Сакраменто

      То, что произошло в той таинственной комнате, подкосило меня.       Я мог бы снова спрятать все, что гложет меня, в сундук и закрыть на семь замков, как поступил со страхом, но с сомнениями было посложнее. Честно говоря, я и не пытался этого сделать.       Может, оно и к лучшему — добавит трезвости в мою жизнь.       Однако пропала уверенность в себе. Я умом понимал, что заклинания не действовали, потому что это был боггарт, и на него мог подействовать только Ридикулус. Но паническая атака, которая со мной произошла, пугала меня тем, что могла повториться в будущем.       Я не мог позволить себе повторение сего сценария.       Всё вокруг меня перестало иметь значение. Я не ходил на занятия и не появлялся на тренировках в тот день пятницы и в последующие выходные. Ни с кем не контактировал. Целыми днями торчал в секретной комнате, чтобы никто не натыкался на меня, а под вечер шёл в дортуар, зачаровывая балдахины так, чтобы меня никто не смог побеспокоить. И всё время глядел в потолок, выкуривая весь запас сигарет одну за другой.       Ничего не делал.       Ни о чём не думал.       Я чувствовал себя тенью — ощущение, будто я потерял себя. В душе пустота: не было ни грусти, ни страха, ни гнева, ни печали — ни-че-го. Только клубы дыма сигарет витали вокруг меня, отравляя тело.       Когда на другой день я всё же появился в Большом зале, то парни не стали меня трогать. В последнее время я стал замечать, что мои труды давали свои плоды: меня уважали и, кажется, даже побаивались. Не считая Драко, Блейза и Пэнси — они были мне близки, но и они решили меня не беспокоить расспросами, зная меня слишком хорошо. Подошла только Дафна, спрашивая, что случилось и почему я пропал. Всё время я находился будто в тумане, а она заботилась обо мне и пыталась развеселить. Но у нее не получалось. У меня не выходило просто открыть рот, чтобы сказать хоть что-то или хоть немного поднять уголки губ. Я подал признак жизни в тот момент, когда Гермиона вдруг захихикала над шуткой рыжего, проходя мимо нас с Дафной. Повернувшись в ее сторону, я на секунду задержал взгляд, забывая, что нельзя. Дафна взяла меня за подбородок и мягко развернула к себе.       — Где ты, Теодор?       Я видел, что она переживала, видел некую борьбу в ней. Наверное, надо что-то сказать. Но мне хотелось молчать. И я молчал, глядя на нее помутневшим взглядом.       Она вдруг переменилась в лице.       — Дай мне знать, когда будешь готов к разговору.       Я кивнул. Она встала из-за стола и ушла к подружкам. Было в ее глазах что-то такое...знакомое. Ревность?       Мысли прервал первокурсник. Он передал мне записку. В ней говорилось, что меня хочет видеть директор. Прямо сейчас. Я был удивлен. По идее, это Снейп должен был разбираться со мной из-за прогула.       Я поднялся и произнес пароль, что был указан на записке, зашёл и огляделся.       Из всех кабинетов, а их я повидал тут много, кабинет Дамблдора был самый интересный: это была круглая просторная комната, полная еле слышных странных звуков. Множество таинственных серебряных приборов стояло на вращающихся столах — они жужжали, выпуская небольшие клубы дыма. Стены увешаны портретами прежних директоров и директрис, которые мирно дремали в красивых рамах. В центре громадный письменный стол на когтистых лапах, а за ним на полке — потертая, латаная-перелатаная Волшебная шляпа.       — Здравствуйте, мистер Нотт, — услышал я впереди.       Я впервые стоял так близко к нему.       Альбус Дамблдор подписывал какие-то бумаги, восседая за своим столом. Его очки сверкнули полулунками, и он тепло улыбнулся мне. Он выглядел убеленным сединами мудрецом, всепонимающим, всепрощающим… Тем не менее, даже несмотря на всё своё внешнее добродушие, некую экстравагантность и эксцентричность, Дамблдор считался самым могущественным волшебником своего времени. Я слышал, что он единственный, кого Волан-де-Морт боялся. Дамблдор у меня вызывал восхищение и уважение, когда я только начал узнавать о нем и о его достижениях, будучи еще ребенком. Это осталось неизменным, я все еще являлся поклонником его трудов и его странного юмора. Я обожал этого старика.       — Добрый день, директор. Вы хотели видеть меня?       — Да, мальчик мой. Как успехи в учебе? В пятницу вы не явились на занятия, с Вами все в порядке? — Я плохо себя чувствовал, профессор. Но сейчас все нормально, — соврал я.       — В следующий раз обратитесь к мадам Помфри, она все мигом излечит. Кроме душевных ран, разумеется.       Он прищурился. Я опустил глаза.       — Причина, по которой я вызвал вас, весьма удручающая, — продолжил он. — Я получил повестку из больницы Святого Мунго о том, что ваш отец сейчас находится у них, — у меня округлились глаза. — Сразу отмечу, все хорошо, его состояние стабильно. Как только пришел в себя, попросил сообщить сыну, то есть вам, что он в порядке. Он еще слаб, но целители сообщили, что мистер Нотт старший скоро поправится и будет на ногах уже через пару дней.       Вот почему он не отвечал на письма. Он, наверное, был на задании и не мог ответить. Салазар, что же произошло?       Я встревоженно обратился к директору:       — Какое заклинание его поразило? Что случилось? Вам не известно?       Он сочувствующе взглянул на меня, обдумывая ответ:       — Он был поражен неизвестным заклинанием. Очень мало, кто владеет им— это очень темная магия. Он потерял много крови, но его успели спасти. Скорее всего, произошла какая-то схватка. Ваш отец сам аппарировал в Мунго. Что было на самом деле — нам неизвестно. Если вы желаете проведать его, я могу попросить провести вас к нему сейчас же.       Всё произошло очень быстро. Уже через полчаса меня перенаправили в больницу. Отец спал, его белое, как мел, лицо и сероватые губы говорили о том, что крови он, действительно, потерял предостаточно. Целители уверили, что скоро он уже сможет пойти домой, а пока его поят зельем сна без сновидений, чтобы он отдохнул и быстрее поправился. За ним ухаживали, мазали всякие мази и поили другими различными зельями, но все разошлись, когда я вошел в палату. Я подошел к отцу и взял его за холодную, безжизненно свисающую руку.       — Поправляйся, отец. Не смей оставлять меня здесь одного. Не смей.       Чувство вины нахлынуло на меня. Я боялся за его здоровье. За его жизнь. У меня больше никого нет, кроме него.       Что я буду делать без тебя, отец?       Ты единственный, кто все знает.       Единственный, с кем я могу разделить свои истинные мысли и переживания.       Как бы я ни злился на него за все, что было, каким бы паршивым отцом он ни был, я любил его. Чувство одиночества, наконец, одолело меня.       «Ты. Всегда. Будешь. Один.»       Снова Таддеус шептал в голове. Я схватился за голову, закрыв уши. Не знал, куда деть себя, поэтому просто вышел за дверь. Пытаясь отделаться от дрожи в теле, я поскорее нашел сопровождающего, и меня вернули в школу.       Меня завели к директору. Он беспокойно взглянул на меня. Может, мой вид выдавал мое чрезмерное волнение?       — Мистер Нотт, могу дать вам отгул на пару дней, если хотите, — в голосе было искреннее сочувствие.       — Благодарю, профессор, в этом нет необходимости. Если только я мог бы навестить его еще раз завтра.       — Да, это можно будет организовать, — он подошел и добродушно похлопал меня по плечу. — Все образуется, молодой человек.       От него веяло спокойствием и бесконечной мудростью. Казалось, можно довериться ему во всем.       Я уже собирался уходить, но остановился на полпути и замешкался. И все же решился спросить:       — Профессор Дамблдор, могу я задать вопрос?       — Разумеется. Что конкретно вас интересует?       Так как я заметил при входе в его кабинет множество портретов спящих директоров, мне вспомнилась тайна портрета матери. Это навело меня на мысль, что, скорее всего, такой человек, как Дамблдор, может располагать знаниями о магических картинах и, возможно, мог подсказать что-нибудь. И я рискнул:       — Почему иногда... магический портрет лишен голоса? Ведь большинство картин речью не обделены. Я искал в книгах, но ответа так и не нашел.       — Да, действительно, так иногда бывает. Портрет изображает реально жившего человека и сохраняет основные черты его личности, характера и прижизненные привычки. Волшебные портреты реальных людей сохраняют память и характер своих прототипов. И степень, в которой портреты могут взаимодействовать со смотрящим на них, то есть разговаривать, зависит не от навыков художника, а от силы изображенного волшебника или волшебницы. Возможно, этот волшебник или волшебница были очень слабыми на момент изображения портрета или поражены болезнью. А может, даже прокляты.       «Ты ничего не можешь сделать. Ты не исправишь ни-че-го»       — Это все объясняет... — прошептал я про себя, потерев глаза.       Я постарался побороть желание с силой сжать свою голову руками так, чтобы этот голос, наконец, вылез из головы. И уже громче сказал:       — Спасибо, профессор Дамблдор.       — Не стоит благодарностей, мой мальчик. Всегда рад помочь.       Помочь... Помочь... Помочь...       Помогите мне, профессор.       Я не справляюсь...       ...как вдруг:       — Мне кажется, что-то гложет вас помимо состояния отца. Я заметил это, когда вы только вошли. Простите мою старческую навязчивость, но я правда помогу вам, если смогу. Имейте это ввиду. В Хогвартсе тот, кто просит помощи, Теодор, всегда ее получает.       Я был немного потрясен тем, что он будто прочел мои мысли. С трудом я скривил подобие улыбки и покинул кабинет.       Может, просто у меня все на лице написано?       А что, если он действительно может помочь? Могу ли я довериться ему? Стоит ли это делать?       Через пару дней директором назначили Амбридж. Дамблдор исчез. Его объявили в розыск.

***

      Новый день.       Новое утро.       Быстрее бы новая глава в моей жизни.       Осточертело все. Чувство раздражения не покидает. Бесит.       Нахмурившись, на рассвете я вышел во двор, глубоко засунув руки в карманы мантии. Время пролетело незаметно, уже наступила весна. Сегодня было на удивление теплое утро. Ничего не предвещало беды.       Я поднял голову, чтобы рассмотреть красоты владений Хогвартса. Вместо этого увидел, как на меня кто-то несется. Сначала я думал, мне показалось, но эту бешеную копну пружинящих кудряшек ни с чем не спутать. Я прищурился. Да, это Гермиона, но чего она так отчаянно бежит... В мою сторону?       Я оглянулся — вокруг никого не было. Она была уже в десяти метрах от меня и... улыбалась?       Еще миг — и она накинулась на меня так, что я еле устоял на ногах.       Она повисла на мне, держалась на моей шее, обвив руками и быстро-быстро что-то лепетала. Невозможно было разобрать, что она говорила в перерывах, когда целовала все мое лицо, только отдельные слова наподобие "возьми меня", "люблю", "обожаю", " хочу тебя" и все в этом роде.       Я был в полном ступоре.       Она зарылась пальцами в мои волосы и страстно поцеловала меня в губы.       У меня сорвало крышу.       Что-то не так.       Она прижалась ближе.       Это не она.       Она стянула мантию.       Аромат пьянящий сирени взорвал к драклам все раздражение, неприятные мысли и напряжение, накопившееся за последний год; разнес в пух и прах все, что меня беспокоило, оставив меня один на один с ней. Прямо сейчас существовала только она, и больше ничего на свете не трогало меня — я ощущал свободу и легкость...       Поцелуи вскружили голову, думать было невероятно трудно...какая она мягкая и податливая...такая...сладкая на вкус...какой соблазн...       Она расстегнула мой ремень и проскользнула в штаны.       Стоп.       Что?       — Грейнджер, что ты делаешь?!? — Я с неимоверным усилием воли оттолкнул ее от себя.       — Тео, я люблю тебя! Хочу тебя! Пожалуйста, обними меня, поцелуй меня, умоляю, мне без тебя так плохо! Мне так плохо! Пожалуйста, не отпускай меня! — Тараторила она, едва переводя дыхание, соблазнительным, чуть охрипшим голосом.       Мозг пытался работать, как можно быстрее решая, что делать. Не так я представлял наш первый поцелуй.       Между тем новый поток поцелуев и легких покусываний, выводящих из себя стонов и искушающих объятий обрушился с новой волной. Собрав всю свою волю в кулак, я резко отцепил ее от себя, удерживая на расстоянии, придерживая за плечи.       Я заглянул в любимые карие глаза с вкрапинками изумруда. Безумные.       Да, это она. Но это не ее чувства.       Она будет меня презирать, если я не остановлю это. Сто процентов.       Я глубоко вздохнул и спокойно начал расспрос:       — Гермиона. Почему ты ко мне пришла? Когда ты решила прийти ко мне, что ты делала до этого?       — Тео, не томи! Ты меня любишь?       Да, Мерлин всемогущий, больше жизни, солнышко ты мое!       — Гермиона... — пытался продолжить я, но она перебила меня очередным крышесносным вопросом:       — Ты хочешь меня?       Хочу ли я тебя?! Все существующие и несуществующие боги издевались надо мной!       Милая моя, пока я занимался сексом с очередной безликой девушкой, чтобы хоть немного разрядиться, я не мог отбросить твой образ из головы. Ты живешь и властвуешь в моей черепушке, не покидая ее ни на минуту. Ох, Кудряшка, я готов содрать с тебя одежду одним движением руки прямо сейчас и ласкать твою горячую, нежную кожу, оставляя багровые следы засосов на твоей груди и шее, пока буду брать тебя сверху. А ты бы стонала для меня, твой голосок сам по себе возбуждает, затуманивая разум. Нужно собраться. В штанах стало еще теснее.       — Ответь, пожалуйста, что ты делала? — Выдавил я, тратя последние запасы силы духа, чтобы унять возбуждение.       — Ох... — она нетерпеливо наматывала кудряшки на пальцы, — я делала уроки до самого утра. Ну сегодня же тестирование по Нумерологии. Затем ко мне прилетел колибри с маленькой коробочкой. В коробочке был кексик с начинкой. Я была жутко голодна, потому что не спускалась вчера к ужину, и съела его.       — От кого был подарок?       — На записке было написано, что от Рона.       Она сделала попытку снова обнять меня, но я не дал, крепко придерживая ее на расстоянии вытянутой руки за хрупкие плечики.       — Тебя кто-то напоил любовным зельем. Ты это понимаешь?       — Хм. Зачем? Я ведь и так тебя люблю!       Меня передернуло.       Ох, Кудряшка, кажется, ты ошиблась в том, что во мне океан воли.       — Кто-то решил, что это будет забавно, —процедил я сквозь зубы.       Вряд ли Уизли. Зачем ему было спаивать ее для меня. И он не приближался ко мне, чтобы достать мой волос. Я задумался. Кажется, я знаю кто мог. Но для начала я предложил:       — Пойдем в теплицы, хорошо?       — Да! Там есть оранжерея, там так красиво! Всегда мечтала, чтобы ты поцеловал меня там!       Она легко взяла меня под руку, я был в полном замешательстве.       — Гермиона, тебе не стоит так близко ко мне стоять, нас могут оштрафовать за неподобающее поведение, если поймают шпионы Амбридж. Тогда я расстроюсь. Ты ведь не хочешь этого, милая?       Она потупилась и взволнованно ответила:       — Нет, не хочу.       — Тогда стой чуть подальше, хорошо?       — Да, все что скажешь!       Мы дошли до теплиц. Я быстро начал искать нужное мне растение, оно росло не внутри теплиц, а снаружи. Весной здесь, под каменной стеной, их было полно. Растение могло прервать действие зелья на пару часов. Благо, зельеварение — моя сильная сторона. Это выиграет мне время, чтобы быстро сварить полноценное противоядие от амортенции.       Я нашел причудливое соцветие, на которое почти никто не обращал внимания, очистил лепесток и дал его Гермионе       Протянув, я задержал на ней свое внимание.       Ее томный взгляд и трепещущие губы; грудь, что медленно вздымалась и опускалась, была чуть обнажена из-за расстегнутых пуговиц; простое бежевое белье заводило гораздо сильнее, чем ярко-красные кружева девушек, которые оказывались подо мной.       Она хочет меня. В этот момент я имею полную власть над ней, мог бы делать с ней все что душе угодно... Но это будет не она. И я не хотел бы так. Не таким образом.       — Держи. Пожуй его. Хорошо? Но не глотай. Выплюнешь через полминуты. Поняла меня?       Она взглянула на меня так доверчиво и без лишних вопросов, взяла его.       — Для тебя я сделаю все что угодно, Тео!       С этими словами она, не отрывая глаз, аккуратно положила лепесток в рот и начала жевать. Взгляд медленно менялся с влюбленного и преданного, в полный замешательства, стыда и страха. Она быстро выплюнула лист в урну, что была рядом.       Она молчала. И я молчал.       Мы глядели друг другу в глаза, оба не знали, как вообще реагировать на эту ситуацию. Я нарушил тишину.       — Ты в порядке?       — Нет.       — Все нормально, ты не сделала ничего такого...       — Я все помню, — отрезала она и, очнувшись, начала застегивать пуговицы рубашки.       — А...ну да.       Я знал, что она все помнит, но не хотел, чтобы она сильно мучилась из-за чувства вины. Она же так любит себя накручивать...       — Спасибо, Нотт. Ты поступил благородно. И все же, прошу прощения и умоляю, не рассказывай никому.       Она говорила ровно и холодно. Очень холодно.       — Я не дурак. Мне это не нужно, не переживай. Просто впредь будь осторожнее. В обеденное время я передам тебе противоядие, то, что я дал тебе, лишь притупляет действие зелья на какое-то время. У тебя есть пару часов. Я оставлю склянку прямо здесь, за этой скамейкой, думаю, успею сварить противоядие и...       — Не нужно. Я знаю, как варить его, — ну конечно знаешь, ты же лучшая ученица своего курса, ледышка моя — ...есть догадки, кто мог это сделать? — Продолжила она.       — Есть пару вариантов. Но можешь не переживать, я сделаю так, чтобы виновник пожалел об этом. Твоя честь будет защищена.       Я улыбнулся.       — Спасибо. — Гордо и коротко.       — Все хорошо. И кстати, это не твоя вина, ты не должна была извиняться. Никогда не проси прощения, если ты не виновата.       Ранний весенний ветерок гладил ее волосы, легонько шевеля выбившиеся кудряшки. Как же я завидовал ему, мне бы сейчас пройтись по ее кудрям... И это она секундами ранее была так близко, обнимала меня, целовала и желала близости. Мне просто не верилось.       Она легонько кивнула, ее глаза заблестели.       Кудряшка моя, если ты заплачешь, я точно убью того, кто это сделал.       Но она все же чуть скривила уголки губ, гордо подняла подбородок и направилась в сторону замка, сжимая кулачки до побеления костяшек.       Моя сильная девочка.       Я раздумывал о том, кто мог это сделать. Тот, кто так расчудил, знал, что я рано прогуливаюсь. Угощение Кудряшке отправили рано утром. Значит, это было сделано намеренно, чтобы все произошло тогда, когда рядом никого нет. То есть этот кто-то не хотел публичности. Но мало кто знал, что я любитель ранних прогулок. А колибри тоже редко, кто использует, в основном сестры Гринграсс...       Мысли прервались. Я заметил силуэт, быстро проскальзывающий в замок.       Мантия женская. Шарф зеленый. Волосы длинные, белокурые. О Мерлин... барабанная дробь — и мое почтение колючим шипам прекрасных белых роз: вот и подвох — Дафна использовала амортенцию на Грейнджер, но зачем?       Я последовал за ней. Она добежала до подземелий и уже была у входа в нашу гостиную. Оказавшись на достаточном расстоянии, я бросил в нее замедляющие чары. Я поравнялся с ней, встал прямо напротив. Расколдовал.       — Твои действия нелогичны. Скажи на милость, зачем ты это сделала?       Она тяжело дышала, пытаясь перевести дыхание, на глазах выступили слезы, она истерично вскрикнула:       — Она тебе нравится! Ты с ней танцевал на Святочном Балу. И я ловила твой взгляд на ней в прошлом году!       — Я танцевал еще с Пэнси и, в основном с тобой. В чем проблема? И скажи мне, разве сейчас ты ловишь этот взгляд? Или на ком-то еще?       — А тогда что было?! Ты смотрел на нее, когда она была с тем рыжим предателем крови, ты был рядом со мной, я всё видела!       — Во-первых, будь потише, мы же не хотим всех разбудить, чтобы они судачили о наших ссорах. Ты знаешь, как я не люблю такие драмы. Во-вторых, это рыжий отвлек меня своим мерзким голосом, а не она. Мне нельзя оглядываться по сторонам? Уж прости, если нельзя. Скажи, кроме того раза, потом ты видела чтоб я глядел в ее сторону?       — Н-нет.       — Тебе это ни о чем не сказало? — Она опустила глаза, храня молчание. А я все пытался держать в узде свою ярость, но получалось очень плохо. — Будь это кто-то другой, я бы преподал ему или ей хороший урок за такое сумасбродство, — я подошел к ней вплотную, наклонился и дышал ей в лицо, коснулся ее тонкой кожи, обхватив шею и немного придавив. Я был очень зол. — Меня лапала своими грязными руками нечисть, и это далеко не так приятно, как ты думаешь, — подыграл ситуации я, использовав свое удрученное настроение.       На этих словах я медленно убрал руки. Пусть знает, что так баловаться нельзя. И передаст подружкам, а далее по цепочке. Я должен поддерживать соответствующую репутацию. Я кипел гневом. Из-за нее Гермиона сильно расстроилась. Ее честь могла быть опорочена. Вдруг на моем месте был бы кто-то другой?       Она смотрела в пол, плотно поджав губки.       Я сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свою ярость и негодование. Океан воли говоришь, Кудряшка?       Я, как мог спокойнее, спросил:       — Послушай, Дафна, зачем ты это сделала на самом деле?       Ее ресницы затрепетали, она с опаской взглянула на меня и неуверенно пробормотала:       — Потому что... ты стал мне небезразличен.       По ее порозовевшей от волнения коже потекла первая слезинка. Она выглядела очень взвинченной, ее губы дрожали, взгляд был полный отчаяния.       Стало не по себе. Не этого я хотел.       — Дафна, давай начистоту. Она меня не интересует. Сейчас для меня важна ты. И никто больше. Раньше было забавно за ней наблюдать, разок станцевать, но на этом все, и я об этом ох, как жалею. Особенно при нынешних обстоятельствах.       — Прости, — тихо прошептала она.       — Но зачем тебе было ее спаивать?       — Чтобы узнать, поддашься ли ты искушению.       — Я поддался? — Повел бровью я.       — Нет.       — Тогда, думаю, отныне эта тема закрыта? — Я говорил выдержанно и размеренно.       — Да, — слезливо ответила она. — Я поступила глупо, — она всхлипнула, выглядела напуганной. — Прости меня. Просто... Мы с тобой с начала года встречаемся, но ты такой... отстраненный... Твои поцелуи казались неискренними, разговоры... их особо и не было!       Она была такой потерянной, в ней говорила обида. Она пыталась держать себя в руках, но предательские слезы подступили к уголкам ее глаз, грозя сей же час вырваться наружу.       — Да, ты каждую неделю присылаешь мне цветы и подарки, но ты мало времени проводишь со мной. Ничем не делишься, вот что с тобой было тогда, когда ты исчез на три дня? Тебя не было на уроках и на выходных тебя никто не видел! — Она остановилась, чтобы перевести дух и уже тише, почти шепотом продолжила: — Я чувствую себя... ненужной. Пустым местом. И ни капли не любимой. Скажи, зачем я тебе? Чего ты хочешь от меня? Почему, если я важна тебе, то не чувствую этого?       Она наконец, заплакала, закрыв лицо руками, ее плечи содрогались рыданиями.       Салазар, мне так жаль, Дафна... Что я натворил? Нужно что-то делать.       — Дафна... — я убрал ее руки с лица и поцеловал ее пальцы. Она подняла на меня свое заплаканное лицо. Ее небесно-голубые глаза выражали страх и обиду. — Я знаю, что бываю отчужденным и невыносимым. Вообще считаю чудом, что ты все еще со мной, с таким-то характером, как у меня. Но впредь, можешь сказать мне о том, что чувствуешь, и мы это спокойно обсудим, договорились? Ты — не пустое место.       Я наклонился и собирался просто поцеловать ее в губы. Она ответила мне на него, потянула к себе и, погрузив ладони в черные кудри, припала долгим влажным поцелуем. Я ощущал своей грудью ее вздымающийся бюст и чувствовал, как по телу разливается неукротимая волна возбуждения.       Я не успел еще отойти от недавних ласк Гермионы и все еще чувствовал обожаемый запах сирени, что остался на мне. Огонь, что она разожгла совсем недавно, вспыхнул с новой силой.       Мне нужна разрядка.       Не отрываясь друг от друга, мы кое-как прошли в гостиную, а оттуда — в личную библиотеку нашего факультета.       Я на всякий случай запер дверь заклинанием, хотя было совсем рано, можно было не волноваться о том, что нас кто-то поймает.       Судорожно, как попало, мы стянули с себя одежду, она осталась в нижнем белье, а я в одних брюках. Я посадил ее на читальный столик, сбросив с грохотом лампу и книги на пол. Я целовал ее шею, медленно опуская поцелуи ниже по груди, обнаженному животу до внутренней стороны бедер.       Запах весенних цветов распространялся по артериям с каждым биением сердца. Я чувствовал Кудряшку под своими ладонями, целуя, представлял ее мягкую кожу, усыпанную веснушками. И ничего не мог с этим поделать.       Я ощущал, как Дафна трепетала, когда мои ласки становились все более откровенными. Истолковать мои намерения и ее покорность ошибочно было просто невозможно. Однако я с трудом заставил себя открыть веки и оторваться от ее гладкой, нежной кожи, спрашивая хриплым голосом:       — Я спрошу один раз — ты уверена в этом?       — Да — томно выдохнула она.       — А что, если я использую тебя?       Я намеренно не спал с ней, чтобы не вселять больших надежд. Но и не изменял, все, что было — было до нее. И мне нужно было хотя бы так предупредить ее. Но сейчас на меня, как наркотик, действовал этот проклятый цветочный запах. Сирень стала моим афродизиаком.       Она наклонилась ко мне, почти касаясь моих губ, возбужденно прошептала:       — Ну так используй.       Я рывком поднял ее на руки, отнес на диван, что был неподалеку, и уложил на спину; сорвал с нее белье и погрузил пальцы между ее ног, ощутив влагу; она подалась навстречу, чувствуя, как они проникают внутрь и, настойчиво лаская, растягивают, дразнят.       Вот, наверное, и наступила та самая стадия развязности. Но уже было все равно, инстинкты брали свое.       Она застонала и раздвинула ноги шире, я воспринял это как сигнал к действию, снял штаны и навалился на нее всем своим весом. Плавно вошел и толкнулся резко, сильно, яростно. Дафна вскрикнула, сжав мои бока коленками, но это не помогло. Следующий толчок был глубже, а за ним еще один и еще…       — О, Боги, как же глубоко... — почти прокричала она.       Ее стоны становились громче, я призвал палочку и нанес чары, чтобы нас никто не услышал.       Снова перед глазами появился образ Кудряшки. Я закрыл глаза. Ноги ее легли мне на плечи, я ласкал ее мягкие ягодицы кончиками пальцев, прорисовывая дорожки, пробирался к груди, сжал, обхватив их ладонями, не переставая двигать бедрами. Я благодарил всех богов, что аромат Гермионы остался на мне. Он захватил мой мозг и не желал отпускать. Я был одержим ею.       Спустя какое-то время безостановочных толчков, я резко вышел, на что она жалобно застонала. Одним движением я перевернул ее спиной к себе и поставил на колени, получив хороший обзор. Её половые губы блестели от влаги, порозовели и припухли; а обильная смазка соблазнительно стекала по бедрам. Я вошел в нее снова, от чего она удовлетворенно зарычала. Через пару минут она вся задрожала, поджав под себя бедра, и забилась конвульсиями наслаждения.       Я взял ее за волосы, намотав на кулак, потянул на себя, заставив выгнуться на максимум, и прошептал ей в ухо:       — Я, пожалуй, тоже кончу.       Ускорив темп, я извергся в нее, притянув к себе. Мы оба получили то, что хотели. Я стиснул ее в объятиях. Хотел зарыться лицом в ее волосы. Забывшись, я думал, что встречу пышные кудри, но вовремя опомнился.       Это не она.       Я вышел из нее и отпустил, вставая на ноги. Нужно дать ей противозачаточное зелье.       Поспешно одевшись, и приведя себя в порядок, мы прибрались и вышли из библиотеки, как за дверью в пижамах нас ожидали Блейз, Малфой и Пэнси.       — Что за..?— я не договорил.       — Это Блейз нас позвал! — Выкрикнула Пэнси, указав на него       — Эээй! А ты как миленькая прибежала! — Защищался Блейз.       — Ну а что, ребята повеселились, молодцы! — Усмехнулся Драко.       Дафна посмотрела на меня и возмущенно прошипела:       — Я думала, ты заколдовал комнату!       — Я тоже так думал, — ответил я.       Блейз повел плечами:       — Ну, видимо, чуть позже, чем стоило бы, начало-то мы услышали. Не надо было бросаться книгами или что вы там опрокинули...       — Ребята, вы такие бестактные, — проворчала Пэнси и взяла Дафну за руку. — Мы пошли.       Дафна улыбнулась мне и пошла с ней в дортуар девушек. Так мы остались втроём.       — Ну что, по чашечке какао, что ли? — Предложил я, переводя тему.       — Да, что ли, — развел руками Блейз.       Малфой сквозь смех смог сказать только:       — Вы просто отшибленные!