POV Харука
Тэдэо позвонил около полудня, и уже через полчаса мы с Мацуно и Ханемией настраивали камеру размером с мелкую пуговичку под присмотром двух амбалов с несвойственно сосредоточенными для них лицами. Видеть вчерашних врагов в интерьере собственной комнаты было непривычно. — Изображение хорошее, четкое, — это меня немного утешает; хотя бы один пазл в нечетком рельефе раскиданных по всей картине кусочков встает на свое место. — Поступает на мой компьютер с опозданием в две секунды, но это нестрашно. — Надеюсь, нестрашно, — сглатывает Казутора с нервным смешком, получая от нас с Чифую длительные укоризненные взгляды. Отец Каору с дружком только устало выдыхают. Думают, нам самим в радость заниматься подготовками к завтрашнему дню, который в календаре можно отметить жирным знаком вопроса и черной лентой, перечеркивающей угол. Я сжимаю челюсти и проглатываю яростный рык. Никто из присутствующих не виноват в том, с какой громкостью внутри меня вопит штормовое предупреждение. А на Ханемию и подавно нечего злиться — он просто проговорил всем нам известный факт вслух. Даже мандраж в теле, начавшийся еще ранним утром, неустанно подтверждает слова длинноволосого: две секунды могут стать последними, соверши мы хотя бы минимальную оплошность. И лучше держать этот страх при себе, близко к сердцу, прислушиваться к нему и осознавать, какие детали действительно могут повлиять на события грядущего дня. А главное — суметь найти нужные решения, чтобы все получилось по задуманному шаблону. Столкнуться с ужасом сегодня — не позволить себе запутаться в его цепях завтра. — На этой рубашке камера смотрится не такой заметной? — я выпотрошила весь свой маленький гардероб, чтобы найти самую подходящую вещь, но все не то. Наше новое полуторасантиметровое приобретение как бельмо на глазу. Будто бы над ней даже появляется очевидная подсвеченная надпись «вас снимает скрытая камера». — Блядство. Меня все раздражает. Я сминаю ткань и с остервенением сбрасываю ее с кровати, считая про себя до двадцати, чтобы не вскипеть. Хотя бы не вскипеть сильнее. — А если… — Чифую шуршит позади. Снимает с себя рубашку, и мятая футболка на нем выглядит так, как будто он вел с ней бой всю проклятую ночь. Это правда. Сон почти не шел к нам обоим. Я опасливо принимаю ее из рук парня. — На вот, попробуй мою. Если и она не подойдет, мы застрянем на начале подготовительного списка. Мы обречем себя на провал, не справившись даже с первой крохотной задачкой. Но рубашка волшебным образом почти сливается с камерой: и в отблесках дневного света, и под лампой не выбивается из общего фона, подозрительно напоминая обычную, едва сверкающую из-за линзы, заклепку. — Я ее забираю. — Вот и отлично. Никто не хочет признавать неподготовленности и безрассудства завтрашнего мероприятия. Но по серым, искаженным тенью сомнения лицам видно — каждый мыслями возвращается к сотне «против». Каждый как будто бы готовится к худшему, как бы кропотливо мы ни продумывали первый, второй и даже пятый сценарий развития событий. — Кто-то поставил наушники на зарядку? — я фиксирую камеру и проверяю динамик, попутно вспоминая о прочих важных элементах миссии. — Они заряжались уже три раза, Хару, — Чифую осторожно сжимает ладонь на моим плече; я едва чувству его касания, настолько тело одеревенело от волнения и напряженности. — И мы ими не пользовались дольше пары минут для проверки связи. — Ладно, — скрипя зубами, подавляю в себе нервозность и необузданную озабоченность каждой незначительной деталью. — Давайте повторим… Потому что мы все обманываемся, используя категорию «незначительно». Сегодня критически важно все, и есть ощущение, что даже количество вздохов и выдохов ограничено. Кто на стульях, кто на кровати, кто у стены моей скромной спальной — каждый ежится, как по команде. Но они меня понимают. А я в очередной раз убеждаю себя, что понимаю их причины находиться здесь и сейчас со мной. Вместе. — Выезжаем с Казом в восемь утра, — устало начинает Чифую. — Раскидываем папки с доказательствами по ящикам пяти городских СМИ. — Наши обвинения… — Мы уже все распечатали и положили поверх других документов, — успокаивает с нетерпением, подозревая, к чему еще я могу прицепиться. А я уже готова цапнуть кого угодно за волосы и с корнем их вырвать, даже если это окажутся мои. Руки чешутся, сирена внутри разрывается, мелкая дрожь от сдерживаемых внутри эмоций разбегается по телу липкими мурашками. — Папки уже в рюкзаке, ждут своего часа, — поддакивает Казутора. Он заторможенно ковыряет ламинат носком. Вышивки с неизвестными персонажами на его щиколотках захватывают мое внимание, как гипнотические. — Я в это время заменяю записи на камерах видеонаблюдения теми, где вас нет. В случае, если кто-то решил найти тайных отправителей. Чифую кивает, замечаю это боковым взглядом, все еще сосредоточенная на ногах Ханемии. Как будто без движения я становлюсь чуть более собранной. Да, так и есть: я не растрачиваю энергию на лишние повороты головы и даже смену интонации, пока котелок усиленно варит. Нужно прислушиваться к телу. Оно плохого не посоветует. — Хорошо, — рука Мацуно уже в области моих лопаток. Он контролирует мои мышцы, чтобы они не лопнули? — Если к десяти или одиннадцати не появляется новостей, я звоню с одноразовых номеров на горячие линии всех инстанций. — Ага, нагоняешь страха и рассыпаешь жуткие факты, — Казутора старается звучать навеселе, но подрагивающие ступни выдают его с потрохами. — После такого начнется настоящая взбучка. — Не начнется, — я все же падаю спиной на кровать, не в силах больше сдерживать вес собственного корпуса. Меня ломает изнутри. Хочется курить. Принять хотя бы половину дозы морфия «для нервов». Прижать к себе Оками, пока не начнет вырываться, но говнюк спрятался на кухне, не ожидая столько незваных гостей. — Если придется обзванивать редакции, важно давить на них. Например, сказать, что те же документы уже изучают их конкуренты из первого префектурного канала, — я тычу пальцем в плечо Мацуно, науськивая его правилам общения с журналистами. — Упоминай, что в папке настоящая сенсация и обещай им еще не записанное видео с допроса, если они выставят новость в эфир как можно скорее. Быстрее остальных. Громче. Грандиознее. — Сработает? — недоверчиво уточняет он, перехватывая мою кисть. Как много лишней заботы в одних его касаниях. Как много во мне лишней чувственности, сбивающей поток мыслей. — Всегда срабатывает, — я одергиваю руку и прижимаю обе к груди, уставившись в потолок. — Каждый считает себя лучшим и готов порвать задницу за эксклюзивный инфоповод, если есть возможность стать первым. — Плохо, нет фотографий… — кряхтит Кенто, вышагивая от одной стены к другой. Я предлагала ему стул на кухне, или нет? Неважно. Пошел к черту, мы здесь не рассиживаться собрались. — Поэтому, в случае чего, обещаем им видео. И все-таки я рассчитываю, что звонить не придется. Пара секунд звенящего молчания ударяют по мозгам. Мне приходится продолжить, чтобы не зациклиться на чем-то отвлеченном, постороннем. Потолок недостаточно высоко. Еще немного — и он обвалится нам на головы. — Дальше — самая сложная часть… Казутора. — Я справлюсь. — Мы не можем сейчас спланировать ни одно твое действие, — сворачиваюсь калачиком к нему лицом. В позе эмбриона тошнит не так сильно, как раньше, но перевернутое тело Ханемии заставляет мой вестибулярный аппарат работать неисправно. Я бы не прошла тесты на летчицу. Или на космонавтку. Да я даже психологические тесты завалю, если не начну пиздеть в каждом вопросе. — В это время я буду где-то неподалеку. Уже записалась на УЗИ по страховой карте Каору, но появляться вместе нам не стоит. На мне только камеры. — Значит, я возьму на себя все остальное, Харука. Не ссы, — маска Ханемии даже не дает трещины; он все так же расслаблен и улыбчив, если не бросать взгляд на его подрагивающие ноги. — У тебя все так просто? — Хоть кто-то из нас должен быть в себе уверен. А мое природное обаяние даже в тюрьме срабатывало. Я решаю промолчать. Сделать вид, что не слышала, как он гремел своими маленькими таблетницами, заглатывая что-то в моей ванной, лишь бы скрыть тремор обеих рук и бледность лица. Мы с тобой из одного теста, Ханемия. Одного говяного, плесневелого, затвердевшего куска. Из такого не сделать пряничные домики. Таким только пробивать головы и наносить ушибы, не соотносимые с жизнью. И даже с этой задачей у меня не срослось, если вспоминать Синахару, умывающего своей кровью пол в доме Араи. Живот скручивает от воспоминаний. Я вскакиваю с постели, как будто невзначай, и нарочито сдержанно отправляюсь в ванную, специально не закрывая за собой дверь. Пусть слышат, как я умываюсь. Я всего лишь умываюсь. Охлаждаю водой горящие щеки и совсем не мечтаю скрутить пару-тройку шей, потому что накипело. Просто, потому что выдался сложный день. Просто, потому что жизнь такая. А я в ней мелкая вошь. — Значит, у нас с тобой два пути, — возвращаюсь мокрая спустя минуту, вещаю прямо из коридора, пока с кончика носа стекает несколько холодных капель. Одна. Вторая. Третья. — Первый самый сложный. Ты проносишь шприц с анальгином с собой и вкалываешь в ампулу, которая будет предназначена Ямаде. Второй вариант развития событий у нас тоже есть. Я отсмотрела видеозаписи со всех пятниц за последние несколько месяцев, пытаясь выяснить, какие лекарства колют хирургу, и, кажется, нашла похожие бутыльки с нужными этикетками. Правда, пришлось обойти три аптеки и сломать глаза к чертовой матери в попытках сопоставить мелкие названия. — Я не уверена в том, что мы купили нужное лекарство. Придется ориентироваться на месте. Если подойдет — подменишь бутыльки, анальгин уже внутри. Если нет — придется впрыскивать шприцом прямо там. — Первый мне нравится больше, — Ханемия корчится. Или он пытается прижать к себе колено, или ломает собственную ногу. Я одна это замечаю? — Ловкость рук и никакого мошенничества, правда? Он подмигивает мне, но его кривая улыбка не связана с вопросом. Казутора читает мои мысли касательно себя. Он знает, что я подсознательно вскрыла какую-то тайну, пока наблюдала за его неконтролируемыми телодвижениями, пусть для меня самой это большой секрет. Разве что взгляд его, направленный в стену позади, напоминает то осуждение, пойманное мной в зеркале ванной минутой ранее. С твоими чертями у нас будет другой разговор послезавтра. Если завтра все-таки состоится, а не испепелит нас атомной бомбой поражения. Из раза в раз, выходя на задание, сама или же с Чифую, я боялась провалиться и лишиться головы. Боялась напороться на противника и погибнуть в нечестном бою. Боялась подставить другого человека. Боялась неоправданной смерти. Но завтра мы действительно можем погибнуть, потому что имеем дело не только с Ямадой, но и демонами Синахары. Мы и правда… — Правда, — хватит с меня. На кровати я снова собираюсь в кучу. — Дальше в игру вступаем мы с Чифую. Зеленые глаза впитывают в себя все с внимательной осторожностью. Будь даже Мацуно глухим, он понял бы каждое слово, просто прожигая меня насквозь вместе с формулируемыми в голове смыслами. Подавшись сиюсекундному желанию схватить его с футболку, я уже не могу разжать пальцев вокруг ткани на широкой спине. Держусь за тебя, как за последнюю ниточку, связывающую меня с адекватностью, Чифую. Но когда они все уйдут… Когда даже ты, возможно, уйдешь, я встречусь со своим безумием лицом к лицу прямо в этой комнате. И, видит бог, здесь не останется ни одной целой стены — одни дыры из обрушенного бетона с кроваво-красными отпечатками моих костяшек. Может, тогда я успокоюсь. — Я позвоню тебе, чтобы быть уверенной в картинке на ноутбуке. Как только появятся первые новостные выпуски, проникну в палату. Сниму все на камеру. Измажу его лицо кровоподтеками, отобью печень, переломаю бедра, чтобы не встал с постели, и раз и навсегда закрою эту главу своей жизни, исчеркав его имя в своем списке жирной черной линией. — В это же время ты, Чифую, откроешь видео в редакторе и начнешь искажение звука на моих репликах. Я уже все настроила, останется просто подгрузить файл, выбрать нужные отрезки и нажать на… Кажется, мой поток без единого вздоха между отдельными словами и фразами действует на него угнетающе. — Я знаю, Хару. Помню. Сделаю… Чей-то смартфон вибрирует на столешнице. Подорвавшийся Чифую обещает нам новости, будто до этого их не было достаточно. Из заднего кармана его домашних штанов торчит уголок чего-то похожего на зип-лок, и меня знобит от мысли, не мог ли он спрятать часть моих таблеток у себя. Я обязательно найду способ проверить. — Нахоя ответил. Их проверенные люди из отделения Йокогамы будут недалеко от больницы, как только лицо Ямады появится в эфире, чтобы никто чужой не успел его перехватить. Мацуно удается воодушевить меня на пару мгновений. Идея схватить Ямаду силами еще не подчиненного Синахаре закона логична, даже если на последующих этапах их расследования появится подставное лицо. Меня греет призрачный шанс, что хирург может получить заслуженное наказание, хотя он и фантастически мал. Кого я обманываю. Меня обрадует уже тот факт, что гнида проведет несколько часов во вражеском заточении, испытывая столько страха и позора, о которых и не слышал никогда. Пусть после люди Ямады расправляются с ним по собственному желанию. Если завтра все удастся, у них не останется ни одного варианта, кроме как избавиться от него. И все-таки в этой системе есть слепое пятно. — Между новостью о трансплантации органов и… «откровениями» Ямады все равно будет перерыв. Пока мы все запишем, пока изменим звук, пока редакция примет видео, проверит его, напишет текст для экстренной новости и прочее, — я раскидываю руки и ноги звездочкой; заставляю тело расслабиться, дать себе больше свободного воздуха и призвать гениальные мысли, но они непослушнее обычного. — Сколько? — Кенто нервничает. — Я не могу вам сказать. Кто-то из мужчин чрезмерно громко дышит, и я еле сдерживаюсь, лишь бы не дать обоим под дых, лишь бы заткнулись. Пусть они и молчат большую часть времени. — Мы проконтролируем этот момент, — вдруг заявляет Тэдэо. — Вывезем Ямаду заранее. До того, как до него доберутся люди Синахары. — Далеко — вряд ли получится, — озвучивает мои мысли Мацуно, но я уже сажусь на край постели, всматриваясь в задумчивое лицо Юи. Нам всем приходится ему доверять, но это еще не значит, что любая идея мужика пройдет через мой контроль. — Из больницы с тушкой толстяка на каталке вы точно никуда не доедете. Где вы его спрячете? Самый главный вопрос — где. После — он распадается на тысячу других, но до них мы еще дойдем. — Там, где его точно не будут искать. В морге. «В морге». Фраза рикошетит в черепушке, пока я цепляюсь за новую задачу Тэдэо. — Сможешь проложить нам путь? Мобильник с планировкой больницы оказывается в руках незамедлительно. Я переключаю вкладки этажей на камерах, рисую план в голове, видя в нем претензию на успех, и даже истерически посмеиваюсь, представляя картину: едва живой после моего визита Ямада лежит под простыней среди мертвецов на самом холодном и безлюдном уровне госпиталя. Нужно будет усыпить его — кряхтящий, подергивающийся труп быстро привлечет к себе внимание в случае чего. — Придется спуститься через выход для персонала на минус первый этаж. Нужна карта сотрудника, но, полагаю, мы найдем ее в кармане Ямады. У меня есть несколько медицинских халатов и масок. Попытаюсь придушить его в конце… — четыре удивленных, но не обеспокоенных взгляда расстреливают меня на этой самой кровати. — Ну, чтобы отключился. — У меня завалялся хлороформ, — утверждает Тэдэо, перетягивая чужие реакции теперь уже на себя. — Отбираешь у меня добычу? Вслух мое замечание звучит угрожающе. Агрессивно, с животным надрывом. Будь я немного Оками, уже выпустила бы когти. Будь я змеюкой, впрыснула бы яд в сонную артерию мужика. Будь драконом, уже спалила бы весь этот город к чертям собачим, оставив в живых лишь Ямаду. И Чифую. И… Неважно. — Просто предлагаю действенную альтернативу. Чтобы у тебя не было соблазна переборщить. — Все равно придется разбираться на месте… — уже сонно цедит Казутора, позевывая. — Снова никаких гарантий, — я подхватываю зевок, пусть на сон и не настроена совсем. Как можно? — Будем действовать по ситуации. Общий план понятен. Давайте расслабимся. Чай? Кофе? В Чифую включается несвоевременный режим хозяина. И я ведь почти готова вякнуть привычное «чаю», как бы ни мечтала провести эту ночь, обняв себя руками и прокручивая план снова и снова, как мультики без телевизора. Одна чашка не сможет испортить мне миссию, верно? Я могу себе это позволить. Я могу. — Мы, пожалуй, пойдем, — Тэдэо с Кенто теряются в темном коридоре почти одновременно. Захотели бы они остатьсяPOV Чифую
Когда все ушли, Хару одномоментно выдохлась прямо у меня на руках. Ее плечи потянуло вниз, как тряпичные, а шея устала держать голову — не успей я вовремя дотащить девушку до постели, она буквально сломалась бы под давлением земного притяжения. — Ну наконец вибропуля в твоем очке села, — пару минут мы лбами утыкаемся в простыни, обездвиженные тяжелыми мыслями. Даже перебирать волосы Игараси, возвращая себе связь с реальностью, где мы так же вместе, несмотря ни на что, сложно. Усталость сильно сказывается на нас обоих. — Я и есть вибропуля, Мацуно… В очке Ямады. Я ненатурально посмеиваюсь. Если отбросить все эти подготовки, вечер почти ничем не отличается от многих, проведенных с ней. Моя квартира. Перебегающий из угла в угол Оками. Раскиданные по сторонам подушки. Сотрясающие воздух ироничные фразы. И вязкое, с нотками тревоги, предвкушение, тянущее под языком. — Скорей бы все это закончилось… — шепчет она в матрас; я запускаю пальцы в волосы на ее затылке, просчитывая, как мне сейчас поступить, чтобы завтра она не добралась до больницы. Я уже спрятал снотворное на ее кухне. Я уже все решил за нас обоих. — Скоро, Хару… Пара дней. Мы лежим на скомканных одеялах; один уголок неприятно упирается мне в грудь — и я с мученическим выдохом переворачиваюсь на спину, прикрывая ладонью глаза, лишь бы лампа не светила так ярко. Игараси поднимается на одних локотках с хмурым видом. — Прости. Я снова вмешиваю вас… — Ох, прекрати, я не вынесу еще одного серьезного разговора этим вечером, — свободной ладонью я хочу коснуться ее щеки, но брюнетка действует быстрее; неловко и смешно подползает ближе и одним махом перекидывает через меня ногу, оказываясь… — Эм, ты решила побыть сегодня сверху? На ее темные глаза спадает отросшая челка. Хару лениво смахивает ее, прижимаясь к моей груди, словно хочет впитаться в одежду и пройти насквозь, к коже. Подхватив ее под ягодицы, подтягиваю девочку чуть выше, чтобы видеть уставшее, но румяное от близости лицо позволительно близко. Она ведет себя категорически тихо, но мы не принимали обет молчания. — Почему не отвечаешь? Не язвишь, не отшучиваешься, не… Харука целует меня первая. Мягко прикасается к губам в каком-то совсем целомудренном чмоке и отрывается через секунду. Не успеваю я понять, что на нее нашло, она повторяет снова и снова, оставляя мягкие теплые касания на моем подбородке, щеках, на лбу, буквально зацеловывая каждый доступный ей сантиметр кожи. Как будто дорвалась. Как будто не видела меня годы, дожидаясь из армии или тюрьмы, а теперь вспоминает, каково это — очерчивать шершавыми губами мои горящие в агонии чувств скулы. В охватывающем все нутро желании я сильнее сжимаю руки на ее пояснице, чуть вдавливаясь в постель, чтобы уже образовавшийся под натиском Хару стояк ныл не так болезненно. Но даже тянущее недоразумение ниже пояса уходит на второй план, когда я тянусь к своей девочке и с первым же ответным поцелуем слизываю соль с ее губ. — Хару… Котенок, ты че… — она хнычет, силой затыкая мой рот своим языком. Теряется ладошками на моей шее, оставляя там мелкие царапины ноготками, и стискивает бедра сильнее, не оставляя между нами и крохотного свободного пространства. Я отлипаю не сразу; лишить себя ее ласки на практике — в постели — тяжелее, чем в теории. — Погоди, погоди… — перекатываюсь со спины на колени, сгребая девушку под себя. Ее раскрасневшиеся мокрые глаза неутешительно мягко блуждают по моему лицу. — Что такое? — Я не хочу тебя потерять, Чифую… Я так не хочу… Мгновенно мою грудины простреливает резкая боль, и я спешу прижать большой палец к мокрым губам Игараси, лишь бы не дать ей возможности развивать эту тему дальше. В моих накрывающих ее саваном объятиях Харука совсем крошечная и безвольная — трясется в беззвучном плаче, хватаясь за меня, как за спасательный круг. — Обещаю, этого не случится. Это же я, Чифую Мацуно. И ты, Харука Игараси. Ядерная смесь, понимаешь? — девушка слабо кивает, прижавшись к моей футболке, заменяющей ей носовой платок и хочет было что-то ответить, но я не позволяю. В каком-то глупом рвении растягиваю ее щеки в искусственной улыбке и оставляю на них пару поцелуев, пока карие глаза напротив затягивают меня в свою кофейную бездну сожаления, любви и… Хитрости? Даже прижатая мной к кровати, она умудряется что-то задумать. — Хару? В чем еще дело? — вырывается немного строго, чего даже она от меня не ожидает. — Больше… Ни в чем… — Игараси льнет ко мне с новым трепетом, зарываясь носом в шею, обсасывает сгусток нервов в области сонной артерии, кусается и… Шаловливыми пальчиками тянется вдоль моих штанов к заднему карману, куда я так неосмотрительно засунул пакетик с таблетками для Оками. Ладно, это весело. Не считая устроенного минутой ранее шоу, конечно же, пусть и выглядела она в своих признаниях особенно искренней. — Зря ты так. Хотел хорошенько тебя выдрать, зайка, но настрой куда-то делся… — я дразняще запускаю ладошку ей под футболку, теребя вставший сосок, и сильнее трусь пахом о внутреннюю часть ее бедра. Хару выгибается навстречу, хныча: — Ты… О чем это? Надавливаю большим пальцем туда, где за слоем одежды половые губы становятся влажными, ловя поцелуем гортанный стон Игараси, но все еще ощущая, как уверенно она подбирается к пакетику, скользя пальчиками вдоль моего бедра. Нахалка. Если ты считаешь, что я всего-навсего спрятал твои «обезболивающие таблеточки», ошибаешься. Они уже давно смыты в унитаз. Вмиг закончив ласки, я откашливаюсь и возвышаюсь над ней — разочарованной, удивленной и разгоряченной. Вытянув зип-лок, трясу прямо перед носом Хару. — У тебя глисты, судя по тому, с каким желанием ты хотела добраться до него, дорогая. Я прав? Попробуешь одну? Или я все-таки отдам их коту? Немая, она ловит губами воздух, складывая дважды два. — Да ты во всех отношениях обломщик, Мацуно… — Кто бы говорил, кисонька. Так мы и пялим друг на друга в попытках отдышаться. Начатого никто не продолжает. Этой ночью как-то не до утех; да и попытка Харуки манипулировать мной слезами и страхами… Ложится на меня неприятным отпечатком. Уже почти встав на ноги, я замечаю ее крепко сжатый кулачок на своем запястье. — Все, что я сказала — чистая правда. Ты мне дорог, Чифую. Дороже собственной шкуры, ты знаешь, — выдает на одном дыхании, смотря куда-то мимо, смущаясь. В заключительный раз я склоняюсь над ней, целуя в макушку. — И я тебя люблю, Хару. И я тебя. Сделаю чаю? Мне не нужно ее согласие, чтобы почувствовать ответную благодарность. Мне не нужно ровным счетом ничего, чтобы вместо нескольких ложек сахара положить на дно чашечки пару таблеток снотворного и неслышно размешать их. Уже в спальной я, не раздумывая ни секунды, вручаю ей свое тайное оружие, молясь всем богам сдержаться и не пойти на попятную. — Жасминовый. Успокоит. Обманывать Харуку хреновая идея, которая никогда не заканчивалась ничем хорошим. И даже сейчас, всего лишь предлагая ей кружку, я жду несколько подозрительных взглядов, но она терпеливо греет руки. — Я разбавил холодной водой, чтобы ты быстрее успокоилась. Нужно набраться сил. И утром — в бой. Бой, который ты будешь вести отсюда под бдительным присмотром. Бой, в который я ворвусь вместо тебя. Она осушает чашку тремя большими глотками, и только тогда я с благоговением и страхом понимаю — доверие Хару ко мне настолько же безгранично, насколько и безбашенно. Возможно, она пожалеет о беспечности рядом со мной уже завтра. Возможно, нас откатит на уровень назад, и я снова буду мучительно долго доказывать ей свою преданность и любовь, но сегодня… Я рад, Хару, что ты сможешь принять яд с моих ладоней. И я клянусь никогда — ни-ког-да — не пользоваться твоей благосклонностью и собственным положением. Начиная с завтрашнего дня. — Спасибо… Спи, милая. Утром рядом с ней окажется Каору. Я оставлю ключ с обратной стороны замка, чтобы не удалось вскрыть дверь изнутри, а Тейджи с Иори будут караулить этаж на пару — с перцовкой и ножом. На случай незваных гостей или по особенному разгневанной Харуки. — На здоровье, котенок. Надеюсь, уж дверь-то ты не выбьешь. В конце концов, все эти сложности разумны и оправданы, когда речь идет о драконе, заточенном на седьмом этаже без возможности вершить свою долгожданную месть.POV Казутора
Я знатно подахуел, когда после разбросанных писем счастья по редакциям местных ТВ-каналов Чифую погнал в больницу вместе со мной. — А как же Харука? Ты должен быть дома… — Мы махнулись ролями, — его ироничную, легкую, как это всегда было, улыбку вдруг кривит печать обеспокоенности. — Скажи честно, она даже не знала об этом? — Иначе я не стоял бы здесь. Я сжимаю сиденье мотоцикла, свесив обе ноги на одну сторону. Сейчас мы с Мацуно напиздимся, дождемся нужного часа и… Будь что будет. Не хочу загадывать наперед, сколько бы обещаний «чисто сыгранной роли» из меня не лилось вчера. Я неудачник, и знаю это. Мое волнение за собственные ошибки не уйдет никогда, потому что за каждой из них может стоять чья-то жизнь. Дожидаться, когда я промахнусь, чтобы поскользнуться на краю обрыва, оставив после себя только память и серое надгробие. Один только вид чужих могил обкалывает меня неприятным ознобом с головы до пят, словно я упал в террариум с ежами. — Силой ее запер? — я решаю срочно вернуться к предыдущей теме, когда мое несносное нервное вздрагивание чуть не оказывается пойманным Чифую. Просто холодно. Вот и трясусь осиновым листом. Куртка тонкая. Кеды летние. Совсем не то для японской весны, правда ведь? — Разве что силой любви, Ханемия. Ну и находчивостью, — безрадостно цыкает дружбан, отталкиваясь от своего мотоцикла. — С ней по-другому невозможно. — Тебе пизда, Чифую. — Я постараюсь сделать все чисто. — Ты не понял, дебич. Тебе пизда в любом случае — справимся мы или нет. Это было ее дело. Так просто тебе не спустят с рук эту подставу. Но, честно, до усрачки тобой горжусь. Помянем тебя позже. Шутки шутками, а такую подлость я прощал бы Мацуно долго. Будь у меня сильнейший враг, испоганивший жизнь близких мне людей, я без колебаний отвесил бы Чифую добротную пару ударов в самый лобешник. Разве что я сам себе враг, отомстить которому клянусь ежечасно. А Чифую так ловко вытаскивает меня из этой дыры, что пора бы ему уже надрать рыло. Не дело это — сохранять мои руки чистыми от своей же грязной крови. — А как ты, кстати, вздумал попасть в больницу? — Тоже записался на УЗИ. Как и Хару, особо не выдумывал… — Ну да, после возвращения домой тебе точно потребуется УЗИ. Только УЗИ жопы. В кармане куртки зудит начатая пачка сигарет. Прямо просится обжечь губы и никотином просочиться в кровь через слюну и легкие. Ощущаю фантомную горечь на кончике языка и не могу — не выношу уже, блять — противиться острому желанию запятнать свою совесть напоследок. Вдруг через пару минут она будет запятнана дочерна, так, что и проплешины прежней напускной отваги не найдешь. — Ты же бросил? — Мацуно недовольствует. Поднимает руку ударить меня по ладони со сжатой сигареткой, но останавливается в воздухе, недоверчиво отводя взгляд. Если ты не смотришь — еще не значит, что не видишь. Еще не значит, что не понимаешь. Ничего не значит. — Напиздел, получается, — я готов был увернуться, лишь бы Чифую не лишил меня никотиновой дозы; хорошо, не пришлось строить из себя детей. — А ты? Бросил прямо бесповоротно? Или расслабишься? По старой памяти, знаешь? Я протягиваю ему вторую, а засранец почти с презрением простанывает молитвы, обращенные падшим богам, и воротит нос. Просил ведь не поднимать тему, как будто сам пытается забыть времена, когда я даже через тюремное стеклышко чуял этот желанный запах дыма, впитавшийся Мацуно почти в кожу. После… Баджи… и, вроде, даже распада Тосвы он обкуривался до полусознания, превращая подъезд в паровозное бюро. Только ему хватило сил взять себя в руки и закончить с этим угнетением ради семьи. Ради мелкой сестры и мамы, не выносившей его вони во время беременности. Ради себя, в первую очередь. А я ради себя и в последнюю очередь не брошу. Ради себя я буду только убиваться дальше, веришь, нет, Мацуно? — Оставь мне на тяжелые времена, — вдруг заявляет с хрипом; я даже таращусь на него, как на обезумевшего, а тот лишь хмыкает и болезненно морщит нос, втягивая воздух по кишки. — Обещаю выкурить с тобой одну, когда почувствую приближение пиздеца. Я удивлен, как ты его еще не чувствуешь. Мне он дышит в затылок, сдавливает черепушку и перемалывает мозги в варенье, стоит остаться одному на минуту. — Заметано, бро. Меня он скоро доконает, и оставлять тебе сигаретки будет Харука, Мацуно, как ты этого еще не видишь, блять. — Самое время будить Харуку, — Чифую набирает Каору, успевая проговорить за два гудка: — Пусть занимается камерами из дома, так даже лучше. Никакой нервотрепки на месте. И видео сама смонтирует. Одни плюсы. Девчонка из продуктового на том проводе отправляется будить Игараси, переживая, что после этого опыта придется залечивать нанесенные ей тяжелые увечья. Что ж, хотел бы я оказаться на ее месте. Но здесь я нужнее. И мы с Мацуно уверенно шагаем внутрь, мысленно желая друг другу поймать колесо фортуны. Я желаю себе не проебаться, вновь отгоняя с глаз долой туманный образ новеньких могилок. Не сегодня. Не они.
***
Держать широкую обольстительную улыбку в кофейне просто. Использовать ее в общественных местах куда ни шло. Но в больнице — убейте меня. — Доброго дня! — кажется, бабка на ресепшене, только прикоснувшись к моей страховой карте, уже видит всю подноготную. Ее не берет моя пародия на искренность, потому что строки «тяжелая степень депрессии» и наименования выписанных препаратов говорят все сами за себя. Мне не нужно притворяться, когда все и так видят меня насквозь, и это ощущение уязвимости скручивает живот, заставляя меня желать одного — добежать до сраного толчка и хорошенько проблеваться. — По записи? — и тошнит меня не из-за ее хрустящего похуистического тона, а от самого себя. К первому я уже привык в годы заключения, походов к тюремному психологу и ежемесячные прогулки по больнице за пакетиком пилюль и обратно. — Нет. Мне получить таблетки по рецепту. — Знаете, куда идти? — Да, — и с хорошо скрываемым ненавистным шипением добавляю лишь обыденное. — Не в первый раз. Я даже уже не считаю, в который. Их явно больше двух десятков. Больше, чем моих пальцев на обеих руках и ногах. Больше, чем дней, в которые я не чувствую себя зависимым от медицинских порошков отморозком без права даже на дыхание. Без права на что угодно, кроме нелепой, болезненной смерти. Она отпускает меня кивком головы и, обернувшись к Мацуно, я подбадривающе моргаю пару раз. «Партнер» получает ничего не значащий талончик и следует за мной к лифту. Нам на разные этажи, но выходим мы вместе, ничего друг другу не говоря. Чифую — в подсобку. Я — в пункт назначения. К комнате с фантастически отбеленными стенами и блевотными запахами фармы. К комнате, где мне каждый раз хочется убедить дать мне больше, чего-нибудь еще, сверху — как постоянному посетителю. Только ты не в кофейне, Ханемия, держи это в уме, недоумок. Харука уже, должно быть, подчищает за нами, и я еле сохраняю должную сосредоточенность, чтобы нервно не помахать ей в один из объективов. Интересно, сколько в ней сейчас гнева. Интересно, сколько во мне сейчас останется рассудительности. В правом кармане я крепко сжимаю онемевшими пальцами бутылек с подмешенным анальгином. В левом — утыкаюсь тупым наконечником шприца себе в бедро. Нужно только понять, какой из карманов пригодится. Нужно быть внимательным. Внимательным, а не привлекающим внимание, словно мой диагноз выгравирован поперек лба. Я нагло стучу несколько раз в дверь пункта выдачи. Врываюсь внутрь, даже не дожидаясь ответа. — Приве-е-е-етики, — начинаю вальяжно. Как обычно. Как привык. Тяну гласные, расплываюсь в глупой улыбке, выискиваю глазами медсестричку, что любезно отправится за антидепрессантами к полкам, напичканным препаратами для особо отличившихся пациентов. Где же она? Потерялась в лабиринте ноотропов? Это и к лучшему — есть шанс рассмотреть содержимое ближайшего стеллажа, куда обычно заранее выставляют контейнеры с бутылечками и таблетками для пациентов. Ямада, как нам известно, тоже пользуется медикаментами из общей казны больницы. Значит, его капельница, должно быть, вот… — День добрый? «Шеф», 10:00 — подписано под коробом с лекарством. Хорошо, что я не успеваю потянуться рукой к предполагаемой ячейке. Подпрыгиваю на месте, не ожидав услышать высокий грозный голос из-за спины, но перевожу все в шутку, обернувшись: — Кажется, мне потребуется еще что-то для сердца — вы умеете напугать! — серые кристаллики глаз напротив обдают меня холодом. Молодая девчонка топит меня в своем недовольстве, замерев в неестественной позе, будто вот-вот достанет заточку из заднего кармана и накинется на меня с криком. — А может, мое сердце так быстро бьется от вашей красоты? Ну же, расслабься и растай, у меня не так уж много времени. Медсестра отчего-то сглатывает. Ведет плечом, откидывая за спину красные волосы, завязанные в тугой хвост на затылке, и, проигнорировав мой выпад, отправляется за стойку регистрации, куда мне проход запрещен. Ты мне кого-то напоминаешь. — Вы новенькая? — я опираюсь на разделяющую нас преграду, наклоняясь к девушке почти лицом к лицу, когда она поднимает взгляд и грубо выплевывает. — А вы здесь так часто бываете, что знаете всех в лица? Ауч, обидно. Какое-то время она тяжело и быстро вдыхает будто раскалившийся в мгновение воздух, напоминая злющую рысь, готовую напасть. Я не понимаю, чем вызвал столько негодования. Неуместными шутками? Настолько? И откуда у меня ощущение, что я уже видел этот взгляд раньше? Пара секунд моего обескураженного молчания все-таки возвращает ее в сознание: — То есть… Прошу прощения. Я на замене, — проговаривает сдавленно, почти шепотом, испытывает стыд, глаза прячет в компьютер, протягивая руку к моему торчащему между пальцами направлению. — Не извиняйтесь. Впервые вижу в этом помещении столь… Откровенную особу. Взглядом нахожу возле клавиатуры бейджик с ее фото. Приходится немного скосить взгляд, чтобы вчитаться. Эри Сакураи. — Да уж, мои коллеги пенсионного возраста будут поприятнее меня и, пожалуй, многих молодых засран… Докторов. Пока медсестричка уходит за выписанными мне лекарствами, я молниеносно наклоняюсь влево, к, предположительно, полке Ямады, рукой еле дотягиваясь до нужного прозрачного короба. Шаги девчонки теряются, но мне важно держать ее на крючке. Сакураи. Эри. — Вижу, общество многих из них у вас в печенках. Вас кто-то обидел? — кричу в пустоту, пальцем поддевая крышку контейнера. Удается. — Вам показалось, — восклицает она в ответ достаточно издалека. Я вытаскиваю бутыль с раствором, сверяя ее с купленной Харукой. Одинаковые, господь милостивый. Просто копия, даже не отличить. Засовываю подделку внутрь, на носочках подцепляю крышку обратно, плотно прикрывая ячейку, и отскакиваю в прежнее положение почти в последний момент — аловолосая вот-вот вернется. — Уверены, что вынесете двойную дозу? — хмуро уточняет она, вчитываясь в этикетку с составом. Эта ее сосредоточенность дает мне фору. Я экстренно возвращаю сбитое дыхание в норму, отвечая: — Раз добрый доктор прописал, значит, выдер… — Этот вариант медикаментов новый, — чеканит Сакураи; ее бледный лоб разрезает едва заметная морщина; невозмутимым тоном она как будто отчитывает невидимых мне оппонентов. — Зная производителей и все детали апробации, я бы не рекомендовала вам налегать на него сразу. — Вот как? — она с опаской отдает мне короб, не разжимая пальцев, даже когда я тяну его на себя. — А вы часом сами не входили в группу разработчиков? Выглядите очень эрудированной. И… Требовательной? — Такая внимательность к собеседнику при вашей депрессии хороший знак, — наконец, отпускает. Упирается зрачками в монитор, и в их отражении я вижу спешно закрываемые размытые вкладки браузера. — Вы правы. Мне пришлось покинуть команду. — Или вас выгнали за светлый ум? Мое замечание она пропускает мимо ушей, и бровью не поведя. Попал в яблочко? — Двойная доза может оказаться для организма сильным стрессом. В худшем случае откатит вас назад. Моя вам рекомендация — ближайшие две недели выпивайте полторы и отмеряйте показатели. Будьте здоровы. Даже в сторону мою не смотрит. И правильно делает. И все же меня гложет изнутри это странное чувство… Чего-то старого, неузнанного, но отчего-то важного. — Может, обменяемся контактами? — задаюсь вопросом вслух, дабы потянуть время. Пока не пришла очередь Чифую приступать к основному плану, а мне — мониторить ситуацию на этаже. Вспоминай, дурак. — Я не встречаюсь с пациентами, — всем ее интересом завладел компьютер; она то и дело вбивает что-то по кнопкам, опрокидывая мою тень полным скуки взглядом, а меня жесть как тревожит изнутри ее сходство с кем-то катастрофически далеким. — А мы будем созваниваться. Эри устало цокает. Падает на стул, расстегивая верхнюю пуговицу медицинского халата, и когда из-под белого воротника выпадает тоненькая подвеска с подобием гаечного ключа, меня окатывает ледяным потом. Зря я это все начал. — Вы можете покинуть помещение добровольно, или мне придется вызвать охра… — Эри! — я отвисаю, стоит чужому писку проникнуть в комнату. Слева мелькает короткая юбчонка другой медсестры. Та ловко отворяет низкую дверцу прохода к «таблетницам», выхватывает контейнер для Ямады и, изучив меня обольстительным взглядом густо подведенных глазок, убегает в коридор. — Спасибо, что подменила! Я поставлю шефу капельницу и вернусь к тебе! И как я мог выпустить из головы эти красные локоны, измазанные в моторном масле. И серый слезливый взгляд через дорогу от магазина Шиничиро в ночь, когда… Мы были еще детьми. — Что ж, — я отшатываюсь от стойки, ощущая, как во рту пересохло; язык не чувствую, и в глотку как будто песок насыпали. Откашлявшись, я отступаю к выходу спиной, сжимая препараты в ладони с такой силой, что картонная коробка саднит кожу. — В таком случае не буду вас больше тревожить. Извините. Надеюсь, мы больше никогда не пересечемся, Эри. И советы у тебя херовые. Полторы дозы? Смеешься? Три, как минимум.POV Чифую
Тэдэо с Кенто о своем плане я сообщил ранним утром, чтобы им не взбрело в голову связаться с Харукой. Да и держать в курсе всего происходящего именно меня, осуществляющего наш план, было бы гораздо эффективнее, нежели передавать информацию через третьи лица. — Вот бы все прошло гладко… В каморке, куда я однажды завлек Игараси в ночь ее почти сорвавшейся миссии, совсем душно. Казутора уже как с полчаса весь бледный вышел из пункта выдачи препаратов, пусть и отсалютовал, мол, «все в порядке». Я непривычно много — по меркам всех этих лет пяти-семи — нервничаю. — Да где же вы… — мониторю каждую вкладку с новостями в мобильнике, но никаких упоминаний дела Ямады пока не… Погодите-ка. Одному из корреспондентов в кадре сообщают срочную новость в прямом эфире, и картинка резко сменяется на крупный план операционной. — Для эффекта что ли? Убеждаюсь, получив срочный звонок от Харуки. Значит, пора приступать, без промедления. Отжимаю кнопку «принять», конечно же, не ожидая услышать мягкого утреннего приветствия. Наоборот, заранее отвожу телефон подальше от уха, выглядывая через щелку из подсобной двери в коридор. — Я убью тебя, Чифую Мацуно! На куски тебя… — И тебе доброе утро, зайка, — прерывая ее тираду, я выхожу из укрытия, заранее натянув на лицо черную маску повыше. — Готовься, Хару. Мне понадобится твоя помощь. Как меня видно? — машу ей в объектив видеонаблюдения больницы с кривой нервной ухмылкой на устах, которую и не видно вовсе; различишь разве что по интонациям. — Ты наглухо отбитый, Мацуно! — продолжает она разрываться. Я подключаю наушники и, вставив один в ухо, прячу телефон подальше, чтобы не мешал. Фоном матов Игараси слышны громкие клацанья по клавиатуре. Звук налажен. — Мы отличная пара, я считаю. И напомню, что у нас мало времени. — Я выбью всю дурь из твоей башки, только вернись домой! — Вернусь, — глубокий вдох. Осматриваю обстановку. В этом крыле сейчас нет никого. Медсестра, поставившая Ямаде капельницы, тоже смылась буквально через пару минут после начала десятого. Нож, подаренный Хару, я припрятал за пазуху. Чувствую, одними кулаками не обойдется. — А теперь погнали. Камера работает? — Да! — не без злости. С ахуеть какой яростью. Мне и правда настанет конец по возвращении в квартирку, если, дай бог, от нее хоть что-то останется. Четырех стен будет достаточно. Я давно планировал ремонт. — Спецвыпуск начинается уже на трех каналах, остальные, скорее всего, на подходе. Включи в палате любой из них! Поправляю бейсболку; бросаю еще один взгляд на скрытую камеру, прикрепленную с вечера к рубашке; вхожу. — Справься, Чифую, — грозно выдает она, но я не могу ответить, находясь наполовину внутри логова самого настоящего зверя. Ямада с недопонимающим выражением лица изучает мою фигуру. Три. Два. Один. — Ты проебался… — первое, с чего мне хватает духа начать. Тушка хирурга развалилась на койке в дорогущей палате; она в разы лучше, чем та, где мы провели ночь с Харукой. Не сравнится даже. Я плотно прикрываю за собой дверь на щеколду, пусть и знаю, с какой внимательностью за коридором следят сразу несколько пар глаз. — Ты кто такой? — ощущение, что вместо мужика со мной разговаривает чей-то бурлящий желудок. У него проблемы с дикцией и, к тому же, он как будто бы жует собственный язык через каждое слово. — Что ты здесь… Я слышу, как дышит в наушнике Харука; чувствую ее напряжение собственной кожей и понимаю — вот он, передо мной, один из самых злостных ее кошмаров. Причина ее воя по ночам и наркотиков, разбросанных в ванной. Монстр, убивший людей, которых она по праву считала семьей. Ящер, совершающий преступления против человечества ежедневно. — Меньше рявкай — не то обосрешься, — кулаки сжимаются автоматически; я торопливо преодолеваю расстояние до пытающегося свесить ноги с постели Ямады и замечаю, какой он рассеянный и неповоротливый; задыхается на вдохе и зубами скрипит на выдохе, стискивая их так плотно, как будто заглушает другое недомогание. Это только начало. Ты обидел мою девочку, мудак, так что с этой секунды начинай шептать проклятия, обращенные собственному отражению и имени. — Да ты… — блять, слушать его кряхтящий, надрывный голос невыносимо; я вмазываю ему по лицу с правой, припирая к кровати спиной, и, сдавив глотку обеими руками, коленом с максимальной силой упираюсь в пах. Мерзко. Как же мне мерзко. Но поросячий визг Ямады все же благодатно ложится на уши. Харука в наушниках отзывается дрожащим голосом: — Начинай. Включи новости! Я еще раз вмазываю гондону, но уже с левой. Он пытается схватить меня за одежду вспухшими руками-колбасками; барахтается своими короткими ножками, как брошенный в тазик щенок. Неужели такие беспомощные пидорасы состояли в рядах Бонтена? Или ничтожество из него сделала слава и чрезмерно калорийный ресторанный рацион? — Что? Еще не видел новости? — я смеюсь ему в лицо. Давлю коленом на пах еще сильнее, насколько возможно, вызывая новую порцию визга, слышного на весь этаж. Пару раз треснув ему по солнечному сплетению, я довольствуюсь — свинья беззвучно ловит воздух ртом, держась за грудь, пока я нахожу пульт и с первой же попытки попадаю на прямой эфир по делу о трансплантации органов. — Можешь сразу назвать имя Синахары. Кэтсу, — добавляет Хару у меня в ухе. — И не тыкай мне, паскуда. Синахара в бешенстве, — я с силой разворачиваю еблет Ямады, сжимая кисть на отекшей шее, в сторону телевизора и заставляю его слушать. На минуту он успокаивается; вздрогнув, вылупляет на меня свои воробьиные глазенки. Пользуясь случаем, я отпускаю его глотку и хватаюсь за кисти обеих рук, пытаясь связать их над его головой «случайно обнаруженной» в кармане веревкой. О да, я готовился. Но мудак сопротивляется. — Будешь орать, Кэтсу придет отрезать тебе яйца самолично. Мне удается справиться с дергающимся куском сала, слегка вспотев. Правда, для этого почти седлаю его, чтобы затянуть чертов узел на запястьях и повязать веревку за основание кровати. Когда придет Тэдэо, перережем ее ножом — сейчас мне важно чувствовать над Ямадой невъебенное превосходство. Пусть он уже и выглядит напуганным до смерти, раскрасневшимся куском мяса. — Отпусти! Отпусти меня, ты… Помогит… — еще один удар в нос, и он сглатывает кровь, давясь. — Засунь ему в глотку что-нибудь! Затолкни в пасть… — Хару не то шепчет, не то кричит. Эта полифония со всех сторон бьет мне по мозгам. Осознав, что я собираюсь сделать, отрывая кусок простыни, Ямада стискивает зубы, уже потный и красный донельзя, но раскрывает рот почти сразу после нескольких моих сильных пощечин. — Наступай на него, — отрезает Игараси. — Пусть думает, что всем уже известны его… — Ну и как мне с тобой поступить? — я оттягиваю его подбородок вниз, заставляя смотреть прямо в направлении скрытой камеры. Ногами он все еще пытается от меня отделаться, но в нем недостаточно сил и резкости, чтобы причинить мне хоть какое-то неудобство, кроме слабых хлопков по бедру. Пусть старается. Пусть чувствует себя загнанным в ловушку зверем, у которого, может быть, еще есть какой-то шанс выбраться. Пусть тешит себя надеждой. — Шеф приказал убивать тебя медленно и мучительно. Тебя слили, гнида! Слышишь новости? Все об этом судачат! Я не сдерживаюсь и все-таки выворачиваю ему ближайшую лодыжку двумя рывками с образом Харуки перед глазами. Со второй покончу позже, чтобы гнида ходить не смог в ближайший месяц. Ямада орет сильнее, но, спасибо куску простыни, крик его приглушен раз так в пять, нежели раньше. Еще и гул от телевизора перебивает его стоны боли. Заебал. Я вытаскиваю промокшую простынь, когда он еще даже не прекращает ныть — время ограничено. — Что скажешь? Есть оправдания? — Я не… Не понимаю… Кто-то, видимо, проколол… Харука в моем ухе вновь напоминает о себе: — Дави на его ответственность. Он сам проебался, и Кэтсу это не нравится. — Да похуй, — я отвешиваю ему еще одну оплеуху. Пухлое лицо синеет от проявляющихся кровоподтеков. Чертов монстр, это минимум, который ты заслужил за свои грехи. — Ты должен был обо всем позаботиться. Синахара тебе доверял. Кому ты еще разбалтывал? Как много? Что еще могли рассказать доносчики? — Отпусти… Отпусти, я… — он достаточно напуган, чтобы обоссаться в постели. — Я не знаю… Как это могло произойти… — Случай на корабле уже все обсуждают. Как много ты пиздишь? Как эти данные вообще могли просочиться? Какие дыры нам теперь нужно заливать бетоном, ты, мразь? Обойдя постель, я засовываю кляп обратно, вытирая слюни Ямады с перчаток о пододеяльник. Нахожу болевую точку под коленкой и давлю на нее всей пятерней. До тех пор, пока его голосовые связки ни сходят на нет. Кляп снова летит в сторону. — Я жду. — Я был нем… Как рыба! Я никому… Ничего не рассказывал… — Скажи, что Синахара подозревает его. Назови предателем, — дополняет меня Хару. — Знаешь, что думает об этом шеф? — сжав локоть Ямады, я наслаждаюсь страхом, плещущимся в его узких зрачках. Он не знает о моих дальнейших шагах, но уверен, что они ему не понравятся. Он уже готовится вопить от боли и дальше до тех пор, пока я здесь. — Кэтсу считает, что ты сам все слил! Ты сам это подстроил, чтобы остаться сухим и потянуть на дно остальных, чертов предатель! — Я служу ему… Верой и правдой служу!.. Я готов отдать последнее, что у меня есть! — И ты отдашь, поверь мне. Все до последнего отдашь! И я достаю нож, в лезвии которого блестит леденящий ужас хирурга. — Нет… Нет, прошу… Хару не останавливается: — Разбалтывай. Пусть расскажет сам про содержимое. Поразительно острым кончиком я разрезаю рубашку Ямады по центру груди, оставляя легкую царапину от кадыка до пупка. Несильная, чтобы болеть. Достаточная, чтобы он мычал и содрогался, как придавленная штырем мышеловки крыса. Я в кои-то веки понимаю чувства Игараси, ощущая себя в ее шкуре. — Где были эти данные? В твоем ноутбуке? Сейфе? Как много там было? — Корабль… — похоже на мольбу. — Дети… — О, черт возьми, конечно, дети! — я направляю лезвие к глотке, опираясь ладонью на кушетку. Она ходит ходуном от дрожи жирдяя. — Их было много! Какие, сука, именно! — Почти все в одной папке… И центр детской реабилитации в Токио, и детский приют в Татэяме… — поскуливает, падла. Так ли ты себя вел, подписывая соглашения с самой смертью от лица других? — Который сгорел? — мне не нужны указания Хару, я примерно понимаю, куда вести его в этом диалоге, пока малышка слушает нас с неровным дыханием. — Когда вы подстроили пожар после убийства… Тринадцати детей? Троих взрослых? — Выведи ему клинком вдоль тела убийцаубийцаубийца, — как будто в полубреду наговаривает Игараси. Я стопорюсь, не в силах осуществить ее замыслы. — Я не помню, сколько их там было… — Ну еще бы, гнида, ты не помнишь! — от вопля Хару я сжимаюсь. Перекладываю нож на время в карман и, засунув лоскут простыни в рот врача, огибаю его тело к здоровой ноге, болезненно хватаясь за сухожилие. — Чем они заслужили только… Все они? Как ты посмел вообще… — вопрошаю в никуда, совсем тихо, чтобы никто не услышал. Холодными пальцами давлю на косточки в щиколотке «признанного гения йокогамской больницы» и двумя ударами ребром ладони выбиваю их с места. Гортанный крик мужика смешивается с веселой музыкой по телевизору. Там уже, оказывается, началась реклама. Хороша в VIP-палатах звукоизоляция, однако. — Выколи ему глаз… Выцарапай ему клеймо на все лицо, Чифую… — умоляет плаксиво, как маленькая девочка, что в парке аттракционов призывает родителей купить ей плюшевого мишку. Я пропускаю просьбы девушки мимо ушей, но рука дрожит. По ощущениям, у меня уже проступают небольшие гематомы на костяшках. Ладони уже зудят и ноют. Не страшно. — Что еще? — возвращаюсь я к нему, вновь освобождая гнилой рот. Ямада больше не двигается с прежней прытью, не желая тревожить ноги. Ничего, скоро перестанет их чувствовать вообще. — Я не понимаю! Я, правда… Ничего не понимаю! Я был… Осторожен, никто даже не знал, где я храню… Хару появляется в моем ухе из ниоткуда с новыми силами: — Пусть больше расскажет о сделках — какие данные указывали в доках, какие операции проводили… — Теперь знают все, — приставляю нож к его глотке. У Ямады от шока уже закатываются глаза. Нужно поторопиться. — Что еще было слито? Только имена? Контакты импортеров? — Данные… Трансплантаций… Тоже… Они в документах… — Все в одном месте? Ты настолько тупой? — Мы вместе составляли догово… Внутри меня настоящая атака. Я хотел бы причинить ему куда больше страданий, но, кажется, достиг своего максимума и на большее не способен. С остальным справится закон. Поэтому я продолжаю приставлять нож близко к лицу хирурга, запугивая пуще прежнего. — Чтобы ты после их хорошенько скрыл, дебил. Что по трансплантациям? — Дата и время операции… Краткое описание… — голос его становится тише. — Стоимость органов… Страна отправления… — Там были твои подписи? — вспоминаю я один из разговоров с Хару. Когда мы изучали документы, не было и следа ни одного, ни второго бандита. Нужно вытащить еще и этот факт их причастности. — Или подписи Синахары? — Нет, только посредники… Харука подключается. Осипшая, измученным голосом, будто это она сейчас на моем месте, озвучивает: — В бонтеновском прошлом они заключали личные сделки с элитой. Может, сейчас тоже? Попытайся узнать, Мацуно. — Пиздишь, как дышишь, а дышишь ты уже херово. Вы еще с Бонтена практиковали личные сделки. Мне нужны документы, где есть подписи Синахары. — Они только у него… Никому не доверял… Острие ножа я неосознанно вдавливаю глубже. Новый рубец на щеке Ямады заливается алым, а тот шипит и поскуливает, уже не стесняясь проступивших слез. Хоть умойся ими, мерзавец. — Это ожидаемо… — заключает Хару. — Достаточно, Чифую. Скорее уходите оттуда. — У меня только поставщики… — продолжает он ворочать языком, оправдываясь и рассчитывая на пощаду. Я вытираю нож и пятна крови на перчатках о висящее на стуле полотенце, взывая к озадаченному рассудку. Я желаю этому полуживому заплывшему отродию всех мук, но никак не смерти. А прикончила бы Хару его на месте? Предполагаю — навряд ли. Но отымела бы за все заслуги в тройном масштабе, нежели я. — И им всем пизда, понимаешь? Им всем. За тобой уже тоже бежит смерть. Бежит и пританцовывает. Ямаде даже сложно повернуть шею, чтобы проследить за моими действиями. От него исходит лютейший смрад, и от отвращения я даже приоткрываю окно, осматривая помещение. Своих следов я не оставил. Пора звать Юи с дружком. — Я сделаю все, что прикажет шеф, только… — Ты действительно настолько ему предан? — ненависть к Ямаде настолько смешивается с жалостью, что я даже теряю эту грань, хотя продолжаю играть свою роль. — Мы догадывались, но настолько? Он уже приказал тебя кокнуть, чмо ты обоссанное. Все, что ему нужно — твое молчание. — Кончай с ним, — сипло вбрасывает Харука. Я поправляю наушник в ухе, пытаясь понять, в каком она состоянии сама и чего мне ожидать через час, дома. — Тэдэо уже за дверью. Уходите с этажа, пока чисто. Хирург все еще распускает сопли: — Я буду молчать… — Конечно. Будешь. В морге, убожество… В коридоре и правда поджидают союзники в белых халатах и с бутыльком хлороформа. Хару, я уверен, уже редактирует видео, искажая мой голос. Люди Нахои, должно быть, уже рядом. А мне — чертовски неспокойно при одном взгляде на впитавшиеся в перчатки кровавые следы. Я ступил на скользкую дорожку. Не сорваться бы теперь с обрыва.