***
Прошлой ночью. Сентябрь 1996. – Свежескошенная трава… новый пергамент… и мятная зубная паста. Он увидел, как она выдохнула и покраснела, словно призналась в чем-то тайном и постыдном. У всех были грязные тайны… и в последнее время лично у него их было больше, чем у кого-либо. Он наблюдал, как она отступила обратно в ряд студентов, все еще глядя на Амортенцию перед собой. Неужели от Уизли пахло, как от коровьего поля? Ведь поэтому ей нравился запах травы? А пергамент… аромат книг и бесконечных историй. Вряд ли мускусный запах пергамента, исходящий от учебников, напоминал ей об Уизли. И мята… Так могло пахнуть от любого человека, не так ли? Черт, она могла думать о ком угодно. О ком угодно. Но не о нем. Ни в коем случае. Ее просто ничто не могло привлечь в нем: уж он об этом позаботился. И ничто не могло выдать его хотя бы отдаленный интерес к ней. Чем хуже она о нем думала, тем лучше. Чем хуже было ее мнение, тем проще ему было злобно зыркать на нее в коридорах и пялиться на занятиях, чтобы сбить с нее спесь. И сейчас он задержал на ней взгляд на долю секунды дольше, чем следовало. Она подняла на него глаза, в которых светилась неприязнь. Прекрасно. Он мог бы выбить ее из колеи одним снисходительным взглядом. Чем больше он ненавидел ее, тем легче это давалось. По крайней мере, так должно было происходить. И так и должно было продолжаться всегда. Она избегала его. Всегда старалась не смотреть в глаза. Никогда не пялилась на него в коридорах или через столы в Большом зале. И поэтому она никогда не ловила его на том, что он смотрел на нее. Потому что в последнее время он только и делал, что смотрел. Наблюдал. Смотрел на нее, пока в нем не вскипал гнев, после чего он удалялся под благовидным предлогом. Сначала его гнев был направлен на нее. На нее и на то, кем она была, из-за чего он так сильно ненавидел ее саму и тот факт, что она заставила его это чувствовать. Но сейчас все стало гораздо хуже. Теперь гнев кипел у него в душе, потому что он был зол на самого себя. Зол за то, что позволил себе думать о ней. И за то, как именно он о ней думал. Он презирал ее. Должен был презирать. Это был единственный способ держать себя в руках. Единственный известный ему способ. А еще хорошо отвлекали уроки зельеварения. Так было всегда. Там требовалась точность и четкость действий. Поэтому мозг не мог сосредоточиться ни на чем другом во время работы. Друзья вокруг него тоже пыхтели над котлами, добавляя ингредиенты в соответствии с рецептом из книги. Его внимание привлекло что-то справа. Небольшое движение, едва заметное взгляду, но достаточное, чтобы отвлечь его от написанного на странице в книге. Грейнджер. Драко знал, что она наверняка суетилась, пытаясь довести свое зелье до совершенства, чтобы превзойти всех, и ее волосы становились все более растрепанными с каждой минутой. С самого начала урока он не смотрел прямо на нее, но осознавал ее присутствие. Всегда осознавал. Но конкретно в этот момент его внимание привлекла отнюдь не ее суетливость. Нет. Она стояла совершенно неподвижно спиной к нему возле своего стула, практически уткнувшись носом в учебник по зельеварению, по которому работала. Кромка ее блузки выбилась из-под пояса юбки и теперь свисала поверх нее… поверх юбки, которая скромно доходила почти до коленей. Ничего необычного в этом зрелище не было. На мгновение ему показалось, что всё это – лишь игра его воображения. Что мозг солгал ему, лишь бы появился предлог посмотреть на нее. Но потом Драко снова поймал ее на этом. Ладони ее рук явно вспотели от тщательного перемешивания содержимого котла, откуда исходил пар, поэтому она небрежно вытирала их об юбку. По-прежнему поглощенная заметками на странице, она рассеянно хватала ткань с обеих сторон бедер, сжимая ее в кулаках. И явно не осознавала, что, вытирая руки, она задирала юбку выше, чем, вероятно, когда-либо на публике, открывая наблюдателям великолепный вид на свои ноги. Черт. Он не имел права смотреть. Он должен был взглянуть. Его стало противно от самого себя. Он возненавидел ее за то, что она сотворила такое с ним. Ноги были тоненькими, и, как ни странно, мускулистыми. Она выглядела такой… миниатюрной. Он задался вопросом, заглядывал ли уже Уизли к ней под юбку и встречались ли они тайно по ночам в гостиной Гриффиндора для интенсивного петтинга. В нем снова поднялась желчь. И он ненавидел себя за это – за ревность, что кто-то другой мог смотреть на нее в этот момент. Смотреть и, не торопясь, разглядывать и иметь возможность дотронуться. Она слегка наклонилась вперед, вероятно, чтобы лучше рассмотреть написанное. Юбка сзади слегка приподнялась, и… черт… от ее невинных действий его охватили противоречивые эмоции, а голову заполонили развратные мысли. То, о чем он мог лишь размышлять. О чем он мог лишь мечтать, оставляя эти мечты на те ночи, когда он оставался один в темноте своей спальни. Ему еще предстояло когда-нибудь переспать с женщиной, но фантазировать это не мешало. Как не мешало мечтать о том, что когда-нибудь это станет реальностью… что у него случится это с кем-то. Черт. Ее бедра выглядили такими узкими. Ей будет сложно раздвинуть ноги, если он встанет между ними? Будут ли у нее сложности и с другими вещами? Сделает ли он ей больно? Она выглядела так, словно он мог причинить ей боль… Боль… да… боль – это хорошо. Боль – это приятно. Вот только ни он, ни она не заслуживали ничего приятного друг от друга. Прежде чем он успел отвести взгляд, она пошевелилась, начав что-то резать и осторожно складывая это возле котла – продолжая проживать свой день и понятия не имея о том, что совершенно испортила остаток дня Драко своим невинным действием. Он тяжело сглотнул, возненавидев себя еще больше, за то что позволил себе воспользоваться этой маленькой возможностью понаблюдать за ней, чего ему так часто хотелось. Он должен был остановиться. Должен был прекратить всё это. Или это так и будет продолжаться. Она так и будет продолжать присутствовать в его жизни. Позже тем же вечером. Тяжело дыша, свободной рукой он вцепился в простыни, и его колотящееся сердце наконец начало успокаиваться. Именно в эти мгновения эйфорического блаженства он позволял себе принять свои мучения. И эта капитуляция была ничем иным, как короткой отсрочкой перед тем, что казалось ему чем-то более значительным, чем он сам. Он представлял ее себе в этой юбке – юбке, которую она не поднимала больше ни для кого другого… но подняла для него и позволила трахнуть ее у стола для зельеварения. Она прерывисто дышала, вцепившись ногтями в деревянную поверхность и подаваясь бедрами ему навстречу с каждым толчком. Он проникал в нее, и она положила голову ему на грудь. Мельком поцеловав ее в шею, свободной рукой, которой он не держался за ее бедро, он схватил ее за горло. Ей это нравилось. Она застонала громче, когда он сделал это. Как стонала всегда. Толчки стали жестче, и они двигались в унисон, стремясь к чему-то великолепному, что пока ускользало от них. Грейнджер изо всех сил пыталась принять его глубже. И черт, какой же она была невозможно тугой… Именно в этот момент он крепче сжал член рукой. Именно тогда его мысли ушли в другом направлении. Именно тогда его воображаемое «я» покрепче схватило ее за бедро и прижало к столу, изменив угол проникновения, отчего она вскрикнула, а он зарычал ей в плечо. – Вот так, черт, кричи для меня, Грейнджер, – едва слышно прошептал он, продолжая толкаться в нее и ощущая зарождающее в теле знакомое покалывание. Он задвигал рукой на члене быстрее, а в голове проносились фантазии, как он целовал и прикусывал ее шею, а она дрожала и задыхалась в его руках. – Хочу, чтобы ты побыла в моей шкуре, – слова имели горький прикус во рту, и он ощутил, как приближается в разрядке. – Тебе нужно побывать в моей шкуре и узнать, что я чувствую каждый день… «Малфой». Ее голос врезался ему в память – так часто он слышал свое имя, с оттенком презрения срывающееся с ее губ. В этот момент она бы жестко сжала его член стенками влагалища. Он крепко сдавил член рукой, закусив губу, чтобы не застонать в голос, откинув свободную руку в сторону и уткнувшись лицом в подушку. В темноте своей спальни Драко с горечью осознал, что Грейнджер вряд ли ощутит то же самое, что переживал он. Она никогда не узнает, через что он проходил из-за нее. Черт. Черт возьми. Тяжело дыша, Драко нерешительно посмотрел вниз. Мокро. Он был двадцатишестилетним мужчиной, которому снились влажные сны. Он задушит чертову Пэнси Паркинсон голыми руками в следующую же встречу. Как, черт возьми, он докатился до такой жизни, что ему приходится переживать во сне старые травмы, только для того чтобы смочь поговорить с женщиной, которую он все равно никогда не будет достоин. Черт, как же он жалок. А еще Грейнджер. Грейнджер и ее дурацкая юбка и дурацкий стол. Господь всемогущий. И он от этого кончил. Причем кончил так, что даже проснулся со следами своего влажного сна, как какой-то подросток с бурлящими гормонами. Просто прекрасно. Драко протянул руку к шкафчику рядом, взял палочку и быстро сотворил Очищающее заклинание. На новых простынях не должно было остаться пятен, ни в коем случае. Он просто надеялся, что теперь, избавившись от этого конкретного сна, он по крайней мере сможет нормально проспать остаток ночи. Черт, даже его кошмары были лучше, чем этот нескончаемый поток сексуальной фрустрации. Сексуальной фрустрации, которая началась из-за одной-единственной пощечины. «Нет. Только не снова». Черт… его ждала очень долгая ночь.***
Пятница вечер. – Ты ведь понимаешь, что Пэнси явно задумала что-то извращенское? – коварно ухмыльнулся Поттер, когда они уселись в своем привычном углу в пабе в пятницу вечером. Драко весь день спорил сам с собой, стоит ли ему вообще приходить, но, после того как Поттер обозвал его занудой и провозгласил самым большим мудилой на планете, у Малфоя не было другого выбора, кроме как доказать, что его бесячий мелкий друг ошибался. Ибо Драко точно не был самым большим мудилой на планете. Он был уверен, что это почетное звание целиком и полностью принадлежало Рональду Уизли. Однако, приняв решение все-таки пойти на сборище, Драко выставил одно условие: они должны были появиться там пораньше. Потому что у них был план, звучавший примерно так: «Не дать себя затянуть в зловещую паутину незаконных экспериментов Пэнси над людьми». Драко однако же наверняка с легкостью вырвется из ее лап. А вот Поттер, скорее всего, падет жертвой любой ее прихоти. Потому что он тоже был самым большим мудилой на земле. «Ха». Но вот если бы они все сплотились и держались как один, Пэнси ни за что не смогла бы втянуть их в свои делишки. Потому что Пэнси чертова Паркинсон постоянно умудрялась их втянуть. Она была как гамельнский крысолов, находящий им на задницу приключения. А они все были слишком слабовольны, чтобы отказать ей. Каждый. Мать его. Раз. – Ты говоришь так, словно тебе не терпится поучаствовать в ее новом эксперименте в качестве подопытной крысы, – ответил Поттеру Драко, когда к ним подплыли из бара напитки, сопровождаемые коротким приветственным кивком бармена. – Очень даже терпится, – сделав большой глоток пива, Поттер скинул пальто и повесил его на спинку стула. – Но я определенно заинтригован, что же за очередную пытку для нас всех выдумал ее блестящий мозг. – Девочка явно обожает свои игрушки, – с ухмылкой отозвался Драко, откидываясь на спинку своего привычного кресла у камина. Глоток виски обжег ему горло. – Откуда ж мне об этом знать, – мрачно посмотрел на него Поттер. Его угрожающий взгляд явственно говорил Малфою даже не пытаться сегодня вечером подкалывать его насчет Пэнси. – О, тогда тебе еще предстоит узнать, – парировал Драко и, подняв бокал, отсалютовал Поттеру с хитрой усмешкой. – Да у тебя больше шансов переспать с Гермионой и жениться на ней, чем у… – О, вы уже тут! – послышался приближающийся цокот высоченных каблуков и знакомый голос героини вечера. – Вы что-то рано… – она оглядела обоих мужчин подозрительным взглядом. – Почему вы рано? Драко лишь пожал плечами. Поттер одним глотком выдул пол пинты пива. – Да вы тут с Поттером сговорились, не так ли? – ее подозрение в итоге пало на Драко, который просто ухмыльнулся и покачал головой. – Пэнси, твои обвинения шокируют и обижают меня до глубины души, – Малфой поднял руки вверх, делая вид, что сдается. Поттер кивнул, не отрываясь от своего пива и не поднимая ни на кого взгляд. «Двуличный мелкий говнюк». Пэнси фыркнула. – Закажу себе бокал вина, – раздраженно сказала она. – А когда вернусь, жду извинений на коленях. – Извини, – тут же выпалил Поттер сквозь пену в своей кружке. «Придурок. Непроходимый подкаблучник». Пэнси ухмыльнулась. – Извинений не от тебя, Поттер, – она подняла брови. – А от маленькой мисс «Солнечная улыбка», которая сидит вон там, – с усмешкой кивнув в сторону Драко, она прошествовала к бару и остановилась рядом с каким-то знакомым. – Вот ты ж, мать твою… – Она уперла руки в бедра, – почти извиняющимся тоном сказал Поттер, продемонстрировав на себе, что он имеет в виду. – А ты ведь знаешь, как мне нравится, когда она упирает руки в бедра… – Чьи бедра? – послышался женский голос. «Да черт возьми. Просто попробуй быть нормальным… быть нормальным…» Она застала его врасплох. Обычно он чувствовал ее приближение, и у него было время пересесть так, чтобы можно было незаметно смотреть на нее. Однако прямо сейчас деваться было уже некуда: она стояла прямо перед ним. – Ох, – похоже, она застигла врасплох Поттера так же, как и Драко. – Ничьи, – сказал он и добавил максимально непринужденным тоном: – Просто нас отругала Пэнси. – Ну, значит, все как обычно? – Грейнджер негромко усмехнулась, и Драко, воспользовавшись моментом, покосился на нее. Ее длинные волосы были распущены. На ней была белая блузка, по-модному заправленная в облегающие брюки. Ее образ дополнял болотно-зеленый плащ, который она сняла и бросила на подлокотник кресла, которое обычно занимала в небольшом помещении паба. Она выглядела, как всегда, безупречно, а ее тонкая фигура была обтянута во всех местах, которые нравились Драко. Улыбка, с которой она взглянула на Поттера, была тем, что неизменно вызывало в нем зависть: ему казалось, что она никогда не посмотрит на него так же. «Она птица не твоего полета». И так будет всегда. А затем она села на угол стола – прямо в поле зрения Драко. И он не мог отвести от нее взгляд. «Нужно быть нормальным». Но Грейнджер была единственной, кого он видел сейчас. Он отхлебнул Огневиски и откинулся подальше на спинку своего широкого кресла. И мысленно взмолился, чтобы поскорее пришли остальные. Когда они будут здесь, у него появится время взглянуть на ситуацию с другой стороны и перевести дух. Он сможет взять себя в руки и морально подготовиться к тому, что случится этим вечером. Он ощутил на себе взгляд карих глаз и заметил адресованную ему едва заметную улыбку, когда на мгновение задержал на ней взгляд. Его пронзила дрожь, когда их глаза встретились. «Просто попробуй быть нормальным». Он слегка улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, и по ее лицу пробежала тень любопытства. У него появилось ужасное предчувствие, что сегодня вечером его самоконтроль ждет невиданное ранее испытание. В конце концов, что вообще считается «нормальным»?***
– Драко покажет мальчикам настоящую игру… «Самоконтроль. Самоконтроль. Самоконтроль. Само-мать его-контроль». Кажется, он терял его прямо сейчас. Драко чувствовал, как последние капли его терпения, припасенного для сегодняшнего вечера, стремительно иссякают… а Теодор этому еще и активно способствовал. Тео саркастически усмехнулся себе в кружку. – Дружище, ты так давно ни с кем не спал, что единственная фантазия, которая прячется в извилинах твоего мозга, может быть только о ежедневном свидании с твоей подругой Пэм и ее пятерыми приятелями, – он поднял руку и пошевелил пальцами. Драко был готов его убить. Забини и Поттер имели наглость рассмеяться над шуткой этого придурка. Пэнси закусила губу – вероятно, чтобы не захихикать, и слегка покачала головой. А Грейнджер… покраснела? Он изо всех сил старался не смотреть на нее, но его взгляд на мгновение остановился на ней, и Драко мог поклясться, что заметил предательский румянец у нее на щеках. Неужели мысль об его сексуальной жизни заставляла ее смущаться? Неужели, думая о том, что у него вообще был с кем-то секс, она чувствовала себя неловко? Как, черт возьми, он умудрился во всё это вляпаться? Он отступил. Сказал «нет» и вместо этого дал этому подкаблучнику Поттеру ввязаться в эксперимент Пэнси… как он изначально и предполагал. Сам Драко отказался, пообещав самому себе, что ни за что не станет участвовать в этой демонстрации фантазий, которую задумала Пэнси. Конечно же, в целом он был не против легкого вуайеризма, но всё это было чересчур… даже для Паркинсон. И то, что большинство из их компании, похоже, действительно подумывало принять участие, было уже слишком. Как будто это казалось им нормальным – просматривать фантазии друг друга. «Никто не захочет заглянуть тебе в голову. Они сдадут тебя в психушку, едва взглянут на твои фантазии…» Так что он непреклонно ответил «нет». Особенно из-за нее. Грейнджер. Он мог только догадываться, что она уже думала о нем. Не говоря уж о том, что бы она подумала, если бы и впрямь заглянула ему в голову. Вероятно, ничего хорошего. Его пронзила внезапная мысль. А что вообще она о нем знала? Дошли ли до нее слухи? Выложила ли ей Пэнси как духу всё, что о нем знала? Или Грейнджер просто строила догадки? У него пересохло во рту. Неужели она подумала, что он будет нежным любовником: зажжет свечи и станет заниматься любовью на ложе, усыпанном лепестками роз? Скорее уж на шипах… Он предпочитал пожестче. Он обожал страсть. Он знал, как получить полное согласие на то, что ему хотелось сделать, даже когда он терял контроль. Он умел удовлетворить женщину. Он знал, как заставить ее захлебываться собственными стонами, когда он задевал самое чувствительное место, заставляя ее дрожать на его члене. Если у нее просто тряслись ноги, значит он плохо старался… она должна была содрогаться всем телом от того, что он с ней делал. Но еще никогда он не хотел кого-либо так оттрахать до умопомрачения, как хотел оттрахать Гермиону Грейнджер. Он хотел оставить на ее коже следы, которые никогда бы не сошли. Он хотел взять ее самым жестким и извращенным способом. Он жаждал терзать ее тело, доставляя такое удовольствие, чтобы она молила бы его прекратить. Он хотел, чтобы каждый раз, думая о сексе, она вспоминала только его. Будучи помоложе, он считал, что хочет причинить ей боль, только чтобы заставить думать о нем. Однако теперь его единственным желанием было доставить ей невообразимое удовольствие. Удовольствие, которое проходило бы по самой грани боли… Удовольствие, которого у него самого не было так долго – не по чьей-либо вине, а по его собственной. И причина была в ней одной. – Не думаю, что у Драко настолько стальные яйца… – О, они у него стальные, – вмешалась Пэнси, подмигнув. – Перешивают при ходьбе. – Я думаю, он отказывается, только потому что не хочет, чтобы все узнали, что он втайне фантазирует о мадам Помфри с тех пор, как ей пришлось вправлять ему кости на третьем курсе… – Готов поспорить, что рука не единственная конечность, которую он хотел бы ей продемонстрировать… – А что плохого в том, чтобы искать себе опытную женщину? – Вы двое просто больные на голову. – Он такой скрытный, что мы даже не в курсе, был ли у него вообще кто-нибудь еще после Пэнси, – задумчиво проговорил Теодор. – Мы тут шутим, что у него заново отросла девственность, но что, если это действительно правда… что, если он даже более невинен, чем мы все предполагаем? И именно это стало поворотным пунктом в разговоре. Драко мог стерпеть нескончаемый поток бесячих шуточек и насмешек друзей по поводу отсутствия у него сексуальной жизни… но вот от невинности он был совсем уж далек. Он вообще был далек от всего того, что ему когда-либо приписывали. Он никогда не озвучивал свои мысли из опасений услышать осуждение от своих друзей, но он не мог позволить считать себя святым, потому что на самом деле он был грешником. Поэтому по какому-то наитию он открыл рот, чтобы высказаться, и этот миг изменил его жизнь навсегда. – Пэнси, будь добра, дай мне, пожалуйста, этот пергамент, – наконец мрачно проворчал Драко. Все на мгновение умолкли, ошеломленные его внезапным решением сделать свою ставку в игре. На миг Драко показалось, что он ощущает на себе ее взгляд. Ему даже подумалось, что он сможет поднять глаза и застукать, как она смотрит на него… но он отказался от этой мысли. Вместо этого он поплыл по волнам адреналина от всей этой ситуации, что и заставило его подписать договор. «По крайней мере, за всей той бурей дерьма, что творится у меня голове, будет наблюдать Паркс… Остальных придурков я бы и близко ко всему этому не подпустил… И Грейнджер тоже. Черт… Грейгджер». В нем на миг всколыхнулась паника. «Было бы хорошо, если бы это была Пэнси… Она поймет». Только вот Пэнси как-то подозрительно хитро улыбалась, передавая Драко пергамент, и ее глупая улыбка стала еще шире, когда он нетерпеливо схватил его и нацарапал свою подпись по нужную сторону от пунктирной линии. – Драко покажет мальчикам настоящую игру, – поддразнила Пэнси, одарив Малфоя коварным взглядом. А затем, кажется, она оглянулась через плечо на кого-то еще. – Мы еще даже не начали, а он уже победил! – радостно добавила она. Черт. Ему вовсе не нужно было всех этих подзуживаний. Это лишь раздувало ненужную ему шумиху. Чернила на пергаменте едва успели высохнуть, а он уже пожалел о своем решении. – Просто подпиши эту чертову штуку и давай покончим с этим, Пэнс, – без особого энтузиазма пробормотал Драко, откидываясь на спинку кресла и решив допить свой виски. А еще он прекрасно осознавал, что лишь один человек сейчас не смотрел на него. Он почувствовал, как атмосфера за столом накалилась. Паркинсон лишь усмехнулась, снова покачав головой. – Прости, Драко, у меня уже двое, – сказала она с хитрой улыбкой, а затем пристально посмотрела на Гермиону. – Боюсь, что здесь бразды правления возьмет на себя Грейнджер. Ей достанется все удовольствие от просмотра. Карие глаза расширились, встретившись с ним взглядом. Драко показалось, будто из него внезапно вышибло весь воздух, и он несколько секунд не мог вздохнуть, пока они смотрели друг на друга. Он заметил румянец у нее на щеках и был уверен, что она видела, как он сглотнул, пытаясь совладать с эмоциями, даже когда Пэнси сунула Грейнджер пергамент на подпись, не дав ему шанса отказаться. Грейнджер ни на мгновение не дрогнула, подписывая документ, но Драко заметил, как она на миг прервала зрительный контакт, чтобы взглянуть на разрешение. И он точно знал, в какой момент она поняла, что он не подписал его: по ее щекам расползся румянец, распространяясь на шею. На эту прелестную тонкую шейку, о которой он так часто думал в прошлом. Разрешение было очень важно для него. Он не хотел, чтобы все подряд узнали его фантазии… только его наблюдатель. Только она. Черт… Черт бы ее побрал. Она увидит. Узнает. Ей откроется всё. Всё. Стоны. Укусы. Дрожь. Крики. Выступающий пот… Доминирование. Она увидит всё это, и он не сможет ничего с этим поделать. Она узнает его самые мрачные фантазии о ней… она просмотрит всё, что он хотел от нее скрыть. Она подумает, что он монстр. – Да начнется шоу! – самодовольно объявил Тео, с энтузиазмом потирая руки. А Драко не сводил с нее взгляд. Это был первый раз за очень долгое время, когда он дерзнул настолько открыто наблюдать за ней – и она знала, что всё его внимание направлено прямиком на нее. Если Грейнджер и нервничала, то не показала этого ни на миг. Лишь продолжила смотреть на него в ответ так же пристально, словно он был загадкой, которую она почти разгадала. Почти… Она не была готова к нему. Может быть, она и воспринимала его как вызов для себя, но то, каков он был на самом деле, было бы слишком для нее. А он не хотел ее отпугнуть – он просто хотел дать ей понять, что в попытке разгадать его тайны ей придется пойти по темному пути. И в конце этого пути она его возненавидит. «И впрямь, пусть начнется шоу».