POV Харука
После нескольких громких вскриков, пронизывающих черепушку подобно рыбацкой леске — от уха до уха, сквозь плоть и кость, — я понемногу возвращаюсь в сознание. Черные неподвижные круги над головой вызывают смешанное со страхом недопонимание, но тут же перекрываются размытым лицом Чифую. Внутри меня паника разливается лавиной, словно заснеженные Альпы сотряс ядерный удар. Но что является очагом? — Харука! Приди в себя, Хару! Надорванный болезненный голос парня встречает меня не впервые. Я еще не забыла его хриплые нотки с прошлого раза в ванной, но причины волнения сейчас припоминаю смутно. Я различаю свой же ужас в отражении его блестящих глаз. Но картинка перевернута, будто меня подвесили за пятки к потолку. — Еще воды! Казутора, лей мне в ладони! Мацуно очень громкий, но и гул вокруг него не спокойнее. От него хочется побыстрее скрыться. Меня снова клонит в сон, прочь от тревоги и недомогания, как неожиданно в лицо плещется мокрый холод. Он затекает в глаза, уши, ноздри — отвратительно, — и я резко вскакиваю на месте, чтобы откашляться от струек, попавших в глотку. — Хару, наконец… — Чифую, скорее всего, это он, елозит по моему лицу влажным полотенцем, пресекая мои попытки ощупать себя ладонями и извернуться в сторону. — Ты меня видишь? Слышишь? — ладонью он несильно похлопывает по моей щеке, давая время привыкнуть не то к полутьме, не то к легкому свету позади его образа. Я вижу его вверх тормашками. Всматриваюсь в посиневшие надломленные изумруды слишком долго, поэтому Мацуно повторяет свои вопросы, и мне приходится кивнуть, сглотнув пару раз, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, нужно самой быть хотя бы еле живой — и сейчас эта задача становится для меня посильной: неприятные покалывания в онемевших ногах мертвецу вряд ли доставили бы такой дискомфорт. Да и звон в голове и пьяное смятение не перепутать с загробным миром — ощущения слишком знакомые. Что, блять, здесь произошло? — Слава богам! Собственное дыхание закладывает уши, но посторонние звуки все равно пробиваются сквозь брешь, назойливо оседая рядом со мной. Кто-то неустанно охает. Кто-то тарабанит по дереву. Заламывает пальцы до хруста. Скрипит зубами. Протирает кафель носком ботинка. — Хватит, — я двигаю губами, но не слышу голоса. — Может, воды? Воздуха? — предлагает Мацуно, нервно размахивая ладонью возле моего лица. Имитация ветра помогает мне окончательно прочувствовать тело, промокшее и содрогающееся. Я отказываюсь. Поднимаюсь на локтях, но соскальзываю, поставив ладонь на что-то мягкое. Выпрямляю ноги, выискивая их мутным взглядом. — Осторожнее, — брюнет подхватывает меня подмышки, приводя в сидячее положение, и тогда картинка склеивается: мы в «Черном коте»; я отдавливаю бедро сидящему на полу Чифую, а черные круги над головой, так испугавшие меня в первую секунду, — всего лишь плафоны с выключенными лампочками. Пальцы неосознанно сжимаются на груди у Мацуно, когда я осматриваюсь по сторонам. Уже и забыла, почему в кофейне собралось так много людей без чувства самосохранения. — Что здесь… Замолкаю, распробывая вкус крови во рту. Искусанные щеки и язык не дают мне ответов, но железный привкус возвращает последние воспоминания, стоит мне встретиться взглядами с двумя мужчинами на диванчиках в нескольких метрах поодаль. Кэтсу Синахара жив. Жив? — Неправда, — повторяю я несколько раз, со стальной выдержкой всматриваясь в потускневшие, старые глаза Тэдэо. Он упорно их прячет. — Ложь. Провокация. Вы подлые пиздаболы, которые… — Мацуно не дает мне отбиться от него, кольцом почти удушливых объятий сдерживая на полу. Он шепчет, что ему жаль, просит успокоиться и осушить стакан воды, поднесенный Ханемией достаточно близко, чтобы я опрокинула его ударом локтя; оплетает меня руками и ногами, как кобра, пока мой яростный поток обвинений и ругательств не исчерпывает себя полностью. Стакан Казутора, к слову, не ловит, и под звуки разбивающегося стекла я снова возвращаюсь на несколько минут назад, пугливо вжимаясь спиной в грудь Чифую. Я дала слабину. Я напала на Тэдэо с клинком лицом к лицу. Я замахнулась, стиснув рукоять, в желании проткнуть ему глазницу прямо на этом блядском столе. Весь план обломался из-за моей несобранности. Из-за моей чертовой эмоциональной нестабильности. Я не справилась. Мне всегда казалось, что я научена судьбой терпеть чужие провокации и выходить из них сухой. Но мне еще не приходилось сталкиваться с манипуляциями такого рода. Они не имели права упоминать имя самого Дьявола и выводить его из пантеона мертвых в мир живых. Не имели права? Смешно. Подобные им люди вряд ли относят себя к категории не имеющих права хоть на что-то. — Он не ведет активную медийную жизнь, — тихо начинает Тэдэо, теребя бумажки на столе, будто его совсем не заботит моя недавняя попытка покушения. — Пресс-конференции с Синахарой точно не найти, но его инициалы и факсимиле украшают большую часть официальной документации. Мужчина скупо вытирает неглубокий порез на шее обычной салфеткой. Мы не можем предложить ему что-либо еще. Да я и не хотела бы — особенно, после заявлений, вводящих в ступор. Выбивающих почву из-под ног волной цунами скоростью в семьсот километров в час. Такая сносит грузовики и расшатывает фундаменты небоскребов. И все же я проглатываю комок ярости, неуверенно задержав дыхание. Судя по тому, насколько отчетливо удары сердца Мацуно отзываются в моей спине, на лопатке скоро останется его отпечаток. Не зная, чему можно верить, сейчас я очень хочу спрятаться в самом безопасном месте в этом мире и нахожу его на ощупь, глубже впиваясь ногтями в одежду парня. — Подписи ничего не значат… — охрипшая, я звучу больше сухо, нежели волнительно, пусть истерика внутри меня, еще не погибшая после срыва и обморока, нарастает с новой силой. Синахара одним своим именем лишает меня не только рассудка, но и сознания. Он перекрывает кислород фактом своего существования. Он не должен был выжить. Не смог бы. Он мертв. Мертв? — У нас нет фото-доказательств… — Покажи ей запись, — требовательно перебивает его второй. Я резко поворачиваю голову в его сторону — да так, что шейные позвонки пронзает укол боли, и глушу легкое головокружение, чтобы никто не заметил, как мне все еще гадко. Как я действительно уязвима, будто жизнь в Бонтене не научила меня самому главному — хладнокровию. Даже когда смерть уже не дышит тебе в затылок, а оставляет смазанный поцелуй на лбу, единственное, что сможет ее спугнуть, — хладнокровие. Хотя Чифую прогонял от меня смерть не один раз, и жилы его бурлили чем-то иным. Любовью. Но не любовь убила Синахару. Точно не она. Или еще убьет. Убьет? Он не может быть жив, Харука! Несколько секунд мужчины ведут зрительную войну, в тишине договариваясь одними взглядами, что действительно стоит моего внимания. — Мне нужно знать все, — жестко выдаю я и тут же готовлюсь поднять себя на смех со слезами на глазах. Отсиживая ноги Чифую посреди пола и выронив нож, лезвие которого сверкает от редких бликов под диваном, вся мокрая, я не могу устанавливать правила. Я не могу контролировать ситуацию. Но мужчины все равно нехотя кивают. Тэдэо запускает руку под пиджак, и только у Казуторы хватает ума и резкости подскочить с битой поближе в боевой готовности. Он уже успел выбросить последние осколки разбитого стакана в мусорный бак, но на разбитую меня ни у кого не хватит ни сил, ни вечности. Будь у Тэдэо на груди огнестрел, нам бы не помогла скорость Ханемии. Будь у него там взрывчатка или детонатор, подавно. Но отчим Каору всего лишь вытаскивает мобильник и пару минут щелкает по экрану, а после — протягивает телефон к краю столика, чтобы всем было слышно. «Меня не волнует, как вы заставите половину квартала отдать свои помещения под снос…» Подобрав к себе колени, я снова сжимаюсь в комок. Это определенно голос Синахары. Надломленный и постаревший, немного металлический из-за искажения диктофона, но все с тем же регистром. Голос Кэтсу я не забыла бы до конца жизни, потому что так звучит зло. «Методы не важны. Я жду результаты…» Я затыкаю рот ладонью, почти скуля от разъедающего изнутри спазма. Боль током струится по венам вместе с его словами. Излюбленными лозунгами. «Методы не важны…» Широкие ладони на талии и спине пытаются усмирить дрожь и согреть, а меня продолжает колотить, словно температура в зале нещадно опускается с каждым мгновением — ниже, еще и еще. Схватившись за палец Чифую, я сжимаю его, как спасательный круг, рискуя сломать кости обоим. Кажется, что-то горячее касается виска, но из-за головокружения не понять — губы это или глушитель пистолета. «Я жду результаты…» Я надеюсь, Чифую выстрелит — невозможно вытерпеть такую внутреннюю мясорубку. Вместо этого он обхватывает мое лицо и просит обратить на себя внимание. Но я противлюсь. В наших отношениях появился третий лишний — и это голос Кэтсу Синахары. «Я получил результат, Харука, поэтому избавь меня от описания методов», — однажды оборвал он мой отчет, выгоняя прочь из кабинета так, что я понять не смогла, положено ли мне наказание или похвала. — И все в таком духе. Записал это на прошлой неделе. Думаю, голос ты узнала, — бурчит мужчина, пряча телефон обратно. Хуже всего не смысл слов Тэдэо, а то, насколько неистово правдиво они звучат. Я начинаю верить в невозможное, покрываясь мурашками липкого ужаса, но все еще отрицаю… Очевидное? Нет. — Отпусти, — твержу Мацуно, стараясь выстроить стену ебаного спокойствия и хотя бы прекратить трястись. Парень разжимает руки нехотя, поднимаясь следом, пока я на негнущихся двух шагаю к столику переговоров и дерзко выбрасываю руку вперед. — Покажите еще раз. Я должна проверить дату записи. Тэдэо даже не кривится. Он словно и не ожидал иной реакции и с видом бесконечной усталости на лице протягивает телефон с включенной записью снова. «Методы не важны…» Тошно. Я ставлю ее на паузу. В настройках перепроверяю даты. Сходится. Обычная дорожка диктофона. Код не изменен, все показатели верны. Голос Кэтсу Синахары жив. Как и он. Как и он? — Вы… — я почти роняю мобильник, вовремя вложив его в теплые ладони мужчины, отвращение к которому усилилось, но никак не перешагнуло планку Кэтсу. Он на ней идол до скончания веков. — Уверены? — Как я могу быть не уверен, если вижу старика чаще, чем мать? — в голосе взломщика очевидное сочувствие. В то время, как дружок его все еще чем-то шокирован: — Черт подери… Ты и правда жива. Что значит «и правда жива»? Во мне не находится свободных сил для озвучивания вопросов. Кто-то бережно сажает меня на стул позади, и я благодарно поворачиваюсь на тепло чужих рук. Каору решила поменяться местами. Сама падает на диван к отцу, посматривая на меня, как на ребенка, за которым нужен глаз да глаз. — Мы думали, мужик с ума сошёл, когда ты вышибла из него почти все мозги, — поясняет Тэдэо. — И недели не проходит без упоминания о тебе. Харука то, Харука се… В тело ударяет озноб. Я потираю шею, словно невидимая удавка затягивается сильнее, поднимая меня на эшафотом, но там все так же просто висит перевязанная бантом бандана — вместо петли. — Он искал меня? — Первый год бесконечно, — начинает второй, вроде, Кенто, как называла его Каору. Нужно срочно вспомнить все имена. Перебрать в голове каждое, как бусины четок и дописать ключевое — Кэтсу Синахара. Все это время зло шло по пятам. Все это время я не страдала паранойей, а чувствовала его приближение. Избавляясь от пешек, я мнила их дамками, даже не догадываясь о существовании короля, способного вытолкнуть меня с шахматной доски несколькими незамеченными ходами. — Какие-то из подопечных добросовестно выполняли его приказы все то время, но после и сами потеряли надежду. Мы решили, ты мертва. Все. Но не он. Потому что Синахара даже не король. Он гроссмейстер. Он всегда был над полем битвы. — Верно, — подхватывает Юи. — Никто не знал, что в тот вечер он решил проучить Араи. Мы нашли их обоих где-то через полчаса случайно. О тебе никто даже не подумал — мало ли, что могло произойти между ними. Может, тебя отправили на задание. Может, убили раньше и избавились от тела. Простота, с которой он перебирает варианты моей пропажи, поражает всех. Но не меня. — Мы кинулись за тобой только спустя месяц, когда Кэтсу пришел в себя и начал твердить о тебе. Спустя месяц пришел в себя. Спустя месяц. Я проявила фатальную неосторожность. Я оказалась невнимательна, решив, что пульса действительно не было. Но Кэтсу выжил. — Он хочет мести? — уточняю с надрывом и тут же сильнее сжимаю язык зубами. Кровь все еще наполняет рот, сколько бы я ни сглатывала, вызывая все большую тошноту. — Нет. Совсем нет, — хмуро проговаривает Тэдэо, уже вседозволенно перебирая кипу документов. Он не выискивает что-то конкретное. Он занимает руки, на которые девчонка с Казуторой только печально косятся. — Просто вернуть тебя и «дрессировать» дальше. В «Черном коте» становится слишком тихо. Все разом забывают, для чего им нужны органы дыхания. — Чушь, — мой шепот разрезает воздух неестественным скрежетом. Скрестив пальцы в тугой замок, я сжимаю фаланги до ноющей боли и не прекращаю давить, даже когда выдаю короткий стон. Я никогда не была цепной псиной Синахары. Но он всегда хотел тебя такой видеть, верно? — вторит мой же голос, другой, сдержанный и холодный в черепной коробке. Голос Харуки Игараси, которая все еще не поняла — мы не в симуляции, и любая стратегия обречена на девяносто процентов, когда на другой стороне поля Кэтсу. Ради этого он отбирал тебя у Араи, — продолжает она, — по пятницам и субботам, чтобы не давать спуску. Ради этого учил стрельбе, несмотря на протесты, незадолго до случившегося. Ради этого подсматривал за твоими тренировками и отправлял в горячие точки, чтобы ты воочию привыкала к бонтеновским ужасам и когда-нибудь стала его конем апокалипсиса. — Всем тоже так казалось. Чушь. И только, — Кенто замирает, копошась в событиях прошлого. — Но он не унимался пару лет. Сравнивал новеньких с тобой, возводил тебя в эталон. Он заставлял тебя работать на износ, а после поощрял фруктами и дорогими подачками. Ты приняла новенькие ножи, когда он заметил, как тебе нравится холодное оружие — и пользовалась ими годы вместе с подарком Араи. Ты спускала его деньги на дорогостоящие пособия из-за границы, когда упиралась в потолок знаний, и несколько раз тайно выкупала наркотики у иногородних дистрибьюторов, потому что ломка оказывалась сильнее тебя. Поощрения Синахары тогда казались оправданными. И еще — их больше ни у кого не было. Однако вместо «благодарности», которой он бесконечно недостоин, я его предала. Заслуженно. — Еще больший бред, — меня ведет вниз; чтобы не упасть, я придерживаюсь за край стула у себя между ног, впиваясь в кафель темнеющим взглядом. — Он ненавидел неповиновение, а в тот вечер я не просто не поддалась, я… Попыталась его убить и облажалась даже с этой задачей. Задачей, которая стала случайностью и гложила меня все эти годы. Задачей, благодаря которой я почувствовала в себе силу рушить собственную жизнь и дальше, вышагивая с акробатической гибкостью по лезвию ножа своих соперников. — Сама подумай. У тебя была масса привилегий. Остальных, кто проявлял дерзость, он убивал на месте, а тебя… Если я сглотну кровавую, отдающую железом слюну, меня точно вырвет. «…остальных убивал, а тебя…» Я все-таки сглатываю и, не думая, выдаю вместе с непрошенными слезами: — Избивал до полусмерти и накачивал наркотой. Хотите сказать, я неплохо отделалась? — моим тоном можно разбивать стекла. Я соткана из каменного отчаяния и, тяжело дыша, специально оглядываюсь по сторонам, чтобы картинки действительности затмили прошлые обугленные воспоминания. — Ты была солдатом, в которого он верил… — неуверенно выдает Тэдэо. Его дружок не поддакивает, пялясь в потолок. Каору трет ногти-коготки на левой руке, унимая тремор. Казутора тоже справляется с дрожью — обхватил биту обеими руками и уперся в нее подбородком, тревожно осматривая окно. Иори с Тейджи подсели ближе; оба сгорбились, вороша шевелюру. Одного Чифую нигде нет. Я оборачиваюсь по сторонам быстрее, пока не чувствую касание на плечах, и вздрагиваю. Большие ладони растирают мои одеревеневшие мышцы, значит, парень стоит прямо за спиной. Все в порядке. Погодите: солдатом, в которого Синахара верил? Ничего не в порядке. — Я была ребенком, которого он лишил всего, — снова сглатываю скопившуюся кровь, давясь, и полушепотом добавляю. — Вместе с желанием жить. Каждый в этой сраной комнате делает вид, что не слышит мой приглушенный рычащий всхлип. Мацуно сильнее прижимается животом к моей спине, будто согревая, но озноб расшибает меня до атомов. — Но ты все равно выжила, — безапелляционно добавляет кто-то из тех двоих. Я прикрываю глаза и перестаю различать голоса. Тошно. — И смогла скрыться от Синахары в пределах одной страны. Это показательно. — Это ужасающе, — резко отвечает голос надо мной. Наполненный гневом, Чифую прикрывает мою спину, и мне хочется открыть глаза, чтобы встать за него, но как только веки размыкаются, рвотные позывы накатывают сильнее прежнего. Я молча вскакиваю со стула, отрываясь от ладоней Мацуно, и по инерции бегу в сторону толчков, еле-еле вписываясь в темный проем. Выкручиваю замок на полную. Свет включается автоматически. Даже хлопать не нужно. Достаточно просто появиться в ахуевшем виде, еле сдерживая пробоины в организме. Узел тошноты в желудке скручивается выше. В первой нараспашку открытой кабинке я оседаю на пол и спешно поднимаю сидушку туалета окаменевшими мокрыми пальцами. Трясущиеся коленки больно ударяются о кафель даже сквозь плотную ткань джинсов — останутся мелкие ссадины на коже. Плевать. Я и правда сплевываю — кровью, — и ноздрями всасываю в себя влажный запах лаймового освежителя для унитаза, невидящим взглядом утопая в темной дыре слива. В зале шумят. Что-то бурно обсуждают и, кажется, ссорятся, а я заталкиваю два пальца в глотку, чтобы не слышать ни их, ни себя. Когда-то в Бонтене тебе подсыпали отраву в обед. Араи не было в городе, и Синахара лично согнул тебя пополам, призывая выблевать все до последней капли. Он вызвал медиков, не оставив тебя помирать на лестничной площадке, а нескольких новеньких из пятого отряда нашли в тот же вечер с простреленными бошками. «У тебя была масса привилегий. Остальных, кто проявлял дерзость, он убивал на месте». Попытка спровоцировать рвоту ничем не увенчалась. Даже желчь и та не выходит. Я только сильнее сжимаюсь и клюю носом. Выдавливаю из себя еще несколько плевков, до боли в пальцах сжимая керамический ободок. Вот почему весь день и кусок в глотку не лез. Тело умнее. Лучше умрет с голода, чем захлебнется в собственной блевоте. Я не знаю, сколько проходит времени еще. Тридцать секунд или несколько минут. Двое суток или пять конченных лет. Я бы осталась в этом толчке на всю жизнь. Шорохи за дверью усиливаются. Кто-то стучит пару раз и нажимает на ручку, не дожидаясь ответа. Дверь не поддается. На едкое «занято» меня не хватает. Я отталкиваюсь от бачка и на заднице скольжу до стенки, запрокинув голову так сильно, что бьюсь о керамическую преграду затылком и болезненно хриплю сквозь зубы. — Могу я войти? — доносится слабый голос Мацуно за несколькими перегородками. Я молчаливо качаю головой, словно он увидит отказ. — Не торопись. Выйдешь, когда будешь готова… К новости о выжившем Синахаре невозможно подготовиться. Равно как и к концу света. — …мы нашли общий язык с Тэдэо, так что не переживай из-за этого. Мацуно, кажется, не уходит. По крайней мере, я не слышу шагов по ту сторону. Мне в целом сложно расслышать что угодно, кроме звона голосов в голове. «Кэтсу Синахара пролежал в реанимации месяц и поднялся с постели, Харука. С твоим именем на устах, милая». Ресницы слиплись. Соль высушенных слез разъедает глаза, поэтому я тру их, пока звезды под веками не взрываются в своем последнем фейерверке. Когда дышать сквозь сопли становиться почти невыносимо, я наощупь нахожу туалетную бумагу, чтобы высморкаться. В кабинке очень холодно — так холодно мне было разве что каждую осень и зиму, не считая дома семьи Канэко в Нагаоке и квартиры Чифую в Йокогаме. При мысли о возвращении в зал меня снова скручивает. Следовало бы проснуться в холодном поту с онемевшими от страха ладонями, но лампы накаливания в туалетной комнате так больно бьют по зрачкам, что нетрудно догадаться — пугающая пучина действительности утянула меня за собой увереннее любого сна. А я все еще только и мечтаю о сне, чтобы просто-напросто забыться. — Но забываться нельзя, Хару, — придерживаясь за стены кабинки, я выхожу к раковине и хорошенько отмываю руки с мылом, даже не смотря в зеркало. Я не хочу лишний раз видеть сломленную, испуганную Игараси. В последнее время я все больше похожу на мать, у которой от силы и гордости под конец жизни не осталось ничего. Несколько мокрых пощечин сейчас приходятся в самый раз. — Соберись. Стоит мне вернуться в зал, разговорчики быстро затихают. Не представляю, что компания так бурно обсуждала, но маска злобы необычайно крепко впилась в привычную мягкость Чифую, словно держится на суперклее. Однако парень не выдает причин своей грубости ни одним мускулом, пусть яркий зеленый взор значительно нежнеет, столкнувшись с моей фигурой. Только бы не из жалости, умоляю. — Он и сейчас ищет меня? — я занимаю кресло неподалеку, желая остаться в большей тени. К тому же, на нем гораздо удобнее поджать дрожащие ноги к груди, ощущая их хотя бы руками, если вдруг щиколотки снова начнут неметь. У Мацуно не остается выбора, кроме как оседлать освобожденный для него барный стул, но он своевольно приближается и с невозмутимым видом умещается на краю моего места, задницей вжимая меня в спинку кресла. Кажется, если в нас сейчас выстрелят, он собой поймает каждую пулю — и мне это не нравится настолько же сильно, насколько и внушает бесконечное благоговение. Тэдэо медлит с ответом, прослеживая за парнем с легким, едва сдерживаемым удивлением. — Меньше, чем раньше, но все еще, вроде как, не теряет «надежды». — Вы ему расскажете? — вопрос, который должна была задать я, слетает с уст Чифую с такой странной интонацией, будто он провоцирует мужчин на какой-то определенный ответ. Возможно, именно об этом они и судачили в мое отсутствие. — Мы не его шпионы, — утверждает Кенто, отрицательно качая головой. Пальцами он чертит по столу невидимые отрезки, как будто пытается нарисовать нам схему своего плана. — Наше дело — финансы и, изредка, заметание следов. Часом ранее я бы прилипла к каждой обтекаемой формулировке. О какого рода финансах идет речь? В чем заключается «заметание» и какие именно «следы» имеются в виду? Я бы обязательно докопалась. Но сейчас на всем этом ворохе мыслей находится сантиметровый слой копошащихся, мерзопакостных ядовитых личинок: таких, которых не просто касаться — на которых смотреть тошно. Каждая из них — расщепленное на звуки имя, что я желала забыть в каком-нибудь терапевтическом кабинете. Гипнозом. Лоботомией. Стиранием памяти. Просто — внушительным ударом по голове. — Это не ответ, — со стороны может показаться, что я капризничаю. На самом деле, я купирую в себе новый приступ истерии, едва касаясь костяшками пальцев спины Мацуно. Сначала парень вздрагивает, но в следующий миг незаметно подвигается ближе, возрождая во мне силы для сдавленного вопроса. — Синахара узнает обо мне? — Нет, — достоверность слов Юи не проверить; и все же он звучит уверенно настолько, что доля уснувшей во мне веры подает сигналы жизни. — Даем слово. Мы не стремимся разрушить жизнь молодой девушки, которая и так… «Искалечена донельзя» — хочет сказать Тэдэо, но вместо этого кряхтит и хватается за карту на столике. — Если со мной что-то случится… — я подаюсь вперед, наваливаясь грудью на спину Мацуно для устойчивости и твердости речи; но даже так осипший голос вряд ли производит на кого-то должное устрашающее впечатление. — Или с кем-то из них — вы все пойдете на дно. Если Кэтсу схватит меня после наводки, он сразу узнает о предателях. Я не буду молчать в страхе уничтожить чью-то семью. Но если вы сами решите избавиться от нас заранее… Каору оборачивается к нам с Чифую лицом, горестно вздыхая. Она обрывает меня на полуфразе мольбой. — Тэдэо и дядя Кенто не такие… Я отвечаю ей той же монетой, не собираясь терять секунды на глупые выяснения, кто мы таковы по своей природе и как долго можем обманывать собственных женушек и доверчивых дочерей. — Нельзя быть такой наивной, Каору. — Даже если она и наивна, слишком многое стоит на карте, — противится отчим, мягко похлопывая девчушку по плечу. — Ты опасна, Харука. И играть против тебя — глупейшее решение. — Рада, что вы это понимаете. — У нас есть только цена слова. Мы обещаем держать твое существование в секрете, — настаивает Кенто, хлопая картонным кармашком невесть откуда взявшейся в его руках пачки сигарет. — Но и ты поклянись молчать о нашем… Расследовании… Нам не нужно жать руки или резать ладони для договора на крови. У нас нет ничего, кроме цены слова, в этом он прав. А у меня нет ничего на Кэтсу Синахара. — Где он сейчас? — мне важно понимать, какие точки на карте замазывать черным маркером, а спина Чифую напрягается, словно парень увидел в моем вопросе желание внести геопозицию Синахары в список новогодних желаний. Почти. — Там же, где и всегда, — пожимает плечами Тэдэо, грузно выдыхая. — В Тоттори. — Чем он сейчас занят? — Руководит строительной компанией. Научился наживаться на территориях и высасывает деньги из земли. По его указке мы донимали вас. Сейчас все сходится: слова, записанные на диктофон, набеги на кофейню, нападение на магазин, похищение договора и жалобы хозяев соседних магазинов. Все сходится, кроме одного — что случилось с Бонтеном и почему он развалился без бдительного надзора Синахары. — В вашей бывшей теневой базе размещали новость о распаде Бонтена после его… — я почти выдаю «после его смерти», как вдруг легкое недомогание снова бросает пелену на глаза, заставляя меня вжаться лбом в плечо Мацуно. Нигде не писали о смерти Синахары. Нигде не выставляли видео с парадных похорон главы самой опасной преступной группировки Японии. Нигде не блуждали фотографии его надгробия с уважительной пустотой вместо «здесь покоится ублюдок, смерти которого желал каждый — с долгожданным вас триумфом!» Все это я додумала сама. Все это — сбой внутри моей системы, которая не может излечить себя изнутри. Которая даже не замечает неполадку. Хрип Тэдэо отвлекает меня от пропахшей ванилью рубашки Чифую: — Пока Синахара лежал в реанимации, даже его замы не особо были вовлечены в дела банды. Ты знаешь Кэтсу. Его никто никогда не любил, но до жути боялись. У него всегда есть тузы в рукаве. Очевидно, его могли любить только отбитые мазохисты, желающие смерти — и то, у них явно были свои стандарты боли, в которые великому и ужасному Кэтсу никогда не вписаться. Он переплюнул их кратно. Тэдэо продолжает: — Поэтому даже во времена его «бессилия» никто не решился на покушение. Опасались тайных сообщников, расплаты и всего в таком духе. Но в это время многое изменилось в экономике и внутренней политике. Чем больше второй мужчина играет с пачкой сигарет, тем сильнее во мне желание отнять ее. Будто чувствуя чужой прожигающий взгляд, мужчина, откладывает ее ближе к краю. Мне нужно всего две затяжки. Может, три. Вместо кислорода. Заберу пачку. — Самые отпетые ушли в свободное плавание, а остальные не знали, на что рассчитывать и чем заниматься, пока в группировке хаос. Поэтом банда была расформирована. — Как он к этому отнесся? — мне неважны его чувства; куда значительнее, сколько голов неугодных ублюдков слетело с плеч. — Срал он на банду с высокой колокольни, — пренебрежение Кенто отзывается во мне гусиной кожей. — Подмял под себя бывших подручных и быстро нашел новое занятие. — Никогда не поверю. Забыть годы насилия и начать новую жизнь? Это не о нем. Отчим красноволосой издает несколько смешков, разворачиваясь к нам с Мацуно всем корпусом. В потемках его эмоции едва различимы, но иронично изогнутые брови предвещают нечто нехорошее. — С чего ты решила, что он все забыл, Хару? И правда. Я вторю его смешкам, но в моих — натянутые струны нервов рвутся со скрежетом, отчего даже Чифую усаживается полубоком, высматривая в моем дрожании новую порцию сводящего с ума припадка. Они все реагируют на меня, как на цирковую обезьянку, а я продолжаю играть ее роль без абсолютного понятия, как собрать силу в кулак. Потому что сейчас вся моя сила во мне, но ею, как странно, даже не пахнет. — Кэтсу проворачивает почти все то же самое, только вне развалившегося Бонтена. И намного более осторожно, лишившись уймы старых союзников. — Почему никто не припер его к стенке? — грозно выдает Чифую, расстегивая несколько пуговиц. Тебя тоже душит кто-то невидимый? — я почти спрашиваю вслух. — Не за что? — неуверенно выдает Кенто издалека. — Он кукольник. Как и всегда. Я до сих пор чувствую его путы вокруг кистей и щиколоток. Я до сих пор лежу в его кабинете двенадцатилетней беспомощной девочкой, отданной Бонтену вместо денег отца. «Будь добра, Харука, избавь нас от каждой гребанной улики. У полиции не будет на нас ни грамма, до тех пор, пока мы сами не захотим направить их на ложный след…» — вторил он мне после каждого задания, натягивая кожаные перчатки поверх громоздких перстней. Он использовал их вместо кастета, набивая морды неугодным. Я думала, что изменилась за десять лет. Полагала, за последние пять смогла стать совершенно другой Харукой Игараси. Да даже за этот месяц. И худшее, что могло когда-либо произойти, как удар головой о наковальню, нынешняя абсолютная уверенность — я застыла в состоянии ребенка на ковре у Синахары. «Смотри под ноги. Не считай ворон. Будь внимательнее, Игараси, иначе тебя огреют по носу раньше, чем ты заподозришь подставу. Учись, мелкая, — никто и никогда не мог и не сможет покуситься на меня. Я просчитываю не два шага вперед, а все десять». Смогу ли я просчитать одиннадцать шагов наперед, когда судьба столкнет наши поезда на одном пути? — У вас есть записи его махинаций, — утомленно напоминает Ханемия, уже отбросивший биту к ногам. Я ни в коем случае не могу его винить. Вот только, главное, чтобы колокольный звон «она нам уже не пригодится» не превратился в гул набата «нас уже ничего не спасет». — Этого смехотворно недостаточно, — отвечает владелец записи. — Я начал собирать их недавно, когда переживания за себя и свою семью стали обоснованными. Каору заметно содрогается, чуть не давясь собственным вздохом. — Нас… Тебя могут за это…?! — Привлечь к ответственности, Ори, — безрадостно выдает тот, отправляя мне тревожное сообщение одним опущенным взглядом. Синахара привлекал к ответственности ножом у глотки и пистолетом у виска. Его тешили угрозы женам и детям, которых он находил самыми слабыми звеньями в структуре всего Бонтена. Он и сам был одиноким, независимым и властным — оттого и, бесспорно, неукротимым. — Так это теперь называется? — взвывает девушка, поднимаясь на ноги. Несколькими шагами она преодолевает расстояние до барной стойки и обратно к диванам, мученически схватившись за голову. — И магазин отца — тоже его рук дело? Ты поэтому стал так часто приезжать? Тэдэо стыдливо кивает. — Что нам делать со всем этим? — уточняет Мацуно, кивком указывая на стол с доказательствами. — Вы нашли очень ценную информацию. Нам следует проверить каждого, кто… — Нет, — чрезмерно громко выкрикиваю я, пугая две головы за соседним столиком. Ставлю мысленную галочку — сегодня нельзя отправлять ни Тейджи, ни Иори по домам. Ни в коем случае. Чифую удивляется моему протесту не меньше остальных. Он мягко поглаживает мое колено, даже не догадываясь, что отсиженная нога ощущается как нечто инородное. Я спешу объяснить всем причины своего негодования, не сталкиваясь ни с кем глазами: — Уйдут недели. Во мне зреет масса отвратительных планов — и девяносто девять их процентов не поддержит никто. Такое бы поддержал только Кэтсу, сраный ублюдок. — Мы уже завязли на месяцы… — Считаете это обнадеживающим оправданием? — я гневаюсь. На эмоциях перепрыгиваю через Мацуно и, покачиваясь, ковыляю до их столика, с размаха ударяя ладонью по кипе бумажек перед носами мужчин.— У нас нет привилегий! Тем более, сейчас. — Мы тоже хотим распутать дело как можно скорее, чтобы каждый получил по заслугам… — пытается противиться амбал Тэдэо, стыдливо отворачиваясь к окну. Пару часов назад он напугал меня своей грубостью в комнате, а сейчас бесит осторожностью. Я вижу в нем тянущую резину себя, когда риски превышают ожидания. Я вижу в нем Харуку, у которой появился кто-то, кем рисковать нельзя ни в коем случае, несмотря на результат. — Поэтому важно предпринимать новые решения, а не действовать по старым схемам! — теперь траекторию Каору повторяю я, только дотягиваюсь до убранного подальше стакана и, развернувшись к Казуторе, взглядом прошу разрешения. Он без лишних вопросов уходит за барку, наполняя его водой до краев. — Что ты предлагаешь? Прохладная влага стекает по глотке, остужая тяжело вздымающуюся грудь изнутри. Я допиваю воду до последней капли, и до этого никто не произносит и слова, дожидаясь моего ожидаемо неприятного вердикта. — Его не поймать с поличным, — со звоном опускаю стекло за стойку, спиной отражая всеобщие колючие взоры. Пусть кто-то хоть попытается всадить мне нож между лопаток. Мой страх хорош тем, как быстро превращается в ярость, не знающую предела. Ямада. Ямада. Ямада. На фоне Синахары он кажется бельмом на глазу и ничем больше — внутри даже просыпается глупый азарт, записанный в ДНК отцовским примером. Однако в моих интересах не казино, а русская, блять, рулетка и крысиные бега на выживание. — Документов не хватит для обвинения, — сильнее сжимаю край барной стойки, оставляя на гранитной поверхности горячие разводы. Даже самые смелые предположения в моей голове оказываются провальными, стоит мне задуматься хотя бы о первом этапе реализации. Красноволосая боязливо покашливает позади: — Я видела в фильме, как преступницу сняли на скрытую камеру в прямом эфире, когда она злорадствовала и признавалась во всем содеянном… Погасив нетерпеливое «заткнись», я прикрываю веки, как вдруг до меня доходит смысл предложения девушки. — Каору… — Да-да, это глупо… — Нет же! — на пятках разворачиваюсь к ее ссутуленной фигуре, ощутив удивительный прилив сил. — Ты гениальна! Девочка не верит своим ушам, пялясь на меня, как на злополучного единорога — и не одна она, однако бурлящее во мне воодушевление велико настолько, что перекрывает предыдущий час неутолимой тревоги и опаски. Покуда есть масло в моих механизмах, я буду переть напролом, несмотря на сковывающий ужас — прячась дрожащей мышью под полами запустелого дома в случайно выбранной, самой далекой от Тоттори префектуре, я не добьюсь ровным счетом ничего. В моей голове рождается сумасшедшее желание перестать бояться раз и навсегда, но для этого потребуется особое старание и безусловное уничтожение и Ямады, и Синахары. — Ямаду нужно спровоцировать! — зацикленная на этой идее, я навиливаю круги, в воздухе, как на полотне, набрасывая примерные элементы зарождающегося плана. — Есть кто-то, кто держит с ним связь? Кто может испугать его утечкой данных и фейковой новостью, чтобы он сам выдал нам все? Прямо в своем кабинете? — Мы не в курсе, — отстраненно шепчет Кенто, сжимаясь в каких-то чувствах негодования и стыда на посеревшем лице. Ещё бы — людям, как он, месяцами искать улики и так и не продвинутся ни на шаг, должно быть, омерзительно стыдно. — А вы? Вы сможете его припугнуть? Вывести на чистую воду новостями и заснять реакцию? — Во-первых, мы никто в его сделках, — признание Тэдэо отрезвляет мой ум, превращая вдруг найденную авантюру в парад очередных фантастических теорий. — Нам он может не поверить. Во-вторых, полетят головы, когда Синахара узнает, кем был доносчик. Каору снова ежится, огибая диван — за спиной отчима, в тени, она словно чувствует себя немногим легче. Словно все это происходит не с ней, и «полетевшие головы», произнесенные Тэдэо с глухим выдохом, — всего лишь реквизит на съемках чужого блокбастера. — Понимаю, — убеждать двух сконфуженных громил рисковать плохая идея. Ямада и правда не поверит их неожиданному появлению, если они никогда не состояли в его близком кругу. И дело не в том, что мне также жаль ни в чем не виновную Каору. — Давайте обдумаем этот момент позже. Сможете в ближайшее время достать маленькую камеру? В повисшем молчании мой взбудораженный топот походит на Азбуку Морзе — еще чуть-чуть и я начну передавать неведомые сообщения тому, кто будет готов принять мой гнев и возбуждение, различив между ними тонкую прослойку страха. — Размером с пуговицу подойдет? — внезапно выдает Кенто. Я останавливаюсь, убеждаясь окончательно по его серьезному лицу — у нас действительно есть надежда на отслеживающее устройство. — Значит, нам нужна фейковая статья, чтобы наш знакомый поджал хвост? — уточняет Тэдэо и по пунктам записывает что-то на обратной стороне одного из стикеров. — И человек, который принесет ему это на блюдечке со словами «вы облажались, шеф», чтобы вытащить ответ? Я собираюсь согласиться, но вовремя сжимаю зубы до ноющей боли в деснах. Прежде чем ответить, пару раз прикидываю, насколько мое зреющее желание опрометчиво и ненадежно. — Фейка не будет, — наконец, выдают с почти полной уверенностью. Во мне тонет болезненная тяга возмездия, обращенная не только к Ямаде, но и каждому участнику его грязных махинаций с многочисленными жизнями. Не будь в мире столько дрянных безнравственных уродов, он бы вовсе не справился. Зло порождает еще большее зло. Меня это тоже коснулось. Харука Игараси тоже превратилась в монстра, научившись старым бонтеновским методам. «Методы не важны, Хару». — Мы обнародуем настоящие данные и будем ждать первых упоминаний в СМИ, — продолжаю в ответ на всеобщее удивление, и не сразу замечаю, как кончиками пальцев перебираю край рубашки, бездумно втыкая в пол. Снова взяв себя в руки, я поднимаю голову к остальным, поясняя: — Обычно они реагируют быстро, в течение пары часов или суток в зависимости от тяжести обвинений. Нужно выгадать день, когда Ямада будет в кабинете, чтобы новости настигли его в пределах нашей доступности. Если мы выпустим Ямаду из вида, узнав об обнародованных данных, он быстро смоется под шумок — тогда не будет никакой скрытой съемки, не будет чистосердечного признания и уж точно позора и людской ненависти, которые я так хочу обрушить на всю его дальнейшую жизнь. Пусть этот выродок и не достоин жизни. Угомонись, Харука, — медленно успокаиваю я себя, вдыхая воздух чуть ли ни по самые кишки. — Достоин или нет — решат люди. Не перекладывай всю массу этой ноши на свои плечи. Синахары хватило. — А если не получится? — до меня плохо доходит, чем обеспокоен Чифую, и я припоминаю, о чем говорила секундами ранее. Ямада должен быть в кабинете. А если уедет? А если окажется за пределами нашей видимости? Я прекрасно помню свое негодование при виде его постоянно изменяющегося расписания. У нас есть один возможный вариант. — Создать условия, когда он будет в нужном месте в нужное время, — и этот вариант вслух выглядит как ничтожная попытка предложить хоть что-то, размытое, тупое и абсолютно не внушающее доверия. — Похитить и держать в подвале? — усмехается Кенто, однако доля серьезности все же проскальзывает в его интонации. Он действительно предлагает столь радикальный подход, или я ослышалась? — Тогда он не расколется, дурак! — пинает его Тэдэо под столом, но даже такой детский жест никого не веселит. — И после у нас будут огромные проблемы. Если до Синахары дойдет новость о похищении Ямады, всему и всем настанет конец. Но я обману, сказав, что не хотела бы связать хирурга по рукам и ногам, выводя кончиком ножа татуировки ненависти по всему периметру его тела. — Каждую пятницу у него процедурный день… — я наспех открываю чужое расписание, сверяясь со смутными воспоминаниями. — Медсестричка в короткой юбчонке прокапывает его с десяти до двенадцати… Я сейчас… — Ты сама составляла ему расписание? — иронично спрашивает кто-то из мужчин, но я пропускаю шутку мимо ушей. Все верно. Найдя в календаре повторяющуюся запись, я победоносно выдыхаю — это мой максимум радости, которую разделяет каждый, даже не всматриваясь в повернутый к ним экран телефона. . — Можно подменить препарат. Тот, что не убьет его, но вызовет недомогание, и старик не сможет весь день встать с постели. Но я не сильна в фарме, кроме… — покосившись на сосредоточенного молчаливого Чифую, я осторожно выдаю, — опиатов. Парень хмурится, но не смиряет меня ни грозным, ни грубым взглядом — лишь глубокая печаль его темных зеленых глаз пронзает меня насквозь, не позволяя прокусить себе язык вновь от бесконтрольного чувства осуждения с его стороны. — И не нужно! — восклицает Юи, слегка подпрыгивая на диване. — У него всю жизнь была аллергия на анальгин — Ямада всегда искал замену, поэтому и пристрастился к марихуане десять лет назад, она тоже неплохо снимала боль. — Значит, достаточно впрыснуть аллерген в бутыль. Он не умрет? Он не должен умереть, не расплатившись. Я не хочу, чтобы смерть избавила его от возмездия. Нужно быть аккуратными. — Не помрет, проверяли… — мужчина всеми силами избегает ошеломленного взгляда Каору. — Его будет знатно мутить, а в таком состоянии гнида будет крайне обессилен и захочет держаться поближе к толчку. — Тогда нужно заранее проникнуть в процедурный кабинет. Дождаться, когда препарат для Ямады будет выбран, и незаметно вколоть инъекцию самой тонкой иглой… Вот только, как бы все это провернуть? — Звучит почти невозможно, — резко обрывает мои мысли второй. — Там повсюду камеры… — Не проблема. Я уже рылась в их системе безопасности. А вот все остальное — одна блядская проблема. Снова попасть внутрь по карте Каору? Мне или кому-то еще? А как узнать нужную бутыль? Перехватить медсестру в коридоре? Отправить ее в другом направлении? Подменить? Кем? — Неудивительно, почему тебя никто не нашел. Моя голова сейчас вспухнет и взорвется. И все же я чувствую легкую гордость, осознавая, что с ресурсами Синахары я все еще на свободе. — Я еду в медцентр утром в пятницу, — несмело вбрасывает Ханемия, поднимаясь с одного из барных стульев. Даже Мацуно обеспокоенно ведет бровью, не совсем понимая друга. — Я забираю таблетки по рецепту в процедурном кабинете. Нужно узнать, что колят этому пидриле? Я справлюсь. И вколю то, что нужно. Впутывать Казутору кажется безумием. Но еще большим безумием выглядит сама мысль, что его участие в этой авантюре было бы нам необходимо и полезно. Немым вопросом я обращаюсь к Чифую, все еще занимающему кресло, но он не может ответить мне ничем, кроме сплошного безвольного недопонимания. Парень и рад бы возразить, вот только вера в способности Ханемии заболтать кого угодно, тем более, глупенькую молодую девочку из процедурной, оказывается сильнее. — Если все пройдет хорошо, ни у кого не будет подозрений. Я удалю тебя отовсюду, главное — не попасться с поличным. Ямада не молод, его недомогание спишут на что угодно… — уверяю Каза с легким колебанием, все еще немного сопротивляясь. Стиснув челюсть, он одобрительно кивает, будто храбрясь. Разве что глаза его не бегают ошалело по всему залу, выдавая ненормальную холодность Ханемии и почему-то пугая. Я поворачиваюсь к столику мужчин. — Камера будет завтра? — Да. Осталось найти человека, который сообщит Ямаде новость. И заставить его подчиниться нам… — Нет, — задумчиво прерывает Кенто отчим Каору. — Это должен быть кто-то из своих. Я беззвучно соглашаюсь кивком. Левый человек для такой роли не подойдет. Да и среди знакомых мужчин, как я поняла, рассчитывать не на кого. Поэтому новость врачу принесет кто-то доверенный. Тот, кто не сдаст нас. Тот, кто отлично сыграет на его нервах. Тот, кого он испугается до помутнения в глазах или вовсе — сердечного приступа. Кто-то из нас. Нет. Не просто кто-то. — Это буду я. Прежде чем снова окунуться в тишину кофейни с головой, я вижу, как сносит крышу у Чифую, и понимаю — молчания не будет определенно.POV Чифую
— С ума сошла? — вырывается из меня с непривычной суровостью, к которой, судя по невозмутимому бледному лицу Игараси, она была очевидно готова. — Хару, послушай… Я не успеваю взять себя в руки; не успеваю даже перевести дыхание — девчонка обрывает меня на полумысли, громогласно тараторя почти без остановки. — Я пройду следом за Казуторой по страховой карте Каору. Заранее впишу ее имя на прием к какому-нибудь гинекологу, чтобы создать повод для посещения больницы. Но отправлюсь к Ямаде — как только появятся первые новости, а его самого начнет плющить от анальгина… Предыдущий час не показался мне адовым, учитывая, сколько испытаний мы прошли за несколько недель, и все же — я, кажется, еще не до конца осознал реальность происходящего и серьезность, с которой мы двигаемся прямиком к дьявольским угодьям. Вот только, если предыдущие идеи добиться правосудия и отправить ублюдков на судебную скамью казались мне неизбежными, попытки Харуки ворваться в гущу событий убили меня нахуй. — Чтобы он узнал тебя и уже из тюряги писал письма счастья ебаному Синахаре?! — перебиваю ее сквозь зубы, вскакивая с места и хватая девчонку за локоть, чтобы разглядеть в замыленном карем взгляде хоть каплю трезвости. Упомянув имя мужчины, я пытаюсь сбить ее с толку самым жестоким образом. Я буквально добиваюсь ее испуга, которым уже и не пахнет, лишь бы не дать ей разворачивать свои мысли дальше. Но Хару прижимается ладонями в моей груди, продолжая настаивать: — Я замаскируюсь. — Не сработает, — доносится со стороны. Я благодарно киваю лысому, не разрывая контакта с девушкой, почти перенимая легкую дрожь в маленьком теле напротив. — Тебя выдадут глаза, полные ненависти. В них вся подноготная Ямады. — В самый раз, — выдает она, явно сошедшая с ума, и сжимает мою рубашку холодными пальцами. Ткань на плечах слегка натирает кожу. — Я планирую угрожать ему. Скажу, что меня отправил Кэтсу — чтобы расквитаться с гаденышем, который не смог сокрыть информацию. Буду вытаскивать из него все щипцами, пока идет запись… — Дерьмо, а не план, Харука! Меня переполняет возмущение, и больше него — ужас собственного бессилия. Мы обсуждали это миллион раз. Я не сдержу ее силком. Она вправе распоряжаться своей жизнью. Но не когда есть нихуевая такая угроза попасть в мышеловку и сдохнуть! — Это имеет смысл, — гребанный Тэдэо только усугубляет мое положение. — Он даже из тюрьмы побоится сообщать Синахаре что-либо, считая, что тот жаждет его смерти. Глаз Хару дергается в каждый момент упоминания Кэтсу. Как бы она ни держалась, тело реагирует вражески, словно нечто инородное попало в организм и, избавляясь от этого всеми силами, он идет на крайние меры, включая режим самоуничтожения. Я уже видел Харуку без сознания. Я помню ее под таблетками, укуренную, пьяную и даже в полубреду от оргазма. Но когда она буквально лишилась лица при упоминании выжившего Синахары, я сам ахуел не по-детски, пропуская десяток физически ощутимых пуль сквозь тело. — А если он будет кричать и звать на помощь? На тихий вопрос Тэйджи она грубо ведет плечом, но отвечает не мальчишке, а мне. — Не будет. Я знаю, на что давить, — спутанные чувства застилают глаза тоненькой пеленой слез. В них и ярость, и скорбь, и холодящий все нутро испуг. — Чем закончатся твои угрозы? — если она так хочет ринуться в бой, то пусть выложит все «от» и «до», чтобы самой услышать, насколько выбранная дорожка по-настоящему скользкая. — Ранишь его? Вырубишь? — голос садится на эмоциях, и все вокруг соблюдают могильное молчание, чтобы услышать каждое слово нашего с Хару совсем не приватного диалога. — Засуну обоссанный кляп в рот, — Игараси не моргает, пытаясь иссушить влагу в глазах, и выплевывает каждую фразу с железной выдержкой. — Свяжу. Подвешу в этой же сраной палате за гардину. Я верю, Ямаде придется несладко, попади Хару в палату; и за все причиненные ей страдания я готов навалить этому отбросу несчастий доверху. — Нам повезет, если бедная балка не рухнет от его веса, — отшучиваются сбоку, пока брюнетка поддерживает себя благодаря моей ладони, крепко сжимающей ее под локоть. Она не обмякает от бессилия — наоборот, вешает замки на клетки внутренних демонов, чтобы не сорваться и не разнести всю кофейню. Видимо, я крепче любых замков, способных сдержать ее сумасшедший пыл. — Хару, остановись, — подхватив ее удобнее за талию, немного пригибаюсь и оказываюсь на уровне темнеющих черных глаз. В их огненной пустоте мое отражение вырисовывается явственнее, чем в черном зеркале мобильника. — Найдется другой вариант. Более безопасный для тебя! — Малец, твоя девочка пережила в Бонтене столько, что… Да пошел ты нахуй, чел. — Вот именно! — рявкаю на Тэдэо Юи подобно животному и не морщусь. Я бы загрыз каждого, кто только посмеет (даже, сука, просто задумается) навредить моей девочке. — И теперь мы обсуждаем, как заставить ее переживать что-то подобное снова. Идите к черту с такими… Я злюсь сам, перенимая эмоции Харуки лучше любого отражателя. Я не одобряю ее дурной смелости, но еще больше порицаю тех, кто видит в этом оружие для осуществления собственных корыстных целей. — Меня не заставляют, Чифую, — нашептывает она, цепляясь за мой ворот уже обеими ладошками. — Это хороший план. Лучший в нашем случае. Быстрый. Хару сильно торопится. Она боится потерять лишний час, узнав о Синахаре, и расценивает любое промедление как отнятые возможности начать новую жизнь, в которую она уже вступила семимильными шагами, только поведясь с нами. — Останется стереть записи с камер коридоров и в округе. Обрезать наше видео, изменить мой голос и отправить улику в СМИ и органы как можно скорее… Я сжимаю объятия на ее лопатках, привлекая девушку к груди, тем самым перебивая. Как еще цепочки мыслей не разорвали ей голову? Как она еще держится на ногах после испытанного шока и обморока? Почему она не может дать себе хотя бы немного передышки? А я бы смог? Хуй там плавал. Рвался бы в пекло, лишь бы закончить бесконечную пляску с бубном, и только и мечтал бы поскорее разобраться с уродами, чтобы зажить по-человечески. Каждое ее предложение оправдано, и я обязан согласиться с ними. Я хочу помочь поставить точку в ее прошлом. — Хочешь сказать, выглядишь убедительно? — уточняю для справки; просто заполняю гнетущее молчание, пока Хару жмется ближе, упираясь холодным кончиком носа в самую шею. Я импульсивно оставляю пару поцелуев на ее макушке, переживая так, словно она исчезнет на месте, и уже после замечаю — каждый спешит отвести от нас взгляды. Да и неважно. — Без вариантов, Чиф… Ей и самой неприятно. Она сама тревожится и ищет поддержку в деле без единой гарантии на успех. Если мы будем тянуть время, Харука просто сойдет с ума, и даже я окажусь здесь бессилен. — Важно будет разговорить Ямаду — чтобы вылилось как можно больше дерьма из его задницы, — напоминает о себе Юи. Хару отстраняется, и я с благоговением замечаю в ней больше собранности и силы. — Не проблема. Пожалуйста, давай продержимся несколько дней — и я обещаю, все закончится. Даже если сам не ебу, что должно закончиться и как именно. — Если ты действительно сможешь удалить записи с районных камер, мы с Кенто могли бы подстраховать вас у больницы. — Нет. Слишком много внимания. Если все пойдет по плану, кто-то один просто будет ждать снаружи, в машине. Кто-то один будет ждать в машине. Кто этот один? Неужели ты все-таки решила пойти? Я не выпущу вас с Казом без бронежилетов. А может, мне и самому стоит присутствовать внутри? — Ты же вписываешь в план меня? — я тяну брюнетку за петельку для ремня на джинсах, останавливая, и разворачиваю к себе. — Обсудим дома. — Не уходит от отве… Окончание фразы тонет в неожиданной трели. Вздрогнув, Хару делает шаг назад, и я с непривычки тянусь к бите у барной стойки, не сразу понимая, как обычный звонок мобильника смог напугать нас до усрачки. Атмосфера и правда напряженная. — Да, мам, — подняв ладонь, Каору успокаивает всеобщую немую панику, выразительно ведя бровями в сторону отца. Видимо, женщина на проводе сильно распереживалась. Время уже позднее, как-никак. — Все в порядке, мы были в магазине. Скоро вернемся. — Давайте встретимся завтра снова, — предлагает Тэдэо, стоит дочери положить трубку. Он выбирается из-за стола, забыв об угрозах, с которых начался вечер, и чуть ли не жмет руку ближе стоящему Казуторе. — Я передам камеру, мы финально обсудим план и утром пятницы… Приступим. Никто не противится, хоть звуков монотонного согласия не слышно и в помине. Возможно, завтра мы все дружно передумаем и навсегда покинем Японию. Дурная мысль. Потому что Харука была права: «Не быть спокойствию в нашей жизни, пока такие выродки на свободе. Не они, так другие». — Что будет с кофейней и зоомагазином? — ее сиплый вопрос догоняет мужчин на пороге. Те переглядываются с кислыми усталыми минами. — Если не мы, вас пришьет кто-то другой, парни… Я и не ожидал иного, но Хару выступает вперед, скрестив руки на груди и буравя потолок пронзительным глубоким раздумьем. — Задам вопрос иначе. Что будет с кофейней и зоомагазином, если… Исчезнет Синахара? От ее тона волосы становятся дыбом. Пожалуй, никто не ожидал от девушки такого упорства по отношению к чудовищу, поднятому из могилы — мы переглядываемся с Казом в ступоре, обескураженные очередным опасением: как бы Игараси ни сотворила новое безумие. — Ты собираешься замахнуться на него снова? Совсем нет инстинкта самосохранения? — Юи на глазах перевоплощается из бандита в раздосадованного отца, спалившего дочь за курением. От его повышенного голоса у меня сами собой сжимаются кулаки. Как он вообще смеет ее отчитывать? А чем ты занимаешься в последнее время, Мацуно? Однако Харуке наплевать на реакцию мужика. Готов поклясться, она сейчас считается плитку на потолке и вновь обливает Юи поразительным холодом: — Я собираюсь стать током в его воде. Если Синахара «упадет», они получат свои здания. Так? Несмотря на жуткие намеки Харуки, мы немного оживляемся. Даже если речь идет о возвращении зданий «в теории». Даже «чисто гипотетически». Даже если все эти угрозы в сторону Синахары просто гипертрофированное желание сотворить над ним мысленную кару. Есть шанс? Каору хватает отца за рукав, призывая к ответу. Она настойчивее Хару, но, думается мне, Игараси смогла просчитать реакцию девушки изначально, специально привлекая красноволосую на нашу сторону. — Бог с вами, — под пристальным тяжелым взором дочери мужчина сдается и машет нам рукой, словно дает зеленый свет. — Давайте разберемся с Ямадой — и вы вернетесь к привычному графику. Подумаем о Синахаре после. — То есть в субботу я смогу зайти к ним на кофе? — настаивает девчонка раньше, чем я успеваю спросить про сроки размытого «возвращения к привычному графику». — Если все пройдет хорошо — да. Открывайтесь. Мы сможем потянуть время…***
Хару не может найти ключи и в конце концов сдается: присев на корточки возле своей входной двери на седьмом этаже, со злостью выворачивает все карманы портфеля, выгружая мне в руки — нож, латексные перчатки, парик, кастет, нечто напоминающее отмычки, паспорт, второй, третий… — Ты ведь собиралась сбежать. Точно брала ключи с собой? Полусонная и заплаканная, она поднимает на меня страдальческий взор, выжидая несколько секунд. — Блять… — выдает почти со всхлипом. Ладонь тут же стремится под дверной коврик, вынимая связку ключей с брелоком сердца. — Сама спрятала — сама и забыла… Девушка растеряла всю свою напускную собранность, стоило нам покинуть мою квартиру. Выходя из кофейни вместе с Казом и обоими парнями, я предложил разместить их у себя — всем было жутко возвращаться домой по одиночке. И если пару минут назад брюнетка держалась особнячком, пока я раздавал указания на тринадцатом этаже, уже в лифте, на пути в ее обитель, осела на пол, игнорируя тот факт, что ехать нам нужно было секунд десять от силы. Мне пришлось погонять лифт несколько раз вверх и вниз — только тогда она поднялась на ноги не без помощи и дотопала до квартиры с видом побитого щенка. — Оками? — взъерошенный кот встречает хозяйку осторожно, затесавшись у дверного косяка на кухню. Не то животное чувствует общий настрой, не то действительно соскучилось по Хару, не проходит и пары секунд, как пушистый хвост вьется под ногами девушки, мешая разуться. — Казутора подкармливал его, пока нас не было. — Он приезжал сюда, несмотря на опасность, — утверждает Игараси без вопросов, бездумно путаясь кистью в шерстке притихшего кота. Откинув кроссовки, я присаживаюсь к Хару на корточки и развязываю шнурки вместо нее. Я бы с удовольствием остался сидеть в прихожей рядом, но, боюсь, наутро тело будет ломить так сильно, что единственным разумным желанием окажется тихая смерть. А мы и так от неё недалеки. — Он отбитый. Как и мы, Хару, — я не тороплю ее подниматься. Выкладываю тоненькие кисти в свои ладони и мягко прохожусь подушечками пальцев по синим венкам на запястьях. Пульс Хару сбитый. У меня сердце обливается кровью. Я не могу представить, что она чувствует. — Все мы отбитые, если в пятницу и правда собираемся… Устроить рейд на ебанутого хирурга. Она прячет лицо за распущенными короткими волосами и, стараясь не тревожить ее сильнее обычного, я просто сталкиваю нас носами. Вырванный в уголок губ поцелуй поддержки оказывается соленым. — Ты прав. — Я пойду с тобой. Мы тысячу раз обсуждали… Я осекаюсь. Девушка вдруг валится на колени и, обвивая меня за корпус, лбом утыкается в грудь. — Давай потом, — ее мягкая, едва слышная просьба остаётся горячим дыханием в области сердца. Волосы Хару пахнут шоколадным шампунем, позаимствованным в ванной Цукасы. Я позволяю себе зарыться в них носом, меняя воздух на живительные нотки молока и какао. Одетые и разочарованные в чем-то нам неподвластном, мы в несуразных объятиях занимаем коридор, спокойные лишь потому, что все еще можем друг друга касаться. — Я все еще не верю, — она коротко содрогается, сдавленно всхлипывая, и, судя по звуку, в зубах сжимает пуговицу моего нагрудного кармана. — Синахара… Все как будто бы во сне. Мне очень страшно даже думать о Кэтсу, и это я все еще не вижу его… — не зная, какое слово лучше подобрать, девочка выпаливает все сразу, еле успевая дышать. — Живым. Реальным. Настоящим. Мне хочется накинуть на нас купол, а лучше вообще — поместить Харуку в него навсегда, стирая все разрушительные воспоминания ее короткой, но несчастной жизни. Будь у меня такая экспериментальная возможность, даже если она забыла бы обо мне, я бы рискнул и познакомился с ней заново. Я бы зацеловал каждый шрам и татуировку на ее теле, лишь бы она никогда больше не ныряла в ту горестную бездну, проклиная прожитые годы молодости. Но я могу всего лишь молча ее обнимать, отдавая то необходимое тепло, в котором она нуждается. Харука вернула бы мне больше, в этом сомневаться не приходится. Даже наш бизнес, вроде как, получает еще один шанс ее силами. — Если его призрак казался мне чудовищным, то… — она давится плачем, выругиваясь и крепко сжимая зубы до гортанного рыка; я вынужденно отрываюсь от девушки, слегка вытягивая ее за щеки вверх. Вид мокрых карих глаз Харуки будет мучить меня в кошмарах. Я тороплюсь убедить ее в чем-то несуразном: — На деле он просто может оказаться полоумным, свихнувшимся стариканом. У страха действительно велики глаза, Хару. Не забывай. — Эти пять лет кажутся ненастоящими. — О чем ты? — в голову приходят только смехотворные глупости как защитная реакция организма на всепоглощающую скорбь. — Я очень даже настоящий! Посмотри, какие мышцы, какая грудь, бедра — да разве Мацуно Чифую может быть ненастоящим? Секунд десять Харука наблюдает за моими нелепыми попытками покрасоваться, раскинувшись на полу, с усталым недопониманием и в конце концов шмыгает носом, слегка возвращаясь в нашу тоскливую «прихожную» реальность. Рушить ее задумчивость я не решаюсь до тех пор, пока она не возвращает взгляду разумность, а голосу — ровность. — Смерть Синахары стала ключевым триггером, Чифую, — признается, поджав коленки, как маленькая девочка, совершившая нечто ужасное и сожалеющая до беспредела. — Когда этот блядский план пришел мне в голову, когда я начала осуществлять его, я… Считала, что способна на самые ужасные вещи, потому что худшее уже совершила, понимаешь? Убедительно кивнув, я подвигаюсь ближе, устраивая подбородок на ее плече. Хару расслабляется. Ее мокрый носик приятно щекочет мне ухо, а талия больше не трясется в объятиях. Брюнетка вышла на плато «принятие» — и черт знает, что стоит за этой стадией. — Я жила с клеймом убийцы, и все остальное казалось таким неважным и маленьким, а теперь… — Ничего не изменилось, — убеждаю сильнее, вкладывая в слова как можно больше будничности. Все в порядке. Как и обычно. — Кроме того, что ты действительно никого не убила. И все. Или Харука снова трепещет в моих руках, или, не доверяя моим доводам, качает головой — я остаюсь при своем мнении, готовый донести его до нее любой ценой. — Люди, с которыми ты «разобралась», были достойны худшего, веришь? Вряд ли бы я смог сам помиловать их, отправив за решетку. Вспомни того… Которого показывала… — Накамуру… — Ага! В одну из ночей, когда мы оккупировали дом Майки, на Хару накатило полупьяное торжество победы, и она с радостью показала мне десяток новостей, в которых Накамуру приговаривают к пожизненному заключению в тюрьме. Насколько я понял, суд посчитал ущерб, который японский наркобарон нанес тысячам людям за счет своего нелегального производства опасных незарегистрированных веществ, и адвокату еле-еле удалось добиться самого мягкого исхода — пожизненное вместо смертной казни показалось им приемлемым. — Ты смогла помочь сотням людей, которые не могли выбраться из его клетки, — ровное дыхание Харуки обнадеживает; я продолжаю водить пальцами вдоль ее позвонков, приятно удивляясь тому, с какой нежностью она прижимает меня в ответ, зарываясь пальцами в волосы на затылке. — Сотрудникам выписали лечение, их семьям больше ничего не угрожает… Да ты спасительница. Ноль реакции на мою реплику даже не обескураживает. Пусть смирится с этой мыслью. Пусть подумает на досуге о том хорошем, что последовало за ее мщением. — Нам нужно принять ванную, — забираюсь разогретыми пальцами под ткань джинсов на ее ягодицах, вызывая стайку мурашек. Такая незамедлительная реакция тела льстит мне. — Расслабиться, да. — Напоследок? — хриплый выдох опаляет кончик моего уха; Хару застывает, теряясь, поэтому я поддеваю ткань ее трусиков и прохожусь по изгибам легкими царапинами. Вздрогнув, девушка сглатывает. Отличный отвлекающий маневр — убивать тоску легким возбуждением. — Никаких напоследок. Просто наша первая совместная ванная. Ну, знаешь, с пенной вечеринкой, мочалками и клубничными бомбочками… — я возвращаю ладони ей на спину, разминая сквозь одежду напряженные мышцы Игараси. — Их будет еще много, Хару. В субботу, например? Когда снова заработаем по старому графику. Давай отметим? — Хорошо, — поддавшись минутной слабости, она отодвигается сама, теперь за подбородок притягивая меня к немного просветлевшему, от смущения, лицу. Быстрые соленые поцелуи с Харукой тоже прекрасны. — Давай переживем эту пятницу вместе, Чифую. Не уверен в том, что девушка честна до конца и правда вписывает меня в «больничный план», а не просто пудрит мозги, поскорее бы закрыть тему. Ясно одно — пятницу мы точно переживем. Вот только ты, Харука, останешься дома. Я сделаю все сам. Даже если придется связать девушку по рукам и ногам.