Если я скажу, что решение о признании своих чувств к Гермионе было самым лучшим, что я когда-либо принимал, то это окажется чистейшей правдой, без толики преувеличения.
Скрыть хлеставшее через край счастье у меня не получалось. Знал, что опасно, но прокляни меня Салазар, ничего не мог с собой поделать.
Это лето оказалось самым волшебным во всех смыслах этого слова.
В один из теплых летних деньков, докуривая сигарету, я в очередной раз встретил Гермиону у крыльца ее родительского дома под оборотным зельем. Она уже знала, как я буду выглядеть — это была одна из мер предосторожности.
После того как мы объяснились в Выручай-комнате, я сообщил ей только то, что можно было знать, объяснил в двух словах, почему со мной ничего не произошло после ее заклинания. Она, конечно, осталась недовольной, что я не рассказал всего, но в остальное я обещал посвятить ее позднее, когда решу вопрос о ее безопасности.
Кудряшка осторожно вышла с крыльца простого дома и робко улыбнулась мне, а глаза так светились любовью, что хотелось ущипнуть себя — не верилось в столь идеальную реальность, все казалось сказочным сном.
«
Нельзя быть таким счастливым,» — думал я.
«
Можно!» — Кричала душа.
Она подбежала ко мне, не переставая улыбаться. И я был не в силах снять с себя глупую улыбку полнейшего блаженства. Такая прелестная, одетая в белое платье в синий цветочек, а волосы аккуратно собраны в пушистый хвост, хотя несколько мягких локонов все же вырвались из плена заколки, и выглядело это просто потрясающе красиво.
Вся моя.
Я взял ее за руку, и мы аппарировали в ближайший лес.
Она оглянулась:
— Лес Дин! Мы с родителями сюда ходили...
— Это не конечная остановка, — я вытащил неприметную старую трость, лежащую за деревом, больше похожую на сломанную ветку, и взглянул на те самые карманные платиновые часы, что когда-то принадлежали маме.
— Уже через минуту. Держись за трость — это портключ. Скоро мы будем там.
— Там — это где? — Гермиона разглядывала все вокруг, изучая зеленые ветви деревьев, и отвлеклась на мимо пробегающую белку. — И когда уже спадет действие оборотного зелья? — Нетерпеливо перевела на меня взгляд.
— Через пару минут. Ах, забыл! Закрой глаза, давай я завяжу их тебе?
— Зачем? — Легкий ветерок шевелил ее шоколадные кудри, ветви над нами чуть поменяли свое положение, отчего лучики солнца попали Кудряшке в радужки. Расширенные зрачки вмиг сузились, она чуть прищурилась, но я заметил, как карий взгляд превратился в насыщенный медовый.
Это мимолетное мгновение поразительного сходства с моей покойной матерью заставило меня вздрогнуть.
— Это сюрприз, — растерянно выдавил я.
Она послушно захлопнула длинные ресницы и ждала моих действий. Еще секунду я любовался ею, ее поцелованным солнцем аккуратным носом, влажными пухлыми губами, такой тонкой соблазнительной шеей и квадратным вырезом простого хлопкового платья. Заметив, что уже с минуту рассматриваю ее, одернул себя, скорее завязав шелковым платком ее глаза.
Мы держались за старую трость, когда ветер вдруг поднял нас в воздух и закружил в сумасшедшем вихре какое-то время. Мы оказались в нужном месте очень быстро. Я взял ее за руку и повел за собой.
— Куда ты ведешь меня? Хочешь вернуть мне должок за то, что я тебя убила?
— Не подглядывай, — приказал я, закатив глаза, и сильнее потянул за кисть, обходя деревья, что вставали на нашем пути.
— Не подглядываю, — улыбнулась она. — И ты не ответил на вопрос.
Улыбнувшись, промолчал, зная, как она не любит оставаться в неведении и оттого начинает злиться.
Мы шагали по рыхлой земле, а мокрая, мягкая трава под ногами отдавала свою влагу, приятно охлаждая ноги знойным летом.
— Давай поскорее, я совсем ничего не вижу! — Взорвалась наконец Гермиона.
— Хм... поскорее? А давай.
Остановившись так, что она чуть не врезалась мне в спину, легко поднял ее на плечо и понес, держа за ноги. Она завизжала, била кулаками мою спину, барахталась и громко смеялась. Ее платье чуть задралось, открывая доступ к бедру, которое я легонько укусил. Я обожал это делать. Она закричала от неожиданности и смешно угрожала расправой. Когда я донес ее до места назначения, то аккуратно спустил ее на землю.
— Ты сумасшедший! — Воскликнула она, глядя в совершенно другую сторону.
— Все из-за тебя, ведьма! — Рассмеялся я. — Подливаешь мне амортенцию с тех самых пор, как мы встретились на Кингс-Кросс, еще и меня обвиняешь, — обойдя ее сзади, медленно начал развязывать платок. Она фыркнула и бубнила что-то про то, что я ужасный шутник.
— А зачем было завязывать глаза?
— Сейчас узнаешь, — платок спал на плечи, я невзначай нежно коснулся ее шеи и убрал шелковую ткань в карман одежды. Она ахнула, как только раскрыла веки.
Ее пылкому взору предстал берег необычайно красивого озера. Даже отсюда было видно немыслимое количество оттенков, сочетавшихся на дне столь прозрачного и чистого водоема редчайшей красоты. Дно было покрыто фрагментами стволов столетиями ранее упавших деревьев. На краю вдали виднелась жемчужная отмель с террасными отложениями из кальция, с нее стекал, создавая завесу чистейшей воды, перламутровый водопад.
— Это «Озеро пяти цветов», мы в заповеднике Цзючжайгоу в Китае.
— В Китае?! — Ошарашенно вскрикнула она.
— В горах на высоте больше двух тысяч метров над уровнем моря. А характерное название оно получило из-за интересной особенности – несколько раз в год оно меняет свой цвет от голубого к алмазно-синему. Воды могут окрашиваться то желтым, то зеленым цветом, то опять возвращаться к голубым оттенкам. Оттого озеро считается мистическим у китайцев.
— Как же волшебно... — прошептала Кудряшка и принялась разглядывать сквозь кристальную гладь воды его разноцветное дно. — Но тут могут быть люди, Тео, — Гермиона обеспокоенно взглянула на меня.
— Вход для посторонних ограничен в целях сохранения первозданного вида «Пяти цветов». Так что мы здесь одни. Нам никто не помешает.
Она мягко кивнула и с приоткрытым ртом озиралась вокруг, пока я трансфигурировал бревно, лежащее у берега, в лодку. Затем аккуратно подсадил ее, и мы поплыли, тревожа ровную поверхность воды веслами, которые двигались под действием чар.
— Расскажи еще, — чуть ли не пропела Гермиона.
Уже давно заметил, что ей всегда нравилось, когда я что-то рассказывал. И потому продолжил:
— Уровень воды, на удивление, не меняется даже в самый жаркий зной, не покрывается коркой льда, не мелеет и не замерзает в самые суровые морозы, поэтому жители Китая относятся к нему более чем бережно и настороженно. Для них это мистика. Его цветовые метаморфозы и удивительная постоянность уровня наталкивают на мысль, что с этим озером не все так просто.
— Но у тебя, как всегда, есть свое видение на этот счет? — С легкой насмешкой спросила Гермиона.
— Ну как без этого, зубрилка, — она только хотела было возмутиться, но я продолжал, ведь знал, что она не станет перебивать, потому что ей всегда все безумно интересно. Она скорее язык проглотит, чем пропустит увлекательную историю.
— Когда я был в Дурмстранге, хоть нам и стерли память о многих деталях, но я запомнил, что там было озеро, которое не замерзало благодаря магии той местности.
— Хочешь сказать, что поблизости может быть какая-то школа? Но ведь все ученики из Китая, Кореи и Японии идут в школу волшебства Махотокоро на одном из островов Японии. Здесь просто не может стоять школа.
— Ты забываешь, что есть малые школы волшебства, которые не зарегистрированы в Международной Конфедерации магов. Более мелкие и находящиеся под не столь надлежащим контролем учреждения приходят и уходят, их трудно отслеживать, и они редко регистрируются соответствующим Министерством магии.
Гермиона завороженно слушала меня, и, когда я замолчал, ткнула в меня пальцем:
— Рассказывай дальше.
Я не смог подавить смешок и все же послушался ее:
— Есть легенда о боге Даге, который подарил своей возлюбленной Сымо волшебное зеркало. Каждое утро юная богиня любовалась собой в зеркальце, обрамленном драгоценными камнями самых красивых и необычных оттенков. Но девушка была неосторожна и разбила его. Зеркало, выпавшее из ее рук, разбилось на сто осколков, которые превратились в россыпь озер с прозрачнейшей водой. Это озеро одно из них, вокруг расположено еще много других.
— Это так... прекрасно — мечтательно протянула она. Солнце нежно касалось ее кожи, и казалось, она вся светилась.
— Ты прекрасна...
Гермиона засмущалась, ее выдал легкий румянец на щеках.
— Когда ты уже привыкнешь к моей любви? — Выдал я с упреком.
— Тогда, когда привыкнешь ты.
Верно подметила.
Правда, было сложно поверить в то, что она сейчас со мной. У меня создавалось впечатление, будто я в каком-то дивном коконе, и, если он развалится, вместе с ним рассыпется все, что мне дорого, вся идиллия растворится в печальной действительности, и надежды о прекрасном будущем разобьются о скалы жестокой реальности.
Было смутное ощущение, что все это иллюзия, которая обречена на свой логичный конец. Однако я снова и снова отгонял тревожные мысли как можно дальше, ведь рядом была она. Мой ангел, моя Беатриче.
— Все слишком хорошо, чтобы быть правдой, — все же произнес я, несмотря на все усилия.
— Эй, ты чего? — Свела брови Кудряшка.
Я остановил работу весел одним движением, протянул ладонь и завел выпавший из ее прически локон за ушко, глубоко заглянув в омуты ее глаз.
— Не верится, что ты со мной.
— Перестань думать, что я временное явление. Да и вообще, счастье принадлежит бесстрашным, Тео.
— Истинная гриффиндорка, — мое лицо скривила ухмылка. — Я не бесстрашен, так как до смерти боюсь потерять тебя.
— Ты ведь понимаешь, что я не всегда буду с тобой. В том смысле, что...
— Будешь, — уверенно заявил я. — И я сделаю все для этого. Никуда тебя не пущу. Об этом я и хотел поговорить. Надеюсь, этот разговор не испортит весь день, — она выровняла спину и нахмурилась. — Грозный ветер войны уже доносится до нас. Если быть честным, она уже началась. И я сберегу тебя. Никому тебя не дам в обиду, спрячу и буду беречь, пока весь этот кошмар не закончится. А он обязательно закончится, — она задумалась и молча глядела вглубь озера, не отрывая взора. — Гермиона, — негромко позвал я. Мы столкнулись взглядами.
— Будь всегда со мной, — прошу, чуть ли не умоляю.
— Буду.
— Я серьезно. Ни о чем не буду тебя больше просить, — я взял ее за руки, она переключила взгляд на наши сцепленные пальцы, — просто не оставляй меня. Не хочу возвращаться в тот ад, где был один...
— Не надо, — резко перебила она. — Обо мне ты не думал? Почему ты не можешь поверить в то, что я точно так же завишу от тебя, как ты зависишь от меня? Не только ты умеешь сворачивать горы ради любимого человека.
Гермиона посмотрела на меня так странно и замерла в своих размышлениях.
— О чем ты думаешь?
— О том, как ты мне дорог.
— Врунишка.
— Но это же правда.
— Если так, можешь обещать, что никогда не покинешь меня? Что будешь со мной рядом на протяжении всей войны?
Гермиона улыбнулась ярко и искренне, ответив слишком быстро:
— Да. Конечно, Тео. Я всегда буду с тобой.
— Обещай.
Она вздрогнула. Но в следующую секунду твердо ответила:
— Обещаю.
Вздох облегчения вырвался у меня из груди.
Я наклонился к ней и нежно поцеловал, запечатлев на ее губах все свое отчаяние.
После этого разговора она какое-то время молчала, но быстро вернула прежнее настроение. Большую часть дня мы вместе любовались прекраснейшим ландшафтом вокруг нас, смеялись, брызгались, спорили, она пару раз обижалась, а я на это отвечал смачными укусами, после которых у нее каждый раз срывало крышу.
Мне никогда не было так хорошо. Каждый раз с ней — как первый.
Когда мы вдоволь насытились красотами неглубокого подводного мира сквозь стеклянно-прозрачную воду, то высадились на другой берег, где я заранее подготовил нам местечко: постелил плотный плед на сочную зеленую траву и оставил корзину с персиками и разными угощениями, что так нравились Гермионе.
Наверное, за всю жизнь я столько не разговаривал, сколько за этот день. Мы говорили обо всем: о важном и не очень. Говорили о планах на будущее, куда бы пошли, если б не война, и куда все равно пойдем после того, как все закончится.
Ее амбиции воодушевляли, я искренне желал ей преодоления всех высот.
Но только не связанных с войной.
Мы лежали на мягкой подстилке в уютном молчании и разглядывали ясное небо сквозь листву дерева. Вдруг она придвинулась ближе и обняла меня так крепко, словно боялась потерять. Я обнял ее в ответ, мы лежали так вдвоем, протягивая руки к лучикам солнца, проходившим через кроны деревьев над нами. Кончики наших пальцев коснулись, наэлектризовав тела, и переплелись, связывая узелками намертво наши души.
Я чуть приподнялся и нежно поцеловал ее за ухом, спрятав свою любовь там навсегда. Желание касаться ее везде увеличивалось в геометрической прогрессии. Оставляя влажную цепочку поцелуев на ее шее, спустился к ключицам, лаская ее кожу языком и кончиками пальцев.
После легких касаний груди, сжал ту в ладонях. Она не сопротивлялась, ее дыхание участилось, руки обвили мои плечи. Я возвысился над ней и посмотрел в ее потемневшие от желания глаза. Она подняла подбородок — привычка, что сводит меня с ума, а взгляд ее в этот момент сказал мне все, что требовалось. В нем была легкая нервозность, нетерпение и неутолимое возбуждение.
Уложив ее на спину, я медленно снимал тонкое белое кружево, целуя ее щиколотку, что теперь лежала на моем плече, спускался поцелуями ниже по голени, колену и, наконец, к внутренней стороне бедра. На этом моменте она была особо чувствительна: чуть выгнула спину, когда я сильнее всосал кожу, оставив багровый след, и собрала в складки плед под своими руками. Я закинул вторую ногу себе на плечи, отчего она совсем покраснела.
Пока я пристально осматривал ее тело, Гермиона начала едва заметно ерзать от чувства незащищенности.
Я неоднократно давал ей понять, что такую реакцию жду в последнюю очередь и что ей не о чем беспокоиться рядом со мной, особенно в такой ситуации.
Мерлин, да я мог бы разглядывать ее вечно! И даже потратив годы на изучение контуров ее тела, мне бы все равно было мало.
— Милая, расслабься и получай удовольствие. Не в первой, —
поцелуй в лобок, — ведь, —
поцелуй чуть выше клитора, — мы, —
еще один легкий, щекочущий поцелуй в половые губы, — с тобой проворачиваем подобное, — поднял голову и заглянул в ее глаза.
— Наглец, — ее приоткрытого рта коснулась улыбка, она томно глядела на меня через полуприкрытые веки.
— Еще какой, — я обхватил ее талию обеими руками, сжав с силой мягкую кожу, и резко потянул еще ближе к себе. — Я же говорил тебе, что будет, если ты снова станешь стесняться меня?
— Д-да... — жалобно прошептала Кудряшка.
— Повтори, — это был приказ.
— Ты... — проскулила она, когда я снова склонил голову к ее лону.
— Не слышу, милая, громче.
— Т-ты не п-пощадишь меня-я, — вымолвила на одном дыхании, когда я углубил свой поцелуй.
Раздвинув шире ее ноги, пальцами раскрыл ее шелковистые влажные складки. Она говорила что-то еще, но слов было не разобрать. Я снова приник к ней губами и чувствовал дрожь ее тела, когда всасывал в себя нежную кожу.
От прикосновений языка она дергается, вскрикивает, широко распахивает глаза и немного отстраняется. Я схватил ее за мягкие бока и сильнее прижал к себе, бесстыдно, жадно и далеко не осторожно.
Салазар, она чертовски горяча!
Увеличив напор и ускоряя движение языком, я заставил Гермиону перестать переживать по поводу своей стеснительности. Она прекратила сдерживать вырывающиеся звуки и стонала желанное «Да». Лаская ее ртом, отрываясь от клитора лишь для того, чтобы дразняще скользнуть языком внутрь, вынуждая ее тело открыться для меня еще сильнее.
И она открывалась.
Минуты спустя ее рука прикрыла смущенное лицо и зажала рот, не давая громким звукам сорваться с губ. Я отдернул свободной рукой ее кисть, чтобы она не стонала в свою ладонь, а ублажала меня этой дивной мелодией, и завел за спину, не прекращая движений языком. Гермиона снова и снова произносила мое имя, что действовало на меня чертовски возбуждающе, поднимая меня на самый верх мироздания и еще выше. Она подалась бедрами мне навстречу, высвободила свою руку из плена и зарылась пальцами мне в волосы.
Я так крепко держал ее за бедра, что на теле наверняка останутся синяки. Однако я не мог сейчас найти в себе силы переживать о чем-то, кроме ее грядущей разрядки. Гермиона сильно упирается пяткой в мое плечо, цепляясь за мои волосы, и мне это безумно нравится.
— Я… сейчас… — всхлипывает она, откидывая голову назад, — еще чуть-чуть, — и она шагнет за грань этого мира.
Гермиона ерошит завитки моих волос и, сжимая руку в кулак, тянет за них, заставляя меня простонать ей в лоно. Второй рукой царапает ногтями кожу моей руки, которая теперь удерживает ее живот. Грубо вбирая в себя клитор, я сильнее вдавил ладонь в ее чрево. Гермиона кончает с громким гортанным вскриком, извиваясь и сгибая ноги в коленях, тем самым сильнее прижимая мою голову к себе.
Чистое блаженство заставлять ее кончать.
Кудряшка замирает, пока ее сознание где-то дрейфует, а нутро пронзает сладкая судорога.
Я отстранился и приложил свои пальцы к ее клитору, делая медленные круговые движения, чувствуя, как пульсирует ее промежность и как вздрагивание мышц постепенно затухает. Только от одного этого вида можно было кончить самому.
Но я с ней еще не закончил. Спустил декольте платья под грудь, заметив что на ней нет лифчика, нежно прошелся по коже, сжав сосок. Она пискнула от боли, а я упивался, наблюдая за обмякшим телом подо мной.
Избавившись от своей, такой лишней, одежды, прошелся членом по ее мокрым складочкам и грубо вошел в нее.
Я уже успел узнать, как именно ей нравилось. К моему счастью, она любила властно. Грубо. Резко.
Вцепившись обеими руками за ее грудь, я стал вбиваться в нее: толчок, медленное отстранение и снова резкий, грубый толчок. Она сходила с ума, умоляла ускориться, на что я отвечал:
— Я же говорил тебе, что не пощажу.
Она скулила и издавала жалобные звуки, пока я получал неземное удовольствие от ее узости и податливости. Когда я вытащил головку, чтобы снова в нее втолкнуться, она вдруг достала откуда-то палочку и с силой столкнула меня на спину с помощью магии, оказавшись верхом на моем животе, оставив позади себя мой член.
Волна возбуждения пронеслась с новой силой от ее решительности и непредсказуемого действия.
Отбросив палочку в сторону, поглаживая ладонями мои плечи, она вела ногтями по груди, наклонившись, прижалась губами к моей шее.
Найдя чувствительное местечко под челюстью, посасывала и покусывала кожу, покачивалась, делая соблазнительные движения тазом то вперед, то назад. Я застонал и подался ей навстречу.
Не теряя зрительного контакта, Гермиона отрывается от шеи, отклоняется назад, проводит ногтями по дорожке волос на моем животе. Указательным пальцем она обводит контур моего рта, касается нижней губы и замирает.
Я среагировал незамедлительно, вбирая ее указательный и средний пальцы в рот. Подобное старание, почти что яростные движения и впившийся в нее голодный взгляд, заставляют ее внутренности затягиваться тугим узлом. Заводясь еще сильнее, она с сочным звуком вытаскивает пальцы из моего рта, не сводя с меня глаз. Опустив ладонь, Гермиона погружает в себя один палец, а затем добавляет другой, делая глубокий вдох. Приподнимаясь на коленях, она стонет, я не выдерживаю, поднимаю корпус, и стоит мне припасть к ее соску, как она резко выдыхает и свободной рукой обхватывает мой затылок.
— О, Тео!
— Мерлин, Гермиона, — мои пальцы впиваются в ее бедро, другой рукой я убираю ее пальчики, освобождая желанный вход. Она обхватывает свою грудь, а ту самую руку подносит ко рту и, глубоко вбирая, сама облизывает пальцы, что секундами ранее были в ней.
Неземное блаженство!
Она ведь отдавала отчет, как мне нравится за этим наблюдать. Глаза ее горели бешеным пламенем. Силой насаживая ее на себя, одновременно с этим устремляясь вверх, заставил Гермиону громко стонать. Хриплый низкий голос — мой любимый звук. Член вошел до упора, она вобрала в себя всю длину и издала немыслимо приятные звуки.
Вытащив пальцы из своего рта, она страстно целует меня, кружа языком по небу. Не разрывая поцелуя, я снова глухо перебрасываю ее на спину, мои ладони скользят по ее бедрам и коленям, не давая Гермионе обхватить меня ногами. Толкаясь в нее, погружаясь еще глубже, я наращивал темп, заставляя сжиматься ее стенки теснее и теснее, она громко вскрикивает мне в губы. Я прикусываю ее нижнюю губу и, когда ее накрывает оргазм, она стонет мне в рот, впивается ногтями в мои плечи, оставляя горящую дорожку царапин. Вибрации ее эйфории поглощаются мною сполна, даруя тотальное наслаждение.
Мы оба кончаем с глухим стоном, и я роняю голову на ее плечо. Оба тяжело дышим и потихоньку возвращаемся в реальность, чувствуя влажное прикосновение наших тел. Дрожа, она прижалась ко мне еще сильнее, а я, найдя ее искусанные губы, поцеловал ее, оттянув еще раз зубами нижнюю губу, из-за чего она распухла еще сильнее и налилась кровью.
Мне нравилось оставлять на ней следы. После секса на ней всегда оставались засосы или мелкие синяки, которые поначалу я не оставлял. Когда же это случайно произошло в начале наших отношений, Гермиона призналась, что ей нравится, когда я отмечаю ее таким образом.
И это было прекрасное открытие.
После того лета мы редко встречались, чтобы не попадаться. А если и решались, то делали это крайне осторожно в заранее определенный день, я — под дезиллюминационными чарами, она — под мантией-невидимкой. Хотя один единственный раз она не смогла одолжить ее у Поттера, и по закону подлости Малфою повезло проследить за ней. Но не думаю, что это будет большой проблемой. Драко я знаю хорошо и полностью в нем уверен. Выгоды кому-то доносить у него нет.
Обычно мы скрывались ото всех в Выручай-комнате, иногда посещали никому не известные закоулки Хогвартса. Я их запомнил благодаря прежним ежедневным прогулкам на рассвете.
При каждой нашей встрече чары незримости, неслышимости и отгоняющие чары всегда были задействованы мной, по инерции.
Все было прекрасно.
Казалось, счастье обещает быть вечным.
Но ведь так не бывает, не так ли?
***
Дамблдор мертв.
Я знал, что Драко посвятили в Пожиратели, но не знал, какая у него была миссия: только пару человек были об этом осведомлены. Смерть директора была для меня такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Как только я заметил змею, обвивающую череп, в ночном небе — понял,
что произошло.
С трудом отыскав Гермиону в толпе учеников, что собрались во дворе, я скорее призвал листочек дерева и зажал в кулак, прошептав в него нужные слова.
Раскрыл ладонь, и листок захватил магический ветерок, который донес его прямо в ладошку Гермионе. Она рассеянно поднесла его к уху и услышала мое послание:
«Через час в музыкальной комнате»
Когда она ко мне повернулась, я заметил порез на ее щеке. Но был слишком далеко, чтобы быть уверенным в том, что я видел.
В назначенное время первым делом я схватил ее за подбородок и осмотрел щеки, но ничего не нашел.
— Что ты делаешь?!
— Мне показалось, ты снова вляпалась в неприятности.
— Нет, я сидела у себя в дортуаре.
— Точно? — Отпустил ее.
— Да. Тео, мне нужно идти, что-то случилось? Зачем ты меня позвал? — Гермиона нетерпеливо сжимала складки своей одежды и не стояла на месте. Она выглядела явно чем-то обеспокоенной. Я сослал все это на смерть директора.
— Ты должна знать...
Я замер на пару секунд, глядя в недоуменные глаза Кудряшки, и не знал, с чего начать.
— Гермиона, мне нужно рассказать тебе кое-что очень важное.
И я рассказал ей все. Не утаивая ни одной детали. Чтобы она понимала, насколько все серьезно. Чтобы знала, что происходит и отогнала сомнения о моем предложении спрятать ее. Рассказал о Таддеусе, матери, о крестражах, о миссии и об опасности, которой я подвергаю нас, рассказывая все это. Она должна со мной пойти. Она поймет. Мне срочно нужно спрятать ее, и план был обдуман до мельчайших деталей: где она останется жить, как я буду с ней связываться и так далее.
— Но зачем ждать последний крестраж? Что произойдет, если убить Таддеуса раньше?
— Темный Лорд узнает, что мы в курсе. Укрепит свои позиции. Возможно... Может, он попытается использовать и меня. Не стоит недооценивать Темного Лорда, он не просто так считается одним из жесточайших и могущественных магов столетий. Сейчас он думает, что мы с отцом на его стороне. Просто взять и убить Таддеуса сейчас будет равно самоубийству. Да и Таддеуса мы не нашли, прошло столько лет, а его нигде нет. Но я слышал, что он возвращается. Тебе не стоит об этом беспокоиться, я рассказал все это, чтобы ты знала, как мне важно тебя спрятать.
— Спрятать? Я думала, это крайняя мера...
— Гермиона, почему ты не понимаешь? — Горько шепчу я. — В тебе все, что имеет смысл моего существования, я обязан сберечь тебя.
— Но, Тео...
Я схватил ее за голову двумя руками, зарывшись в кудри, и притянул к себе. Столкнувшись лбами, напряженно прошептал:
— Ты должна понять, насколько ты важна для меня. Весь гребаный мир не имеет для меня никакой ценности без тебя. Все, что я делаю сейчас — ради тебя одной. Что было в прошлом с моей матерью, уже прошло, я ничего не смогу изменить. Месть не стоит таких усилий и опасностей, через которые мне нужно пройти. Я прекрасно понимаю, что ничто не вечно, и Волан-де-Морт все равно будет повержен. Если бы не ты, то плевать, на какой стороне сражаться и с кем воевать. Я стараюсь исключительно для тебя, чтобы ты могла жить в мире, где не нужно бояться за твою жизнь из-за происхождения.
Я перевел дух и прижал ее к себе.
— Ты — вся моя составляющая. Ты мною движешь. Я не могу тебя потерять. Поэтому прошу остаться со мной, я спрячу тебя, никто тебя не тронет. Ты исчезнешь из этого мира, если будет нужно, я подстрою твою смерть, и легенда будет распространена. Тебя никто не тронет. Никто не найдет, — я сыпал обещаниями. — Прошу тебя, согласись.
— Я... должна хотя бы навестить родителей, спрятать их.
Она отстранилась от меня и застыла, глядя на меня, будто сквозь пелену. Через пару секунд она очнулась, сделала пару шагов назад и начала беспокойно озираться вокруг. Снова остановив на мне бегущие шоколадные глаза, она быстро протараторила:
— Все ученики уезжают завтра. Встретимся послезавтра у меня дома, как обычно делали летом. Можешь сразу зайти домой, только под оборотным зельем.
— Я не отпущу тебя. Сам спрячу твоих родителей, я уже думал об этом...
— Теодор, не глупи. Если ты хоть немного мне доверяешь, ты меня отпустишь. Я же тебе обещала тогда на озере, что не оставлю тебя. Неужели ты мне не веришь? Что изменилось за
это время?
— Гермиона... — я заглянул в ее омуты. — Я не могу тебя отпустить.
— Ты ведь понимаешь, что это несправедливо. Мы должны идти на уступки. Я иду с тобой и прячусь на неизвестный срок черт знает где, и одному Мерлину известно, как долго продлится война! А ты, в свою очередь, должен отпустить меня всего на день, чтобы я попрощалась с родителями и... Стерла им память. Сама. Ради их же безопасности. Я должна сделать это
сама.
— Стереть память? Это ведь...
Я не смог договорить, увидев всю печаль в ее глазах. Она неловко стала убирать мешавшие лицу пряди шоколадных кудрей, явно жутко нервничая. Мне стало не по себе. Она права, идея стереть память родителям мудрое решение, хоть и невероятно тяжелое.
Интересно, она давно это продумала?
Однако мне не хотелось ее отпускать. Сердце кричало:
Не делай этого! Что-то может пойти не так!
Но любовь слепа и глуха.
— Обещай, что не сбежишь, — выдавил я наконец.
Она облегченно вздохнула, чересчур спокойно ответив:
— Я обещаю, Тео. Как я могу тебя бросить?
Ее глаза загорелись. Отсутствие сопротивления меня немного смутило, но я не придал этому значения. Главное, она со мной.
Крепко обняв ее, я с неохотой отстранился, только чтобы вручить ей кое-что очень важное. Вытащив из кармана платиновые часы матери с затейливыми узорами, я вложил их в ладонь Гермионы.
— Возьми, пожалуйста, и не теряй, они хранят свою историю. При встрече расскажу, почему эти часы так важны для меня. Ты ведь любишь такие истории? Оставлю интригу, чтобы ты наверняка вернулась, — я с трудом улыбнулся, она сделала то же самое в ответ. — Не опаздывай. В полдень я буду ждать на крыльце под оборотным зельем, ты меня узнаешь. Если не выйдешь через полчаса, я зайду в дом.
Она кивнула и бросилась на меня с крепкими объятиями, быстро прошептав:
— Я так сильно тебя люблю.
То
как она это сказала вызвало у меня почему-то глубокую грусть.
Иногда нужно слушать свою интуицию, а не мозг, и уж тем более — сердце.
***
Я ждал ее около часа у крыльца, догадываясь и боясь зайти.
В доме никого не было.
Она оставила меня.
Манипулировала мной.
А я не догадался, будучи слепо влюбленным. Оказалось, чем сильнее любишь, тем больше теряешь чувство реальности.
Предала, оставив одно лишь письмо в абсолютно пустом доме, которое не сразу решился открыть.
Была глупая надежда, что письмо предназначено не для меня, и сейчас она подойдет и извинится, что заставила ждать. А я скажу, как испугался, что больше не увижу ее.
Но все надежды рухнут, как только я раскрою пергамент. Поэтому я тянул время.
Прошло еще два часа.
Четыре, семь...
Она не придет, Теодор.
Открой уже конверт.
На душе еще никогда не было так тяжело. Ничто так не взрослит, как предательство.
Мертвые бабочки порхали призраками, когда я увидел до боли знакомый почерк.
« Дорогой Теодор,
К тому моменту, когда ты найдешь письмо, я уже буду очень далеко. Прошу, не ищи меня. Так ты подвергаешь опасности и себя, и меня в особенности. Со мной ничего не произойдет, я сильная девочка, и ты это прекрасно знаешь.
Еще ты знаешь, что я не смогу сидеть и прятаться, ожидая, когда наконец закончится война. Я должна помочь Гарри. Ты ведь видел, как я ему нужна. Да и он мне тоже. Мы дополняем друг друга, поэтому расстаться с ними я не в силах. Мы ведь лучшие друзья.
Ты говорил, что Дамблдор уверил тебя, что крестражи не твоя забота. Уже тогда я знала о них. Думаю, ты уже понимаешь, к чему я это веду.
Крестражи — это наша забота. Я, Гарри и Рон отправились их искать и очень надеюсь, что сможем уничтожить все до единого. Змея, действительно, последний крестраж, я тоже об этом задумывалась.
Этот текст сможешь прочесть только ты, я заколдовала его, поэтому не переживай о сохранности информации. Ты прекрасный окклюмент, в отличие от меня. Поэтому я взяла с собой зелье защиты разума, о котором ты рассказывал мне. В случае чего, я буду принимать его, чтобы никто не смог вторгнуться в мой разум и узнать о нашей миссии и о тебе.
Мы справимся. Просто раздельно.
Я обещаю, что сдержу хотя бы это обещание.
Надеюсь, ты сможешь когда-нибудь простить меня.
Люблю до бесконечности, твоя навеки Гермиона.»
Она исчезла, оставив за собой пустоту.
Обрекла меня на Ад.
