идти по горячим следам. Будто сегодня все иначе. — Надеюсь, сегодня все пройдет более гладко. С такими мыслями я спускаюсь на седьмой этаж и, пересекая длинный коридор, останавливаюсь возле нужной двери, занося руку для стука. Останавливаюсь, не успев коснуться железной поверхности. — Это… Кровь? — только сейчас присматриваюсь к ручке и наклоняюсь немного ниже. Алая капля стекает по краю и разбивается о темную плитку, на которой еле различимо виднеется несколько маленьких разводов. Нервно дергаю за ручку. Закрыто. — Что за… — ни секунды не медля, достаю собственные ключи и врываюсь в квартиру. В грудине бьется страх. Я опоздал? Пострадала ли Тэкера? Что вообще могло произойти? Придется ли обороняться? Чем? Разве что — буду драться. В голове проскальзывает мысль написать Казуторе, но он уже точно добрался домой и будет ехать в сотню раз дольше, чем любой сосед, сбежавший на возможный крик о помощи. На всякий случай держу телефон с экстренной службой на быстром наборе под рукой. Но в коридоре непривычно тихо. В нос сразу ударяет резкий запах спирта, а разбросанные по полу вещи Тэкеры вводят только в замешательство. Иду на свет в ванной. Я давно так не мечтал проснуться от кошмара. Щипаю себя несколько раз и, наконец, понимаю, что все увиденное — определено не сон. — Кэра?.. — падаю на колени рядом с девушкой, всматриваясь в побитое окровавленное лицо в поисках живого места, но нахожу только яркий блеск в глазах и ненормально расширенные зрачки. — Чифую? — она хохочет. Ручейки слез стекают по подбородку красными каплями. — Это будет самая тупая смерть. Из всех моих возможных. Самая глупая.POV Менеджер Тейджи
Когда-то Харука-сама спасла меня, спрятав в шкафу детского приюта. С тех пор я следую за ней по пятам, пусть она даже не помнит моего имени. Хватает того, что семь лет назад она открыла мне свое — и я его никогда не забуду. — Я уже в Йокогаме, семпай.