POV Харука
— Камеры во всем здании перезагрузились из-за сбоя в электросети. Случайность? Бред. Даже не сомневаюсь, что это хорошо организованный план. Я усаживаюсь спиной к коленям Мацуно, который уже разлегся на моей постели, и притягиваю корзину со сладостями поближе — глюкозная заправка нам пригодится, ведь впереди коварно притаились почти сутки отсмотра видеоматериалов. Затея нудная и не всегда плодотворная — а это уже отвратительное сочетание не для слабонервных. — Кроме части, где Иори возвращается за забытым мобильником, — вовремя поддакивает он, не без тревоги вспоминая состояние бедного парнишки, но почти сразу умело отгоняет непрошенные мысли, пальцем тыча в экран ноутбука. Я уже вывела всю сетку из местных камер и отыскиваю нужную локацию: — Это наш район? Как на ладони. — Ага… Второй выход все не появляется, пусть образ его еще свеж и, более того, прямо на коленке разблокирован телефон с фотографиями. После дневного разговора с Чифую я оставила парня в зоомагазине решать свои рабочие вопросы, а сама обогнула здание кругом, запечатлевая на мобильник нужные мне виды. Прокручивая колесико на компьютерной мышке, я неустанно сравниваю изображения друг с другом, почти не моргая, отчего глаза быстро устают. Приходится отвлекаться, промаргиваться и украдкой посматривать на притихшего Мацуно, благополучно умостившегося позади. Заметив его задумчивый взгляд на своей челюсти, неловко веду плечом, как будто так смогу избавиться от пристального внимания: — Что такое? — Любуюсь тобой, — разъясняет мне он до невозможности обыденно. Я все еще не привыкла к тому, как просто он говорит о самых сложных для меня вещах, не отводя кошачьих глаз цвета сочной зелени, потому смущенно перевожу его ответ в шутку. — А мог бы помочь! — Дай мне всего минуту. Это необыкновенное зрелище, — проговаривает Мацуно с хитрецой, заправляя одну мою непослушную прядку за ухо. Он снова открывает обзор на мое лицо, даже не догадываясь, что волосами я тряхнула специально, лишь бы спрятаться и не быть поглощенной его бездонными сверкающими в полутьме ночника зрачками. — Почему же? — В тебе как будто бы просыпается… — он мечтательно прищуривается, подвигаясь еще ближе, и выдыхает в самые губы. — Жизнь? — А обычно я напоминаю мертвеца? — Ну, почти… — загипнотизированная его широкой улыбкой, я не могу отодвинуться, зато триумфально влепляю кулачком по постели прямо рядом со своим бедром. Еще немного, и удар пришелся бы в пах юноше, отчего Мацуно притворно испуганно сглатывает и, собрав меня в охапку с необузданным весельем, начинает оправдываться. — Нет, я совсем не это имел в виду, котенок! Просто… Когда я раньше наблюдал за тобой в кофейне, часто гадал, чем ты таким занимаешься. У тебя за пару минут пар из ушей мог смениться злорадством, а после — даже удовлетворением, но… Он притихает на пару секунд, выискивая нужное описание в закромах разума, но я уже понимаю, почему верные слова даются ему с таким трудом. Не могу сказать, что за месяц во мне произошли какие-то кардинальные изменения, однако, вспоминая Харуку, что так защищала свой маленький искусственный мирок, неоднозначно напрягаюсь. — Но? — Ты очень редко была по-настоящему довольна. Тем, что на экране. А еще собой. И, наверное… — Своим существованием? Я не могу осуждать свои решения. Я поступала так, как считала нужным. Этот опыт был мне необходим, чтобы здесь и сейчас все-таки позволять Чифую утыкаться мне в плечо своим любопытным остреньким носом. — Ага. Но сейчас у тебя горят глаза, — в подтверждение он проводит большим пальцем по моей щеке, призывая повернуться к нему чуть сильнее, и правда сцепляется со мной взглядами, удовлетворенно кивая своим мыслям. — И ты такая умиротворенная и домашняя, что я даже представить не могу, как ловко ты можешь нажать на несколько кнопок и уничтожить записи сотен камер по всему району. — Но заниматься этим мы, конечно же, не будем, — парень посмеивается в кулак, но продолжает рассматривать меня украдкой, то отворачиваясь к ноутбуку, то слегка кося глаза вновь. Меня накрывает пеленой спокойствия, когда его движения, наконец, принимают более расслабленный вид, а минувшие события, которые он никак не выкинет из головы, кажется, перестают тревожить так сильно. Ему бы по-хорошему стоило выспаться сегодня. Влекомая внезапной нежностью, я признаюсь в еще одной своей тайне: — Мне приятно. То, как ты смотришь на меня прямо сейчас. Делай это почаще. Пожалуйста. — Меня не нужно просить, котенок. «Котенок», над которым я так смеялась еще недавно, автоматически добавляется в список моих слабостей. Второй раз за эти минуты я по-детски радуюсь своему прозвищу. — Ладно, все, работаем. Я как раз нашла оба выхода из здания. Неплохой вид, правда? — дождавшись, пока Мацуно изучит пространство на экране, продолжаю грузить его информацией. — Давай поставим промежуток из двенадцати часов — шесть до и шесть после? — Думаешь, этот кто-то мог отсиживать в здании шесть часов? — Я однажды ждала десять… — Ладно, — обрывает меня он, решая не вдаваться в подробности, о которых и так допросится не сегодня, так через пару дней. — Значит, теперь нам нужно отсмотреть двадцать четыре часа материала и найти… Кого? — Это главный вопрос. Может быть, увидишь знакомые лица. Кого-то, с кем были скандалы, разборки, споры? Да просто недовольных клиентов или типа того? — В свое время к нам наведывались неприятные парни. Вынюхивали разное… — Чифую немного перемещается, дотягиваясь до своего мобильника на тумбе рядом, и возвращается обратно, усаживаясь так, что я теперь заключена между его ног и вынуждена вздрагивать каждый раз, когда горячее дыхание щекочет макушку. — Постой, у меня даже было фото паспорта одного из них… Я покорно жду, когда же он найдет нужный документ, перелистывая фото в мессенджере одно за другим — мне наверняка будет полезно заранее узнать, на кого стоит обращать больше внимания. Среди фоток краем глаза замечаю и свой поддельный паспорт. Ухмыльнувшись, решаю, что попрошу Чифую удалить компромат на меня позже. Думаю, я могу смело поблагодарить собственную неосмотрительность за возможность целовать Мацуно, когда захочу, и так просто облокачиваться на его грудь, спиной ощущая сердцебиение брюнета даже через слои одежды. — Не найду сейчас почему-то… Спрошу у Каза. Я примерно помню, хотя затея уже выглядит… Сложной. — Тогда давай поступим так: будем смотреть с перерывами. В первый раз… — Первый? — недоуменно выкрикивает он прямо в ухо, но поспешно извинившись легким поцелуем в хрящик, продолжает хныкать. — Нам потребуется много? Мое ухо теперь горит от его мокрых губ, как и вся я. Чифую, ебано-нахлебано, с тобой невозможно работать из-за собственных гормонов и влажных фантазий, приходящих на ум как-то само собой, ты знал это? — Если никого не узнаешь, придется пересмотреть и заскринить самых подозрительных. А лучше каждого. — И что дальше? — Отследим их путь от зоомагазина, — он измученно выдыхает куда-то в сторону, но старается бодриться, поэтому просто помалкивает, выслушивая меня до конца. — Вам повезло. Здесь не так уж много посетителей. Находись вы в торговом центре… Выслушивая меня почти до конца. — Остановись! Даже думать не могу об этом. — Присаживайся поудобнее. Двадцатичасовое скучное кино началось. К полуночи Чифую попросил меня остановиться. Немой фильм с видом на несчастный выход для Мацуно оказалось непростым испытанием, хоть кое-где мы и увеличивали скорость записи в два раза. Девять часов материала были позади, но больше так продолжаться не могло. — И это то, чем ты иногда занимаешься? — совсем вымученный, он прижимается ближе и лбом упирается в мой затылок. Я терпеливо похлопываю Мацуно по плечу, уже привыкшая к его многочасовым прикосновениям. — Случается. — Ахереть. Вот почему ты такая уставшая. Я готов умереть. Или выколоть себе глаза. — Давай без этого. — Серьезно, эта входная дверь мне будет сниться, — проговаривает он совсем вяло, однако спать и не собирается. Я предлагала ему эту идею пару раз, отважившись просмотреть видео самостоятельно, но он наотрез отказывался, бодрясь то хлопками по щекам, то стаканами холодной воды. Чифую действительно был очень внимательным, но в небольшие перерывы все же позволял себе шуточки и детское поведение. Это был его личный способ не сойти с ума. Мои же способы относятся к куда более классическим и действенным: — Чаю? — я посматриваю на часы в уголке экрана, не находя в часе ночи ничего предосудительного для пары чашечек травяных настоек Мацуно. Чувствую, как Чифую качает головой, отказываясь. Во дела! — С шоколадом? — он все еще противится, не меняя положения. Испугавшись его равнодушия, я хмурюсь, отдаленно вспоминая, что могло затеряться в моем холодильнике и определенно понравиться парню. — С пирожным? — С каким? Ну наконец-то. — Так ты привередливый! — Я избира-а-ательный, — лениво протягивает он, откидываясь на подушку сбоку. Теперь я с легкостью выбираюсь из его неудобного захвата и в поисках тапочек треплю спящего у кровати Оками за ушком. Он только борзо фыркает, выражая явную ревность — снова я якшаюсь с весьма красивым человечишкой, забыв о мохнатом друге на часы. — Странно, что при этом ты выбрал меня. — Почему же? Все очень даже логично, — Мацуно чеканит каждое слово, как часть теоремы, успешно выученной перед годовыми экзаменами. Поднявшись на локтях, он пальцем проводит вдоль моих позвонков, но наиграться вдоволь не успевает. Я уже вскакиваю с кровати, как ошпаренная, желая заварить нам побольше чая, пока сама не растеклась в кипяток. Коварный план искать мои эрогенные зоны между делом. Я отыграюсь. Обязательно. — Посмотри на себя. Посмотри на меня. Да мы идеально друг другу подходим. Ты сомневаешься? — Видимо, у меня нет шанса сопротивляться, — заявляю уже из коридора, посмеиваясь насупившемуся Чифую, что в одиночестве остается греть постель, лишенный всех своих жизненных сил. Из спальни доносится приглушенное: — Ни одного, госпожа Игараси, ни одного! Стараюсь не шуметь посудой на случай, если парень все же успеет заснуть без меня. Как можно нежнее ставлю чайник на плиту. Включаю самый медленный огонь. Кружки выбираю намеренно медленно. Я оттягиваю время для Чифую, позволяя ему расслабиться хотя бы так. Да и найденная в тайнике сигаретка вовремя попадается под руки. Приоткрыв окно на пару сантиметров, глубоко затягиваюсь никотином и убираю дымящийся окурок подальше, чтобы запах не сильно въелся в волосы и пижаму. Отлично. Просто восхитительно. Я и сама устала, это правда. Но оставить его одного в такой ситуации даже не мыслю. С одной стороны, мне по-женски приятно быть для Мацуно полезной — получать от него массу теплых слов, видеть гордость, с которой он следит за моими махинациями с компьютером. С другой же — я и сама чувствую себя значительно лучше, отдавая ему столько необходимой заботы, в которой он так искренне нуждается. Мне нравится то, как мы начинаем дополнять друг друга. И если поначалу я считала себя перед ним в долгу, то сейчас не зарекаюсь об этом даже мысленно. Наши отношения явно не такие. Это что-то плохо объяснимое. Что-то на уровне привязанности, уважения и бескорыстной поддержки. А еще обожания. — Ты долго… — парень пробирается в кухню, как мышь, и от неожиданности я выкидываю непотушенный бычок за окно, суматошно отгоняя от себя дым. Тот, что не успела выдохнуть, глотаю, скривившись, и врезаюсь ошеломленным взглядом в чуть более бодрую, нежели раньше, моську Мацуно. Она, к слову, пылает недовольством. — Харука Игараси! — Не злись, я за сегодня и минимум не выкурила. Все тебя шугалась, как ненормальная. Я рублю правду матку. Но лишь отчасти. Чифую действительно начал стыдить меня за давнюю вредную привычку и добавил чуть больше осознанности в голову, когда я тянусь за зажигалкой. Вот только осознанность эта пока работает иначе, чем ему хотелось бы: я просто выбираю время для сигаретки с большей осмотрительностью и скрываюсь тщательнее, как подросток от строгих родителей. Меньше курить я не стала. А сегодня так вообще, прежде чем прийти в зоомагазин, осилила за одно только утро половину пачки — так сильно переживала последствия разговора, переросшего в неплохой такой поцелуй. Не успевает он вставить и слово, как я уже меняю тему, заливая горячей водой травы в заварном чайничке: — Кстати, ты разобрался с договором? Есть новости от бывшего собственника? — бросить косой взгляд на Мацуно было плохой идеей. Судя по его снисходительно сжатым губам и хмурым бровкам, меня прострелили взглядом раз так сто, превратив в решето из стыда и бессовестности. Однако Чифую подхватывает идею не ссориться из-за курева этой ночью и устало выдыхает не самые благоприятные новости: — Никаких. Мы даже не знаем, чем рискуем. И эта неизвестность пугает и угнетает сильнее. Если уж сам Чиф рассказывает мне о страхах и угнетении, дела действительно херовые. Размешиваю заварку, стараясь найти на дне чайника хотя бы один ответ. Да что уж там — хотя бы намек! Безрезультатно. С нулем мыслей в голове я опускаюсь на стул, подтягивая колени к груди. Брюнет плюхается рядом, сразу же хватаясь за муссовое пирожное, которое я, как и обещала, достала из холодильника первым делом. Когда-то менеджер Джа с похожим нетерпением накинулся на сладкое, перевязав мне лопатку после полученной на неудачном бое травмы. Я тогда еще удивилась, что в его бездонном портмоне может легко поместиться не только толстенная папка бумажек, но и контейнер с эклерами. А что если… — Погоди! Помнишь мальчишку, с которым чуть не подрался после моего боя? — Чифую задумывается на время, а после медленно кивает пару раз, вытаскивая десертную ложку из-за щеки. — Твой менеджер? В очках еще? — Да. Он отлично разбирается в документах и всяком таком. Даже я ему доверяю. — Что уже удивительно, — выдает он мне, не задумавшись. Неужели размышлял днями и ночами, как судьба связала меня с парнишкой? — Мы можем с ним поговорить? — Я… А я и не знаю. Сама же хотела предложить этот вариант, но, немного раскинув мозгами, ловлю себя на закономерной мысли, что такой тандем может быть опасным. Иметь несколько доверенных людей, конечно, хорошо, но связывать их еще и между собой, становясь ключевым звеном, до которого может добраться более-менее сообразительный недоброжелатель — совсем другое. И все же: пока это единственный вариант сдвинуть дело зоомагазина с мертвой точки, и брезговать им из-за своей гипертрофированной мнительности я не собираюсь. Чифую уже заждался и осторожно дотрагивается до моего локтя, выводя из транса. — Да. Думаю, он не будет против. Свяжусь с ним утром. У зеленоглазки словно гора спадает с плеч. Он и сам, кажется, перестал дышать, ожидая мой внезапно отложенный на минуту ответ. — Спасибо. Большое спасибо, Хару. — Это меньшее, что я могу. — Но за сигареты я скоро буду бить тебя по рукам, — с его явно выдуманной угрозы я прыскаю, откладывая кружку с чаем, чтобы не разлить, но внезапная смена настроения Мацуно странным образом меня обездвиживает. Потемневшие от расширенных зрачков глаза придвигаются ближе. — Нет, хуже… Чифую останавливается в паре сантиметров. Сфокусированный взглядом на одних моих вмиг пересохших губах, облизывает свои и медленно наклоняется еще. Он намеренно сталкивает нас носами. Дыхание со вкусом бергамота и малины стирает из моей головы все возможные ответы на… А что он там говорил? Неважно. Я подаюсь вперед. Хочу закончить пытку быстрее, скорее сливаясь с его горячими, мокрыми, соблазнительными губами, которых была лишена всю жизнь словно волей злого проклятия, и уже тянусь рукой к шее Чифую, позабыв и о чае, и прочих заботах, как этот нахал возвращается на прежнее место, спокойно отпивая из кружки свою травяную настойку. Что это сейчас было? — Ты… — Мацуно расплывается в ухмылке, как Чеширский кот, совершивший пакость. Я вспоминаю о нашем незаконченном препирании по поводу сигарет и понимаю, что его намерение лишать меня своего тела куда хуже, чем избиение по рукам. — Ты сам не сможешь долго протянуть! — Ради такого я могу и потерпеть. Ты и так уже терпишь, давай по-честному. Меня ведет в пьяном угаре от одной мысли о том, что на прошлой неделе мы почти переспали. От одной фантомной щекотки на шее, между грудей, где татуировка, и по ребрам, на которых пора набить новые рисунки в виде его поцелуев и откровенных засосов. Обнаженный Мацуно снится мне теперь каждую ночь. Проснувшись, я задаюсь вопросом, появляюсь ли в его снах и я тоже, а главное — когда мы сможем превратить наши влажные фантазии в реальность. Однажды. Обязательно. В том самом «после», верно? Я прочищаю горло, пару раз откашлявшись, и нахожу в своем голосе невыдуманную серьезность: — Чифую? — М? — Под мостом… — десертной ложкой отламываю от пирожного кусочек для себя, но есть его не тороплюсь, просто занимаю руки и глаза делом, чтобы не сбиться и все-таки завершить начатое. — Ты задал мне вопрос. Помнишь? — А такое можно забыть, по-твоему? — усмехается он, отодвигая тарелку с десертом подальше, чтобы я, наконец, прекратила буравить сладость взглядом и имела смелость посмотреть на него. Ты прав — не забудешь. Но я пропущу твою колкость мимо ушей. Ты искупил эту язвительность уже тем, что обвивал мою грудь весь вечер с невиданным трепетом. — Ты там есть, — произношу полушепотом, удивляясь скорости, с которой жар приливает к щекам, выдавая мое смущение с потрохами. — Где я есть? — с нажимом уточняет он. Большие ладони окольцовывают мою талию, но ложатся не на тонкую футболку, а по обе стороны от бедер, на стул, разворачивая к себе вместе с мебелью. На полу останутся следы от такого неосторожного трения, дурная ты голова, — сам будешь оттирать с тряпкой в зубах, стоя на коленках, пока они не поалеют. В костюме горничной, конечно же. — В моем «после», — проговариваю с придыханием, рассматривая незамысловатые цветные линии на футболке Мацуно. Они сплетаются в сложный узор — такие же запутанные и реплики в моей голове. — Да? И что же я там делаю? Много чего. Так же сидишь на стуле напротив, как минимум. Так же молча утыкаешься мне в спину, губами считая позвонки. Так же… Любишь меня? Но вместо этого я просто приникаю к его груди, обхватывая торс в самых крепких объятиях, на которые только способна. Чифую на миг напрягается, теряясь, но почти в ту же секунду обхватывает мою спину, перетягивая со стула на свои колени. Я жмусь ближе, словно пытаясь стать частью его же тела. — Я рад, что твое «после» обретает смысл. Я благодарен судьбе за то, что ты все-таки зашла в «Черного кота». За то, что мы встретились. — За то, что раскрывал меня так глупо столько раз… — Да уж, услышать чужое имя от курьера было странно. Еще более странно — слышать, как ты с ним соглашаешься. Ну и найти четыре паспорта тоже. И ножи, точно — ножи! — нашучивает он мне в волосы, вырисовывая звезды и сердечки на лопатках пальцами. — Тебе просто повезло. — Не правда. Сколько сил я потратил на все допросы, которые устраивал здесь же! Но, знаешь, Хару… — Мацуно отодвигается, насколько это возможно, чтобы я не упала с его бедер. Я же крепче сжимаю собственные ноги. Делай что хочешь, хоть кадриль танцуй, я не отлипну. А Чифую тем временем снова вычитывает что-то по моим зрачкам, не решаясь сказать что-то еще. — Могу я задать тебе еще несколько вопросов? И только получив мой одобрительный кивок, пусть и сопровождаемый натянутым шутливым недовольством, продолжает. — Это касается твоей мести. Она необходима? Ты чувствуешь себя легче? Или как-то иначе? В жестах Мацуно откровенная неуверенность. Накручивая прядку моих волос на указательный палец, он погружается в себя, дожидаясь в молчании кухни признаков жизни. Моей жизни. Его интерес не выбивает меня из колеи — я догадывалась: нам определенно нужно было обсудить мои планы и выяснить, как построить свое шаткое настоящее на обломках старого мира. Есть ли смысл во всем, чем я живу последние годы? Победить соперника? Или победить себя, о чем всегда твердил господин Канеко? Я припоминаю все свои «налеты на вражеские гнезда», взвешивая их на подсознательной чаше весов — в противовес всему пережитому дерьму, и начинаю издалека, стараясь не солгать, в первую очередь, себе. — Наверное. Взять того же Накамуру. Он потерял все, что ему было дорого, — власть, авторитет, богатство и признание. И еще он больше не сможет сломать ничью жизнь. Я чувствую… — а что же я чувствую? — Удовлетворенность. Старые шрамы не затягиваются. Но и новые не появляются. — Но ведь есть тысячи других, как он? — с вкрадчивой осторожностью наступает Чифую, перехватывая меня удобнее одной рукой. — Мелкие дилеры и более крупные дистрибьюторы. — Не подливай масла в мой огонь. Иначе я перейду с тех, кто подкинул углей лично мне, на всех подряд — и это тебе точно не понравится. Парень понимающе качает головой, но уголки его губ ползут все ниже. — Я не одобряю твой подход, ты знаешь. Догадываешься, почему? — Потому что я тебе нравлюсь? — на мой вопросительный тон он удивленно ведет бровями, явно не ожидая сомнений в подобном заявлении. — Еще? — Ты за меня переживаешь? — И? — Боишься потерять? — Отлично, — губы дотягиваются до виска. Похвала Мацуно тонет на моей шее, стоит ему уткнуться в нее своим подбородком. — Что мы можем с этим всем сделать? — Я могу пообещать быть осторожной? — Этого недостаточно, Хару. Мы уже обсуждали. И здесь он прав. Я прикусываю язык с еле сорвавшимся ругательством в его сторону, вместо этого глухо выдыхая. Сейчас не лучшее время выяснять отношения и разбираться, устраивает ли меня его осторожность. Я поклялась себе жить моментом. И этот момент в его объятиях воистину прекрасен, поэтому я сдаюсь. — Что ты предлагаешь? — Советуйся со мной, пожалуйста. Давай отныне искать наиболее безопасные способы бороться с этим твоим злом? У меня есть связи, которые могут быть очень полезны. Даже у Каза остались «тюремные знакомства» — глядишь, пригодится. — Больше не придется жертвовать жизнью? И чем мне заняться в свободное время? — Начать легально зарабатывать? — Можно попробовать. Что еще? — настает мое время третировать его уточняющими вопросами, дожидаясь устраивающих вариантов. — Проводить время вместе? — Мацуно играет не по правилам. Горячий язык описывает круг вокруг пульсирующей артерии на шее, и я постанываю сквозь зубы, когда Чифую всасывает кожу с пошлым причмокиванием. — Мне… По душе… — И еще… Сейчас это прозвучит бестактно, — как и твои засосы между делом? — Я хочу, чтобы ты была готова и знала — я желаю тебе только лучшего. Зарывшись в волосы Чифую, я не хочу больше ничего обсуждать — только ерзать на его коленках, уже чувствуя влагу естественной смазки на нижнем белье, и подставлять свою шею под шершавые искусанные губы парня. — Может, потом… — повинуясь общему сиюминутному желанию, он мягко оттягивает мою голову за волосы назад, заставляя выгнуться в спине. Несколькими короткими чмоками подбирается к еще нетронутой части шеи. Сперва старательно вылизывает кожу. Мучает меня, удерживая на коленях, как в тисках, не давая и двинуться, а после всасывается в венку, явно желая оставить почти симметричную пару засосов. — Ты говорила, что боишься быть узнанной, верно? — мерзавец. Отвлекает меня от своих серьезных тем такими нечестными способами. — Даже в «Черном коте», где тусуются в основном местные студенты и клерки, никак не связанные с криминалом, ты прячешься. Этот страх обоснован? Успокаивая сбитое дыхание, я мутным взглядом оцениваю потолок, прокручивая обрывки предложений Мацуно в голове несколько раз. Боюсь ли я? А кто бы не боялся на моем месте? Бонтен не отпускает свою собственность… Но Бонтена больше нет, Харука. Он распался со смертью Кэтсу Синахара, лицо которого ты размозжила по полу своими кулачками. Кровоподтеки на полу дома Араи в порезанных временем воспоминаниях выводят меня из транса. — Я… Не уверена, — выплевываю сдавленно, роняя голову вперед. Зачесываю волосы пятерней правой руки назад, не понимая, откуда взялось необузданное смятение в собственных чувствах. — У тебя есть поддельные документы, — будто почувствовав мою легкую панику, поднимающуюся к глотке, Чифую помогает поправить волосы и за подбородок возвращает к себе, оставляя теплую ладонь на щеке. — Что еще? Нет Бонтена. Нет Синахары. Нет Харуки Игараси на их радарах вот уже четыре года. На чьих радарах? — Что еще, Хару? — Сим-карты, — перечисляю я, заплутав в лабиринте мыслей. — Новый город — новая симка. А еще я пользуюсь только наличкой. И если мне нужна оплата картой, я одалживаю… — Или воруешь? — Ты все и сам знаешь, — ответ выходит слегка нервным. Я злюсь. Потому что логика, сквозящая в наводках Мацуно, кажется мне до жути иррациональной только по той причине, что я не додумалась до нее раньше. — Были случаи, когда тебя действительно узнавали за два года? Когда ты скрывалась и была уверена, что иначе тебя обязательно найдут, потому что все еще ищут? Я в страхе сбегала с места на место, как таракан. Я меняла личины и выкупала на черном рынке поддельные паспорта, выкладывая круглые суммы, потому что потакала ужасу, закравшемуся в подкорки мозга. — Я не уверена. Но это единственное, о чем я думаю, выходя на улицу. «Говоришь так, как будто твое лицо выгравировано на каждой монете». Я тогда приняла этот выброс Чифую за злорадную шутку, а в ней истины больше, чем во всей моей предыстории. — Я тебя понимаю, — парень растирает мне позвонки между лопатками, немного успокаивая. — Мне знакомы навязчивые мысли и то, как сложно поверить во что-то другое. — Откуда же? — Спроси у Казуторы. Он до сих пор вздрагивает, услышав полицейскую сирену. Тебе нужно с этим разбираться. Я здесь плохой помощник, — разочарованно срывается с его языка, и я различаю сочувствие в неприятном мне намеке. — Даже не зарекайся о мозгоправах, — приходится встать с Мацуно, чтобы выразить свое возмущение. Тянусь на носочках и отхожу чуть дальше, имитируя легкую разминку. — Они называются по-другому. И тебе, очевидно, нужно хотя бы попробовать. Чего ты боишься? — радуюсь тому, что Чифую остается сидеть на месте, не пытаясь ворваться в мое сверкающее разрядами молний разраженное пространство. Нужно перетерпеть. Нужно обмыслить еще несколько раз, почему мертвецы из прошлого вольны управлять моей жизнью, лежа в могиле. — Психолог тоже может быть подставным. — Господи, да все сложнее, чем я предполагал… Чифую пытается иронизировать, но в руках его тотчас же оказывается десертная ложечка, которой он разрезает бедное пирожное еще на большее количество частей. Это невротическое, друг мой. Съешь его уже, не мучай. — Поэтому давай обсудим в другой раз. Почему ты вообще решил поднять именно эту тему? — Подумал о том, как бы хотелось ходить с тобой на свидания, уверенным, что тебе комфортно — на фестивале, в баре, в самолете… — он разводит руками. Жмет плечами так, словно обыденность его предложения даже не обсуждается. — Самолете? Ты загнул. — Ты бы хотела увидеть мир, Хару? — Я не думала об этом. — Подумай сейчас. Пока я вышагиваю четырехугольники по кухне, он, наконец, отправляет ложку с малиновым муссом в рот. Я бы тоже не отказалась. И от сладости, и от возможности все-таки увидеть нечто большее, чем японские ландшафты сквозь челку очередного парика. — Да. — Я бы хотел показать тебе этот мир, — Мацуно своевольно подзывает меня к себе, пытаясь заманить оставшейся ложкой десерта. — Ты уже это делаешь. У нас сейчас ожидание второго сезона «Волейбола» — а я от подобного открещивалась десять лет, — я ультимативно пропускаю его десерт мимо, разворачиваю рандомную конфету из принесенного им странного набора. Говорят, среди них есть даже самые необычные и мерзотные вкусы. Вот только, что может быть хуже вкуса моего самообмана, я не могу представить. — Фу… Вышла ошибка. К языку и правда прилипает приторно сладкая пластинка карамели. Как будто шампуня наглоталась. — С чем она? — усмехается Мацуно, недобро сверкая изумрудами глаз. — Не понимаю. Но мне не нравится. В одну секунду он слабо надавливает мне на щеки, заставляя приоткрыть рот, и проникает языком внутрь. Перекатив невкусную конфету к себе за щеку, целомудренно отстраняется, словно и не было этого выпада, от которого я сжимаю потную ладошку на его футболке, перестав дышать. — И правда, — заключает он, распробовав. — Странный вкус. — Ты сейчас… Сделал то же самое… Что было в твоей манге? — Так ты читала ту мангу? Чифую почти валится на пол со смеху — настолько, видимо, я смехотворно выгляжу, все еще прижимая пальцы другой руки к раскрытым губам. — Ты серьезно оставлял там закладки, чтобы потом пользоваться, как пособием по соблазнению?! — Возмо-о-ожно, — тянет он задумчиво, и все же выкидывает конфету в салфетку, запивая неприятный вкус уже остывшим чаем. — Я бы попробовал еще что-нибудь оттуда. — Например? Когда парень, не задумываясь, снова припадает к моим губам, с напором сжимая бедра до приятного покалывания, я готова. Оттягиваю его нижнюю губу, слегка кусая, и снова подаюсь языком вперед, сплетаясь с ним в грубом поцелуе. Ладошками пробираюсь под футболку, очерчивая мышцы Мацуно подушечками пальцев, и прыскаю, когда чувствую под своими касаниями мурашки и вставшие дыбом волоски. — Чифую Мацуно, — обрываю нас на полустоне, готовая выразить словами то, чего парень заслуживает даже после своих психотерапевтических допросов. Он тяжело дышит. Взгляд расфокусированно пляшет по моей коже, но рассудок его еще не покинул. — Ты мне тоже нравишься. — Повтори… Пожалуйста… — его тихая мольба завораживает слух. Мацуно завораживает весь. — Очень, — на выдохе. — Нравишься. — Черт, — выругивает он в ответ, потирая глаза, как после сна. Что это за реакция такая? — Я больше не могу, Хару. Я долго думал, как сделать это в необычной обстановке. А в результате: мы снова сидим у тебя на кухне… — Ты сошел с ума? О чем ты? — Я давно не в себе, это не обсуждается, — отпрянув от моих бедер, он взволнованно шарится по карманам и, наконец, вытаскивает квадратную коробочку насыщенного темно-синего цвета. — А я так хотел нормального человеческого свидания! Мацуно мягко обхватывает мое запястье. Его грудь все еще быстро вздымается от неуспокоенного сердечного боя, а щеки горят алыми бутонами ярче обычного. Засмотревшись, я обращаю внимание на руку, только когда кожи касается холодный металл. Не металл. Белое золото браслета, разрисованное синими волнами, которые вот-вот сойдут с украшения и утопят нас обоих. Я сжимаю челюсть и глотаю подступающие слезы. Это… Подарок? Для меня? Такой… Серьезный? — Сними его сама. Загляни внутрь. Мацуно волнуется. Очень сильно. Сглатывает несколько раз, провожая мои дрожащие пальцы внимательным взором, а я повторяю за ним. Разомкнув пряжку браслета, провожу подушечкой пальца по внутренней стороне украшения. Из-за влажной пелены перед глазами вчитаться в гравировку удается не сразу.«Если ты — пятьдесят штормов, я — стану их гаванью».
Я шмыгаю носом, смаргивая пару слезинок. — Ты будешь моей девушкой? Забываю все слова, сумасшедше кивая. Разве я могу тебе отказать?***
Дозвониться до Джа было проще простого. Только увидев мое имя на экране, он, даже не дожидаясь второго гудка, поднял трубку с взволнованным приветствием. Моя просьба оказалась для него, как он сам выразился, «честью». — Только, семпай, я прошу прощения… — он мнется. Даже видеть его перед собой не нужно, чтобы услышать эти ужимки в смиренном мальчишеском тоне. — Тейджи, будь добр, поставь печати! — Ты там работаешь что ли? — высокий женский голос на заднем плане забирает все мое внимание, и тут хочешь или не хочешь начнешь строить догадки. — Да, я… Устроился в компанию… — Откуда столько сожаления, парень? — искренне не понимаю. Выискиваю булку хлеба на столе, решив подкрепиться. — Я рада, что ты за меня не держишься. Я не могу похвастаться нормальной работой, так что прояви добросовестность за нас двоих! На той стороне провода слышится выдох облегчения. — Спасибо, семпай. Я благодарен. — Что насчет моего друга? — Вашего парня, хотите сказать? — невзначай уточняет Тейджи, и я от неожиданности роняю на пол горбушку, из которой собиралась сделать бутерброд. — Откуда ты… — браслет приятно греет запястье, завораживая синими и голубыми бликами. — Он сам сказал. — Когда? — приходится отрезать другой кусочек хлеба, судорожно размышляя, не было ли у этих двоих отдельных «свиданок» без меня. — В нашу прошлую встречу же… — Неважно, — я отпускаю ситуацию, вспоминая о расставленных приоритетах. Зачем тянуть кота за яйца, когда и без них все несказанно хуево? — Когда вы сможете обсудить его проблему? — Могу я подъехать сегодня после работы? К шести вечера? — Я думаю, он не будет против. Чем раньше вы разберетесь, тем лучше. Я направлю тебе адрес в сообщении. — Хорошо, семпай. — Спасибо, Тейджи, — немного подумав, я откладываю нож на дощечку и, набравшись храбрости, вкладываю в свои следующие слова так много признательности, сколько у меня вообще имеется. — За все спасибо. Вечером я предоставила их друг другу, решив не вмешиваться в разговоры парней — только путалась бы под ногами. Да и дома меня ждал Ямада, работу над которым я благополучно забросила на сутки, помогая Чифую разгребать видеоматериалы (и нежась в его руках, как под пуховым одеялом, словно недокормленный теплом галчонок). — Что ты со мной делаешь, Мацуно… Мне сложно не думать о Чифую и пять минут, но усилием воли я делаю еще пару глотков энергетика и, крепко-крепко зажмурившись, вытираю мокрые губы тыльной стороной ладони. Немного растерев виски, я собираюсь с мыслями. Закрываю очередной документ на экране ноутбука, не найдя в нем ничего интересного. — Пидорас. Ямада оказался более скрытным, чем я предполагала. Он всегда защищал свою шкуру с особым усердием, а сейчас и вовсе превзошел себя, не оставляя и следочка. От моего резкого злостного выдоха серый бес Оками, умостившийся рядом, недовольно мурчит и потягивает задние лапы. Одним неосторожным движением хвоста он сбивает полупустую банку бодрящего напитка прямо на клавиатуру — ловлю ее в сантиметре от падения и случайно нажимаю на несколько клавиш. — Кот, будь аккуратнее! Не ты будешь платить за ремонт, — отставив энергетик подальше, я треплю животное на зло против шерсти, как вдруг замечаю странную вкладку, открывшуюся после моих сумбурных нажатий. — А это что? В поисковой строке с нечитаемым сочетанием иероглифов высвечивается пустая позиция. То есть курсор действительно указывает на пустое место, но подсвечивается так, словно полупрозрачная строка на самом-то деле что-то в себе да содержит. Стоит мне дважды клацнуть, вылезает поле прогрузки с требованием ввести пароль. — Скрытый, да еще и зашифрованный архив? Оками, да ты супер-кот! Молодец, милый мой, какой же ты молодец! Двойная порция вкусняшек твоя. Легкая эйфория щекочет под языком. Я несколько раз сглатываю и пытаюсь выровнять дыхание, вскочив с постели к портфелю за флешкой. Я нашла тайник на компьютере Ямады — и это уже большое достижение. Лазейка, открыв которую, я точно получу хотя бы долю того, что можно использовать против него. — Что же ты там спрятал, козлина, — фаланги пальцев слегка подрагивают, пока я вставляю флешку с программой взлома пароля и запускаю вирус. Я неделю испытывала свое терпение, копошась в бесполезном ворохе каких-то файлов, но секундное промедление сейчас ощущается гораздо более невыносимо. Сомнительное переживание заседает глубоко внутри, мешая сосредоточиться на максимум. Отчего-то я различаю в десятке испытываемых прямо сейчас эмоций самую яркую — страх — и пару раз несильно стучу себя по ребрам. Неприятные удары отрезвляют, возвращают в реальность. И все же я прикусываю язык, стараясь занять себя хоть чем-то, пока не получу доступ. Зарываюсь пятерней в спутанную гриву Оками. Чешу его пузо с особой тщательностью и в ответ ловлю степенное мурлыкание. — Доволен? Надеюсь, я тоже останусь рада. О! Шкала загрузки достигает сотни. Передо мной открывается путь к зашифрованной папке, название которой не имеет никакого смысла — подобный набор иероглифов можно вбить разве что по случайности, либо если ты сам придумал это кодовое имя. Я набираю побольше воздуха в легкие и открываю. — Поехали. Список из более чем пятидесяти документов выглядит намного интереснее любого другого файла на диске Ямады — все они раскиданы по девяти папкам, каждой из которых присвоено не просто имя, а дата. Такая разметка пока не дает никаких наводок, и я спешу открыть самый новый файл. «Весна 2015». «Март». »…Детский дом «Сердечность». Двадцать восемь воспитанников. Пятнадцать девочек. Тринадцать мальчиков. Группы крови…» Комната немного качается. Я вцепляюсь в простыни одной рукой, чувствуя, как напрягается все тело, а мурашки жуками-скарабеями пробегают от пяток до ушей, оставляя холодные ожоги потрясения. »…Ямамото Идзиро. Трансплантация легких. Адрес получателя — Канада, больница Святого…». «Двадцать миллионов йен». «Статус — мертв». Статус —мертв. Статус — мертв. Статус — мертв. Уже после первой страницы меня охватывает ужас. Несколько картинок яркими вспышками пробиваются сквозь запечатанные воспоминания, выбивая почву из-под ног. Я сглатываю. Еще раз. И еще. С натугой, пока глотку не начинает царапать отсутствие слюны и постоянное трение о язык и небо. Таблицы с именами тянутся на многие страницы. В них указаны имена, медицинские показатели, изъятые части тела и суммы со смутными указаниями на покупателей. — Так тело — это мешок с деньгами, да? — моего голоса не хватает. Я хриплю. Стискиваю зубы. Нечеловеческое отвращение стреляет в голову спазмом, и я отворачиваюсь от экрана, зажимая рот рукой. — Снова? — Милая Идзанами, почитай нам сказку! Взъерошенный Оками распушивает хвост и шипит, свалившись на пол, потому что я вою, как подстреленное животное, не в силах сдержаться. — Мы будем хорошо себя вести, дорогая Идзанами! Веселые возгласы детей сменяются криками о помощи, и дым застилает глаза. Дым, которого я никогда не видела, потому что меня отключили раньше, чем подстроили пожар. Дым, который за меня выдумывают пострадавшие механизмы в голове и на сердце — из раза в раз. Я зажимаю уши с такой силой, что маленькие косточки ноют, но не отнимаю рук, пока шумы не прекратятся, не сменятся моими всхлипами и треском падающих предметов, на которые я валюсь всем телом, куда-то подскочив с постели так резко. — Я не… Куплюсь… — это все игры моего подсознания. Это все катастрофическая рана, вывернутая наизнанку разорванными швами. Комната, изученная до миллиметра, кренится, и я вместе с ней. Колени саднит. В ладони впивается железная открывашка энергетика, который я поставила на пол ранее. Режет. Но не так сильно, как кинжал из воспоминаний, застрявший под ребрами. — Урод… Я убью тебя собственными руками… Я… — в моей голове проносится сотня красочных вариантов, как расквитаться с монстром-хирургом, но они все быстро пропадают в тумане за мурашками в глазах. Я переставляю ноги и руки, как робот, на четвереньках покидая спальню. — Идзанами, останься сегодня с нами! — детский гомон такой громкий и явственный, словно они все столпились позади, ожидая, пока я приползу, одаривая их своими объятиями, как это было в четырнадцать. Я кричу в ответ, что все они мертвы, но ничего не заканчивается. Только локти подгибаются, а за ними и колени. Я бьюсь лицом о пол в прихожей, но понимаю это только по запаху начищенной кремом кожаной обуви, потому что не вижу перед собой ничего, кроме приютских стен и наблюдающих за мной из них нескольких пар глаз. — Не… Смотрите… — я задыхаюсь. Пытаясь втягивать воздух больше и обильнее, перебивая потоки друг другом, но после все равно задерживаю дыхание на автомате. Легкие горят. Мне тоже нужна трансплантация? Прикусив обе щеки до крови, я ползу дальше. На карачках вваливаюсь в ванную и еле-еле поднимаюсь на ноги, трясущимися руками скидывая на пол аптечку, спрятанную за зеркалом. Среди десятка мазей и таблеток спасательных пилюль нет. — Идзанами, ты где? Помоги нам, Идзанами! — Вспоми…най! Рыдания догоняют меня снова. Я беспомощно скатываюсь на прохладный кафель, заламывая кисти. Опиат. Куда я могла его деть? Куда я спрятала его от Мацуно? Чифую. Мысль о нем заставляет обхватить себя обеими руками и спрятать лицо в поджатые колени, содрогаясь от каждого выдоха. Что бы он сделал на моем месте? Как бы он помог себе? — Помоги…мне… Я стираю образы мальчишек из приюта перед глазами и рисую заново картины тех дней, когда проводила ревизию, пряча от Мацуно все то, что ему видеть не стоило. Ножи. Деньги. Паспорта. Наркотик. — Матрас! — выкрикиваю я и с появившимися на секунду силами срываюсь в комнату, опрокидывая тяжелый предмет подальше. Зип-лок с таблетками лежит с самого краю. Но не внушает ничего: ни уверенности в своей адекватности, ни желанного спокойствия. Буря внутри меня не может утихомириться от одного вида морфина, и я ее понимаю. Кладу ампулу к корню языка, чуть ли ни давясь, и глотаю ее, не запивая. Толкаю судорожными вздохами. Слюны нет, черт ее подери, во рту совсем пересохло, а от запаха собственной кожи тянет блевать. Но я держусь. Чифую сейчас в магазине. С ним Тейджи. Тейджи. Тейджи. Тейджи. Мальчик выжил. Я помогла ему выжить. Я сделала все, что от меня тогда зависело. — У вас тоже был выбор. Но другой. Спасаться самой или помочь маленькому незнакомому мальчику. На вашем счету оказалась плюс жизнь, понимаете? Понимаю. Головой — да. Телом — нет. Меня трясет все с той же силой, пока опиат только растворяется в желудочном соке, никак не отрезвляя. Подождать. Подожди. Жди, Харука. Я тереблю браслет на руке, словно он призовет моего парня, будь тот хоть за тысячи километров. Чифую. Я не чувствую похолодевшую руку, но с закрытыми глазами волоку ее по постели за собой, оседая у каркаса кровати. В попытке найти телефон бьюсь о ноутбук и ищу снова. Незваные картинки и голоса остаются за вакуумом, который я строю вокруг себя по микрочастицам, представляя брюнета рядом. Они не смогут докричаться до меня, если Мацуно не позволит им, закрывая меня своей спиной. Даже с воображаемым парнем перед глазами, чьи изумрудные глаза утоляют любую тревогу, мне легче. Вот так и сходят с ума. Вот так и отталкивают злостные галлюцинации новыми, ведя заранее проигранную борьбу со своим же подсознанием. А может, и не было никакого Чифую? Я устало усмехаюсь сквозь слезы такой глупости и, наконец, найдя мобильный, ввожу пароль вслепую. — Возьми… Трубку… — моего голоса не хватает все так же. Он как будто утонул и не может пробиться сквозь целую толщу воды. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…» — Пожалуйста… Набираю снова и снова, как будто что-то от этого изменится. — Я умоляю… Я не считаю, сколько раз пытаюсь дозвониться до Мацуно. Явно чаще, чем кому-либо за всю жизнь — и купол, построенный столькими силами, трещит по швам, готовый взорваться изнутри. Тейджи. Нужно связаться хотя бы с ним. Мальчишка же в магазине, там, рядом, он обязательно передаст трубку Чифую. Но через пятнадцать гудков меня ошпаривает звенящая тишина сорванного звонка. Не отвечают. — Блядство… Дыхание перехватывает, а после учащается сильнее, словно при новом приступе паники. Я не могу собрать себя по кускам. Я не могу унять тремор рук. Не могу избавиться от сраной тошноты, словно меня укачивает на тонущем корабле. Опираясь на изголовье кровати, я приподнимаюсь к постели, упираясь лицом прямо в светящийся белый фон ебаной папки Ямады. Рука тянется захлопнуть крышку, но глаза цепляются за ненавистное название «2008». Запах гари, застрявший в ноздрях, еще раз доказывает — я знаю, что найду в ней. И все равно нажимаю два раза на левую кнопку мыши, всхлипывая. Скручиваю кожу на запястье до синевы, пока скручивает мой живот. Файл открывается беззвучно, но знакомые имена в таблице я читаю вслух с надрывом. »…Татэяма, тринадцать детей, трое взрослых…». «…Двое утилизованы, умерли до прибытия…». Утилизация — вот, как это называется. Вот оно — злонравное завершение чужой жизни. — Убью тебя… Все равно паршивое звание убийцы я уже получила. И ничего не потеряю, доказав его снова, но уже по своей воле.POV Чифую
Я встретил Тейджи у «Черного кота» и, зная от Хару, что парень и так торопился с работы, не забыл угостить его ужином прежде, чем приступать к тревожащим нас с Казом вопросам. На сытый желудок куда легче сконцентрироваться, пусть и от всей ситуации, которую нам предстоит разобрать, меня уже подташнивает. Удивительно, но парнишка быстро реабилитировался в моих глазах после нашей первой встречи. Он оказался достаточно скромным и рассудительным, а каждый вопрос даже за чашечкой чая формулировал поразительно правильно, уже выстраивая картину того, чем может быть нам полезен. И все же в одну из пауз я решился уточнить еще одну важную для меня деталь. — Если не секрет, Тейджи… — подвигаю чашу с рисом ближе, но момент трапезы откладываю. Вместо этого хочется проглотить каждое слово парня, узнавая о девушке все больше не только из ее уст. — Как вы познакомились с Харукой? Уже тогда, в коридоре клуба возле ее раздевалки, я глубоко задумался о причинах, по которым Хару доверилась мальцу. Он знал об Идзанами, владел ее реальным именем и деньгами. Что должно было произойти, чтобы парень стал ей настолько близок? Тейджи отстраняется от еды, чуть хмурясь, и не сразу, но все же выдавливает грустную улыбку, поднимая задумчивые глаза к окну напротив. Наши отражения застывают под теплым свечением лампочек, боясь шелохнуться. Парень выжидает. Мой вопрос явно задел в нем что-то сокровенное, но точно понять не могу — ранит ли его моя заинтересованность или же наталкивает на более плодовитые мысли. — Как много вы о ней знаете? — вдруг осторожно спрашивает он, а я не могу скрыть улыбки. Даже зная о наших отношениях, он все равно не хочет навредить ей, взболтнув лишнего. Рядом с тобой прекрасные люди, милая. — Достаточно, на самом деле, — тоже ловлю себя на мысли, что Тейджи может и не догадываться обо всех подробностях, поэтому стараюсь быть аккуратнее в выражениях. — Я ориентируюсь в хронологии ее жизни и самых… Значительных событиях, что ли? Но иногда мне кажется, что и этого катастрофически мало. — Вы счастливый человек, если она поделилась с вами стольким. И определенно хороший, — мальчик не льстит мне, и его серьезный вкрадчивый голос это только подтверждает. Поправив очки на переносице, менеджер Джа добавляет на тон тише: — Знаете ли вы, что она была воспитанницей детского дома? — На протяжении одного года, тогда? — Я и этого не знаю, если честно. Сам жил там всего неделю до того, как… — я понимающе киваю и доливаю в полупустую чашку Тейджи больше чая. Подталкиваю блюдце ближе к парню, проговаривая тихое, но поддерживающее «я наслышан». Не нужно волновать бесов прошлого и прыгать в их омут скорби и вины без спасательного круга — иначе они точно найдут нас ночью и нападут исподтишка под пеленой закрытых век. — Она спасла мне жизнь в тот день. Вот только — ценой своей. — Не удивлен. Нисколько, — я уже ищу подходящие слова, чтобы как можно мягче вытащить подробности, но парень продолжает сам. — Затолкать меня в шкаф вместо себя было глупой идеей. Но вы, наверное, знаете, Харука-семпай и сейчас бывает чудит… Когда Тейджи поведал свою историю, мне в глотку уже и кусок не лез. Пришлось скорее завершить ужин и все-таки переместиться в зоомагазин, плавно меняя тему на рабочую — вот только такую же скользкую и неприятную. Уже в офисе, описав свою ситуацию, я, по просьбе парня, вытащил другие документы из сейфа. Два зорких глаза под толстыми стеклами очков буквально выискивали скрытый подвох в каждом слове и запятой. Я тревожно потираю неожиданно липкие ладошки о край бомбера: складывается впечатление, что после такого тщательного изучения одного из листов Джа может сурово повести бровью и обвинить и меня, и Иори, и Каза в неслыханных нарушениях, которых мы никогда не совершали, посчитав хвостик одного из иероглифов непростительно коротким. Тейджи молча кивает каким-то своим мыслям и ловко вбивает в нашем компьютере незнакомые мне адресные строки. Только по внешнему виду вкладок я понимаю, что парень хочет свериться с данными по предприятию на сайте налоговой и… На каком-то еще государственном портале. Я отчасти понимаю, что в мальчишке нашла Харука, раз уж оставила при себе — Тейджи выглядит большим профессионалом, стоит ему взяться за работу. В свои-то годы. Когда менеджер Джа недовольно откидывается на спинку стула, я скрываю восхищенный взгляд, быстро переводя его с парня на экран. Все-таки неловко пользоваться услугами мальчишки, которого чуть не избил и до усрачки напугал в первую встречу. Пусть я уже и извинился. Даже несколько раз. — У вас не осталось скана или копии? — спрашивает с легкой надеждой, и лишь тогда я по-настоящему внимательно всматриваюсь в страничку сайта, где опасным красным горит сообщение об ошибке в системе. — Нет… — Не помните, чтобы продавец помещения загружал скан сертификата в систему? — Не было такого… Тейджи задумчиво складывает пальцы в замок, тяжело вздыхая, и перезагружает страничку. Результаты те же. Я обхожу стол с другой стороны, подсаживаясь на свободное кресло рядом с компьютером, почему-то веря, что так картинка изменится. Но она остается на месте, никак не меняясь и никуда не пропадая. Даже цвет сообщения теперь кажется мне не просто зловещим, но смертельно алым. — Почему здесь… Ошибка? — Я надеюсь, дело в сервере. Если идут технические работы, страница будет временно заблокирована. Либо же ваш продажник оказался безответственным и просто проигнорировал общее требование занести скрин соглашения в реестр. Либо… — Либо? — меня пугает его секундная задумчивость, поэтому я перебиваю слишком уж резко. Парня мой дурной тон совсем не заботит, он все так же поджимает губы и упирается взглядом в стену напротив с видом, будто старается довести до ума мысль, что так и не высказал. — Есть еще кое-что… Кто-то — чисто теоретически — умудрился изъять файл вашего договора, оставив вместо него пустой слот в базе… — Это ведь… Незаконно, конечно же? — не знаю, действительно ли хотел задать именно этот вопрос. Единственное, что остается очевидным — с каждым днем заварушка с войной незримого противника против нас приобретает все более серьезные масштабы. — Да. И выбрать такой вариант решения проблемы сможет только совсем отчаявшийся. Ну или по-настоящему безнравственный и могущественный. — Часто это одно и то же. Мы замолкаем на пару минут, и я нахожу себя потерянным. Вот незадача. Как можно найти себя потерянным. Звучит как достижение, достойное какой-то премии. Но вместо золотой статуэтки и оваций мне хватит и одной безмятежности — в бизнесе и личной жизни. Равносильная замена, на мой взгляд. За вечер я в край запутался в собственных чувствах. Сперва зуд переживания разбегался по всему телу необузданными волнами, заставляя меня извиваться на месте. А после, пробираясь все дальше в дебри этой невероятно запутанной истории, я как будто бы вовсе лишился всех чувств, не испытывая ровным счетом ничего. Как будто бы все это время я был подключен к аппарату искусственного чувствообеспечения, а сейчас он безжалостно вырван из электросети злой рукой, даруя мне сомнительно приятную пустоту. Не обольщайся, Мацуно, ты всего лишь устал и экономишь энергию. Все равно не знаешь, как выплыть, вот и решаешь переждать и следовать течению хотя бы в этот час. Только не утони, ладно? Кажется, ты и вовсе забыл, чем чревато ожидание. Промедление с твоей стороны имеет свою цену. Собственный недовольный голос, бьющийся внутри черепушки, бодрит и отрезвляет. Я несколько раз несильно хлопаю себя по щекам и вскакиваю на ноги. Совсем без обозначенной тактики, куда собираюсь бежать и с какой целью. Значит, нужно собраться. Наметить шаги. Опросить соседей. И попросить Харуку хотя бы краем глаза подсмотреть, мог ли действительно кто-то взломать систему защиты налоговой и удалить такие важные файлы. Мне необходима ее поддержка. Без вариантов. — Не переживайте. Я склоняюсь к тому, что мы невовремя зашли на страницу. Обновите ее через пару часов или завтра, хорошо? — Тейджи и сам не верит своим словам. Ужасно скрываемая паника вкупе с жалостью пробиваются уже в его взгляде и сжатых маленьких кулачках. Я буду обновлять ее каждую минуту, пока существует интернет, будь уверен. — Ладно. Не будем хоронить заранее, — я глубоко вдыхаю, завершая эту часть разговора на нейтральной ноте. Уже в более приподнятом духе оборачиваюсь к Тейджи полный энтузиазма, что покрывает дно еще недавно упаднического настроения. — У меня есть еще несколько вопросов. Сможешь уделить мне час? Я отвезу тебя домой после. Парень ловит мою готовность двигаться дальше с ободряющим кивком, зачем-то добавляя легкий поклон. — Не стоит таких неудобств, господин Мацуно. Я с большим удовольствием помогу вам, чем смогу. Спустя час большинство важных для меня вопросов были решены. Джа не просто перепроверил те договоры и регламенты, с которыми у нас возникали сложности при оформлении новых услуг, но и сам дописал несколько пунктов в дополнительные соглашения отдельных документов, гарантируя юридическую безопасность как зоомагазину, так и будущему приюту. Его знания оказались как никогда кстати, а доброе сердце и истинное желание помочь нам справиться с невзгодами (хотя бы такого характера) вовремя укрепили мое зреющее в глубине намерение. Намерение победить в этой войне, уже проиграв столько схваток. Пусть и противник был пока еще безликим призраком. Тем временем, стрелка часов перевалила за одиннадцатый час. — Поздно уже, — замечаю зевок Тейджи за очередной папкой и не сдерживаюсь сам, прикрывая рот кулаком. — Думаю, этого более чем достаточно. Ты проделал огромную работу. Спасибо тебе, правда. Сколько стоит… — Нисколько, господин Мацуно! — малец сопротивляется, когда я, потянувшись за кошельком, вытаскиваю несколько купюр. Хорошо, что кофейня дает стабильную прибыль и покрывает расходы на нужды зоомагазина. Прорвемся. Когда-то и этого у нас не было. — Брось, ты приехал сюда после окончания рабочего дня, да еще и в пятницу, и столько всего… — Вы оплатили мой ужин! — Это не считается, — сколько будет достаточно? Восемь? Десять? — Тогда я возьму не ваши деньги, а ваше обещание. Я отлипаю от кошеля и недоуменно оборачиваюсь к Тейджи, услышав необычайно серьезные нотки в весьма смехотворной фразе. Парень же, будто постеснявшись своего заявления, весь порозовевший вдруг прячет взгляд, осматривая из кабинета темный зал с полками, забитыми кормом и игрушками до потолка. — Обещайте, что не дадите семпая в обиду. Харука-чан достойна счастливой жизни. Сделайте все возможное, раз уж взялись, — последнее он произносит шепотом с ощущаемой неловкостью. Она буквально выведена на его шее расползающимися красными пятнами, а лицо он и вовсе прячет, развернувшись к выходу чуть сильнее. На несколько секунд во мне просыпается странное чувство. Я изучаю Джа с ног до головы, чувствуя слабо улавливаемую враждебность, но она длится недолго. Тихо усмехнувшись, я давлю надвигающийся дикий хохот, и только тогда парень решается недоуменно развернуться корпусом обратно, не находя причин для такой реакции на свои слова: — Прости, это ни капли не смешно, но ты… Так мило все это произнес, что я даже приревновал! — Тейджи измученно выдыхает, закрывая глаза одной ладонью, и хочет уже возразить, но я опережаю его, поспешно потрепав по волосам. Я все понимаю. — Я желаю ей того же. Будь уверен. Я сделаю даже больше, чем возможно. Больше, чем невозможно. Он обмозговывает мое смелое обещание, пока я чувствую себя под присягой. — Верю вам. Кажется, она и правда в надежных руках. — А ты сомневался, малой?! — в шутку пихаю его плечом в бок и так же налегке вкладываю купюры в ладошку, насильно. — Она будет рада узнать, как сильно ты мне помог. И обязательно спросит, оплатил ли я твой труд, так что не ставь меня в неловкое положение, ладно? Кажется, таким оправданием я произвожу на него еще большее впечатление. Пальцы согласно сжимаются на десяти тысячах, и Тейджи мягко улыбается, краснея сильнее. — Благода… Окончание фразы тонет в колокольном перезвоне над входной дверью, но и он длится мгновение. Мы не успеваем и шага ступить в сторону прежде, чем в общий зал влетает пара ярких огоньков и разрываются с устрашающим грохотом, заполняя помещение в метрах от нас дымом и искрами. — Пригнись! Интуитивно я прыгаю к двери в кабинет, закрывая ее на защелку и скатываясь по стене рядом. Сбитое за секунду дыхание кусает грудину изнутри, жар поднимается от пяток до затылка, сменяясь арктическим холодом, так, что даже пальцы деревенеют. Это обстрел? Я не понимаю. Хлопки за дверью не унимаются, что-то нещадно поднимается в воздух, отбиваясь о товарные полки и тарабаня по барабанным перепонкам. Я сжимаюсь на каждый микро-грохот, прижимаю к себе шею и краем глаза замечаю мальчишку, которого на полу у дивана дергает сильнее меня в разы. Тейджи сильно напуган. И пусть мое сердце стучит уже даже в ушах, а в глотке ощущается железный привкус собственной крови от прокушенной в прыжке щеки, я все-таки разжимаю пальцы и согнутый в три погибели подлетаю к противоположной стенке за битой. Мускулы на лице напряжены до предела — я слышу скрип своих же зубов и корчусь от сильного натяжения кожи на шее. — Господин… — Тише. Я прислушиваюсь. Взрывы прекратились. Сглатываю. Прислушиваюсь усерднее. Шагов не слышно. Погромов тоже. Не слышно ничего, кроме оглушающего дыхания Тейджи, завалившегося на колени в неестественной позе. — Хорошие новости — мы живы… — я не могу предложить ему ни воды, ни успокоительного. Под рукой оказываются только ничего не значащие слова, которые, как мне кажется, парень пропускает мимо ушей. — Плохие новости — я собираюсь выйти. Ожидание имеет цену, Чифую, этот урок ты уже уяснил. Но поспешные действия могут стоить еще дороже. Желаешь проверить? — Нет! — светлые глаза парня темнеют, налитые животным ужасом. Только это заставляет остановиться меня на вытянутую руку от дверной ручки. Мне тоже страшно. До невозможности. Бледные костяшки пальцев просвечиваются сквозь кожу, так сильно я сжимаю рукоять. Но какой кошмар переживает сейчас он, я не могу даже предположить. — Там может быть опасно, господин… — Зови меня Чифую. Просто Чифую, ладно? Звучит так, как будто я действительно рискую открыть дверь и нарваться на вражескую мину, бросив Джа какую-то смазливо-геройскую фразу перед своей кончиной. Нет уж. Я прислушиваюсь еще раз, прикрыв глаза. Малец зажимает рот руками, чтобы не мешать мне сконцентрироваться. — Мотор… Слышишь? — Тейджи незамедлительно кивает. Со стороны улицы заводится машина и громко хлопает багажник, а после и сама дверь. Тачка с нарастающим ревом разгоняется прочь от нас, лихо сворачивая на повороте так, что даже тормоза воют. Главный зал снова погружается в мертвую тишину. Я отнимаю ухо от двери, успев припасть к ней так опрометчиво. — Уехала. — А если кто-то внутри? — Тогда наш разговор будет очень длинным, — схватившись удобнее за биту, бесшумно поворачиваю щелчок по часовой стрелке и так же тихо нажимаю на ручку, отворяя дверь на чуть-чуть. Придерживаю ее ногой на случай, если кто-то и правда решил ворваться в кабинет, заподозрив нас в сбитой бдительности. Но никто не пытается. А я продолжаю слушать, напрягаяся как никогда. — Гарь… Тейджи коротко озвучивает непонятный запах, проникающий в офис все больше. Он все так же не решается встать с пола и поступает правильно. — Жженая бумага? Принюхиваюсь. Попавшая в ноздри едкая вонь раздражает слизистую — я морщусь несколько раз, шмыгаю носом, пытаясь избавиться от легкого зуда, и попутно прохожу вглубь магазина, внимательно озираясь по сторонам. Если это охота, то я предпочту роль охотника. — Это петарды, — заключаю без злорадного удовольствия от догадки. Только злостно сжимаю челюсть, осматривая подпорченные банки с рассыпанным кормом и разгоняя ногой тонкие струйки дыма, осевшие на полу. На остатки взрывчаток не наступаю, как бы ни хотел сравнять блестящие упаковки с землей. Не из благоразумия. О нем нет речи, когда мурашки бегут по коже от присвистывания ветерка меж колокольчиков на входе. Не наступаю — из надуманной опаски попасть под их пулеметную очередь вновь. Дверь открыта нараспашку. И только поежившись от холода и подойдя поближе, чтобы ее прикрыть, я натыкаюсь на еще один прошибающий мозги запах. Что-то тухлое. Отдающее железом и пылью. Что-то… — Тейджи, не выходи, — за спиной раздаются шорохи от движения мальчика в кабинете. — Я сам тебя позову. Что-то, что недавно было живым. — А как же… — Не смей выходить, пока я не скажу! Я перестаю контролировать свой голос, но замечаю, лишь когда прикрикиваю на парня с грубым приказом. Отставив биту поодаль, я присаживаюсь на корточки возле найденного на входе мертвого черного кота. Задержав дыхание, я зажмуриваюсь. Глаза слезятся не только из-за раздраженной слизистой. Еще и между ребрами ноет, пока я силюсь не блевануть в сторону как от кошмара увиденного искореженного тельца, так и от его трупного смрада. — Твари. Полумрак мешает увидеть до деталей раздробленный маленький череп и вывернутые наизнанку кости, чему я оказываюсь благодарен. Не нужно смотреть. Не нужно плакать, хоть и слезы эти — результат бешеного стресса, навалившегося целой телегой валунов на мой непростительно загнувшийся хребет. Найдя в подсобке несколько длинных неиспользованных тряпок, я оборачиваю ими задеревеневшее животное. Во мне горит ебучая забота. Я давлюсь всхлипом, завязывая конверт из тряпок с неимоверной прилежностью, словно боюсь причинить боль уже мертвому существу. И я чувствую себя жалким, потому что внутренние органы изнутри разрывает вина за его насильственную, жесточайшую, болезненную смерть. — Спи спокойно, — утерев нос, откладываю бедное животное подальше, чтобы наутро похоронить, и нахожу лист пожелтевшей газеты, отодвинутый к столу, наверное, сквозняком. Выведенные кровью иероглифы не оставляют ни грамма эмоций. Я снова отключился от аппарата чувствообеспечения. Просто самостоятельно.«С вами будет то же самое».
Меня не хватает на испуг. Я сухо сопоставляю факты: вздернутый на плахе чьего-то замысла черный кот явно соотносится с нашим бизнесом. «Черный кот». «Black cat». Кофейня и зоомагазин имени Чифую Мацуно и Казуторы Ханемии. Теплая рука мягко ложится на мои плечи, а я вздрагиваю от неожиданности, резко поднимаясь на ноги и захватывая мнимого противника за локоть. Тейджи пугливо всхлипывает. Очки поблескивают прямо напротив, чуть ли не слетая с испуганного лица. Он ослушался. Но мне легчает от запаха живого человека рядом, поэтому я даже не собираюсь гневаться и отчитывать его. — Уходим. Быстро. Он молча следует за мной, повинуясь каждому указанию. Парень уже собрал свои вещи и готов идти куда угодно, не задерживаясь в магазине ни на минуту. Как и я. Выглядываю по сторонам, перешагнув порог парадного выхода и не нахожу ни души. По пятницам в поздние часы здесь всегда мало людей, но я не ожидал, что настолько. Никого даже не привлекли звуки петард. — Может, оно и к лучшему. Меньше свидетелей нашего краха. Я активирую сигнализацию и закрываю магазин на ключ. Разберемся с беспорядком позже. Сейчас нужно найти гниду по горячим следам, и поможет нам только один человек. — Куда мы? — Тейджи не отстает. Оборачивается по сторонам, но вместе со мной минует переходы в неположенном месте, направляясь в тьму местных микрорайонов. Реши он отправиться домой, я бы все равно его не отпустил, поэтому не сопротивляюсь, только прошу держаться ближе, срываясь почти на бег. — К Харуке, — парень непонимающе мычит. Роюсь по карманам бомбера и джинсов в поисках мобильника, ненужного все эти часы, но так необходимого сейчас. — Сука, ебаный пиздец. Не хватало еще выключиться в самый, блять, неподходящий момент. — Она мне звонила пару минут назад, пока… Все это происходило. Но сейчас не берет трубку. Может, занята? Или принимает душ? Я стараюсь успокоиться. Девушка обещала весь день посвятить решению своих дел с документами того конченого хирурга и вряд ли покинула дом на ночь глядя. Пусть с Хару ни в чем нельзя быть уверенным, я все же ей доверяю. И мне очень нужны ее навыки ищейки прямо сейчас, об остальном я и не думаю. Мы не виляем по дорожкам для пешеходов. Нагло мнем газон под ногами, пересекая тротуары быстрее обычного. Уже через три минуты добираемся до подъезда, а я все равно на нервах продолжаю жать на кнопку включения телефона, не в силах отлепить пальцы хоть от какого-то занятия. Когда свет в экране подрагивает, а главное фото загорается в приветственном сообщения, мы почти доезжаем до седьмого этажа. Тейджи мучительно долго помалкивает, переживательно гоняя язык во рту. — Прости, Джа. — Все… — я веду его по коридору прямо к двери, хозяйка которой точно впустит нас без особого приглашения в любой час. — Все хорошо! — Нихуя хорошего. Нихуя. Даже не помню, когда я научился так нагло тарабанить по двери Хару, желая войти. Да и кроме камер есть кое-что еще: мне нужны ее руки — они смогут утолить мою дремлющую, закрытую на время боль и глубокую тревогу. Я стучу еще раз, но за дверью не слышно ни одного шага. Разве что Оками разрывается в своих кошачьих серенадах. Мне нужны ее глаза. Она поймет все, что я не смогу сказать, и найдет самые подходящие слова. Даже если таких в природе не существует, она их выдумает. Стучу еще. Оками воет громче, приблизившись к порогу, и, судя по всему, скребется, поднявшись на задние лапы у двери. — Да что это… — опустив глаза к дверной ручке, я замечаю поразительное количество уведомлений на горящем экране еще живого смартфона. Аппарат производства чувств запускается смертельно долго. Испуг похуже того, что нам пришлось испытать в магазине, поднимается к глотке, как шкала термометра в лютую йокогамскую жару. — Чифую? Что с вами? — голос Тейджи глушит мой вздох.«38 пропущенный от Моя любимая мошенница🧡Украла сердце»
Я резко давлю на ручку вниз и все же тянусь за ключами, зная о предосторожности Игараси, но дверь неожиданно поддается, а из нее мне в ноги вываливается тело. Я затыкаю рот прежде, чем взвыть. С этой частью уже отлично справляется взлохмоченный Оками, прыгающий на меня и Тейджи, как на долгожданную группу спасения. — Семпай… Я подхватываю ее под сжатые колени и заношу из подъезда внутрь, уже не контролируя тремор в каждой своей конечности и режущую боль в висках. Полуприкрытые веки не скрывают суженных зрачков и мутных, сереющих карих радужек девушки. — Хару! — трясу ее за плечи, призывая прийти в себя, но девочка все так же безвольно опирается на стенку, роняя голову назад, совсем ее не удерживая. Следы от слез и негустой пены, струйкой сбегающей с бледных губ на подбородок и шею, губят мое здравомыслие вконец. — Звони в скорую! Живее! В скорую! Я кричу на Тейджи. Кричу на Харуку. На Оками, мешающегося под рукой. Считаю ее пульс и сам словно теряю сознание, переставая видеть перед собой побелевшее лицо одного из самых близких мне людей. На его фоне даже волосы Хару кажутся смоляными. Парень лепечет в трубку что-то про «при смерти» и «молодая девушка», но ничего из этого не может соотноситься с ней, не может, просто не может, нет. — Адрес… Назовите адрес… Я проговариваю заученные за последние несколько лет цифры и номер квартиры, как мантру, несколько раз. Глубоко дышу, обхватив ее кисти. Когда обмякшие кулаки Хару намокают, я замечаю собственные слезы, выбивающие из меня весь дух до содрогания. Секунда. Мне нужна секунда. Твое промедление имеет свою цену. Цена, Чифую, очнись. Мы сегодня это уже проходили. Помнишь? А самая дорогая валюта — жизнь. Вот тебе новый урок. — Не бросай меня. Пожалуйста, не оставляй… Вскочив, я пробегаюсь по квартире, пытаясь оценить, что же могло случиться, но замечаю только бардак в ванной и спальной комнате. Разбросанные у ее постели таблетки и банка энергетика рядом наводят меня на страшные подозрения, и я утираю лицо рукавом, издавая какие-то совсем нечеловеческие звуки вперемешку с молитвами и ругательствами. — Хару! — я возвращаюсь к ней в два шага, отталкивая Тейджи в сторону. Он падает на спину, задыхаясь от шепота, сравнимого сейчас с воем ядерных боеголовок. — Чифую… У нее нет пульса… Она не дышит. Последняя нить, что связывала меня с этим миром, рвется с треском ломающихся костей. Все это время я боролся. Правда. Но, видимо, недостаточно хорошо. Этого не хватило. Прости, Хару. Но это еще не значит, что я не смогу достать тебя с того света, даже если самому придется все следующие жизни тлеть до углей в геенне огненной. — Набирай номер, Тейджи. Я диктую.