POV Харука
Мацуно хотел меня найти. И нашел. Этот парень всегда добивается своих целей или у него есть отдельный пунктик насчет меня? Я еще не разобралась до конца, хоть и знаю наверняка — Чифую и правда силен духом. В условиях, где каждый бы потерял умение владеть собой, он принимает решения с фантастической скоростью: даже если эти решения и упираются в поимку беглянки и незапланированную поездку в Токио, когда на часах едва стукнуло восемь утра, а на самом брюнете только домашние треники, сползающие с бедер, стоит парню наклонить корпус ближе к раме мотоцикла. Получается, я прикрываю задницу Чифую в прямом смысле. От этой сумасбродной мысли я смеюсь ему прямо в спину, прижимаясь к джинсовке Мацуно сильнее и ладонями зарываясь сквозь плотную ткань ближе к его разгоряченному корпусу. Я не отказываюсь от своего страха перед тем, в какой круговорот событий нас затянуло. Он нависает надо мной вакуумной пленкой, забирая воздух из легких, но, невзирая на опасность собственных домыслов и кромешный мрак, окутывающий истину происходящего, я нахожу свой сердечный ритм в состоянии уравновешенного спокойствия. Ветер хлещет по шлему и кусает открытую кожу — а мне хорошо настолько, что я готова поймать себе под куртку каждое дуновение, благодаря воздух за возможность дышать. Благодаря небо за возможность видеть непостоянство его оттенков даже сквозь темное стекло мотоциклетного шлема. Благодаря Мацуно за право быть Харукой Игараси и любить свое имя хотя бы за то, как сладко оно слетает с уст парня. — Ты сломал мои планы, как шаткий карточный домик. Теперь давай строить на его месте что-то надежное, — Чифую не слышит мой шепот за ревом трассы, но мне так важно передать ему эту мысль прямо сейчас, что я начинаю говорить языком тела, обхватывая грудь Мацуно с такой нежностью и собственничеством, будто на него больше ни у кого нет права. Я просто хочу впитаться в него без остатка. Я вижу в этом жесте свое окончательное утешение после всех ран, пережитых нами на этой неделе с переменной успешностью. Парень сбавляет ход, осторожно лавируя между машинами в формирующейся пробке. Сосредоточенный на дороге, он всего лишь сжимает мои плечи подмышками и на мгновение крутит головой в сторону, а я домысливаю в этой комбинации его движений самый желанный ответ, который он только мог дать здесь и сейчас. Так ведут себя маленькие, влюбленные до одури, девочки. Так приятно почувствовать себя одной из них. Мы катим в место назначения уже больше часа из-за утренней пробки и объезда ремонтных дорог через центр города, хотя обычно, как упомянул Мацуно, путь занимает минут сорок от силы. При виде многоэтажных дорогих зданий вблизи я инстинктивно сжимаю бедра и пригибаюсь, пусть в шлеме во мне даже девушку различить сложно, не говоря уже о чем-то более конкретном и стоящем. Голос парня в моей голове снова пристает со своей «паранойей», но уже в следующую секунду я слышу настоящего Чифую. Он притормозил на светофоре и поддел защиту большим пальцем, чтобы его было слышно: — Нам нужно заправиться. Вылетая из квартиры, я не шибко рассчитал силы своего жеребца. Хотя осталось нам совсем немного. Я киваю, удивляясь тому, насколько Мацуно чуток к моим ощущениям даже спиной. Остановись мы на заправке без предупреждения, я бы вряд ли сказала хоть слово, но точно проглотила бы тревогу, не владея ни граммом нужной для безопасности информации: где мы конкретно, сколько нам осталось времени в пути, не собирается ли он встретиться с кем-то еще. Своим коротким предупреждением Чифую возвращает мне почву под ногами, убеждая в своей надежности. В подсознании роем проносятся все моменты с ним, и я боюсь представлять, как много для себя потеряла бы, все-таки сорвавшись в Хамамацу. Мацуно точно был послан небесами: с его нравом, юмором, телом… И даже сейчас: если он так внимателен в жизни, чего от него ждать в постели? Я сглатываю и чуть отстаю от спины брюнета, ощутив трение набухших сосков в топе. Нашла, о чем сейчас думать. Мацуно трогается с места на зеленый, и не догадываясь, как внезапно меня в последнее время одолевают влажные фантазии с его участием, а в трусах неприятно жжется — и этот маленький грязный секрет только подливает масла в огонь, бросая то в жар, то в холод. Остановись, Хару. Спустя пару минут мы действительно останавливаемся на заправке, со всех сторон окруженные зданиями-гигантами. Солнечные лучи застревают в их огромных окнах и слепят глаза, отчего я сразу отворачиваюсь, перекинув шлем назад. — Я сейчас вернусь, — Чифую отдает мне ключи от мотоцикла с бесконечным доверием в глазах, как будто не я пару часов назад мчала из Йокогамы в наугад выбранный город. — А ты — не сбегай! Его смехотворный приказ забавляет. Я прикусываю губу, чтобы не выдать какую-нибудь ответную колкость шутки ради, как вдруг парень резко останавливается в шаге от мотоцикла и рывком возвращается ко мне, смачно впечатываясь своими губами в мои. Был ли это секундный поцелуй или аварийное столкновение, я не понимаю и только роняю ему вдогонку ошеломленное «ой», на месте сгорая от приливающего к щекам румянца. — Ну и как тут теперь сбежишь, скажи мне?! Когда Чифую выразил свое желание залечь на пару дней в Токио, я искренне была не в восторге: не прельщала ни близость к Йокогаме, ни масса людей, среди которых я бы точно подавилась собственными плевками, ни в целом перспектива гостить у Непобедимого Майки, где и до Цукасы недалеко, и до раскрытия моего и без того плачевного амплуа. Но, как бы то ни было, парочку моих возражений Чифую умело закрыл, и вот — мы имеем то, что имеем. — Майки отписался только что. Он еще не дома, поэтому я предлагаю тебе классный вариант перекусить и переждать прямо здесь, — подбегая, сообщает Мацуно и кивком указывает на укромную забегаловку позади нас. — Там сейчас вообще нет людей и, кажется, хороший кофе — все, как ты любишь. У меня есть время обдумать предложение парня, пока он орудует заправочным пистолетом. Косясь по сторонам, я все так же вижу мало приятного в сложившихся обстоятельствах, но уверенность Чифую передается, видимо, воздушно-капельно. И не дай бог она окажется болезнью. — Так и знай: если у них отвратительный кофе, я спалю половину Токио своим праведным гневом.***
Выбор Чифую нам обоим пришелся по душе. В узком кафетерии было все, чтобы мы смогли умыться, утолить голод и остаться подольше, не дергаясь от каждого звука, доносящегося со стороны входной двери. По обычаю, я сразу потащила парня в самый укромный уголок — где нет посторонних глаз и ушей. — Расскажи мне все по порядку, — начинает Мацуно, расквитавшись с первым сырником. — Потому что сейчас я вижу лишь кусочки обгорелых фото, и общая картинка никак не вырисовывается. — Что не складывается у меня, так это как ты меня все-таки отыскал, — клубничное варенье на краю его тарелки напоминает кровь, но я не сдерживаюсь и сгребаю часть себе на ложку. Сладко. — Не то чтобы я была против, но хочется знать, как годы в побегах оказались ничтожно обесценены за полчаса. — У меня есть свои секреты — в ответ на мое наглое поползновение на свой завтрак Чифую даже не ведет бровью, как будто сразу предполагал, что есть из его тарелки будет не только он. Ожидаемо. — Мацуно! — Хару, — я как раз тянусь к кружке кофе, когда пальцы парня накрепко сплетаются с моими, как жгуты. — Пожалуйста, помоги мне понять, как мы пришли к тому, с чем справляемся сейчас. За несколько дней я чуть не потерял тебя дважды — и мне важно знать, какие причины сподвигли мою девушку на подобное. После я отвечу на каждый твой вопрос, клянусь. Я останавливаю себя от поспешного «тебе не нужно клясться», уверенная, что так попытаюсь уйти от ответа. Вместо этого я тщательно обдумываю, что могу сказать. И не нахожу ни одного ответа, кроме очевидного — правду. Правда — сильнейшее оружие. И правдой нужно умело орудовать, чтобы ее дуло не засунули в твою же глотку. Теплые ладони поглаживают мои запястья с повседневной нежностью Чифую, но в озвученных словах столько горечи и волнения, что я неловко съеживаюсь — если переведу взгляд со стола на Мацуно, точно сконфужусь сильнее, испытывая бесконечный стыд за причиненные ему страдания. Я не в том положении, чтобы спорить, озвучивать условия и успокаивать собственное самолюбие — у Чифую больше прав на желанное успокоение. Да и не смогла бы я расстроить и без того надломанного парня своей напыщенной гордостью — точно не когда он отдает мне больше, чем кто-либо может. Не когда он показывает мне своими поступками причины сражаться за счастье и позволять себе любить, потому что я действительно этого хочу. Судьба расставила мины по полю моей жизни, Мацуно, но я готова наступить на каждую, если это позволит стать к тебе ближе. Все, о чем я молю, — обещай не подорваться самому. — Хорошо, — обезоруженная искренностью, я увлеченно перебираю кольца на пальцах Чифую. Так менее волнительно поднимать темы, от упоминания которых я бежала. — Давай тогда сначала. С того вечера, когда… Ты снова вытащил меня с того света. Мое напряжение сбитыми выдохами студит воздух между нами до ощутимого предела; капля воды в нем промерзнет за секунду и льдиной рухнет нам под ноги. Наверное, именно это заставляет Чифую срочно подшутить: — Скоро твоего ангела-хранителя сместят с должности, Хару, и призовут меня выполнять его роль прямо отсюда, — его выдумке не суждено меня развеселить; я косо посматриваю на Мацуно, не находя в его насмешливости ни грамма расслабленности. — А что? Удобно. — Кажется, до тебя еще не дошло, — подношу замок наших рук к губам в импульсивном желании стать к Чифую ближе хотя бы на сантиметр кожи. Утыкаюсь носом в ладонь Мацуно, различая нотки клубники на кончиках пальцев и на секунду мечтаю, чтобы однажды главной проблемой нашей жизни был выбор между вкусами джемов, а не все это. — Ты и есть мой ангел-хранитель, Чиф. В человечьем обличии. И дураку понятно. Я рассказываю ему все до единого факта о том, что удалось мне увидеть в папке ебаного Ямады и как я в результате потеряла зрение у входной двери, пытаясь неосознанно выйти наружу. Чифую позволяет мне говорить без остановки, пока слова сами льются наружу, наконец, освобождая меня от бремени быть носителем грязного секрета хирурга-мясника. Каждая мышца на руках Мацуно, даже самая крохотная, уже содрогается от невыпущенного гнева, но я старательно это игнорирую — пока есть силы извергать звуки и сдерживать эмоции вопреки возникающим в подсознании страшным образам. — Паскуда, — выплевывает он, стоит мне замолчать окончательно и взять минуту передышки, продолжая водить кончиком носа вдоль вен Мацуно, чувствуя вибрации разбушевавшихся токов крови. — Гнида. У меня даже слов не находится, чтобы… Тварь. Чифую прожевывает свою злость. Он теперь тоже знает, как просто сгореть от одной искры распаленного внутреннего вулкана, и у нас обоих на это нет жизненных сил. Поэтому он проглатывает ярость подобно невкусной пилюле и запивает ее утренним какао. Интересно, все так живут? У всех на завтрак оладьи с малиновым вареньем и порцией отчаянного желания быть сильными еще сутки? Даже если это правда, мне не легче. — Прости, — смазанный шепот Мацуно вырывает меня из мыслей. Я резко поднимаю голову, в недопонимании считывая с его губ очередное извинение. — Боже, прости меня, Хару. — Эй, тебе незачем… — Меня не было рядом. — Ты рядом сейчас. Это главное, — от такого откровения у меня глаза на мокром месте. Откинув голову чуть назад, чтобы прогнать внезапное слезное наваждение, я набираю в легкие побольше воздуха. Но нежные касания Чифую на запястьях успокаивают меня скорее дыхательных практик. — К тому же вам здорово досталось в зоомагазине. Я не могу винить тебя за попытки спасти свою шкуру и Тейджи в такой зверский и невероятно страшный момент. Я в целом не могу тебя ни в чем винить. Главная твоя оплошность — уже войти в мою жизнь настолько крепко, что и смысла в ней без тебя будет значительно меньше. И то, оплошность эта граничит со званием моего великого благословения. — Что ты планируешь делать с этим ублюдком? — Чифую будто сбивается и переиначивает вопрос. — Что мы должны сделать? Мне приятно знать, что даже в моей личной войне он нашел место для нас. Приятно настолько же, насколько и омерзительно от осознания, что Чифую может запачкать свои руки о такой кусок дерьма, как Ямада. — Есть несколько вариантов, — но рассказывать о них, держась за Мацуно, мне неловко, поэтому я осторожно расплетаю наши пальцы и делаю вид, что вернулась к завтраку, хотя масса картинок расчлененного врага перед глазами убивает даже крохотное желание притронуться к еде. — Первый — самый простой. Мой фаворит. Я пробираюсь в дом Ямады. Вкалываю ему психотропное для усмирения, привязываю к батарее и медленно отрезаю по… Пойманный врасплох, Мацуно роняет металлическую вилку, и та с оглушающим звоном ударяется о стол. Я неловко осматриваюсь по сторонам в попытке понять, не привлек ли Чифую лишнего взгляда, и устало потираю глаза. Стоило предположить, что мое предложение не вызовет особого восторга. Ни грамма восторга. — Давай сразу второй вариант, — глухо предлагает он и откладывает несчастный прибор подальше. Теперь аппетита нет у обоих. — Что там со вторым? — Как раз собиралась… — я собиралась остановиться на первом, но новые правила требуют новых действий. — Обсудить с тобой. — Отлично! — Мацуно, кажется, выдыхает, хотя изумрудные глазки все еще бегают по забегаловке. Парень обмозговывает, действительно ли я собиралась искромсать хирурга и, что самое главное, насколько далеко зашел мой план по его расчленению. — Вот так мы и поступим! Ладно. Но если что-то пойдет не так, я буду готова приступить к радикальным действиям. Потребуется придушить гниду собственными руками? Я сделаю это. Даже если будет тошно. Даже если нож не повернется засунуть его ровно между ребер в сердце. Сейчас я примерно понимаю, как управлять своим внутренним сопротивлением, — нужно только вспомнить окровавленное лицо Синахары под собой и еще раз признаться: воспитанная шакалами умеет перегрызать глотки. Но уметь не значит желать. — Я понимаю тебя, милая, — вкрадчивый голос Чифую мягко целует слух. Парень подсаживается ко мне по соседству; широкая ладонь мягко ложится на внутреннюю часть бедра, и в момент обе мои коленки оказываются перекинутыми через ногу Мацуно. — Ты жаждешь мести и собираешься отнять справедливую цену за все совершенные злодеяния. Но его кровь на твоих руках того не стоит. Мы придумаем нечто более равноценное. Ему не поздоровится. Обещаю, Хару. А свои обещания я сдерживаю, ты знаешь. Во мне разливается блаженная благодарность к этому зеленоглазому смелому мальчишке. Я подвигаюсь еще ближе, залезаю к нему на колени всем телом, перебарывая смущение, и прячу лицо на груди у Чифую, наплевав, сколько интереса данная картина может вызвать у кого угодно. — Спасибо, Чифую, — его домашняя футболка пахнет хвойным ополаскивателем. И чем сильнее я хочу курить с каждой минутой, тем глубже я вдыхаю каждый запах Мацуно, удивительнейшим образом расслабляясь. — Чаша гнева во мне уже совсем выливается наружу, и… Я как будто бы перестаю себя контролировать, когда речь идет о Ямаде, —руки парня опоясывают бедра и талию лучше одеяла. Его дыхание пробегается мурашками от макушки до пальцев на ногах, и я сжимаю их в каком-то нервном экстазе. Я ведь не принимала опиат уже несколько дней, так почему мне настолько спокойно даже в разговоре о старом враге? — Хочется отдаться этому безрассудству. Хочется поддаться эмоциям и причинить так много боли, сколько вообще смогу, но… — Но Харука Игараси не убийца. Шепот Мацуно пронзает хлеще электрошокера. Его высказывание звучит правдоподобно, но оно ложно, поэтому я возражаю. Я хочу быть настоящей. Я хочу, чтобы хоть кто-то узнал об этом. Нет. Я хочу, чтобы узнал именно он: — В том-то и дело, что… Я убила Кэтсу Синахару в восемнадцать лет и сбежала из окна вся в чужой крови. Пока мои ровесники делали уроки на завтрашний день, я в какой-то речке стирала руки в порошок, чтобы запах железа и тухлятины не въелся в кости. — Помнишь, я рассказывала… Тогда, единожды… — какое слово ни подбирай, все сведется к одному. — Я убила. Чифую цокает. Прижимает меня к себе вместо подушки и тоскливо выдыхает, как будто бы я поведала ему невероятно скучную историю: — Не считается. Что бы там ни случилось, я уверен — ты никогда бы не пошла на подобное, если бы обстоятельства действительно не заставили. — Ты так уверен? Я ведь даже никогда тебе не рассказывала. — Тебе и не нужно. Очевидно, что ты котенок. Я фыркаю ему в футболку, но звук утопает в ткани: — Не смеши. — Послушай, — чуть серьезнее начинает он, и каждое слово отдается уверенным касанием на моем теле. Будь Мацуно утюгом, а я рубашкой, подумала бы, что он выглаживает меня к важному вечернему мероприятию: — Ты умеешь кусаться, это правда. Ты способна защитить себя и своих близких, тоже бесспорно. Нарушаешь закон на раз два — и это оправдано. Но ты не такая, как эти отбитые члены преступных группировок. Забрать чужую жизнь — священный запрет. И он для тебя не пустой звук. Не пустой звук — это твои советы и убеждения. Твое слово наперевес тысячи моим. Все остальное — бессовестная ложь, придуманная фанатиками и поработителями. У меня своя священная книга, и имя ей Чифую Мацуно. — Подумай сама: у тебя была возможность убить кого угодно в любой момент времени. Да в том же кабинете Ямады — засунь ты ему ручку поперек гортани или в сердце, никто бы никогда не узнал. Понимаешь? Я понимаю и покорно киваю. Кто бы мог подумать, что Харука Игараси умеет быть покорной. — Мы добьемся справедливости способом, который придется тебе по вкусу, Хару. Гибель от твоей руки — станет меньшей из всех зол. Чифую Мацуно тоже не пальцем деланный. Сострадание в нем вовремя сворачивается в кокон, когда противником оказывается тот, кто и сам о сострадании не ведает ни сном ни духом. И если Чифую прав и гибель от моей руки станет меньшей из всех зол, я хочу узреть, как Ямада будет молить о смерти, как о милосердии. — С этим разобрались, — готова поспорить, Мацуно ставит галочку напротив невидимого мысленного пунктика. — Но сегодня утром? Как ты вообще пришла к этой хуете? Мне приходится разложить Чифую эту самую «хуету» по полочкам, чтобы он больше никогда не отзывался о моем намерении уберечь ближнего таким грубым образом. В конце концов, парень внимательно следит за течением утренней истории, пусть его руки и отвлеченно перебирают мои волосы. Приятно. Я сбиваюсь несколько раз, когда он останавливается, слишком зацикленная на длинных пальцах за ухом, но в итоге мы оба приходим к одинаковому выводу — кто угодно испугался бы стечения таких обстоятельств и драпанул по первому билету в город, которого желательно нет на карте. — Твоя очередь, — нехотя я сползаю с Мацуно на свое сиденье, снова возвращаясь к недоеденным оладьям. Старательно отвожу взгляд от вдруг «опустевших» бедер парня, давая ему верно истолковать свои действия — хватит телячьих нежностей, пора отчитываться за свои грешки. Я и так уже выжата настолько, что готова принять любое оправдание, лишь бы мы скорее разобрались с новым списком имен и просто по-человечески выспались. — Ты о чем? — либо он косит под дурачка, либо и правда так оторопел от моего резкого отстранения. Хоть бы второе. Не хочу мучать Мацуно, совсем нет. Настроение просто — дразниться. Душа требует развлечений в этой суматохе взрослых серьезных решений. А тело требует Чифую. Причем увереннее обычного. — Не сливайся. Ты обещал рассказать. Как ты меня нашел так быстро? — Ну, во-первых, вытащи Тейджи из черного списка, — размазать сметану иероглифами «Тейджи» по тарелке будет недостаточно, чтобы проклясть его запором после такой подставы. — Он обосраться как испугался, да еще и дозвониться не смог и… До сих пор не может. Мой телефон сейчас лопнет от его сообщений. Мобильник Чифую и правда жужжал с подозрительной периодичностью добрые минут двадцать, пока парень не догадался отключить вибро-режим. Будь я чуть более собранной, сразу бы вычислила малолетнего негодника. — Вы оба — сговорились против меня. — Мы оба сговорились за твое счастье и благополучие. — Счастье? — я вопросительно склоняю голову набок, требуя пояснений, и, наконец, чувствую в себе желание доесть все до последней крошки. — Благофолушие? — Ты заставляешь меня сомневаться в себе, Хару, — саркастично выдает Чифую и тоже принимается за еду, подвигая к себе тарелку, бесхозно торчащую все это время на другом краю стола. — Каким хуевым парнем нужно быть, чтобы не суметь принести своей женщине даже самое простое… Женское счастье. Заигрывающий тон Чифую застревает у меня в ушах и бьется колокольным звоном опять и опять. «Своей женщине». «Женское счастье». Ты имел в виду «женское удовольствие»? Пудинг, наспех закинутый в рот следом за оладьями, попадает не в то горло; я сдержанно откашливаюсь пару раз в ладошку, по новой вздрагивая от легких шлепков Мацуно по лопаткам. «Своей женщине». «Женское счастье». Ему не следует упоминать что-либо подобное всуе. У меня моментально потеют ладони, а перед глазами пляшут недетские очертания, греющие грудь и ноющей болью отзывающиеся в паху. Нужно срочно перевести тему, иначе до дома непобедимого Майки доедет не Харука, а ее жидкое подобие. — Но мы встречаемся всего два дня… — Оговорка, — от легкого флирта Чифую не остается и следа. — Каким хуевым парнем нужно быть, чтобы девушка сбежала от тебя на второй день. Мацуно дуется. На себя, на меня, на нас, на придурков, испоганивших нам жизнь — неизвестно. Но взгляд, упертый в пустую кружку с названием заправки на лицевой стороне, сомнительно долго блестит признаками внутренней перепалки. Чифую умеет тянуть время. — Не заговаривай мне зубы. Тейджи сообщил тебе о моем намерении слинять, но не назвал ни способ, ни, тем более, номер автобуса и километр на государственной трассе, — думай, Хару, каким самым простым способом эти оба могли узнать твою точную локацию. — Погоди… Как можно… Я молниеносно достаю телефон из заднего кармана джинсов; снимаю защиту с экрана блокировки отпечатком пальца и вводом восьмизначного пароля, выбранного как наименее частотное сочетание цифр — без привязки к датам, параметрам и что там еще обычно выбирают нормальные люди. — Не старайся, — Чифую раскусил мою догадку порыться в собственном телефоне и попытаться обнаружить привязку к GPS. Но ни о какой привязке даже речи идти не может, я слишком внимательна ко всем своим устройствам. — Даже при большом желании я бы не смог проследить за тобой так. Спалился бы на моменте ввода пароля. Ты и не сообразил бы, что там к чему, крошка. При постороннем вмешательстве мой умный маленький друг сразу различает чужие черты лица, и включается автоматическое фронтальное фото, а после — и до страшного щелчка камеры недолго. Обычно этого хватает, чтобы отвадить чужака от твоей мобилы. Я бы сказала, что воровство карается отрубанием рук, если бы сама не входила в число рецидивисток. — Тогда… — взглядом касаюсь своих немногочисленных вещей, стараясь решить эту головоломку без помощи Мацуно. Я должна понять. Нельзя иначе, когда ты скрываешься столько лет. — Как же… Компьютер тоже отметается, его система безопасности мало кому поддастся. Но чтобы отследить человека не по устройству, нужен маячок. Вопрос — куда. Точно не портфель. Я выпотрошила его до дна, я знаю каждый его шов даже с изнанки, где проделала сама же потайной карман. Точно не одежда. На ней не было ничего инородного, а спрятанный в пуговицы жучок я заметила бы наверняка, вдевая их в петли. В задумчивости я перебираю потеплевшие от постоянных прикосновений изгибы браслета, и вмиг меня осеняет. — Серьезно? Ты правда?.. Рука безвольно остается лежать поверх золотого ободка, и по смущенному выдоху Чифую я понимаю — попала в самое яблочко. — Это был мой себе подарок на твое согласие стать моей девушкой. Прости, так я чувствовал себя намного спокойнее после всех… Эксцессов, — он расстроен, потому что предполагает, как я могу отреагировать на его акт недоверия сгоряча. — Что ты теперь с ним сделаешь? Но я дышу через нос, помалкивая, прежде чем волна импульсивного бесконтрольного гнева захлестнет нас обоих. Под веками я вырисовываю мысленную чашу весов, взвешивая на ней оправдания Мацуно против тяжести самого проступка, и выношу обоснованный, удовлетворяющий меня вердикт: — Браслет не виноват в том, что мой парень мне не доверяет. Да и я сделала все возможное, чтобы тебя спровоцировать. Смотря правде в глаза, я не нахожу ни одной причины вернуться к предыдущему плану и в гордом одиночестве облизывать лбом стекло автобуса. Чифую не пытается скрыть удивления. Сведенные в сомнении брови вообще говорят мне, что парень и вовсе не поверил в услышанное, поэтому я мягко похлопываю его по плечу, будто обнадеживая. Правда, почувствовав напряжение сжатых в тонкую полоску губ, я снова пытаюсь убедить себя в очевидном: с характером Мацуно и моим умением попадать в неприятности чего-то подобного ожидать стоило. — Теперь я официально могу переименовать тебя в «Сталкера». Легкая усмешка слетает с губ Мацуно красивым изгибом. Я готова простить ему подобную хуйню, если он будет улыбаться так почаще. Наблюдать за бледным, едва передвигающимся с прежней живостью Мацуно оказалось выше моих сил, а в последнюю неделю парень сам не свой, и один его несфокусированный взгляд накидывает мне пакет на голову, перекрывая доступ к кислороду. — Я проживал одни из лучших секунд жизни, застегивая замочек у тебя на запястье, — кротко проговаривает он, прикасаясь к браслету рядом с моими пальцами. — Не сомневайся в искренности моих слов. Маячок не был поводом признаться в чувствах. Он просто вовремя попал в руки и стал полезным дополнением. Вместо корвалола на вот такие вот случаи, как сейчас. — Ты себя недооцениваешь, Мацуно. Правда считаешь, что в твоих словах можно сомневаться? Видел бы ты себя со стороны, не нес бы такую чепуху. — Ты не злишься? — как можно злиться, когда в твоих незаконно выразительных радужках цветет сама весна, Чифую? Когда твои плечи заслоняют меня собой от сраной входной двери, потому что я просто ебанутый параноик? Когда ты мчишь за мной на кудыкину гору в чем спал без единой причины, кроме «я не смог бы без тебя». А нужна ли причина более веская? Раньше я знала множество. Но знать оказывается недостаточно, когда чувства идут вразрез. Поэтому я не злюсь. Влечение каждой моей клетки к тебе банально сметает злость на своем пути. Это биохимия. Но ты называешь это любовью, и я вторю. — Не так сильно, как могла бы. Я и правда тайно хотела, чтобы ты меня нашел. Рано или поздно. Сейчас мне однозначно понятно: чтобы Чифую прекратил рисковать, да чтобы сам блядский «риск» как таковой обходил Чифую стороной, его нельзя бросать. Без меня он натворит дел. А я без него — и подавно. — Гора с плеч… — Но это не значит, что я позволю тебе пренебрегать своей свободой! — нарочно произношу налегке, насколько «легкости» во мне вообще хватает. Не хочу напрягать Мацуно лишний раз, но и молча спускать ему с рук нарушение правил, которые мы даже не обговаривали никогда, не намерена. — Я бы никогда им не воспользовался без весомого повода, Хару. — Верю. Поэтому мы оставим все на местах. Твоя изобретательность однажды может сыграть нам на руку. И даже если мы подошли к логичному завершению этого разговора, любопытство растекается по моим жилам термоядерной энергией, которую срочно нужно обесточить. Набрав в легкие побольше воздуха, я не сдерживаюсь и заваливаю моего гениального мальчика миллионом вопросов: — Кстати, как выглядит программа маячка? Где взял? Сколько заплатил? А какой точный размер? Как далеко действует… А что? Мне тоже надо! Это куда круче, чем гребаные камеры! Через полчаса мы получаем сообщение от Сано и, расплатившись, собираемся в путь. Желание Чифую переждать именно в этом заведении кажется мне самым верным решением, которое только можно принять, оказавшись в Роппонги. Уже на первом светофоре я украдкой изучаю толпы людей по разные стороны, подмечая, что район вообще не знает слова «пустовать». Прежняя Игараси смогла бы здесь выжить при соблюдение жестких правил. И паре таблеток морфия для расслабленности. — Этого еще не хватало… — бурчание парня тонет в рокоте чужого двигателя, но и тот едва уловим из-за громкой музыки и мощных битов, ударяющих прямо по перепонкам. Я неосознанно кривлюсь и сжимаюсь на злосчастные несколько секунд, пока дорогой автомобиль с откидной крышей мчится по трассе дальше от нас. Кто вообще слушает музыку так громко? Они еще и умудряются ее перекрикивать? — Долбоебы-иностранцы… — в отдаляющихся голосах помимо речитатива на незнакомом языке я различаю нечто похожее на английские «lockdown» и «get down». Японцы такой херней не страдают. — Всего лишь Хайтани, — Чиф пожимает плечами, а у меня, по ощущениям, глаза лезут на самый лоб. — Те самые Хайтани? Лидеры бывшего Поднебесья? — моему удивлению нет предела. Слава случаю, зеленый свет еще не загорелся и мы можем обсудить увиденное только что цирковое выступление с королями Роппонги в главных ролях прямо сейчас. Нужно было снять на камеру. Ума ни приложу. Они так развлекаются? — Никогда не была знакома с ними лично, но… Представляла немного иначе. — Да уж. Русский ТикТок оставляет неизгладимые впечатления, — а сленг Чифую оставляет после себя только больше вопросов. — Ты знаешь перевод? — Что-то про «девяносто девять проблем». — Про нас что ли? На мое замечание Чифую гордо вскидывает голову назад, чуть ли не сталкивая нас шлемами; я вовремя успеваю увернуться, но все так же мертвой хваткой держусь за куртку парня. Шутки ради сломать позвоночник, сорвавшись с рванувшего мотоцикла, не входит в мои планы на день. — Обижаешь. Столько проблем от тебя одной, Хару… — в ответ я отвешиваю Мацуно легкий подзатыльник; он действует «на ура», и после короткого недовольного стона Чифую наскоро добавляет: — Ладно, поделим на двоих. Сигнальное табло светофора начинает мигать, предупреждая водителей быть готовыми к движению. На утоление моего вспыхнувшего интереса есть ровно семь секунд. — Но в машине сидели трое. Кто еще, знаешь? — Санзу… Санзу Харучие. Ошивается вместе с ними с недавних пор. Не знаю, чем они занимаются, но нам нужно держаться подальше. Чифую срывается с места, снова сталкивая нас с ветром, так и не услышав мою последнюю реплику: — Санзу? Звучит знакомо. Возможно, как погонялово одного из дилеров, которые насмехались над моей любовью к слабым опиатам? А впрочем, к черту.***
Манджиро принял меня радушно — ни больше, ни меньше. Блондинистая изворотливая голова то и дело куда-то торопилась, поэтому единственное, на что хватило Майки, так это на быструю экскурсию по дому и взятое с нас обоих обещание рассказать все в подробностях за обедом. — Он весь на иголках прямо, — я осторожно мнусь с ноги на ногу, оказавшись в чужом доме по добродушному приглашению. Все еще неловко чувствовать себя где-то гостьей, да и комнаты, в которые я не врываюсь с отмычкой и ножом, будто имеют душу и готовы разговаривать со мной языком висящих на них фото. Чифую понимающе кивает и, разобравшись с замком на входной двери, неслышно подплывает ко мне, рассматривая семейные снимки Сано с неприкрытым удовольствием. Зуб даю, он знает здесь каждого: — Он упоминал, что у родителей Цукасы юбилей. Наверное, каждый раз нервничает, когда встречается с ними. — Нервничает? Он же бывший лидер группировки. — Быть главнокомандующим банды легче, чем знакомиться с родителями девушки, — Мацуно разжевывает мне эту истину, как простейшее уравнение, словно удивлен, как можно в нашем-то веке оставаться неучем в данном вопросе. Словно я каждый день наблюдаю, как крутые парни дрожат на ковре у отца своей избранницы. Да и откуда у тебя такая уверенность? Явно проверял на опыте, ошиваясь в укромных кухоньках «ма» и «па» каких-нибудь приличных девушек. — У тебя был опыт? — спрашиваю ровно. Меня не трогает история его романтических похождений. Как и тот факт, что родителям Мацуно, если бог нас когда-нибудь сведет, вряд ли понравится такая кандидатура, как я. Неотесанная бесприданница со шрамами вместо достойного образования и клеймом преступницы наперевес. Без прошлого, которым можно похвастаться, но с будущим, в котором от амбиций — только мечты их сына помочь мне выбраться из болота и перестать шарахаться собственной тени. Совсем не трогает. Но ногти въедаются в ладонь болезненными полумесяцами. — Скажем, некоторые говорили, что я стал бы классным зятем. Пока могу представить все это лишь в страшном сне. Я хочу бросить умеренное «со мной и переживать не стоит», но быстро себя одергиваю. Во-первых, от мысли, с каким мертвенным спокойствием можно произнести аналог фразы «у меня вовсе нет родителей» и даже бровью не повести. Собственная отстраненность и меня иногда пугает, а что уж говорить о Чифую. И во-вторых, потому что сама идея представить Мацуно знакомящимся с ними вообще закралась мне в подсознание. С какой стати ему стоит знать хоть кого-то, близкого мне настолько. Но секунды неловкого молчания идут, а мне все больше кажется, что это какой-то очень важный ритуал, принятый в нормальных семьях, у нормальных людей, поэтому из уст выскальзывает другое непреднамеренное признание: — Однажды я бы хотела познакомить тебя кое с кем, — не знаю, как бы отреагировало семейство Канэко на мое внезапное появление после стольких лет и что бы они сказали Мацуно, но сама перспектива навестить их хотя бы на пару минут греет меня изнутри. Раньше я и помыслить не могла, что можно строить планы, в которых никому не приходится страдать, и ты сам идешь по этому пути ради удовольствия вдыхать жизнь, а не отбирать у себя последние ее дары. Мне страшно, что Чифую переведет мою внезапно серьезную реплику в шутку и мы замнем разговор, вспоминая, какой закрытой и грубой я была с ним до недавнего времени. «Да и встречаемся мы всего два дня» — я сама сегодня наступила на эти грабли, но… …он этого не делает. Конечно. Он же все кожей чувствует. Поэтому ластится ладонью к моей щеке, мягко проговаривая: — Я буду очень рад, Хару. И как ни в чем не бывало мы расходимся по двум выделенным комнатам, договариваясь встретиться у него через полчаса — продолжить наше маленькое расследование и, наконец, заложить фундамент фактам и плану по спасению наших судеб.POV Чифую
— Смотри! — указательный палец Харуки вдавливается в экран, цветным пятном расходясь прямо поверх лысины знакомого мужчины, что так неосторожно засветился на нескольких камерах. Хотя от нее, полагаю, мало кто скрылся бы при всей своей осторожности. — Это он. Мужик, который пас нас пару месяцев. Кстати, он наведывался не один. С другом и налоговым удостоверением. Я с трудом достаю воспоминания о совсем не приятном лице из закромов памяти, но их оказывается вдоволь, чтобы девушка поспешно закивала, проронив пару матерных слов. — Ты знакома с ними? — Попадались на глаза, когда мы с Араи выдавали поддельные документы «сотрудникам». И… — темные зрачки смотрят сквозь меня с вопросом. Хару сжимает губы и хмурится, договариваясь сама с собой — что следует незамедлительно рассказать, а какой материал все же скрыть. Второе мне, безусловно, не подходит. — Есть что-то еще? Рассказывай все, что знаешь. И все, что думаешь, что знаешь. И даже то… — Я поняла, — девичья ладонь мягко накрывает мои губы всего на секунду, а я по-детски забываю, как дышать. Тело еще не привыкло к необъяснимо частым касаниям Хару, но головой я уже понимаю, какая зависимость одолеет меня совсем скоро до жизненно важного желания целовать ее кисти хотя бы раз в сутки. Увлеченная головоломкой, Харука продолжает; за снежным комом соображений она не замечает моего секундного помешательства ей, но это и хорошо. Не лучшее время вытирать слюни, представляя, куда она может засунуть свои руки. Нужно вернуться к расследованию. — …помнишь, как я попала в больницу? С помощью чужой страховой карты. Меня тогда разместили в палате для VIP-клиентов. Эту карту я украла у его падчерицы, сама того не зная. Неужели я настолько потерялся в диалоге? Падчерице? Кого? Чего? — Как вы с ней… Харука даже глаза закатывает по-особенному. Интересно, как она выглядит в экстазе, не в силах пошевелиться после нехилой разрядки… Остановись, Мацуно! Вмазав себе по щеке, я застаю Харуку шокированной, но объяснить, что так пытался избавиться от похотливых фантазий о ней, конечно же, не могу. Приходится выпалить первое пришедшее на ум — самое, блять, нелепое — «мух отгоняю». Пусть думает, что я тупой, главное — не конченый. — Так вот… Это продавщица из круглосуточного, где я часто ошиваюсь. В первый день я купила там незарегистрированную симку. Там же позаимствовала ее банковскую карту, чтобы перевести деньги на счет приюта и… — в легком затруднении она прижимает колени к груди ближе, почти до хруста сжимая костяшку большого пальца на левой ладони. — Кое-кого еще. Это от нее я отвадила двух гондонов, когда… Если считаешь достаточными извиняющий взгляд и скупое молчание вместо упоминания старого инцидента, я тебя огорчу. Даже те воспоминания, которые хочешь навсегда стереть из памяти, важно уметь проговаривать снова и снова — чтобы запомнить их горечь на кончике языка и больше никогда не повторить. — Когда вернулась домой с раной в лопатках, — она прячет недовольный взгляд на моей футболке, но кроме убитого временем рисунка там нет ничего увлекательного. — Понятно. Но не сама же она тебе показала фото отчима? Или оно у нее в рамочке стоит прямо за прилавком? — Я сама его видела. Точнее, обоих — вместе с другом. Собственными глазами. Испугалась до чертиков и спряталась за стеллажами. У меня хорошая память на лица. Но иногда мне самой кажется, что на бонтеновских выродков Араи вставил мне натренированный мультикосмический сканер прямо в глазницы. И по резко загоревшимся огоньками в янтарных радужках непонятно — выявленная суперспособность угнетает девушку или же, наоборот, воодушевляет до чертиков. Иногда ее эмоции похожи на сжатый в комок лист бумаги: ты видишь его состояние здесь и сейчас, но никогда наверняка не узнаешь его причину, чернилами исполосовавшую внутреннюю разлиновку. — То есть они все это время были настолько рядом? — Да. И не зря за Каору числится дорогая палата. Новоиспеченный папаша явно якшается с Ямадой, раз уцепил такой кусок роскоши в его больничке. Они связаны! — на эмоциях Харука слегка (но чертовски ощутимо) стукает меня маленьким кулачком по бедру и вскакивает с постели, высвобождая лишнее внутреннее раздражение шагами у полога. С волос спадает плохо закрепленная резинка; они явно мешают, падая на глаза, но ей плевать, у нее Ямада головного мозга и первые серьезные зацепки. — Чифую, я клянусь, они связаны, и, если я ошибаюсь, пусть меня прямо на месте разорвет на атомы! Утихомирить разбушевавшуюся Игараси всегда непросто. Но сейчас я терпеливо жду, пока она сама устанет. Ей это важно. Никакого веселья в виде подпольного боя или проникновения в больницу нам точно не светит, так что пусть выплескивает эмоции, как хочет и может в нынешних условиях. К тому же вид ее обтянутых плотной тканью ягодиц особенно прекрасен именно сейчас. Лишь бы не встал, боже. Так много стресса и так мало времени наедине с собой и своим возбуждением. Просто голова отказывается работать — кровь отливает. — Итого, что мы имеем. Машина. Гараж. Фото паспорта, — на всякий случай я подвигаю подушку ближе к животу. Если придется экстренно скрывать слишком заметное «замешательство», я хотя бы буду вооружен. Японские ученые еще не раскрыли твой секрет, Игараси: как можно так нравиться парню и впечатлять его каждым своим взбалмошным словом, чтобы он только и думал о твоих оголенных изгибах, едва избежав нападения и прямых угроз прямо на пороге отчего дома. Если бы у меня стоял на опасность, Чифую Мацуно уже давно был бы известным камикадзе или каскадером. Но лучше — все-таки твоим парнем. — У тебя было фото, а ты молчал? — Я не думал, что это важно… Наваждение спадает само собой. Мне приходится остановиться от внезапной ноющей боли в затылке. Так о себе дает знать вина, и чтобы притупить ее хотя бы немного, я замираю на минуту, успокаивая шум в черепной коробке. Хару замечает мое сожаление и останавливается посреди комнаты. Даже ее пыл утихает. — А в прошлый раз, когда мы смотрели камеры, сразу не нашел… Будь я более внимательным, возможно, нам бы сразу удалось узнать нарушителя; я бы вовремя описал ей ситуацию, и не было бы побега Харуки. А может, наоборот, случилось бы что пострашнее. Пора признать, что многие «если бы» страшнее реальности — они подразумевают слишком много вариантов, но, кроме этого, давят надеждой на лучший исход. — Ничего. Все хорошо. Фото. Давай попросим твоих друзей из токийской полиции пробить номер машины и адрес регистрации гаража? — она устало оседает на край постели; ласково опуская ладонь поверх моей щиколотки, напоминает о своем присутствии рядом физически. Харука не злится, пусть моя оплошность и могла дорого стоить нам обоим. — Так мы узнаем, на чье имя вся эта собственность оформлена. Возможно, найдем несостыковки и выйдем на новых персонажей. — Так и поступим. Решив, что наша просьба куда удачнее прозвучит в звонке Улыбашке, а не сообщении, я выхожу из комнаты буквально на пять минут. Но когда возвращаюсь к Игараси, сразу схватываю необъяснимый накал, идущий почти ощутимыми холодными потоками вдоль стен. — Нахоя был очень удивлен и попросил меня о встрече, пока мы в Токио. Они помогут. В любом случае помогут, — взгляд Харуки устремлен в пустоту сквозь ноутбук. Мускулы на лице замерли каменной маской, и я вообще не уверен, что она услышала меня, пусть та и промычала нечто вроде согласия в ответ. Я оседаю рядом, замечая на экране только маленькое окошко с введенным паролем и ничего кроме. — Хару? Что это? Девушка сжимает зубы и сглатывает скорбную ярость тугим комом, застывшим поперек горла. — Компромат на Ямаду, — проговаривает хрипло и на выдохе нажимает на ввод. Открывшаяся папка с многочисленными документами вызывает в ней такое отвращение, что из глотки вырывается сдавленный рык. Хару не идет дальше. Спустя минуту. И даже две. Но чем раньше она переступит через себя, тем быстрее мы сможем уничтожить волнующих ее бесов и обрести покой. — Откроешь что-нибудь? — я не хочу торопить ее, но время действительно оказывается недоступной для нас роскошью. Сейчас или никогда. — Минутку. Я чувствую: ее хриплое «минутка» подразумевает под собой век, прожить который у нас нет и шанса, если мировая медицина не сделает поразительный скачок вперед. — Хочешь, это сделаю я? — она мнется еще немного. В какой-то момент я почти убеждаюсь, что мой вопрос прошел мимо нее, но девушка резко переставляет ноутбук мне на колени, а сама садится чуть позади, придерживая себя за мое левое плечо. Мне и самому становится спокойнее, когда она за спиной. Так я чувствую себя на своем месте. Так — она под защитой. Так — правильно. — Открывай первую папку, — ее выдержка меня поражает. Не знаю, как Хару вообще смогла выжить в тот злополучный вечер, когда мы нашли ее на пороге в бессознательной бездне на полшага. От нескольких файлов, просмотренных вместе с ней, меня уже начинало мутить и, хочешь не хочешь, а дурные картинки сами собой всплывали перед глазами, когда на каждой строчке указывались трансплантированные органы со всеми их данными — вес, качество, возраст… Для меня они оставались обезличены. Однако, зная, что в одном из документов скрываются знакомые ей не понаслышке имена — к тому же, детей — я сам сжимался изнутри, уточняя через каждую страницу, как девушка себя чувствует. До тех пор, пока сам не ощутил укол в груди, остановив курсор на знакомой географической локации. Йокогама. Харука дочитывает предложение до точки и обращает свой взор на меня. Энергия поднимается в ней импульсами; она напирает, почти болезненно вжимаясь тонкими пальчиками в мое плечо, и пролистывает документ чуть дальше. «Несчастный случай на судне южного залива Йокогамы». — Ты знаешь, что случилось? — ловко переместившись вперед, охотница за информацией выискивает телефон, брошенный на журнальном столике. — Местные рассказывали, что пять лет назад трагически погибли все, кто находился на корабле. Семьи потеряли то ли десять, то ли пятнадцать мужчин — от инженеров и боцманов до капитана. — Хару прокручивает новостные ленты одну за другой, но, найдя нечто стоящее, вчитывается внимательнее. — Нашла? — Да… Очень много противоречивой информации. В комментариях пишут, произошло нечто странное. Взрыв на нижней палубе не мог задеть каждого. К моменту, когда судно утонуло, всех уже эвакуировали, и среди пострадавших у многих были лишь несмертельные ранения… — замолчав, она поджимает губы и злостным взглядом мажет по стене. Готов поклясться, бетон раскололся бы, остановись она хоть на секунду. — Что еще? — Все погибли в главном Йокогамском Диагностическом Центре, — упоминание больницы Ямады воспламеняет во мне значительный интерес. Я снова вчитываюсь в каждую строчку заключения, ища взаимосвязи и зацепки, но зоркие глаза Хару оказываются быстрее. Она и правда натренирована хлеще фэбээровцев. — Посмотри внимательно. В документе у всех указана смерть от остановки сердца. Не странно ли? — То есть: в больницу привозят десять мужчин с разной степенью тяжести состояния, но десять из десяти погибают на операционном столе от остановки сердца? Что думаешь? — Ямада провернул свой любимый фокус с вычленением органов прямо у всех под носом. У кого-то из них точно были шансы выжить. Я уверена… — вернувшись к новостям в браузере телефона, Игараси начинает раскачиваться из стороны в сторону. Переживание во мне усиливается, когда она нервно прикусывает большой палец и взвывает, выбрасывая устройство под себя. — Что такое? — одной рукой я ловлю телефон, но другой не успеваю зацепиться за Харуку, вновь вскочившую на ноги. Она ожесточенно навиливает круги в пределах одного метра с такой скоростью, что меня начинает укачивать. — Уебище. Какое же он уебище, Мацуно. Он купил их. Надел блядский нимб и притворился ебаным святым. В статье, взбесившей брюнетку, находятся все ответы. Ямада, как оказалось, выступил с несколькими яркими обращениями: — «Мы понимаем, каким невыносимым грузом «портовая утрата» повисла на плечах их близких. В знак нашей скорби йокогамская больница в течение десяти лет будет предоставлять высокое качество услуг семьям погибших… В их число входят… И размещение в VIP-палатах»… Помнишь полное имя твоей девчонки? Если палата, в которой Хару провела ночь под личиной Каору, действительно является социальной поддержкой от больницы, значит, кто-то из мужчин ее семейства погиб в тот день на корабле. Отец? Брат? Дядя? — Нашла! — девушка выделяет мужское имя, подвигая экран ближе ко мне с такими горящими глазами, как будто нашла жемчужину в целом океане мусора. — Значит, ее близкий действительно был жертвой Ямады… — А теперь Каору живет в одном доме с ублюдком, который мог быть участником смерти ее отца. — Может, он не… — я предпочитаю не торопить события. Связь Ямады и Каору очевидна, но был ли ее отчим, бывший член Поднебесья и, следом, Бонтена, вовлечен в преступление на йокогамском судне, говорить все же рано. Хару не медля отрезает: — Я слишком зла, Чифую, чтобы кого-то оправдывать, — бледные кисти зарываются в растрепанные темные волосы. Игараси прячет лицо, согнувшись в три погибели, и изредка подрагивает. Когда она глушит плач, моя душа болит в незнании, как облегчить страдания девочки. Что бы ни предприняли, прожитая боль меньше не станет. Или это не совсем правда? — Ладно, — прижав комочек ее тела к своей груди, оставляю невесомый поцелуй на макушке, стараясь быть как можно нежнее и осмотрительнее. — Давай возьмем короткую паузу. Если мы хотим продолжить, нужен холодный рассудок. — Ты прав. Чертовски прав, — Хару податливо разворачивается ко мне лицом, холодными губами упираясь в ключицы. Мороз бежит по ним струйками, но, если ей так спокойнее, я готов потерпеть. — Ты говорил, Сано сейчас «тренерствует». Не знаешь, у него есть какое-нибудь укромное местечко с грушей? — Хочешь выплеснуть энергию? — Ты выкинул мои сигареты, — и сделал правильно. — Я ищу подходящие варианты. — Тогда пошли. По выстроенным лабиринтам берлоги Манджиро я веду Хару за руку прямиком к домашнему спортивному залу. Просто идти с ней вот так, скрещивая дорожки пульса на запястьях, мне сейчас катастрофически важно. — Дед Майки часто тренировал детей прямо здесь, — отворив дверь, я с удовольствием отмечаю, что даже с моего последнего визита, около полугода назад, здесь многое поменялось. Как минимум, утеплили стены и провели новое освещение. Сано растет. — Сейчас эту комнату обустроили под оснащенный, пусть и маленький зал. Я пропускаю Харуку вперед, но та жмется на входе, как будто не знает, с какой ноги ступить дальше. Я подталкиваю ее вперед, сразу на татами, занимающий всю комнату. — Не вижу ничего, что можно отпиздить, — да уж, ни груш, ни манекенов здесь не оказалось, но: — Я здесь. Ошарашенная, она оборачивается на меня с язвительной миной. Ничего не отвечает, но во взгляде читается отчетливое: «Не пытайся шутить, долбоеб, у тебя это плохо получается». — Хочу проверить твои навыки на себе, о великая Идзанами, — медленной осторожной поступью я приближаюсь к Харуке, показательно разминая кисти. — Или ты боишься? — Чифую, ты шутишь. — Ни разу, Хару. Она отступает спиной, шаг за шагом, вторя моим, все еще не веря в мою авантюру. Есть проблема — мой шаг шире. — Тебе потребуется новая одежда, — ее смешные попытки отговорить меня только раззадоривают. — Эта милая футболка быстро впитает весь твой пот и, кто знает, может, кровь? Игараси мастер провокаций, я это понял еще с нашей первой встречи, но у меня всегда найдется ответное оружие: — Я могу ее снять, — видит бог, Харука сглатывает, почти давясь вязкой слюной, будто одно воспоминание о моем теле уже выгравировано у нее под веками. Воспользовавшись ее секундным замешательством, я выбрасываю руки вперед, пытаясь схватиться за ткань майки и притянуть девушку к себе. Однако Хару была бы не Идзанами, если бы вовремя не поставила блок, разводя мои руки в сторону хлестким выпадам локтей. — Раздеваться — не по правилам. Неважно. Ты уже начала игру. Так продолжай. Она точно слышит мои мысли. Ныряет вскользь, под мое правое плечо, мазнув взглядом по ребрам. Я вовремя блокирую ее боковой удар под дых, но подстава поджидает с другой стороны — Хару одновременно подсекает меня по щиколотке, уходя в развороте за спину. Я только и успеваю отпрыгнуть, чтобы не упасть и вновь оказаться к ней лицом. — А у нас установлены правила? — я нарочно цепляюсь за край футболки; поднимаю его выше, чуть оголяя торс, и наслаждаюсь видом задразненной пунцовой Игараси, не теряя бдительности. Мы оба перемещаемся по татами в стойке, готовые к нападению противника в любую секунду. — Прекрати. Ты хочешь драться или смущать меня? — она хорошо держится; сохраняет собранный вид с гордостью на лице, хотя мне ли не помнить, как она выстанывала мое имя только от несдержанных касаний. — Покажи мне, на что ты способна, Игараси. Брошенный вызов действует на нее сигналом спускового крючка. Мы сталкиваемся в центре, сделав по шагу навстречу друг другу, и Хару атакует без промедления. Прямой по корпусу отбиваю, уворачиваюсь от нижнего в челюсть. Ее удар по бедру принимаю нарочно, но подхватить девчонку под колено не успеваю, она быстро убирает ногу назад. — Ты сдерживаешься, котенок? — в ответ Хару недовольно фыркает. У нас даже разминки толком не было, не стоит ожидать чего-то серьезного в этом шуточном бое парочки. Но нам бы обоим сейчас выпустить пар, и я надеюсь, однажды мы будем действовать другими методами, под звук шелестящих накрахмаленных простыней и влажные шлепки. — Кто тут еще сдерживается, — она бесконечно права. Я только обороняюсь и веду ее по кругу, провоцируя на удары. — Жду, когда выдохнешься, — отстраняюсь вбок; хук справа проходит в миллиметре от подбородка. Харука бьет в максимально ближней дистанции, но как-то лениво. — И тогда я припечатаю тебя к стеночке. И тут происходит неописуемое. Как только я собираюсь отбить кулак, летящий в солнечное сплетение, Харука раскрывает его в ладонь и меняет траекторию удара, буквально толкая меня в правое плечо, и при этом сжимает пальцы на футболке. Я машинально тянусь к ее руке, но другой она уже притягивает меня к себе за предплечье, сталкивая нас телами слишком — до невозможности — тесно. Я выдыхаю нахалке прямо в губы, автоматически сжимая кулаки в захвате на ее талии (а захват ли это?). Раскрасневшаяся брюнетка с беспорядочно выпадающими на лоб прядками волос выглядит развратно, еще и прижимается ко мне каждым своим изгибом, тяжело дыша. Я вообще не представляю, чего ожидать. Но мы схватили друг друга, и отпускать первым никто не собирается. — Я только и жду, — она тянется выше, опаляя ушную раковину горячим дыханием; мурашки табуном преследуют каждый участок моей кожи, — когда ты меня припечатаешь. Игараси проводит языком по моей верхней губе, как вдруг я вздрагиваю. Под подлый отвлекающий маневр она успела опустить одну из ладоней и… — Сжимала бы твою задницу, пока рука не отсохнет, пупсик, — она пытается быть уверенной и пошлой, но в расширенных зрачках плещется безумие от собственного поступка. Харука удивляет меня все больше. То прячет лицо в локоть, чмокнув в щечку, то нашептывает развратности, домогаясь меня в чужом спортивном… Хватка быстро пропадает; ее сменяет теперь уже настоящая подсечка, и я валюсь на спину, оказавшись под Хару, победоносно облизывающей передний ряд зубов. — Не смей отвлекаться, — сбито проговаривает она и заправляет непослушный локон за ухо, освобождая одну мою руку. Я почти ничего не могу сделать, чтобы освободиться. Почти. Пока взгляд сам не падает на два интересных бугорка. Даже через топ и маечку сложно не заметить, какой податливой стала твоя грудь. Возбудилась, облапав меня, чертовка? — Ты тоже не отвлекайся. Одной руки хватает, чтобы слабо сжать один из сосков Игараси. Со звучным стоном Хару теряет контроль над собой и прогибается вперед, позволяя одним махом подобрать ее под себя, обездвиживая по рукам и ногам. У брюнетки мутнеет взгляд и, лежа под мной, она вожделенно облизывает губы по очереди, слегка сжимаясь в бедрах. Я не выдерживаю. Подаюсь ниже, провожу языком влажную дорожку от ключицы до ушка и, вобрав мочку в рот, отпускаю ее с пошлым причмоком, хрипло выдавая Хару на ухо: — Получается, припечатал? Я решительно тянусь к ее губам с четким намерением высосать из девчонки всю кровь. — Мы вернулись и совсем ничего не видели! Харука дергается и вместо поцелуя оставляет на моей щеке разочарованное «сука». — Говорю, пошли обедать, бойцы… — Сано театрально прикрывает глаза ладонями, посмеиваясь у выхода из спортзала. Хоть кому-то здесь до шуток. Подняв Хару следом за собой, я хочу извиниться перед ней за несдержанность, но девушка поспешно прячется за мою спину: собирает волосы, поправляет одежду — или ее перебирания прядей лишь для вида, просто попытка скрыть возбуждение и привести нездоровый разум в норму. Понял. Беру весь удар на себя. — И давно ты… — Цукаса скромно выглядывает из-за двери. Я приветственно помахиваю ей потной ладонью и как-то больно нервозно вытираю ее о штаны, вызывая у Майки усмешку за усмешкой. — Давно вы оба здесь? — Я успел оценить, как работает твой язык, Мацуно, но хотел бы увидеть больше от заместителя капитана первого отряда Тосвы. Слава богам, они застали только это. Хару было бы невыносимо неловко знать, что свидетелями ее небольшого экстаза стал Непобедимый Майки и его девушка, с которой Идзанами удалось столкнуться лицом к лицу на недавнем бое. — Ты был заместителем капитана? — изумленно доносится позади. — Ну… Да. — О таком звании нужно вспоминать с большей гордостью, Мацуно. Бьюсь об заклад, ты хороша, Харука, раз он в целом согласился с тобой тренироваться. — Так и есть, Манджиро, — с кивком согласия я оборачиваюсь к уже сосредоточенной, но все еще румяной, Хару. — Она замечательная. И господь, как же мило моя злая девочка смущается.
POV Харука
Обед удался на славу. При всей моей тревожности за столом с еще недавними незнакомцами ребятам удалось погрузить всех нас в почти непринужденную атмосферу: несмотря ни на прямые изучающие взгляды, ни на целый ворох даже самых неловких вопросов. Чифую грамотно объяснил Сано, что с его бизнесом происходит не пойми что, и после нескольких угроз нам было важно уехать на несколько дней из города. Я в этой истории просто попалась под руку — как квартирантка и девушка Мацуно, которую он ни за что бы не оставил одну. Ни одного слова о моем прошлом не прозвучало, а если Майки и пытался напирать, грозный Мацуно аккуратно менял тему, говоря обо всем и ни о чем сразу. Зато я сама многое услышала о былых годах свастонов, совсем не ожидая, что истории ребят из прошлого впечатлят настолько. Я никогда не видела, чтобы о пережитом рассказывали с искрящимися счастьем глазами. Чтобы слезы выступали от смеха и прямо скулы сводило, когда ты представляешь гопника, зашивающего всему отряду штаны на заднице. Тосва сильно отличалась от Бонтена. К Тосве присоединялись люди, а не животные или омерзительные машины для бесчинств. Я ловлю себя на странной радости, что Мацуно был свастоном. Но что меня удивило по-настоящему за этот час, так это непривычно скромная Цукаса, от недавней прыти которой почти ничего не осталось — в моих свежих воспоминаниях с боя она острила и сохраняла открытость; да даже в кофейне к ее громкому голосу и мелодичному смеху были привлечены все взгляды. Остановившись на мысли, что ей тоже может быть некомфортно внезапное знакомство, я успокоилась, хотя в душе и засело безосновательное желание побольше узнать о девочке, драку с которой я вспоминаю с гордостью, несмотря на поражение. По итогу я покинула гостиную с поклоном и благодарностью хозяевам, едва скрывая неудобство за осквернение столь благосклонного ко мне дома своей неозвученной историей. Едва скрывая слезы облегчения за возможность обрести еще один шанс на нормальную жизнь и не быть отвергнутой за каждое свое злодеяние. — Мы разберемся с посудой сами, Харука! — оказывается, лидеры группировок умеют искренне улыбаться и ухаживать за ближними. — Лучше отдохни.***
Стоит мне остаться минут на десять в тишине, как в комнату без стука врываются. Негодник. Сказала же, что хочу отдохнуть. Это то же самое, что и побыть наедине с собой, Мацуно. Конечно же, я ожидаю увидеть Чифую, но проглатываю возглас, обернувшись к двери. Два голубых глаза с хитрецой изучают мои вещи, оставленные возле постели, и желание гаркнуть на Цукасу возникает из ниоткуда — как защитная реакция. Как попытка провести черту между мной и Идзанами, хотя она меня вряд ли признала. — Пиздато ножками машешь, — блять. Девушка заправляет золотой локон за ухо и присаживается мне в ноги, подбирая колено ближе к подбородку. С такой внимательностью на меня смотрит Мацуно, даже не пытаясь скрыть непонятного мне восхищения в зрачках. — Пиздато ножками машешь, — сказала я ей в первый раунд нашего первого и пока последнего боя. — Спасибо? — главное, не подать вида. Я не понимаю, о чем речь. Не понимаю. Нет. Нисколько. Вот только взгляд ее спокоен и уверен настолько, словно она уже под кожу мне пробралась и сама все разузнала. — Просто цитирую тебя. Не знала, что наша вторая встреча состоится так, Идзанами. — Не понимаю… — гнуть свою линию сложно, когда малютка напротив никак не угрожает твоей жизни и пытается проявлять дружелюбие. — Ой да ладно! Я пришла раньше Майки… — мне неловко настолько, что я еле терплю, чтобы не спрятать лицо. — Твои волшебные комбинации у меня из головы не выходят. Не принимай меня за дуру. Увидеть их вживую — большая честь. Обезоруживающим тоном она доказывает искренность своих слов; улыбается настолько открыто и лучезарно, что я поддаюсь. Оборонительная стена рушится. Поздно уже строить из себя не пойми кого — по сказочному велению судьбы после знакомства с Чифую в моей жизни появляется все больше людей, которые не желают мне зла. Которым точно хочется открыться. — Я… Польщена. — Как твоя спина? — с таким волнением вопросы о самочувствии обычно задают особо впечатлительные и еще не «ороговевшие» медсестры. Или младшие сестры. Или добросовестные и чуткие к их чадам родители. По привычке я ищу подвох в словах и погребенных в них смыслах; без задних мыслей провожаю каждый ее вдох и на всякий случай сканирую карманы на предмет чего-то угрожающего. Проявленное внимание от чужака до конца жизни будет казаться мне подозрительным. И я мысленно себя осаживаю. — Уже в порядке. Чифую помог. — Он знал? — Узнал позже нашего с тобой боя. И был… Очень зол, — воспоминания о его поступке по ту сторону сетки будоражат во мне разве что нежность и веселье, как бы я ни была напугана и раздосадована в тот вечер. Я заливаюсь хохотом, не сразу замечая, что Цукаса смеется вместе со мной, возможно, представляя гнев Мацуно и сравнивая его с Майки. Остановившись, я вынуждаю себя признаться: — Встреча с тобой была моим личным открытием, Цукаса. Тот бой я запомнила навсегда. — Страстный и красивый? — она подмигивает, задорно играя бровями, окончательно сбивая с меня всю внутреннюю спесь. — Честный и достойный. — Приятно. Правда. Очень. Под пристальным взглядом нежно-голубых глаз я ежусь, вжимаясь в подушку всей спиной. И моя неловкость не одинока — девочка тоже не знает, чем занять руки, насмотревшись на меня вдоволь. У нее определено масса вопросов. У меня бы тоже имелся целый список. Но с какого начать и что из всего перечня в целом подходит первой встрече в столь непринужденной обстановке, мы обе и не предполагаем. — Все еще хочешь реванш? — ее неописуемое желание повторить бой на равных приходит в голову как заполнитель тишины. Цукаса морщится, как будто чуть не вдохнула горсть перца, и с кислой миной хмурится. Полагаю, ответ дается ей нелегко. Но почему? — Я полагаю, вам обоим сейчас не до этого, да? Я изумленно веду плечами, осознавая, с каким трудом Цукаса вынуждена лишить себя желаемого боя, потому что… Ставит наши приоритеты выше? Ценит наши личные заботы и не вмешивается? Этот ходящий золотоволосый вихрь, который поставил на уши весь клуб «Фудзи» дает мне отсрочку? Ее рассудительность меня восхищает. — Верно. Очень многое навалилось. И… — тяжелые шаги вкупе с громкими голосами в коридоре на мгновение меня перебивают. Парни приближаются. И лучше им обоим не знать, что я выложила перед Цукасой один из козырей. — Нам нужно разобраться во многом. Сможешь оставить наш разговор в секрете? — я имею в виду Сано и прочих. — Не вопрос. Тоже считаю, так будет лучше, — полагаю, даже будучи тренером, ее молодой человек против опасных забав, и лучше нам не подливать масла в огонь бдящего Манджиро. А вместе с ним и Чифую. — Знаешь, в Токио часто проходят потрясные бои. Однажды мы бы могли сразиться за большой куш. И поделить его. — Драться с тобой за деньги — нечто кощунственное, — судя по стуку, парни остановились в комнате по соседству. Они что-то оживленно обсуждают, ухахатываясь так, что даже завидно. Цукаса закатывает глаза, выронив шуточно презрительное «мальчишки». — Значит, сразимся ради удовольствия. Поделим выигрыш и наедимся мороженого после, — манерно протянутую ладонь я встречаю с впечатлением. — По рукам? — По рукам. Рукопожатием мы заключаем контракт с Цукасой. И им же я подписываю договор сама с собой, который гласит — зарождающееся во мне новое чувство товарищества не умрет по чьей-либо прихоти. Даже по моей собственной, выдуманной в бреду и на игле отвращения к собственной жизни в редкие ее моменты. — Дашь мне свой номер? Я буду держать тебя в курсе. — Номер? Ненадежно, Хару. Тебя отследят, Хару. Всему придет конец, Хару. — А впрочем, давай. Опасаясь конца, я не позволяю чему-либо, наконец, начаться. Довольно.***
Я надежно спряталась в выделенной мне спальне, пока Чифую точил лясы с Манджиро в комнате по соседству. До жути хотелось подслушать; узнать, не треплется ли он о моих тайнах или же о наших отношениях. Мне было все равно, если и так — просто в грудине поселилось волнительное желание хотя бы краем уха понять, как он ко мне относится, пока я просиживаю штаны где угодно, но только не рядом. Однако, потушив нездоровый интерес копать под Мацуно, я погрузилась в себя. Этот час в тишине был необходим: наконец, расставить по местам новые данные, соорудить даже минимальную стратегию и подумать, как склонить Чифую на свою сторону, если речь зайдет о его ненавистном риске. Но в конечном счете я просто уснула и разомкнула глаза уже к позднему вечеру. В полумраке комнаты, освещаемый только мягким мерцанием слабой настенной лампой, Чифую неосознанно приковал мой сонный взгляд на долгие минуты. Он занимал половину не расстеленной кровати рядом, сосредоточенно вчитываясь в экран мобильника. Слегка отросшие темные пряди спадали на лоб шелковыми волнами. Не окунуть свою пятерню в них было бы одним из грехов каждого верующего, что принял религию «Чифурианство». Чифурианство? Это же надо такое выдумать, Харука. Ты совсем умом тронулась, девочка. Я заливаюсь внезапным смехом, до чертиков пугая парня. Он дергается и закашливается, бросает встревоженный взгляд вниз, на меня, и эта его выразительная физиономия веселит стократно, пуще прежнего. — Испугала! — подушка, зажатая между его колен, мягко опускается мне на грудь, хотя, предполагаю, это должен был быть удар. — Видел бы ты себя! — Чучундра? — ты хоть сам веришь в это? — Милашка… — протягиваю с зевком, не задумываясь о своих словах. И это правильно — прекратить фильтровать свою речь перед Мацуно, с которым однажды чуть не переспала. Повторить бы ту ночь. Но с продолжением. — Успела отдохнуть? — заботливо уточняет он, и я таю от одного вопроса, отказываясь принимать, что за его пределами нас ждет жестокий мир с решениями, не требующих отлагательств. — Немного. Мне значительно лучше. А ты? — Тоже поспал. — Я не об этом, — вести задушевные диалоги куда приятнее в темноте. Так хотя бы краснеющее от внимательности и проявляемой нежности лицо выглядит***
— Пока мы в Токио, посетишь со мной одно место? — Хоть на край света, Чифую. Но я не предполагала, что нелегкая принесет нас на кладбище, в подземный мир, который я обхожу стороной. Мне и в жизни хватает покойников. Могильная плита, у которой мы останавливаемся, прекрасно ухожена. К свежим цветам Чифую осторожно добавляет свой букет. Он складывает руки в молитвенном жесте, и я неосознанно повторяю, поднося ладони к губам и прикрывая глаза, хотя даже не знаю, о чем в таких ситуациях молятся.Кейске Баджи
3.11.1990 — 31.10.2005
«Любимый сын и ценный друг»
Не тревожу парня долго; даже когда затекают ступни, я продолжаю тихо стоять у могилы, краем глаза отмечая на лице Мацуно признаки невыносимой боли. Он начинает резко, сбито проглатывая слюну через каждую короткую фразу: — Я до сих пор не уверен, что… Смог сделать все от меня зависящее… Чтобы он выжил. Парень, речи которого всегда стремились оправдать мои недостойные поступки, стоит сейчас бледнее смерти у могилы когда-то лучшего друга и — до помутнения в глазах — меня беспокоит. Он даже не плачет. Он снова все собирает в себе, как столетняя свинья-копилка, которую обычно разбивают после сорока, чтобы обменять мелочь в банке на несчастные несколько купюр. — Не думай об этом. Чифую, которого я знаю, никогда бы не позволил себе меньшего. Если Баджи погиб, значит, ты действительно никак не мог ему помешать. Скорбь на его лице и уже увлажненные уставшие глаза разрывают душу нещадной очередью автомата. — Я не сильна в поддержке. И я не умею выражать чувства так, как тебе, возможно, хотелось бы, но… — я обхватываю парня со спины так крепко и чувственно, насколько хватает нежности внутри меня. К Чифую у меня ее нещадно много. — Мне больно видеть в тебе столько неозвученной горечи. С нажимом поглаживая брюнета по груди, я возвращаю ему чувство реальности. Явственное ощущение того, что мое грубое, неотесанное тело рядом и оно готово разгонять кровь по венам Чифую до тех пор, пока его сердце вновь не забьется в умеренном темпе. К слову, о сердце: прижимаясь к спине парня ухом, я готова поспорить, что оно скоро проломит ребра, выскакивая на могилу Баджи-сана горячим алым комочком. — Мальчик, что на моих глазах всегда пылает такой неоправданной радостью, не должен страдать, пока никто не видит. Оказывается, Чифую Мацуно хуже меня в вопросах проявления эмоций, — пара горячих слез опадают мне на руку, но остальное Чифую все еще проглатывает, сжевывает, давится этим. — Хуже тебя в них только поискать, — он усмехается через силу, пытаясь шутить, но лучше отвлеченного юмора сейчас может быть только жесточайшее принятие ситуации и абсолютный выплеск всего накипевшего. — Я учусь. Составишь мне компанию? Я не хочу, чтобы эти яды разъедали Чифую изнутри. — Даже не знаю. — Да ну? Я уже все решила. Первый урок — поплакаться мне в плечо. Ты плохо справляешься, — еще несколько слезинок скатываются мне в локоть, как будто он выжимает их из себя порционно. — Я ещё не получал неуд за сдерживаемые слёзы, — добавляет совсем сипло, крепче сжимая мои руки на своей груди. Я трусь носом Чифую между лопаток, успокаивая больше себя. Не нужно быть великим эмпатом, чтобы забирать часть боли любимого человека. Теперь и мною проверено. — Я не ограничусь неудом. Тут нужно наказание… — Страшно. Его сдавленный серьёзный ответ открывает мне глаза. Парень боится не шуточных наказаний, которыми я пытаюсь неумело поддержать его боевой дух. Он переживает из-за куда более серьезных вещей. — Я отпустил Баджи. Но мне безгранично страшно… — вдох и выдох у нас на двоих. — Снова терять. Обещай, что ты… Мне до рези в грудине стыдно за все первые недели, что я считала Мацуно мягкотелым беззаботным мальчишкой. Его внутренние рваные раны знакомы мне не понаслышке, и знать, какой груз все время тянет Чифую вниз, бесконечно страшно. — Не продолжай. Я удивлена, как он вообще смог продолжить нормальную жизнь с черной дырой в груди, которую мало чем в этом мире заполнишь, потому что она отторгает все, что делает тебя похожим на человека. Хорошо, что рядом с ним были верные друзья и семья. Хорошо, что он не повторил мою судьбу, и она свела нас, чтобы сделать сильней. Она ведь для этого нас свела? О противном невозможно и помыслить. — Обещай, что ты будешь себя беречь, — он настроен как никогда твердо, но у меня другие планы по вызволению Чифую из этой клетки. — Не буду. — Харука Игараси… Слабо стукнув его по ребрам, я насильно разворачиваю Мацуно к себе. Вытираю мокрые дорожки на щеках большими пальцами и прошу его посмотреть на меня внимательнее. — С этой задачей лучше справишься ты. Пообещай, Чифую Мацуно, что сможешь уберечь меня. Даже от самой себя. Изумрудные радужки немного синеют. Я впервые замечаю холодные хрусталики его глаз, словно парень всю их зелень сплавил в море. — Это урок номер два? — Чифую возвращает прежнее спокойствие; его губы уже не подрагивают, а румянец приливает к щекам (возможно, потому что я все так же растираю их ладонями). Уткнувшись ему в плечо, я отвечаю: — Это контрольная. Уже на пути к мотоциклу парень оборачивается к памятнику в последний раз и печально добавляет: — Я хотел бы, чтобы Каз был сейчас рядом, — кстати, бариста остался в Йокогаме, пообещав дождаться нашего возвращения и следить за ситуацией вблизи. Я бы и не подумала никогда, что он отказывается приезжать в Токио по иным причинам, но по лицу Мацуно складывается другое впечатление: — Он так и не был на могиле у Баджи, верно? — Нет. Он так и не смог.POV Казутора
Я так и не смог вернуться к нормальной жизни после освобождения. Ни в кофейне. Ни в зоомагазине. Ни дома. Нигде. Где бы я ни находился, я не чувствовал себя… Собой? — Я не чувствовал себя никем. Впрочем, ничего с тех пор не изменилось. С утра пораньше перед своим отъездом мама развесила белье на балконе. Я затягиваюсь жутко горькой сигаретой впервые за неделю и зачем-то поправляю идеально висящую простынь на веревке. Она ожидаемо косится. Один из краев сильно перевешивает другой — вся конструкция скатывается вниз, и, пытаясь поймать полотно в воздухе, я роняю окурок прямо на пол. Обгорелые крупицы табака разлетаются в стороны и молниеносно гаснут. — Блять. Как обычно, от прикосновения со мной все идет по пизде. — На кой черт только тронул. И так все было отлично. Просто ты ходячее разрушение, Ханемия. У тебя вместо крови, скорее всего, ацетон, окрашенный в алый. Одного язычка пламени в виде неосторожного слова или необдуманного действия достаточно, чтобы ты спалил все вокруг к чертовой матери, сокрушенно наблюдая за смертью человечества и кусая локти от досады и всепоглощающей скорби. — Горячая… — двумя пальцами зажимаю окурок у самого обгорелого края, присев на корточки. Тлеющая бумага завораживает, но я быстро прихожу в себя и, затушив сигарету в ладони, выбрасываю ее из окна. На внутренней части указательного и большого пальцев видны краснеющие отметины ожога. Я покрою их кремом для заживления. Никто даже не узнает. Тем более, Чифую. — Ты до сих пор веришь, что я бросил курить, дебич. Ты до сих пор видишь то, что я сумел натренировать за десять лет в тюряге, — маску смирения. А ведь за ней — ебейшая пустота и остатки гниющей плоти, которая болит так, словно черви грызут ее ежесекундно. Еще раз перечитав новое сообщение от Мацуно, я неспешно расписываю в ответ свое решение остаться в Йокогаме на все время их отсутствия и следить за обстановкой неподалеку. Я уже распустил поваров и обоих сменщиков. Товары из зоомагазина по большей части распроданы конкурентам, поэтому дело останется за малым. Ну а если меня кто решит припугнуть, что ж — это уже будут их проблемы. Потому что я бесконечно зол на всех, кто несет за собой разрушения, подобно мне. Это генетическая ненависть, впитавшая в себя мое ДНК, сможет дать отпор каждому, перешагнувшему черту. — Я рад, что вы на время уехали, ребята. После утреннего звонка от Чифую я на сонную голову выбрал санаторий для мамы и отправил ее подальше первым поездом на две недели. Разыграл все как неудачный сюрприз и сослался на неожиданное изменение дат, чувствуя себя настоящим лжецом. Однако, наполняя сумку вещами первой необходимости, мама источала редкую радость. И тогда я еще раз напомнил себе, что вру — каждому в этом мире — только во благо. Каждый должен жить свою жизнь, а не переживать о бедном и несчастном Казуторе, который сам виноват во всех бедах. Да и жалостливых взглядов я не вынес бы, читая в зрачках окружающих людей гнетущую боль, поперченную осуждением. — Я не хочу занимать их время и драгоценные мысли. Я уже взрослый мальчик и отказываюсь делиться собственными страданиями с кем-то еще. Я могу взять ответственность за свое нынешнее состояние единолично. Без правых и виноватых. Казутора Ханемия существует, чтобы бремя за его поступки не легло случайным образом на кого-то еще. — Это моя ноша. К вечеру холодает. Ежусь от внезапного порыва ветра и устало опускаю взгляд вниз, бесцельно рассматривая таких разных прохожих. Замечаю, как некоторые уличные доходяги восхищенно фотографируют серое здание многоэтажки напротив. Неудивительно: оно горит ярким оранжевым в свете весеннего зарева, упорно привлекая внимание необычными бликами на абсолютно ничтожном бетоне. Я затягиваюсь второй сигаретой за раз и нервно посмеиваюсь от неожиданного сравнения, пришедшего в голову: — Я такой же, как и этот чертов дом. Притворяюсь харизматичным весельчаком, когда все смотрят. А в остальное время — обычный кусок дерьмового цемента, нахуй никому не нужный. — Все хорошо, — и это тоже ложь, которой я кормлю себя сам. Учтиво. Порционно. С ложечки. Вдалбливая вонючую субстанцию по самые гланды и в глотку. Я научился есть свое вранье, не сблевывая. И я считаю это истинным достижением, потому что все хорошо у меня только в кошмарных снах. Уж лучше умирать в них от невыносимой боли, чем видеть в туманных картинках свое счастливое лицо, и, просыпаясь, знать, что боль кончает тебя наяву. — А может, ну его все? — я привстаю на носочки, пытаясь сосчитать, в который раз за неделю задаю себе этот вопрос. Затягиваю никотин глубже, на дно легких, и слегка качаюсь вперед, подставляя лицо и плечи ветру. Мутнеющим взглядом с высоты пятого этажа я хорошо различаю асфальт и не верю, что о него можно разбиться. Хоть я и сам давно уже вдребезги. Если однажды я перестану существовать, планета не сойдёт с орбиты. Но если останусь — точно сойду с ума. Так ведь? — Угомонись, — мысленной пощечиной заставляю вернуться себя обратно и со злостью захлопываю окно, решая докурить в подъезде. — Так ты сделаешь еще хуже. На лестничной площадке меня сотрясает дрожь от накатывающего рева, но я добродушно улыбаюсь престарелой соседке через силу, пока она не скрывается в лифте. Меня мутит. Я вспоминаю, что не пил таблетки пару дней, потому что тошнота (от себя) возвращается накатами. — Я устал притворяться. Я просто невероятно устал называть бесконечные сутки жизнью, выдавливая из себя силы, как воду из давно засохшей половой тряпки в углу чердака. Но даже от нее будет польза. По сравнению с тряпкой я ничтожество, однажды давшее обещание не наложить на себя руки. А значит, конец, приближенный собственной рукой, обольет меня едким уксусом вкуса предательства и принесет им всем куда больше неприятностей, чем мое все еще стоящее на ногах опустошенное тело. — Ничего. Ты сможешь, Казутора. Ты точно дотянешь до другого финала. Случайного. И судьбоносного. Даже если ожидание превратит тебя в пушечное мясо под обстрелом собственных шальных пуль.POV Харука
Три дня в Токио за расследованием и внезапными встречами, на которые я соглашалась только под ответственность Чифую, пролетели незаметно. Кроме Майки и Цукасы, этот зеленоглазый бес умудрился вывести меня в свет и познакомить с многими бывшими свастонами — и, как ни странно, мне понравилось проводить с ними один шумный и до сумасшествия веселый вечер. Правда, теперь Мацуно должен мне желание, а кроме костюма горничной мне в голову уже сутки ничего не приходит. Разберемся позже. Когда победим всю йокогамскую нечисть и получим законный отдых. — Смотрите, если вам вдруг что-то срочно понадобится, звоните мне, не беспокойтесь! Мы не вернемся, но пишите, как доберетесь до Йокогамы! В жопу ужаленный Майки бегает по всему дому уже минут сорок: не может собрать ни вещи, ни мысли. Цукасе приходится успокаивать его оплеухами и повторять чаще имени парня, что ее родители совсем не страшные — цитата — «отец не сдерет с тебя три шкуры, если вдруг и увидит мои засосы». Наблюдать за ними целое удовольствие. Особенно, когда Майки чуть не роняет хрупкий подарок, купленный на годовщину будущих тестя с тещей, получая поджопник уже от Мацуно. Он, к слову, за эти три дня немного оправился, пусть новое переживание уже и подступает к горлу. Завтра мы отправляемся домой. Завтра многое решится. — Надеюсь, эти три дня прошли не зря. Рад был встретиться, бро, — друзья обмениваются крепкими рукопожатиям, как вдруг Сано обращается ко мне. — И познакомиться с той, по кому еще месяц назад пьяный Мацуно пускал слюни. — И пускает до сих пор, посмотри на него! — задористо поддакивает золотоволосая, отнимая меня от дверного косяка в свои неожиданные объятия. Чувствовать вместо Мацуно большую девичью грудь весьма необычно. — Счастлива познакомиться с тобой. — И я, — еле ощутимо похлопываю ее по талии, скованная от проявления стольких эмоций со всех сторон. — Спасибо за все. — Будем на связи, крошка. Проводив друзей, мы, не сговариваясь, возвращаемся в комнату Мацуно без единого слова. Нужно еще раз прокрутить план и убедиться в отсутствии пустот. Любая мелочь может нас уничтожить. Но на это у нас будет целый завтрашний день, поэтому сейчас я собираю все силы в кулак, решившись на нечто несопоставимо важное в своей жизни: — «Пьяный Мацуно пускал по мне слюни» — только послушай, как звучит. Я не знаю, как начать докапываться до Чифую. Все версии легкого флирта, с которых я могла бы начать, автоматически покинули голову, как только час настал. — Даже противиться не буду, ты и сама все знаешь, — отшучивается он, устало завалившись на постель. Может, просто сказать «я хочу тебя», и он сам все поймет? — Знаю, — я обхаживаю комнату кругом постели, придираясь взглядом к деталям, но только не цепляясь за мысли о нем о нем о нем которые сутки. — Переживаешь из-за завтрашнего дня? Он может и не отвечать. Напряженная грудь парня поднимается с неровной частотой. Глаза прикрыты. Челюсть стиснута. — Невероятно. Какое-то не очень настроение для первого секса. Но я ничего не могу с собой поделать. Еще и пустой чужой дом, в котором мы остались совсем одни, заводит невероятно. — Все пройдет хорошо. Мы теперь напарники, — вернувшись на пару шагов назад, я пользуюсь растерянностью Мацуно и седлаю его с показательной естественность, мол, так и должно быть. Тело подо мной напрягается. Чифую не решается открыть глаза и только сглатывает, чуть сдавливая мои колени на уровне своей талии. Я подаюсь ниже, нарочно прижимаясь к его горячему даже сквозь домашние штаны паху; разминаю его плечи незамысловатыми движениями, переходя то к шее, то к ключицам мягкими касаниями; издаю тихие полувыдохи-полустоны — чтобы он уже все понял однозначно. — Это всего лишь массаж, Чифую. Он должен расслаблять, а ты весь прямо сжался. Лоном сквозь лосины ощущать набухающий член Мацуно непросто. Хочется его ближе. Где-нибудь в себе. Иначе узлом завязывающаяся снизу живота тяжесть меня доконает. — М, Хару, не могла бы ты встать? — предлагает с придыханием, но я отказываюсь с претензией. — Не могла бы, — наваливаюсь на него всем телом, языком вычерчиваю круги на шее, как он в спортзале Сано позавчера. — Раз уж завтра нам обоим предстоит рисковать жизнью, сегодня можно побыть немного счастливыми. — Мы можем быть счастливы и без… Затыкать Мацуно поцелуями — теперь мой любимый способ проводить вечера. — Тише, — одним чмоком я вбираю ниточку слюны, находя на лице молчаливого Чифую признаки животного вожделения. Но он все еще держится, правда, руки по-собственнически крепко сжимают мою бедра, добавляя ноющей боли между ног. — Ты там что-то на днях говорил про женское счастье, да? Тогда сними с меня это гребанное белье, Мацуно. Давно уже пора. Потому что я готова.