POV Чифую
Женские бои без правил — подобие русской рулетки. Никогда не осмелишься участвовать в подобной затее, но и наблюдать за ней вряд ли согласишься. Серьезно, во мне все вверх дном переворачивалось, когда девушки заламывали друг другу суставы, зубы сжимая от непередаваемой боли.
Не представляю, как у Майки хватило терпения отсидеть весь бой на трибуне. Казутора пытался поддержать его глуповатыми комплиментами, мол, «Сано зачетный тренер, раз вырастил такую мощь, да еще и красотку», но бывшего лидера Тосвы медовые речи длинноволосого не трогали. Он внимательно провожал каждый жест Цукасы, то ли передавая ей часть своей силы, то ли забирая себе ее страдания на ринге — третьего не дано.
— Давай же, милая. Продержись еще немного…
— Сильнее! Ты же можешь сильнее!
И не удивительно, что их встреча после боя начала с криков Манджиро. Он нехило переживал за девушку, пусть и не признавал, что между ними что-то есть. А вот она молодчина: выбила из него все-таки пару поцелуев, — на них мы с Казуторой всеми силами не таращились в четыре глаза, — и утащила парня с собой под предлогом обработки ран.
Так оно и было, скорее всего, судя по добротному количеству пластырей и повязок, которыми она светила за одним из столиков кофейни, донимая Майки расспросами, действительно ли ее хук справа на финише боя оказался недостаточно хорош. Цукаса была похожа на Майки своей простотой, но стержень твердого характера, не то природный, не то перенятый у тренера, легко прослеживался в ее уверенном, сконцентрированном взгляде.
Такой я наблюдал и у Харуки. Могла ли она участвовать в боях во времена заточения в Бонтене, я вряд ли решусь разведать. Но уверен на все сто — я отговаривал бы ее всеми способами, если бы в дурную головушку вдруг забралась идея стать участницей подобного зверства.
— Ты же понимаешь, что теперь я буду следить за каждым твоим шагом? — видеть, как Майки расслабленно зарывается в макушку светлых волос девушки, спрятав ее в своих объятиях, все равно что впервые брать на руки младенца. Непередаваемо, до слез, волнительно.
— Кто-то оказался абьюзером в отношениях?
— Уж лучше так, чем ты, глупый медвежонок, где-нибудь убьешься.
Он заслуживает счастья — даже если это всего лишь его мимолетная крупица. Хочется запомнить блаженное умиротворение на лице друга на всю жизнь. Что бы нас ни ждало впереди и какие бы темные пятна ни омрачали наших воспоминаний о былых временах.
— Ты кого медведем назвал, Манджиро? — Цукаса сохраняет строгий тон, но улыбка, не сползающая с лица со вчерашнего их воссоединения, выдает свою обладательницу с потрохами.
— Не кипишуй, — а вот у Майки все наоборот. И ответы его сухи, и легкая улыбка не постоянна — научился у Кенчика? Зато то, с какой осторожность он перебирает длинные волнистые волосы девушки, говорит само за себя. — Разорвешь еще.
— Видят всевышние, так оно и будет. Если ты еще раз меня не поцелуешь.
— У нас равный счет. Я абьюзер, а ты манипуляторша, — теперь хохочем мы втроем, и даже Казутора, уловивший ключевые части их диалога, тихо хихикает у кассы, чтобы не спугнуть гостя.
Было бы неплохо, создай ученые не только фотокамеру, фиксирующую момент, но и эдакое устройство для сохранения эмоций. Мы бы могли смеяться до упада, а после заключить весь свой восторг в пробирку и доставать ее в одинокие вечера, когда единственное чувство, переполняющее за край — тяжесть чокнутого мира, вдруг сравнявшая тебя с землей.
Я бы хранил то волнение, что возникает из ниоткуда, когда взгляд Харуки касается моей кожи, пока я — якобы — этого не вижу.
И дал бы попробовать ей, чтобы она сама могла сделать выводы.
— Я даже не удивлен, что они сошлись, — нашептывает мне Казутора, подошедший забрать грязную посуду и обменять пустой чайник на свежезаваренную порцию.
— Два сапога…
— …реально пара.
Пока мы за глаза обсуждаем интересный тандем, не имея в мыслях ничего плохого, Майки продолжает попытки приструнить непокорную девицу, пусть в черных глазах и плещется непомерное обожание.
— И что это вообще за прозвище такое? Несокрушимая? И смех и грех.
— Вся в тебя. Ты тоже Непобедимый, — неоспоримо заявляет Цукаса и манерно надувает губы, нарочно не отводя взгляда от вдруг засмущавшегося Манджиро.
— С такими выходками тебе бы больше подошло «Ебанутенькая»…
— Фамилия Сано тоже неплохая.
— Что? — мы с Майки одновременно давимся чаем, но у него хватает воздуха на короткий вопрос, прежде чем закашляться.
— Что? — Цукаса вторит. Без единой просьбы подает ему салфетку и пожимает плечами, словно не она превратила одной фразой «когда-то лидера сильнейшей токийской группировки» в мальца с раскрасневшимися щеками.
Ей богу, я готов наблюдать за ними вечность. Эти двое, как котята, запертые в одном помещении. Никогда не поймешь, что учудит один из них, а главное — кто первый покусает другого за жопу, торопясь зализать неумелые раны как можно скорее.
— Чифую подтвердит — у тебя был слабый захват.
— О, Майки включил тренера… — на мою скромную реакцию Цукаса разочарованно разводит руками, будто подтверждая: Сано переключается в этот режим с космической скоростью.
— Вообще-то я специально, — ее ответ удивляет обоих. Я даже двигаюсь к ребятам ближе, отложив важные бумаги по зоомагазину, изучением которых занимался украдкой минутой ранее. — Я не хотела делать ей больно.
— Так это же суть боя, милая? — недоверчиво начинает Майки и почти до краев доливает в ее кружку чай.
Интересно: если я вручу ему пачку дораяки, сколько из них он отдаст своей «ученице»?
— Не этого. Идзанами — особенная партнерша. Я давно за ней слежу.
— Я и это упустил… — на секунду кажется, Майки готов завыть от окутывающего его сокрушения.
Отчасти я его понимаю. Не уследил. Не предостерег. Не помог.
Бессилие — одна из разновидностей ядов, убивающих медленно и мучительно.
— Ты наверстаешь, — Цукаса поддерживающе похлопывает Манджиро по ладошке и вдруг начинает вырисовывать на ней невидимые круги тонкими пальцами, с хитрецой добавляя: — Многое… Наверстаешь.
Не заметит смятения Майки, замершего в непонятном ожидании, только слепой.
— А по-честному — я расстроена. Я так хотела ощутить ее мощь и проверить твою школу.
— Девчонка оказалась слабее?
— Нисколько. Но она проседала из-за травмы. Думаю, у нее повреждена спина. Очень уж болезненно ей давались даже легкие удары по лопаткам.
На ум сразу приходит, сколько усилий мы с Харукой приложили, чтобы ее рана заживала как можно благополучнее и безболезненнее. Перевязки, компрессы, мази — в дрожь бросает, когда представляю использованные тюбики только-только начатого лекарства, а за две недели таких была уйма.
Даже представить не могу, сколько обезболивающего она могла бы в себя вылить, если бы ни травяные настойки, которые — как я просек с детства — облегчают мышечную боль почти как анальгетики.
— Да уж, неприятное место. И заживает долго…
— Дерьмово, — мои слова Цукаса подтверждает с долей сожаления. Судя по всему, ей и правда было нерадостно наблюдать за страданиями соперницы. — Да и курить бы ей бросить по-хорошему. Хотя вишневый выбор я одобряю.
Вот это совпадение. И Харука тоже. В последний раз именно такие ей принес Казутора — руки бы ему пообрубать.
А вот и она. Тенью пробирается к своему месту, провожаемая только перезвоном колокольчиков у двери, и молча кивает, заметив на себе тяжесть моего взгляда. Пообещав ребятам вернуться, забегаю во владения Казуторы изъять из холодильника цитрусовый пирог, и усаживаюсь напротив девушки, деловито опираясь щекой о ладошку.
Наблюдать за Харукой — это как ждать долгожданных объятий паука птицееда. До жути трепетно, несмотря на глубоко засевшее в груди чувство опасности. Не хотел бы я оказаться его ужином. А ее?
— Приветики, Хару, — девушка поджимает губу, поймав имя, произнесенное мною еле слышно, и с сердитым выдохом открывает ноутбук, решив промолчать в ответ. — Да брось, никто не слышит.
— Что случилось?
Ничего и не должно случиться, глупышка, чтобы я захотел услышать твой голос.
— Обрати внимание на мой столик, — кивком указываю за плечо, уверенный, что ей важно знать, кто находится рядом. — Это и есть Манджиро Сано.
На ее милом личике мелькает некоторое узнавание. Девушка закусывает губу и долго всматривается в парочку, сильнее вжимаясь в диван, словно хочется слиться с местностью.
— Лидер…?
— В прошлом. Он хороший. Хочешь познакомлю? — отчего-то мне приятна мысль, что Хару может стать частью моего окружения. Более того, я бы с большим удовольствием доказал ей, что опасаться его не нужно. Ребята, наоборот, всегда готовы помочь и, если понадобится, защитить.
Но она отказывается и, ссутулившись, клацает по кнопкам, пряча глаза.
— Я воздержусь, — на мой тревожный вид трясет головой и с легким испугом хлопает глазами. Красные. Опять не спала? — Я не готова. Пока что. Ты для этого мельтешишь тут, мешая работать?
— Раскусила, — стараюсь протянуть беззаботнее обычного, но изнутри меня гложет странное чувство. Сегодня девушка странно выглядит. За последние несколько недель она ни разу не казалась озабоченной чем-то своим настолько. — Я придумал несколько крутых колонок для сайта. Сможем сегодня поработать над ними?
Рукав ее свитера сползает чуть ниже, открывая вид на слегка посиневшее запястье. Сдерживаю позыв потянуться и проверить, неужели так падает тень на руку, но вместо этого решаю разобраться со всем дома. Волнуя и смущая ее здесь, я не добьюсь ничего хорошего. Разве что стану еще одной причиной, по которой она сегодня сама не своя.
— Приходи. Не обещаю, что твой Серый Волк проявит гостеприимство, но ты можешь попытать удачу.
— Я тебе очень благодарен! — замечаю, как она гасит полуулыбку, и немного расслабляюсь. — Кстати, вчера вечером заходил узнать, как у вас дела. Но ты не открыла.
— Может, выходила в магазин. Или покурить. Мог бы написать, — начинает беззаботно, но снова обеспокоенно косится на столик Майки и Цукасы. Переживает?
— Точно. А… А это…? — колеблюсь, но все же касаюсь большим пальцем ее нижней губы, заметив небольшую царапину. Такую вряд ли можно нанести самой.
Блять, ты какая-то побитая. Блятьблятьблять.
Больная спина и сигареты противницы Цукасы. Совпадение. Уебищное, неприятное, навязанное моим больным воображением, которое готово поверить во все при виде нее.
Девушка краснеет и мягко отводит мою ладонь от себя, зарываясь в горловину объемной вещицы. У меня и самого щеки горят,
но я бы повторил.
— А это я дралась с твоим котом, Чифую Мацуно! — твердит настолько негодующе, что я могу перестать волновать свою душу от правдоподобности этой ситуации. — И врезалась в косяк…
— Правда все в порядке? — гнетущая дыра неустанно разъедает изнутри. Нервно барабаню пальцами по столешнице, готовый сам разобраться с котом, чтобы он не обижал девушку.
А точно ли разбираться нужно с ним?
— Все круто, — выдает со смешком. — За сутки с ним я уже примирилась. А когда ваша встреча с инвестором? В пятницу?
Отвлекающий маневр? Перевод темы? Лиса, что у тебя на уме?
Отвечаю на ее вопрос понурым видом и обессиленно зарываюсь в волосы:
— Не напоминай.
— Переживаешь что ли, как все пойдет?
— Немного. Устал уже от бесконечных отказов. Вдруг…
Харука шустро, еле ощутимо бьет меня ладошкой в грудь, прерывая на корню:
— Не накручивай. Ты все равно сделаешь все от тебя зависящее, — слышать от нее поддерживающие речи в новинку, но я все же воскрешаю боевой дух, распознав приятную сердцу участливость. — И на нас уже твои друзья засматриваются. Прости, но мне это не очень нравится…
— Все-все, я ухожу, — в последний момент накрываю ее ладонь своей в обычном знаке благодарности — ага — и вскакиваю с места. Она воротит нос, но током не бьется. — Спасибо, Хару.
— Ты забыл, — только указывает на цитрусовый пирог, принесенный, несомненно, ей.
— Это тебе, — видеть, как ее переполняют эмоции от такой мелочи, наверное, мой новый фетиш. — Я зайду примерно после восьми. Обещал немного потусить с Майки и Казом. Но после — жди меня у себя на пороге с распростертыми объятиями.
***
Я не сразу понял, как под натиском этих двоих один шот виски превратился в череду нескончаемых настоек, игру с градусом и — откуда они взялись в центре ночной жизни Йокогамы в столь веселый разгульный час? — разговоры о любви?
— Казутора, хватит на него давить.
— А что еще говорить, если он ходит вокруг да около, сопли подтирает? Уже давно бы… — Ханемия опрокидывает рюмку и, вытерев губы тыльной стороной ладони, смотрит на стеклянное дно, как в подзорную трубу. — Как там было? Пришел, увидел, победил?
На минуточку — несвойственные нашему пьяному амплуа разговоры о любви.
— Чифую тебе не Цезарь, — снисходительно продолжает Майки, подпирая щеку ладонью. Меня уже даже не расстраивает тон, с которым он отказался от любой моей схожести с древнеримским полководцем, — лишь бы не уснул, иначе дотащить его до дома в нынешнем состоянии я вряд ли смогу без последствий.
— Салат? — и на Казутору уже тоже рассчитывать не приходится.
— Ты дурак, Ханемия! Цезарь — завоеватель! — под перепалку друзей вливаю в себя сладкую жижу оранжевого цвета и, не распознав сразу вкус спирта, догоняюсь второй.
Кажется, зря — в голове гуляет ветер, насвистывая серенады и баллады о счастливый беззаботной жизни, к которой мне и на шаг не приблизиться до самой смерти теми темпами, что я действую сейчас. С инвесторами ничего не получается, в кофейне все как-то слишком мирно, а в делах любовных — сплошная «Харука» как название болезни.
Или лекарства. Пока непонятно.
— Давайте уже закроем эту тему. Я сам разберусь, парни, — слишком громко опускаю уже третью рюмку из стопки нового цвета, и бармен напротив непроизвольно шарахается. Ну отмудохал Майки какого-то пьянчугу, ну и зачем нас теперь весь вечер шугаться? И тот, между прочим, заслужил — нечего приставать к одиноким девчонкам, которые и ответить ничего не смогут.
А Харука бы смогла. И в нос бы дала хорошенько, и ножиком бы пригрозила.
И я ей — нахуй сдался? Сторонится меня, как черта из табакерки. Может, ей и не нужно мое внимание вовсе? Да нет. Бред какой-то. Она даже расцвела за последнюю неделю. Ну или я ебнутый олух — в конец уже — придумываю себе оправдания.
— Пока ты будешь разбираться, ее уведут.
— Такую — не уведут.
Она сама никому не дастся. И что я в ее квартире частый гость — вообще-то достижение из разряда «за жизнь нужно успеть». Я не построил дом, не вырастил сына, не посадил дерево, если не считать школьных отработок за хулиганство, но позволил Харуке раскрыть свое истинное имя. У меня есть причины для гордости.
И я бы хотел обрушить их на голову Ханемии, но — слишком личное, что ли? Да и он, по ощущениям, все понимает лучше меня самого.
— Она недурна собой, если
со всех сторон прикинуть, — задумчиво протягивает наглец и через Майки тянется ко мне, чтобы в результате дать легкий щелбан, как лошку, проигравшему на перемене в «камень-ножницы-бумага».
— С каких там сторон ты собрался прикидывать? Язык прикуси — а то вывалится, — я завожусь с пол-оборота и отвечаю Казуторе несколькими ударами в плечо, уже готовый растерзать этого пьяного говнюка за непотребные мысли в
ее сторону. Майки уже прикрыл глаза и скоро начнет посапывать.
— Бро, если ты не сделаешь шаг, я могу считать этот посыл зеленым светом для себя? — один заискивающий взгляд Ханемии действует лучше любого призыва к действию. Сегодня дружище вернется домой без зубов за свои шуточки — и даже мать не сможет его оправдать.
— Понеслась. Давно не пиздили никого? — Манджиро протирает глаза, не успев провалиться в спячку, и вовремя перехватывает мой кулак. А после — вообще предательски отодвигается от барной стойки так, чтобы усложнить наше с Казуторой противостояние. На ноги мы все равно не встанем, уж слишком тяжелым грузом выпитый алкоголь опутывает ступни. — Можем устроить удовольствие с местными байкерами. Как дети малые...
— А ты — нет? — ухватывается за новую тему Каз, и я немного остываю. Мне нельзя пить. Становлюсь слишком уж прямолинейным. — Твоя вон сама догадалась подстроить все так, чтобы ты прям на выходе с ринга в объятиях ее сломал. Мечта, а не девчонка.
Майки хмурится и в сонной задумчивости потирает ножку бокала большим и указательным пальцами, словно полируя:
— С ней все как-то… Иначе, чем с другими. Я боялся сделать что-то не так.
— Я тоже… — хрипло признаюсь, ожидая смешков, но друзья только грустно кивают, находя в себе те же изъяны.
— А бояться не надо! Надо брать и делать, — слишком уж самоуверенно констатирует длинноволосый бариста, на что мы с Сано только незаметно переглядываемся.
— Я хочу посмотреть, как ты найдешь себе даму сердца, Ханемия. Будет уморительно.
— Тренеры не играют, Фуя…
— Но я правда дурак. Вчера только узнал, что моей не хватало слов. И… — Майки залпом осушает бокал, заставляя меня поставить невидимое напоминание добраться до дома живыми. — Черт, мне нужна еще рюмка.
Отмена — просто добраться до дома тоже было бы неплохо, даже полумертвыми.
Однако заминка друга и неловкость, смешавшаяся в воздухе с запахом малиновой настойки, наводят интригу:
— И еще? Чего еще?
— И как можно больше касаний, — готов поклясться, делиться сокровенным о личной жизни в его планы сегодня не входило, но парень себя пересиливает и продолжает. — Подвиги-подвигами. Вся эта поддержка и забота — круто, конечно. Но
они скучают и по теплу ваших тел.
— Да ты философ, Майки.
— Точно Цезарь.
Следующая стопка горячительного обжигает глотку, но я морщусь и до крови прикусываю губу совсем не от резкого запаха спирта:
может, я и правда делаю недостаточно, чтобы разбудить в ней хоть какую-то химическую реакцию?
— Бармен, повтори! — нужно предупредить Харуку об опоздании. На час-другой. И еще — выяснить, наконец, в каком стабилизаторе нуждается мое тарахтящее сердце, больше напоминающее неисправную детальку в теле железного дровосека, и как наладить наше с Игараси сцепление.
POV Харука
Ночка выдалась несладкой. Мало того, что тело нещадно ныло, так еще и спина раскраснелась, будто от воспаления. Ну а мысли о Тейджи и моей роли в его жизни только подливали масла в огонь — выключиться удалось только после таблетки морфия. Нужно запомнить: нынешний опиат сильнее предыдущих — одной под язык хватает вдоволь, чтобы перестать себя чувствовать и контролировать.
Но кто же знал, что и желание развеяться днем, закинуться стаканчиком кофе и в целом подышать воздухом в периметре кофейни, где половина лиц уже знакома наизусть и наверняка безопасна — обернется встречей с Цукасой. Нельзя допустить нашего более тесного знакомства. Неизвестно, что из этого выльется. Да и Чифую вряд ли понравится — хоть мне наплевать, что ему там по душе, а что нет.
К слову, горе-дружок не выходит на связь, что меня почему-то гложет.
Чифую Мацуно (аренда)
Хпрука, милвая, я зззадержцсъ
Ты пьян? Вы там живы?
(прочитано)
Мацуно?
Чифую?
С момента его последнего сообщения, неадекватного настолько, что у меня глаза на лоб полезли, стоило увидеть лишь край уведомления, прошло больше двух часов. А учитывая, что Чифую не выглядит, как заядлый любитель выпить, я против воли забила тревогу.
— Он же не маленький мальчик, Хару. Все у них в порядке, — не выпуская мобильный из рук, в какой-то немой прострации я измеряю коридор шагами под неодобрительный взгляд Оками.
С ним мы сдружились. Хотя бы не убиваем друг друга, как бы изящно я ни врала в кофейне Мацуно.
— Одиннадцать шагов в длину и три в ширину, ты знал? — кот коротко мурчит и отворачивается. Чем созерцать мою вечернюю глупость, лучше в десятый раз вылизать шерсть на пузе.
— Я позвоню. Слышишь? — со вчерашнего подселения волосатого чудища в мой дом я нашла ключевой плюс нашего соседства. С котом разговаривать приятнее, чем со стенами. Вразумительного ответа все еще нет, но так хотя бы возникает меньше мыслей, что я теряю рассудок по частицам с каждым словом. — Позвоню и узнаю, ждать ли его сегодня. И это ничего не будет значить.
Гудки тянутся непозволительно долго, пока на том конце трубки не слышится шум музыки, перебиваемой чьим-то гоготом.
— Ну и где тебя носит, Мацуно? — видят святые, не этот вопрос собирался сорваться с уст.
— Э… Здравствуйте, мисс, — робкий женский голос заставляет меня застыть у двери в ванную, оставив попытки исходить квартиру вдоль и поперек.
— Кто это?
— Я… Хостес, мисс. В баре «Freedom». Ваши друзья сильно перебрали.
Неужели все? И что мне теперь с ними делать? Впрочем, это не мои заботы. И не мои друзья. Я правильно поняла, что от Мацуно я сегодня свободна, верно?
— Слушайте, лучше вам их забрать. Приезжайте по адресу…
Делать мне больше нечего. Обрываю ее на полуслове — подстраиваться, куда-то ехать, с кем-то сталкиваться не входило в мои планы на эту ночь
и ближайшую жизнь:
— Я скажу вам адрес. Вы можете вызвать им такси?
— Простите, мисс. У нас слишком много забот, — проговаривает она второпях с едва различимыми нотками страха, и я в недоумении изучаю трубку, прикидывая, что так сильно могло задеть хостес. Неужели трио из бывшей Тосвы успело напортачить за часы бухалова?
— Диктуйте. Скоро буду.
Черт с ними. В конце концов, одному из них я все еще по гроб жизни обязана. Может быть, хотя бы так, по частям, искуплю все причиненные неудобства.
Быстро нацепив на себя что попало, ловлю такси и доезжаю до бара, глотая возмущение. На него еще будет время. А вот будут ли силы, я уже не знаю, поймав в поле зрения три тушки изрядной проспиртовки.
— Ебнешься, Мацуно, и как мне вас нести до такси? — Чифую в этой компании единственный, чьи раскрасневшиеся щеки еще не слились с барной стойкой в смачном поцелуе. Однако, приблизившись, вижу розоватую полосочку на лбу — значит, он, наоборот, только-только очнулся. Поэтому-то и трубку поднимала девушка, любезно проводившая меня до «друзей».
— Хару… Прости, Тэкера, — недоверчиво осмотревшись, Мацуно приходит в себя. Он в норме, раз вспомнил, как обращаться ко мне в многолюдном месте. Пусть и запоздало. — Я подумал, ты мне приснилась.
Как бы я хотела, чтобы все это отвратное действо всем нам дружно приснилось.
— Лучше помолчи. И побереги силы. Я сейчас вернусь.
Убедить охрану избавить их помещение от двух спящих алкоголенков, донеся их до машины, у меня не составило труда. Но с Чифую хотелось разобраться самой — пусть видит мою доброту и в знак переполняющей его благодарности списывает часть долга.
— Встать можешь? — парень опирается на барную стойку, поднимается и слегка кренится вниз, но лишь на секунду. Через мгновение он уже уверенно машет головой, разворачиваясь ко входу, и лицо его принимает озадаченный вид, словно впереди — геенна огненная, которую важно пройти за десять секунд, иначе она сожрет тебя с потрохами, оставив только угольки.
— Отлично, — еле-еле давлю в себе хохот, представляя, как нелепо мы сейчас выглядим, но все же невесомо поддерживаю его за талию, как будто это чем-то поможет, реши он ебнуться на ровном месте. К слову, крепкие мышцы спины, вроде, и не нуждаются в моей поддержке. — Давай руку.
— Я сам.
— У тебя хреново получается.
Вместо дальнейших пререканий перекидываю его локоть себе через плечо и слежу за темпом парня, чтобы не бежать вперед и не отставать от его пьяных перемещений. Сосредоточенные, мы молча преодолеваем половину дистанции.
— Ты злишься?
Сначала я даже не различаю его шепот — настолько беспощадно стыдливые нотки утопают в окружающем звоне.
— Я? Нисколько, — цежу сквозь зубы раздраженее некуда и неспешно переставляю ноги на пути к долгожданному выходу, поддерживая тяжелое тело парня, свалившееся на меня мешком картошки. — Я всего лишь освободила для твоей чертовой работы весь вечер. А ты не только не пришел вовремя, но и вынудил забрать ваши пьяные задницы черт знает откуда.
— Боже, прости. Я не думал… — оправдаться у Мацуно не выходит. Ноги заплетаются, и парень почти было валится на чей-то столик, но вовремя ухватывает мое запястье сильнее. Завтра останутся новые синяки.
Если он своим кошачьим внимательным взглядом и заметит легкие последствия вчерашнего боя на моей коже, скажу, что это он виноват. Нечего так много пить, если не умеешь.
— Тихо, тихо, тихо. Стоишь? Или ты решил молить о пощаде на коленях?
— И на коленях не жалко…
Извиняющий тон Чифую вкупе со смущенным взглядом, прикованным к моим рукам, что прочно сдерживают алко-боя от катастрофического падения, отчего-то ложатся на душу теплым покрывалом. Картина с Мацуно на коленях чертовски будоражит, и я даже чувствую, как у меня краснеют кончики ушей от одного его подчиненного вида:
— Обсудим, когда придешь в себя.
Свежий воздух благотворно влияет на парня — путь к такси проходит без инцидентов. Но самое интересное начинается в тот момент, когда я не вижу свободного пространства для себя.
— У нас проблемы…
Чифую понимает причину моего промедления. Манджиро развалился на переднем сидении необъятной субстанцией. Казутора свернулся в клубок рядом с Мацуно.
— Подвинься, — мне остается только пинать нерадивого соседа в надежде, что он заберется на голову к своему длинноволосому другу и все — ну, почти? — останутся в плюсе.
— Я пытаюсь… — все попытки Чифую выкроить для меня хоть десять сантиметров ничтожны. — Казутора, твою мать.
Места все равно нет, как бы я ни ютилась. Кто же знал, что два длинноногих парня на заднем сидении такси занимают столько пространства.
— Девушка, да сядьте вы уже хотя бы на колени к своему парню. Кто из них тут ваш… — с зевком предлагает таксист таким тоном, словно сообщает, какой прогноз погоды ждет нас на эту неделю.
— Но мы не… — пытаюсь вразумить усача и предложить любой другой вариант, но резко прозревший Чифую спешит вставить свои пять копеек в наш разговор.
Точнее — вставить палки в мои колеса.
— Ко мне! Ты сядешь ко мне!
— Что?
Мацуно за долю секунды обхватывает мою талию обеими руками и буквально втягивает в такси — от неожиданности я теряю равновесие и валюсь спиной назад, уже представляя, как распластаюсь на спящем Казуторе. Однако Чифую, несмотря на хуевую координацию, действует куда увереннее. И вдохнуть не успеваю, когда он сцепляет руки у меня на поясе, не позволяя опрокинуться, и уверенно усаживает меня боком у себя на коленях, прижимая к крепкой груди.
— Вот и решили. Едем обратно? — уточняет водитель. Меня отвлекает звук заводящегося мотора.
— Ага… — слегка заторможено произношу на автомате, не совсем понимая, как реагировать на сложившуюся ситуацию.
Ищу объяснений на лице у Мацуно, пока он еще не успел надеть маску непробиваемого будничного спокойствия, но нахожу лишь свое ошеломленное отражение в расширенных глубоких зрачках парня и его завороженную физиономию непростительно близко.
— Молодой человек, дверь!
Он молчалив и напряжен. Мутный взгляд упирается куда-то мне в скулу, и, кажется, никакая настежь открытая дверь машины ему к черту не сдалась.
— Закрой дверь, — шепчу теперь уже я, видя, что слова таксиста не произвели на Чифую никакого впечатления.
Он отмирает. Убеждается, что не прищемит мои ноги, и только после этого тянет ручку на себя, сигнализируя водителю — мы можем трогаться.
Первые минуты поездки я сижу по струнке, ладонью упираясь в переднее сидение, и напрягаю ноги и корпус, лишь бы не упасть куда-нибудь ненароком, пока машину качает из стороны в сторону. После вчерашнего боя владеть телом сложнее обычного. А тяжелые горячие ладони Чифую на талии и бедре даже сквозь одежду оставляют ожоги.
Это единственное верное решение, Харука. Спасибо, что водитель вообще согласился везти вас вчетвером и терпеть пьяное сопение двух — в хлам — оболтусов.
— Тебе удобно? — едва слышно произносит Мацуно, продолжительное время наблюдая за моими бестолковыми манипуляциями «держаться в седле». Его расслабленный тон пробирается под кожу — парень явно смирился с нашим положением и, судя по приподнятым уголкам губ, которые я замечаю в отражении стекла, даже получает удовольствие.
Не могу сказать, что мне комфортно даже смотреть в твою сторону.
— Угу, — я и не знала, что в Йокогаме бывают пробки в такое время. Машины за окном застыли. Скучающие пассажиры уставились куда угодно, лишь бы не смотреть друг на друга.
Прямо как я на пьяного Мацуно. Он ведет себя довольно раскованно, без малого, все время, что мы знакомы, но еще ни разу я не замечала в его глазах столько непозволительно высвобожденного голода.
Дорога вдоль порта на Токийский залив кажется бесконечной. В глади воды отражаются тысячи огоньков с судов и окружных построек, а небо на горизонте можно отличить только по немногочисленным россыпям звезд — иначе его тьма совсем впадает в глубину далекого Тихого океана единым черным полотном.
— Красиво, — заключает Чифую.
— Да, — коротко соглашаюсь, про себя отмечая, что вид за окном ему неинтересен с самого начала нашего отправления.
Уши горят от его пронзительного бесстыдства.
Когда мы дергаемся вперед, парень чуть сильнее сжимает пальцы, и я упорно подаю вид, что меня нисколько не
трогает его
излишняя — интересно, а бывает ли она
недостаточной? — тактильность.
— Эй! — не ожидая обгона, водитель резко дает по тормозам.
Мои же тормоза конкретно сносит.
Мацуно немного перебарщивает в попытках не дать мне улететь вперед и притягивает к себе почти вплотную. Мы в прямом смысле дышим друг на друга на расстоянии пары миллиметров.
— Извините, ребятки.
В машине всегда было так душно?
— Ничего, — вежливо сообщает таксисту брюнет, выглядывая из-за моего плеча. Я незаметно вытираю мокрые ладошки о джинсы. Пока он меня не обсматривает.
Пока паук-Мацуно переключил внимание со своего ужина на какого-то таракашку. Выбираться из паутины уже поздно. Правда ведь?
Боковым зрением замечаю: искры в зеленых радужках, что освещаются только фонарными столбами вдоль трассы, задумали неладное
, до жути захватывающее:
— Можете включить музыку? Так не хочется слушать храп наших друзей…
Чифую не смущает, что его друзья откинулись на сиденьях почти беззвучно.
— Эх, молодежь, — удостоверившись, что водитель одобрительно ищет подходящий канал радиостанции, Мацуно возвращается в прежнее положение, опаляя мою шею горячим дыханием.
От которого в жар бросает и ноги сводит.
Легкая музыка из колонок не позволит никому услышать ни звука, кроме меня. А я уже и музыки не слышу.
Нераскрытому кинестетику внутри меня приятен звук касаний.
— Я и правда засиделся с парнями. Что мне сделать, чтобы ты меня простила? — сжимаю зубы, чтобы не завыть от вкрадчивого шепота Чифую, мурашками бегущего по всему моему телу.
Во мне комом нарастает желание озвучить ему список из тысячи пунктов, как заслужить мое прощение, но он ненормален и непривычен настолько, что приходится себя одернуть.
— Все в порядке.
Мое тело помогало мне спасаться, отыскивать деньги, еду, добиваться всего, что было мне необходимо. Понять, что сейчас оно сопротивляется минимальному рациональному табу, прося чужого тепла — вот оно, рядом, смотри, дают! — сродни ощутить легкий укол предательства. Что-то противоестественное. Что-то…
Парень носом упирается в ложбинку за ухом.
Безумное.
Меня потряхивает. В нос ударяет его фруктовый шампунь, и от яблочного привкуса — все же от него, да? — выделяется непростительно много слюны.
Я сейчас захлебнусь, если не вытурю его из этой ебаной машины.
Бесконтрольно сглатываю и закашливаюсь, когда ощущаю чужие мокрые губы на своей сонной артерии. Мацуно учащенного дышит и больше ничего не предпринимает, хотя в моей голове уже вовсю пляшут картинки, как этот чертов вампир впивается зубами в синюю венку, высасывая меня без остатка.
Если ты хочешь крови, я могу тебе показать, где зимуют раки, и уж тогда…
Такси снова качает, и Чифую приходится переместить руку выше моего бедра, чтобы я задницей не соскользила с него на пол. Я уже разобрать не могу, где Мацуно, ощущая его со всех сторон. Кажется, даже вчерашние увечья излечиваются под его кожей.
— Ни капли не в порядке, — его голос теряется, приглушенный мочкой уха.
В этом я с ним согласна. Услышь кардиолог ненормальный бой моего сердца, выписал бы направление на обследование. Плечом упираясь в грудь Чифую, понимаю, что к врачу мы отправились бы вместе — его кардиограмма такая же безумная.
Легкий запах исходящего от него перегара пьянит. Надо было остаться в баре и выпить вместе с ними. Проснулись бы там все четверо завтра днем где-нибудь под стойкой, и не было бы этого шоу.
К счастью или сожалению?
— У меня точно не в порядке, Хару. Мы сможем договориться? — парень все еще играет свою роль в сценке «позволь мне искупить этот проеб» и выжидает хоть какую-то реакцию.
А что я? Я делаю вид, что меня здесь не существует. Что это сон. Что он скоро закончится, и я проснусь на мокрой простыне в поисках стакана воды, чтобы смочить глотку и пересушенные губы.
Чифую не нравится моя реакция. Он грустно усмехается мне в щеку и, немного выждав, со смешком прикусывает мочку, от чего я неконтролируемо громко охаю и обеими ладонями закрываю рот. Таксист-предатель делает музыку громче. Мне становится в разы неловко еще и за то, что за этой несвойственной моей жизни непристойностью могут еще и наблюдать.
— Что ты творишь? — я наконец нахожу в себе смелость — а куда я, блять, ее вдруг потеряла? — растерянно заглянуть в лицо довольного лиса и, не выдержав натиск его распаленного вида, отворачиваюсь, пряча лицо в ладонях.
Нужно его ударить. Нужно взять себя в руки, высоко задрать голову и ответить нечто громкое, дерзкое, безапелляционное. Нужно поставить на место, отвадить от этих абсурдных игрищ и пристыдить.
Нужно?
Ебнуться и не встать, что на тебя вообще сейчас нашло, чертов ты дурак!
— Я? Я просто держу тебя.
И дружелюбно покусываешь? Надеюсь, ты не заразный — лечение бешенства не входило в мои планы.
— У меня… И у самой… Прекрасно получается.
— Не заметил этого.
Мне объективно нечего ему ответить. Я нарочно не двигаюсь, прислушиваясь к ощущениям. Отстраняться не собираюсь — это глупо, если я, конечно же, не хочу приложиться головой о стекло при очередном заскоке водителя.
Я приучила себя остерегаться опасности. Но опасность ли — Мацуно, вдруг поглаживающий мои ребра до сводящей мышцы истомы…?
Я возбуждена и потеряна в этом гребанном пугающем экстазе
настолько, что уже не ебет.
— Разве тебе не нравится? — каждое его слово остается легким касанием губ на шее. У меня кружится голова. — Черт, у тебя такой бешеный пульс.
— Ты пьян… — проговариваю в пустоту, а вибрация во всем теле уже приковывает меня к Мацуно ближе, как магнитом, открывая ему больше, чем я вообще могла представить. Чужой теплый нос выводит на подбородке бесконечные овалы и прямоугольники.
— А ты милашка.
Губам горячо от его дыхания. Чертовски пьяного, что я уже тоже — подшофе. Что я бы выпила весь алкоголь с его губ, чтобы нахер забыть, что сейчас происходит, назавтра.
— Прекрати, — прикрываю глаза, будто и он, и эта машина пропадут сию же секунду.
Но все заканчивается, даже не начавшись, с развеселым криком водилы:
— А мы приехали!
Нужно было оставить их в баре. Вот только «кого» — всех или только Казутору с Манджиро — я не до конца осознаю, соскакивая с колен Мацуно метеором.
— Помогай давай. Расселся тут…
Выводим дружков по одному, прикусив языки. Я даже не прощаюсь с Мацуно, покинув его квартиру быстрее, чем он успевает сориентироваться.
Почему было так хорошо? И почему сейчас так отвратительно? Я бы задала ему эти вопросы, будь он трезв. Но я этого не сделаю.
Точно? 
