Сакраменто

      Я оказался в прихожей нашего дома.       Темнота отступила, и я увидел яркую обстановку, невероятное количество цветов и ощутил теплую атмосферу дома, которая вызывала во мне ностальгию по тем временам, когда мама была с нами. Я услышал голос впереди:       — Теодор, я так рада! После стольких лет у нас будет ребёнок!       Мама.       Более молодая версия отца из воспоминаний прошла сквозь меня, словно приведение. Он поднял её за талию и закружил, крепко обняв, осыпал поцелуями её руки, лицо, шептал, что любит и благодарил беспрестанно, бессчётное множество раз. А она с любовью, с невероятной нежностью, прильнула к нему и с благоговением обняла. Слезы радости текли по её розовым щекам, а улыбка сияла ярче тысячи солнц.       — Это божий дар! — прошептала она.       Отец казался... счастливым. Я и забыл, что он может быть таким. Я не знал, что он может так искренне улыбаться.       В следующее мгновение всё исчезло в черном дыму, и передо мной предстала другая сцена: мама сидела на обтянутым изумрудным бархатом кресле и плакала от счастья, прикрыв ладонями губы, и трясла головой, не веря своему счастью.       Целитель сказал, что у неё двойня.       Отец на радостях дал целителю большой мешочек с галеонами и просил сделать всё что нужно, чтобы беременность прошла хорошо. Затем подбежал к маме и заключил в объятия.       — Это подарок судьбы, Теодор! — твердила мама, кутаясь в объятиях отца.       Снова нас окружила тьма и чернь. Всё исчезло. Комната погрузилась в морок. Вместо неё я оказался в большом зале нашего дома.       Предстала новая сцена, противоположная первым двум.       В Нотт-мэноре царили жутко накалённая атмосфера и такое звенящее напряжение, что даже сквозь воспоминание отца я чувствовал бешеный страх, витающий в воздухе.       Я повернулся и увидел Тёмного Лорда во плоти. Высокая тёмная фигура нависла над присутствующими в зале. Его лицо казалось обожжённым, черты лица не имели резкости, словно восковые, перекошенные; белки глаз были налиты кровью. Длинная чёрная мантия окутывала Волан-Де-Морта, а лицо его было таким же белым, как снег. Чрезмерная худоба его наводила страшное впечатление, всё его существо внушало дикий ужас и кричало о том, как он опасен.       Мама сидела на диване с невозмутимым лицом, но её выдавали дрожащие руки, нервно теребившие шёлковую ткань платья. А отец стоял, держась за спинку дивана прямо над ней, беседуя с ним, словно со старым другом. Так и было, насколько я знаю, отец был его однокурсником во времена учебы в Хогвартсе.       Они говорили о захвате северной части Британии, присоединении Шотландии и северной Ирландии. Видимо, Министерство магии отчасти уже было под их контролем.       Вокруг Волан-Де-Морта витала угнетающая тёмная аура, влияющая на всех в этой комнате, включая нас с отцом, стоящих рядом, безмолвных наблюдателей. Но Теодор Нотт Старший из воспоминаний держался на одном уровне с Тёмным Лордом и общался с ним достаточно свободно. Этого у отца не отнять — он попросту не может потакать кому-то. А Лорд, видимо, в какой-то мере это ценил, он мог довериться отцу беспрекословно и получал действительно изолированное мнение со стороны.       Но разговор пошёл по извилистой тропинке.       Тёмный Лорд прошипел холодным, пробирающим в дрожь подобием голоса:       — Я слышал, у вас скоро будет пополнение.       Отец насторожился. По глазам было видно, что он абсолютно не хотел обсуждать это с ним.       — Да, повелитель. Мы ждали этого очень долго.       — Уже знаете пол ребенка?       — Нет, целитель говорил, что ещё ничего нельзя сказать точно.       — Вот как? — Лорд выдержал паузу. — Я хотел поговорить с тобой, мой старый друг, — жуткое шипение неприятно резало слух. — Думаю, твоей жене присутствовать в этом разговоре не обязательно. Пусть оставит нас на время.       Мама со страхом посмотрела на отца. Он лишь обеспокоенно, но сдержанно кивнул ей, и она удалилась, не отрывая медовых глаз от отца.       Бледная, почти прозрачная рука с чёрными прожилками и венами Тёмного Лорда поднялась, и дверь заперлась, а вся комната будто покрылась мутноватой пленкой на секунду, он повернулся к отцу:       — Теперь нас никто не услышит и не потревожит.       Я взглянул на отца из моего времени, стоящего рядом со мной. Он будто переживал сильную боль в этот момент и схватился за предплечье, где была выжжена метка. Я видел гримасу отвращения, что отразилась на его лице, пока он наблюдал, как его более молодая версия собирается заключить роковую сделку с самим исчадием ада.       — Мне нужен ребёнок из чистокровной семьи. А если быть точнее, близнецы.       — Повелитель... — я впервые видел отца таким напуганным. — Ещё ничего не известно...       — Я всё знаю. Я поговорил с вашим целителем, если пытки и легилименцию брать за разговор... Он, видишь ли, не хотел распространять информацию о своих подопечных. Даже самому Волан-Де-Морту. Глупый маг! Можно было этого избежать.       Отец вдруг поморщился и пояснил мне:       — Этот целитель был моим другом, и я оказывал помощь его семье. Он, видимо, подозревал, что Тёмный Лорд интересуется близнецами. Ранее тот уже спрашивал о таковых в других чистокровных семьях или хотя бы полукровных. Но целитель не хотел сдавать меня в силу давней дружбы и преданности. И поплатился рассудком.       — ... тем не менее я предлагаю тебе, — продолжал мерзкий хриплый голос, — великую возможность. Это должно быть честью для тебя. Я, который дальше кого-либо прошел по тропе, ведущей к бессмертию!.. Ты знаешь мою цель — победить смерть. И какой-то из моих экспериментов сработает. Для одного из них мне нужны будут именно близнецы чистой крови.       — Вы хотите забрать моих детей? — словно сквозь пелену тихо спросил отец.       — Нет, я их не заберу. Скажем так, я сделаю одного из них своим наследником. Свяжу их древней магией защиты. Никто не сможет навредить им. Это редкая тёмная магия защиты оболочки, которая работает только с близнецами, пока те ещё в утробе и связаны между собой через мать. Затем я проведу другой обряд, и один из них унаследует мою силу, становясь моим преемником.       — Позвольте спросить, зачем вам кто-то, кто будет обладать силой эквивалентной вашей? Не считаете ли вы это неразумным, повелитель? Вдруг он пойдет против вас? Я не думаю, что это, конечно, возможно. С нашими взглядами, в той среде, где будет расти дитя... он будет почитать чистую кровь и вас первостепенно, однако... Вдруг? Мы ведь не сможем его обуздать? Второй Тёмный Лорд? К чему это вам? Нужно думать о всех сторонах вопроса , не так ли?       — За что я тебя уважаю, так это за прямолинейность, Теодор. Да, я думал об этой стороне вопроса, однако это не будет проблемой. Между нами будет особая... связь. Твои опасения невозможны. Тебе лишь надо знать, что я не трону и волосинки с их головы. Они чистокровные волшебники. Это твои единственные долгожданные наследники. Я всё понимаю. Род нужно продолжать. И он не прервется, не переживай. Не с той защитой, которой я их обеспечу. Так ты согласен, Теодор?       Я видел метания отца, как он разрывается между своими убеждениями, преданностью, любовью и подавленным страхом.       В следующий момент он приблизился к Тёмному Лорду и протянул свою ладонь.       Они пожали руки, заключив судьбоносный договор.       Мерзкая улыбка Волан-Де-Морта и отчаявшееся лицо отца было последним, что я видел, перед тем, как всё кануло в чёрной мгле.       Следующее воспоминание.       Мы в обеденной комнате.       Мама в истерике бьёт посуду, разбивает всё, что оказывается под рукой, и разбрасывает по комнате.       И кричит, и кричит, и кричит, надрывая грудь.       Эти отчаянные крики отдавались по всему дому.       Она схватилась за живот. Гримаса боли и отчаяния рисовались на её, когда-то красивом и беззаботном, лице.       — Что ты наделал, Теодор? За что ты так со мной? За что? Лучше бы ты меня убил! Лучше бы убил! —Пробирающий до костей, нечеловеческий крик матери больно защемил мне сердце.       Как нужно было ранить человека, чтобы он так разрывался от боли?       — Элеонора, прости меня, милая! —он кинулся к ней в ноги. — Я не знал, что так будет. Я не знал! Я всё исправлю, дорогая! Я всё исправлю! Любовь моя, солнце моё, жизнь моя! Пожалуйста, не надо так надрываться, ты навредишь себе и детям! Пожалуйста, успокойся, выпей зелье ради меня. Прошу тебя, умоляю! — Он протягивал ей успокаивающее зелье, но она швырнула его в окно, вдребезги разбив стекло оконной рамы.       — Как ты мог это допустить? —кричала мать. — Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Она потянула скатерть со стола, и тарелки, чашки, вазы с цветами, столовые приборы, канделябры с горящими свечами — всё, что стояло на столе, рухнуло с грохотом и разбилось на мелкие осколки.       — Ты меня вынуждаешь пойти на крайние меры, Элеонора! Пожалуйста, успокойся! Я же сказал, что исправлю всё!       Но она не могла успокоиться.       Она была как буря, как шторм.       Словно выбившийся из-под контроля бешеный дракон.       И отцу пришлось применить усыпляющее заклинание. Он направил на неё палочку и произнес нужные слова. Она вдруг ослабла и чуть не упала на пол, но отец подхватил её вовремя, аккуратно уложил на ближайший диван и влил зелье в горло.       Она спокойно спала. И будто не было всего этого секундами ранее.       Затем я очутился снова в нашем времени.       Мы вынырнули из воспоминаний отца.       Он снова схватился за предплечье и сел на кресло рядом. Не гладя на меня, он проговорил замогильным голосом:       — Это я её погубил. Всё я.       А я тем временем понятия не имел, что сказать. Я не мог никак понять до конца, что произошло. Ведь мама была с нами ещё пять лет, значит, с ней тогда ничего не случилось. Но я не помню никакого близнеца. Хотя... Когда отец ворвался в мой мозг легилименцией, он вскрыл давно забытое воспоминание, где мама упоминает о брате.       Неужели это он?       Но где сейчас мой брат? Что происходит?       Столько вопросов, но ни один из них я не смог сформулировать и задать.       — Я во всём виноват, Теодор. Я привык с рождения к кодексу чистой крови, который прививался нам всем с самого детства. И я, будучи совсем молодым, водился с Томом и следовал его пути. Если бы не наша дружба с ним, у нас сейчас всё могло бы быть иначе. У тебя еще была бы жива мать и даже брат. А у меня могла быть счастливая семья.       — Отец, ты не можешь этого знать. Целитель ведь сказал, что Лорд искал близнецов из чистокровных семей. Он бы все равно нашел тебя. Может, даже и не церемонился бы с тобой, сделал то, что ему было нужно. А затем избавился от свидетелей.       Наступило молчание.       Я осторожно прервал его размышления:       — Отец, ты сказал Том?       — Том Реддл. Его настоящее имя.       Вот как.       И звучит совсем не страшно.       — Эта сцена с твоей матерью произошла уже после обряда Волан-Де-Морта, — он замолк на минуту. — Мы должны продолжать сын.       Я согласился. Он поднялся, взял палочкой другой завиток воспоминаний из своей головы и опустил серебряную нить в омут памяти. Мы окунулись в амфору. Я оказался в той самой комнате, которую считал маминой пару лет назад, где хранился её портрет. И оказался прав. Мама лежала на своей кровати под белоснежным одеялом, а отец сидел на стуле рядом, наклонившись, умоляя её взглянуть на него:       — Элеонора, скажи хоть что-нибудь. Поговори со мной. Прости меня. Ты же понимаешь, что он убил бы всех нас. Но я всё исправлю, я найду выход.       Она холодно взглянула сквозь отца и медленно, ледяным голосом протянула:       — Ты даже не знаешь, что он сделал с нами. Как ты можешь исправить то, чего не понимаешь? О чем даже представления не имеешь? — </b>Она разговаривала так отрешённо, что казалось, это была совсем не она, что звуки исходили не от неё. Взгляд блуждал по чему угодно, но ни разу не останавливался на отце, только сквозь.       — Я знаю про первый обряд, он рассказал мне немного. Но со вторым ты должна будешь мне помочь. Дай мне своё воспоминание, милая.       — Мне дали зелье Забытия. Я не помню ничего. Это бессмысленно.       — Должно же быть хоть что-то?       — Я... я знаю только то, что когда я заходила в библиотеку, по ощущениям, нас было трое. Но когда мы вышли... осталась я и мой милый Тео.       — О чём ты? — Озабоченно спросил отец.       — Я про нашего сына, — она мечтательно глядела в расписной потолок. — У нас будет сын, я хочу назвать его Теодор Младший — божий дар, "theos doros", —пояснила мама. — Пусть у меня будет хоть один сынок.       — Два сына, милая, — поправил её отец.       — Нет, дорогой, — она резко схватила отца за плечи и впервые взглянула прямо в синие глаза, широко распахнув веки. Её безумный медовый взгляд бегал по глазам отца, от одного к другому, и наводил страх. Она казалась умалишённой. Нацепив жуткую полуулыбку, она не к месту, жутко ласковым и нежным голосом, почти шепотом заявила:       — Моего второго сына больше нет. Это не он, — она неестественно страшно захихикала. — И если бы не Тео, я бы прямо сейчас рассекла живот и вытащила это исчадие ада из себя. Но Тео не выживет, если я это сделаю. Оно выживет, но не мой Тео. Мой Тео, мой маленький мальчик.       — Ты не в себе...       Мама разразилась дьявольским хохотом. От её дикого смеха кровь застывала в жилах. Отец отстранился от неё, но ладонь её не отпустил.       — Это ты не в себе, дорогой. Это ты. Это всё ты. Это все из-за тебя, — она повторяла и повторяла это без остановки. А отец сидел у её постели и крепко держал за руку. И снова я узнаю об отце что-то новое — он плакал. Его голова лежала на её руке. Она смотрела в другую сторону и шептала что-то зловещее, а он всё сидел на коленях у её кровати и содрогался рыданиями.       Отец одёрнул меня. Я растерянно уставился на него, словно впервые увидел. Его полной горечи глаза глядели на меня сквозь чёрную взвесь, будто просили прощения.       — Пойдём в библиотеку восточного крыла? — Предложил он.       Я и не заметил, как мы оказались в гостевой комнате, на другом отрезке прошлого. Кто-то нервно вышагивал по комнате с одного угла на другой. Это был отец из воспоминаний. Он выглядел как хищное животное, запертое в клетке. Ничего не мог изменить, ничего не мог предпринять, и никак не мог выбраться из порочного круга.       Тем временем мы поднялись по мраморной лестнице, повернули в восточное крыло и оказались у дверей нужной нам библиотеки. Отец остановился у входа и быстро пояснил:       — Здесь сейчас проходит обряд. Я пройти не могу. Не знаю точно почему, но предполагаю, что Темный Лорд приложил к этому руку. Я надеюсь, что это действует только на меня, ведь ты тогда еще был в утробе матери. Думаю, ты сможешь пройти через эту дверь. Я ждал очень долго этого момента. Прошу, запомни всё, что происходит там, любую мелкую деталь. Если конечно ты сумеешь войти.       — Там сейчас мама и Тёмный Лорд? — Обеспокоенно спросил я.       — Да, — дрогнувшим голосом ответил он.       Я поднёс свою руку к двери и молился, чтобы она прошла сквозь. И она прошла, Слава Салазару. Я вошёл в библиотеку с бешеным биением сердца и жутко волновался. Как только я вошёл, то услышал чьи-то крики, но они не были похожи на те, что я слышал ранее. Это были крики нечеловеческой боли. Не успел я даже как-то среагировать, как в одно мгновение они остановились, прямо вслед за знакомым хриплым голосом:       — Авада Кедавра! — Зелёные лучи озарили всю библиотеку.       Я побежал в сторону звука. За дубовыми стеллажами я увидел, как мама стоит прямо посреди комнаты, а на её лице был нарисован чистейший безмолвный ужас. Недалеко от неё лежала молодая девушка, которую, как я понял, принесли в жертву для обряда. Её лицо было изуродованно порезами, а шея рассечена так, что кровь растеклась по паркету бордово-красной жижей. Зелёным пламенем загорелись сотни свечей; Темный Лорд написал какие-то руны кровью убитой девушки прямо на полу, где стояли бронзовые чаши, наполненные серебристой жидкостью, сильно напоминающие кровь единорога. Рядом стоял небольшой котелок с булькающим зельем.       Мама всё молчала, дрожащие руки держались за живот.       — Жертва принесена. Теперь сядь, —приказал Волан-Де-Морт.       Он наколдовал ей стул, больше похожий на обтянутый засохшей кожей скелет какого-то существа. Она послушно села, не отводя глаз от бездыханного тела девушки, лежащей рядом на полу. Он взял хрустальную чашу и наполнил её фиолетовой жидкостью из котелка, и на этот раз, порезав свой палец, капнул кровью в чашу.       Заклинание было длинным. Вначале он читал его своим обычным шипящим, мерзким голосом, как вдруг тембр стал меняться в противоестественно грубый, глубокий гортанный вопль, становясь всё громче и громче, пронизывая каждую клеточку тела демоническим страхом.       Я старался запомнить всё, что он говорил, но в конце латынь сменилась змеиным языком, который мне было не понять. Свечи вокруг стали гореть еще ярче, зелёный свет сменился кроваво-красным, и внезапно пламя свечи взметнулось ввысь. Бешеный огонь поднялся до потолка, охватив всю комнату целиком. Однако книги, фолианты, дубовые стеллажи не дымились — ничего не загорелось, огонь будто обволакивал всю библиотеку, но не сжигал её.       Мама дрожала от страха. Она плотно зажмурила трепещущие веки и со стула осела на пол, сворачиваясь калачиком и обнимая свои коленки, как маленький ребёнок. Тем временем Тёмный Лорд окликнул маму и протянул ей хрустальную чашу, приказав выпить.       Она подняла на него полные горя и страха слезящиеся глаза и потянулась к чаше хрупкой, дрожащей рукой. Он проследил за тем, как она выпивает содержимое чаши до последней капли, и роняет её — неисчислимое количество мелких осколков чистого хрусталя разлетелись вдребезги по полу.       Тёмный Лорд зловеще оскалился и налил из котелка с бурлящим зельем немного варева в другую чашу, порезал палец маме и капнул её кровь в свою чашу. Он выпил зелье.       Через минуту я снова слышал крики. На этот раз это была мама. Вопли истошной боли проносились по библиотеке. Она визжала, словно её резали живьём. Через мгновение она упала на пол и корчилась в агонии от адской пытки, не переставая ни на секунду кричать.       А Волан-Де-Морт смеялся.       Мама пыталась что-то сказать, выкрикивая слова сквозь неимоверную боль, извиваясь на полу, преодолевая конвульсии.       Он не слышал её.       Не слушал.       А я слушал.       И услышал каждое её слово.       Каждый слог.       Каждую мольбу.       Нас с отцом звали одинаково. Звала она его, но я не мог избавиться от ощущения, что зовёт она именно меня. А помочь я был не в силах.       Так нельзя... Так ведь нельзя!       Мне хотелось взять всю эту боль на себя, чтобы она не испытывала незаслуженных мук. Я почувствовал, как мои глаза наполнились слезами.       Я не мог ей помочь.       Не мог сделать то, что она просила.       Не мог отозваться на её мольбу.       Не мог.       А Волан-Де-Морт без устали омерзительно смеялся, и его скотский, мерзопакостный хохот становился только громче и громче, разжигая во мне такую небывалую ненависть, которую я едва мог сдержать. Я хотел выбежать из комнаты и врезать отцу, что есть силы.       Как можно было подвергнуть её такой боли?       Как?!       Он не имел никакого права поступать с ней таким образом! Как он мог позволить этому случиться?       Это продолжалось, наверное, полчаса.       А ощущалось как вечность.       Она упала в обморок. Обряд завершился.       Волан-Де-Морт одним взмахом палочки заставил исчезнуть всё, что относилось к обряду: и тело мертвой девушки, и свечи, и чаши. Ничего не осталось лишнего. Даже кровавых пятен.       Будто ничего и не было.       Книжки, пылящиеся на своих местах, старинная мебель стояла здесь, как в любой другой день. За окном солнце светило всему миру, а птицы щебетали и пели свои песни, как ни в чем не бывало.       Ничего не произошло.       Ещё взмах, и мама уже парила в воздухе, но всё ещё без сознания. Веки её были закрыты, голова и руки свисали, как у тряпичной куклы. Лорд прошептал что-то, и она проснулась, опустилась на ноги, вся растерянная и напуганная.       Как она могла проснуться после такого?       — Мы закончили. Ты помнишь что-нибудь? — приторно ласково спросил Лорд.       Она с трудом, ломанным голосом ответила:       — Нет, милорд.       — Тогда можешь идти. Поздравляю вас с двойней, — оскалившись, прохрипел он и, наконец, отпустил её.       Она только поклонилась ему в знак почтения и мигом выбежала из библиотеки.       Тем временем Тёмный Лорд аппарировал прочь.       Я побежал вслед за мамой. Она уже была в объятиях отца и безудержно рыдала, временами вскрикивая в плечо своего мужа.       Я был зол. Животная, ядовитая ярость проедала остатки терпения, и мне хотелось убить отца в тот момент.       Я почувствовал, как он коснулся моего плеча, и я оттолкнул его силой от себя.       Мы вынырнули из омута памяти.       — Как ты мог? — кричал я. — Ты должен был её защитить! Разве не это должен делать любящий человек? Разве нет? Или это твое больное проявление любви? Ах, да! Ты ведь похожим образом поступаешь и со мной! Видимо, так и есть, и ты на всю голову больной!       — Теодор...       — Я знать тебя не хочу! Нет! Нет оправданий тебе! Нельзя было так поступать! Ты заслуживаешь смерти, а не её прощения! Скажи мне одно, ты слышал её крики? Ты слышал, как она звала тебя? Она звала тебя! Она звала на помощь, просила, умоляла тебя забрать ее!!! Она упрашивала, взывала на милость Тёмного Лорда, унижалась, улещивала, молила отпустить её! Она беспрерывно спрашивала, за что ей эта боль? За что её мучают? Что она сделала, чтобы заслужить эту боль? Что она сделала не так? Как ты мог отдать её в лапы чудовища? Этому порождению зла, исчадию ада, носителю смрада, боли и страданий! Чем она могла заслужить этого? Ты слышал её?! Ты слышал? — Я надрывал связки, кричал, выпуская на волю весь свой гнев, плевался ядом, накопленным за этот день, и исступленно свирепствовал, не в силах контролировать своё бешенство. — Чего ты добился? Скажи мне, чего ты добился этим? Теперь я понял, почему она была такой безумной после обряда, она действительно сходила с ума! Сознание очистили, но подсознание изувечилось гораздо глубже и исправить такое повреждение не смог бы никто! Ещё чуть-чуть, и она в лучшем случае лежала бы в Мунго, в худшем — умерла бы на месте! Неужели ты это не понял? Неужели не видел?       Его белое, как мел, ошарашенное лицо, его неподдельное удивление и непонимание всполошили меня.       — Ты не слышал её криков? — голос начал ломаться, и я не мог, не хотел принимать того факта, что он не знал этого.       Его тело обмякло, и он свалился на кресло, хватаясь за сердце, и едва слышно произнес:       — Теодор, остановись. Ты спалишь весь дом...       Я вдруг очнулся. Весь кабинет был охвачен зелёным огнём. Я постарался взять себя в руки, быстро нащупал палочку в кармане и погасил огонь одним взмахом волшебного древка. Дым охватил всё вокруг, как будто я снова погрузился в омут памяти. Это пламя было так похоже на то, что я видел всего пару минут назад. Только сейчас всё сгорало всепоглощающим огнём, выпуская едкий, удушающий дым. Пламя, выпущенное мною бессознательно, усмирило меня, и я сумел взять себя в руки.       Неужели он не знал? Не догадывался?       Неужели?       Слабым, обеспокойным голосом отец спросил:       — Она звала меня? Ей было больно?       С ума сойти! Он не знал. Ну конечно... на библиотеку, наверняка, были наложены чары. Никто их не мог услышать, даже если бы очень хотел.       — Да, — уже спокойнее ответил я, хотя злость никуда не исчезла.       — Теодор, если бы не ты и обещание данное твоей матери, я бы прямо сейчас наложил на себя руки.       — Что за обещание? — Я намеренно проигнорировал его последние слова.       — Я поклялся Элеоноре, что исправлю всё. И уберегу тебя.       — Где мой брат? Что случилось? — Моё нетерпение усиливалось.       — Я не могу его найти. Мы отдали его ещё ребенком надёжному, как мне тогда казалось, человеку. Он должен был следить за ним и растить отдельно от тебя, но они оба пропали. День за днём, год за годом я прочесывал всю Британию, всю Европу и часть Северной и Юго-Восточной Азии. Я их не нашел, но поиски не забросил. Нужно убить твоего брата. Но как ты уже слышал, он связан особой защитой. Я годами искал информацию об обрядах, связанных с близнецами и с бессмертием или наследием силы, но то, что я находил, всего лишь крупицы информации. Только недавно, путешествуя по Азии, я нашел сведения о том, что его могла бы убить Элеонора, но об этом я узнал совсем недавно.       — Ты ведь понимаешь, что Волан-Де-Морт скорее всего знал об этом, и именно он мог наслать проклятие на маму? Чтобы, наверняка, уберечь близнеца. И что же, теперь он неуязвим?       — Нет. Есть ещё кое-что. Причина по которой я постоянно давил на тебя, изнурял тренировками и занятиями... — он не решался продолжить, подбирал слова. Казалось, ему было трудно выразиться.       — Ну? — я нетерпеливо подтолкнул его.       — Ты ведь защищён так же, как и близнец, никто не может тронуть вас. Защита работает в две стороны, и ваша Ахиллесова пята — это вы сами. А это значит... что тебя может убить только он, а его, только ты.       Пауза. Осознание.       — Это я узнал через несколько лет после вашего рождения, после того, как мы отдали твоего брата. И я готовил тебя, чтобы ты смог убить его первым, если бы мы нашли его. Или чтобы ты мог защитить себя... от него.       Я молчал. Думал о всех тех временах, когда отец изнурял меня, как смотрел на меня долго-долго и резко уходил. Как я задавался вопросом, почему я не могу просто побыть как все.       Оказалось, я не такой как все.       Я особенный.       Я не такой, как все.       Но я всегда это знал.       От осознания этого, мне стало хуже.       — Теодор, сынок, я не могу потерять и тебя.       С меня хватит. На сегодня я видел достаточно дерьма.       — Дай мне время. Мне нужно всё переварить. А тебе отдохнуть, — я указал на его предплечье и взмахнул палочкой в потолок, восстановив всё, что сгорело по моей вине. Бедные летучие мыши, спрятавшиеся по закоулкам от бушевавшего пламени, вернулись обратно, поняв, что всё снова в порядке.       Но всё далеко не в порядке.