Сакраменто

      Многие ведь переживали боль от предательства любимого человека?       Тебе кажется, что ты можешь доверить ему свою жизнь, душевный покой и вообще всего себя.       Хочется вопить во все горло:       « Как я счастлив с этим человеком! »       Это безумие, абсурд, катастрофа, а тебе плевать. Единственное, что тебя волнует — этот неповторимый человек. Тебе хочется большего, ты готов на все, лишь бы быть рядом с тем, кого любишь, ощущать тепло прикосновений, близость и чистую радость.       Хочется обладать им целиком и полностью: каждой клеточкой его тела, иметь власть над каждой стрункой его души.       И, о, небеса!       Тебе предоставляется такая возможность.       Наслаждаясь этим, ты словно находишься за гранью реальности, будто тебя накачали чистейшим блаженством, и ты витаешь где-то вдалеке от проблем — они кажутся тебе такими пустыми. Главная твоя цель — увидеться с ним еще раз, получить дозу эйфории от поцелуя или прикосновения. Ты по-настоящему счастлив.       Но в один злосчастный момент хорошее заканчивается.       Так или иначе, но тебя предают.       И ты не веришь этому, тебе кажется, что все это — бред, видение. Ты уверен, что вот-вот проснешься и обрадуешься, что это какой-то глупый, ужасный сон. Нереальный кошмар.       Ты до конца надеешься, что это неправда.              Но это не сон.       И вообще, с чего ты взял, что все плохое происходит именно во сне? С чего такая уверенность?       Нет, ты просто оказываешься настолько глуп в своей любви, что позволяешь себе слабость — быть уязвимым.       Можно кричать сколько угодно, спорить с самим собой, придумывать оправдания для этого человека снова и снова, а потом ждать и надеяться.       Ждать. Ждать. Ждать.       Ждать того, чего не происходит день за днём.       Час за часом.       Но это не произойдет, и ты прекрасно это понимаешь.       Ты просыпаешься с одной мыслью — зачем я проснулся? К чему это все? Имеет ли смысл вставать с постели? В какой момент я повернул не туда? Как мог допустить это? За что мне это? Почему я?       Ты увидишь мир в другом свете.       Ты разглядишь его на дне бутылки со спиртным. Да, да и еще раз. Я знаю это на собственном опыте.       Ты будешь запивать свое горе.       Ты разглядишь его в осколках разбитой вазы, которая пострадала от твоего гнева.       Тебя будут окружать разбросанные вещи и, самое главное, отсутствие недавнего счастья.       Пустота.       Оно ведь было так близко. Куда оно исчезло?       Как ты это допустил?       А было ли оно вообще — это счастье? Неужели показалось? Ведь как может быть все так плохо, когда было настолько хорошо?       В голове будет звучать твой жалкий голос:       «Прости меня! Прими меня назад. Я здесь! Мы переиграем все по-другому, только не уходи!»       Абсурдная надежда, что оно вернется.       Как-нибудь, когда-нибудь, но вернется. И ты примешь его, забудешь все, лишь бы вернулся этот незаменимый человек.       Все будет похоже на банальный бред из какой-то мелодрамы. И теперь ты — главный герой ахинеи под названием «Разбитое сердце».       Тебе нужно будет жить по-другому, словно заново учиться ходить, пока внутренности будет разрывать от боли снова и снова по утрам — когда ты не успеешь разомкнуть веки, и глубокой ночью — когда сна не будет ни в одном глазу.       Знакомо, не так ли, читатель?

***

      Опустошенность, холод и безнадежность — три слова, описывающие моё душевное состояние на все лето и предстоящий седьмой курс обучения. Хотя я редко посещал школу в виду определенных обстоятельств.       Война шла полным ходом после смерти Альбуса Дамблдора. Один из единичных людей, кто знал правду о Волан-де-Морте и о том, что происходит на самом деле, погиб. Отец не мог свободно говорить со мной да и времени у него особо не было — ответственность за дипломатические манипуляции и политическая сторона войны в целом висела на отце. Мы почти не пересекались, и это было проблематично.       Дел было невпроворот.       На удивление, хоть я и был в полном смятении, но действовал совсем иначе своему внутреннему состоянию. Словно хотел отвлечься от жестокой реальности. Я посвятил себя полностью своей миссии, дальнейшему обучению темными искусствами и поискам Гермионы.       Начались решительные действия, в результате которых я еще больше втерся в доверие Темного Лорда и стал участвовать в миссиях практически добровольно. Признаться, было трудно, но я справлялся. Один раз я практически был убит, из-за чего я чуть было не выдал свою «способность» не умирать. Отца посылали по деликатным вопросам в Министерство, а меня — на поле боя против мракоборцев. Никто не был против участия подростка в мясорубке. Логика такая: чем больше людей, тем лучше.       Из-за загруженности время пролетало незаметно, я старался постоянно чем-то заниматься, иначе чувствовал, что свихнусь. Однако ночью мысли с завидной постоянностью возвращались к ней. Я засыпал, размышляя о том, в порядке ли она, и просыпался с ненавистью к себе за то, что позволил ей так легко меня обмануть.       Теодор, ты ведь знал, что она не из тех, кто будет отсиживаться где-то вдалеке, пока остальные заняты делом?       Знал, черт возьми!       Но доверял ей настолько, что позволил себя обвести вокруг пальца. Отгоняя эти мысли, я старался не впадать снова в прострацию из-за своей тупости, легкомыслия и детской наивности.       Эти опасные вылазки я осуществлял не только чтобы укрепить свою позицию в обществе Пожирателей, но и с целью найти Гермиону в ходе поездок по разным уголкам Британии.       И желал, и боялся найти ее одновременно.       Были и убийства.       Могу сказать одно — душа будто раскалывается в этот момент, и создаётся такое впечатление, что ты теперь весь в крови, и её никогда не отмыть, сколько не соскребай липкую жижу с кожи грубой щёткой, но противное чувство засыхающей крови на руках не покидает.       Но когда убиваешь достаточно часто, это чувство постепенно притупляется.       А еще были пытки.       Если я этим не баловался, то остальные совсем не брезговали и проявляли изощрённость.       Нет, это не оправдание.       Пожиратели перед убийством могли пытать жертв часами и даже сутками. Мне же этого совершенно не хотелось, и я хотя бы облегчал им смерть, убивая моментально.       После всех достижений меня стали приглашать на собрания, хоть метки у меня все ещё не было.       После освобождения отца Драко, Малфои оказались в проигрышном положении: они потеряли уважение, их поместье стали использовать как штаб квартиру новой власти. Однако Драко справился с последним заданием, и это немного улучшило имидж семьи. В конце лета меня с группой сторонников отправили на ответственную операцию по ликвидации нового министра Магии Руфуса Скримджера. Хоть тот и был одним из сильнейших мракоборцев, но он продолжил политику замалчивания проблем и соблюдал лишь видимость благополучия и безопасности магического сообщества. Скримджер тем самым сделал Министерство магии легкой добычей для Волан-де-Морта. Пожиратели использовали подконтрольных чиновников, которые с успехом совершили переворот в Министерстве и отдали власть в наши руки.       Был жесточайший бой, в ход шли тёмная магия и неизвестные проклятья с нашей стороны. Некоторые мракоборцы не постеснялись ответить тем же. Одно все же попало в меня, пока я отбивался от двух остальных авроров. Я хорошенько получил по лицу от противника, что скрылся за колонной впереди. Если бы не защищающая меня маска Пожирателя, я был бы уже «мертв».       Кровь безостановочно хлестала, из-за чего в глазах потемнело, голова начала кружиться, и было сложно сфокусироваться на объектах вокруг. Пересилив себя, я в последний момент сумел обезвредить всех троих. Как только закончил с ними, то заметил, как недалеко от меня Руфус Скримджер пересекает барьер аппарации, и никто его не останавливает из-за занятости мракоборцами.       Впопыхах, совершенно бездумно я бросился за министром и схватил за воротник мантии буквально в самую последнюю секунду. Мы пересекли черту, он перенес нас куда-то в поле, усыпанное маком. Часть истерзанной плоти на лице под поврежденной маской стала гореть еще больше, и голова уже совсем окунулась в туман, глаза заливала кровь, было сложно вообще что-то разглядеть. Однако когда тот только было развернулся в мою сторону и хотел произнести убивающее, я сумел вовремя его оглушить и не без труда аппарировать обратно.       Второй скачок аппарации сильнее углубил рану на лице, и я свалился с министром магии на пол, удерживая того в охапке. Подоспел Снейп и, слава Мерлину, заметил сочащуюся кровь из-под маски, заливающую шею и всю переднюю часть одежды. Первым делом он снял мою маску и остановил кровотечение, убрал немного боль. Стало гораздо легче.       Хотелось лечь и не двигаться совсем, силы покинули меня. По-видимому, я потерял много крови. Дотянувшись до кармана своей мантии, выудил склянку с восстанавливающим зельем, чтобы набраться сил и выпил его до последней капли. У меня в кармане всегда валялись склянки различных видов зелий на все случаи жизни.       Превозмогая дурманящее ощущение, что посещает обычно перед сном, я заставил себя встать на ноги, отпустив оглушенного Скримджера, который тут же рухнул на пол. Но я и не думал думать о его удобствах.       За Снейпом поспели Розье и Яксли, которые наконец покончили с оставшимися мракоборцами.       — Вот тебе на! А мы не хотели его брать. Хорошая работа, сорванец, — похвалил Розье. В ответ я сдержанно кивнул, но этого делать не стоило, так как лицо снова свело болезненной судорогой. — Не поймай ты его, нам всем бы не поздоровилось. Все пошло бы жмыру под хвост, — продолжал он.       — А я считаю, что он только путался под ногами, — заворчал Яксли.       — Никому не интересна твоя точка зрения, Корбан, — бросил Снейп. — Давайте уже займемся делом?       Яксли буркнул и направил палочку на Скримджера, начав бесконечные пытки Круциатусом под аккомпанемент своего бешеного смеха и нечеловеческих криков министра магии.       Не знаю, как долго это длилось, однако одно было неоспоримо — Яксли и Розье хорошенько оторвались на нем, вывалив на беднягу всю накопившуюся ярость. Я хоть и привык к пыткам и убийствам за последние пару месяцев в компании Пожирателей, но это зрелище казалось совсем бесчеловечным.       Мне хотелось уйти, не видеть и не слышать воплей бедняги. Однако я ждал, что тот скажет. Он должен был знать, где Гермиона и ее сопровождающие, но тот не выдал информацию о Гарри Поттере даже под таким натиском пыток. В глубине души я хотел, чтобы он раскололся, хотел узнать, где она, но понимал, что этого допустить нельзя.       Если бы я увидел, что он вот-вот проболтается, то заткнул бы его невербально, дабы Гермиону никто не нашел, однако его стойкость поразила меня. Он не раскололся, не выдал местоположение троицы.       Снейп как опытный легилимент после зверских пыток Яксли стал копаться у министра в мозгу. Это уже было проблемой. Я напряженно ждал того, что скажет бывший профессор зельеварения.       Снейп изучил разум Скримджера и ответил, что тот ничего ценного не знает. Пару деталей, что могут понадобиться, но о Поттере ему ничего не известно.       Камень с души. Она в безопасности.       Относительно.       Наконец мне позволили убить беднягу.       И мы отправились домой. Я решил все же аппарировать, не смотря на рану. И она снова вскрылась и кровоточила, лицо горело, было больно просто раскрыть рот, но нас ждал отчет о нашей миссии Темному Лорду.       Будь он проклят.       Снейп будучи другом отца и моим деканом не оставил меня с этой проблемой, он опять подлечил мою рану на скорую руку, пока мы шагали в гостиную Малфой-мэнора.       Мы предстали перед Волан-де-Мортом. Говорили по очереди. Я сухо отчитался о своих действиях и на этом, казалось бы, все. Предвкушая теплую постель и охлаждающее ощущение целительной настойки на лице, позволил себе расслабиться, однако не тут то было.       Волан-де-Морт, восседая во главе стола, заявил, что хочет сделать заявление.                    Я до ужаса хотел закатить глаза, ведь с меня уже было предостаточно увиденного и услышанного дерьма на целый день.       Мерзкий змеиный голос отдался эхом по огромной мрачной комнате с задернутыми шторами:       — Розье сообщил мне, что Теодор младший сегодня хорошо себя проявил, хоть наш юнец скромно отчитался о своей роли в операции. Министр магии не какая-нибудь пешка. Он достаточно сильный мракоборец, которого смог схватить перед побегом младший Нотт и впоследствии убить. Это уже о чем-то, но говорит. В отличие от тех представителей старшего поколения, что не особо и выделяются в последнее время… — он посмотрел на Малфоев, те ниже склонили головы.              Кроме Драко.       Это было в каком-то смысле несправедливо, ведь их не пускали больше на миссии, и, соответственно, как-то показать себя у них не было возможности.       — Одно последнее задание, мой мальчик, и ты можешь получить метку Пожирателя Смерти как истинный представитель нашего великого движения. Это почет, уважение и большая честь. Я наблюдал за тобой, за твоими достижениями. Ты успел только за это лето совершить достаточно значимых действий. Так сделай кое-что еще.       Он поднял палочку, наставил ее на медленно вращающуюся над столом фигуру и слегка повел палочкой. Фигура ожила, застонала и забилась, как будто пыталась порвать незримые путы.       Я сперва не заметил ее, но оказалось, что она была тут все это время. Когда я поднял взгляд наверх, кожа натянулась, и над засохшей кровью потекла дорожка свежей, горячей крови. Окровавленная рубашка под мантией неприятно липла к телу. Когда стал разглядывать женщину над столом, то с трудом ее узнал. Это была Чарити Бербидж — преподаватель по маггловедению. Мне стало не по себе, живот скрутило в узел, хотелось просто согнуться пополам и выпустить на пол содержимое желудка.       — Ты узнаешь нашу гостью, Северус? — Осведомился Волан-де-Морт, переключив внимание на стоящего рядом Снейпа.       Тот поднял взгляд на перевернутое, парящее тело. Все Пожиратели смерти уставились вверх, на пленницу, словно получив наконец разрешение проявить любопытство.       Как только лицо несчастной повернулось к огню в сторону Снейпа, она обратилась к нему надтреснутым, полным ужаса голосом:       — Северус! Помогите!       — Да, узнаю, — равнодушно пожал плечами Снейп.       — А ты, Теодор? — Обратился ко мне Волан-де-Морт, поглаживая не занятой палочкой рукой голову змеи, что неизменно была с ним.       — Да, узнаю, мой Повелитель, — произнес я, едва лицо женщины снова медленно повернулось в мою сторону.       — Ну да, ты же ходил на ее уроки, — сказал Волан-де-Морт. — К сведению тех из вас, кто не знает ее, у нас гостит сегодня Чарити Бербидж, состоявшая до недавнего времени преподавательницей в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс.       Вдоль стола пронесся шумок одобрительного понимания. Полная, сутуловатая женщина с заостренными зубами противно захихикала:       — Да, профессор Бербидж сообщала детям чародеев и волшебников сведения о магглах. Объясняла, что они не так уж и сильно отличаются от нас…              Один из Пожирателей смерти плюнул на пол. Чарити Бербидж снова повернулась лицом к Снейпу:       — Северус… пожалуйста… пожалуйста…       — Молчать! — Волан-де-Морт снова взмахнул палочкой, и Чарити умолкла, словно ей в рот засунули кляп. — Однако грязнить и развращать сознание детей чародеев профессору Бербидж было мало, поэтому на прошлой неделе она напечатала в «Ежедневном пророке» страстную статью, посвященную защите грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять в свои объятия этих людишек, крадущих наши знания и нашу магию. Вырождение нашей чистой породы, уверяет профессор Бербидж, есть вещь самая желательная. Она была бы рада, если все мы спаривались с магглами… или же, вне всяких сомнений, с оборотнями.       На этот раз никто не засмеялся, ибо в голосе Волан-де-Морта звучали безошибочно узнаваемые гнев и презрение. Чарити Бербидж в третий раз повернулась лицом к Снейпу. Из ее глаз струились, стекая на волосы, слезы, но бывший зельевар безразлично смотрел на ее лицо, снова отворачивающееся от него.       — Убей ее, — приказал змеиный шепот.       Мне.       Он обратился ко мне.       Одно дело, когда убиваешь незнакомых людей.       Другое — когда знаешь их много лет.       Я не хотел метки. Не хотел ее убивать. Я ничего этого не хотел.       Не хотел.       Однако палочка моя уже была направлена на ее изувеченное тело. Она вдруг посмотрела на меня, словно видела впервые. И тут я замер. На мгновение. Всего лишь на миг, но этого было достаточно.       Знакомый голос из моих кошмаров прозвучал в стенах комнаты.              Мой голос.       — Авада Кедавра!       Полыхнул зеленый свет, осветив каждый угол гостиной.       Чарити рухнула на стол, упав с такой силой, что он затрясся и затрещал. Несколько Пожирателей смерти отпрянули назад, вжавшись в спинки своих кресел.       — Кушать подано, Нагайна, — негромко произнес Волан-де-Морт, и огромная змея соскользнула с его плеч на полированную поверхность стола.       Такой до боли знакомый голос.       Настолько, что я слышу его каждый день.       Все повернулись в сторону распахнутой двери и округлили глаза. Я не мог найти в себе силы развернуться, боясь смотреть правде в глаза, и все же четко расслышал:       — Здравствуй, братец!       Превозмогая себя, я повернулся и увидел двоих людей: юношу, что был моим зеркальным отражением, и мужчину лет шестидесяти, который выглядел абсолютно непримечательно. По его внешнему виду можно было бы подумать, что он примерный семьянин, но уж точно не один из Пожирателей.       — Ах, вот и прибыли наши долгожданные гости, — почти с насмешкой произнес Темный Лорд.       — Повелитель! — С благоговением прокричал мужчина. — Неужели сработало...       — Блишвик Конэл, — перебил рёв своего слуги, представил Темный Лорд прибывших. — Я ждал тебя. Почему вы не появлялись так долго? — Замогильный голос заставил дрожать всех.       — Новость о вашем возрождении дошла до нас недавно, — поспешил сообщить приспешник, — мы находились очень далеко и...       Крик.       Его крик. Блишвика публично наказывал сам Темный Лорд.       Лично.       Это была большая «честь».       — Зачем ты забрал младшего Нотта? — Волан-де-Морт прервал пытку, но только чтобы задать вопрос.       — Чтобы сберечь!..       Снова крик.       Круцио Темного Лорда отличалось от остальных. Казалось, это самое лучшее исполнение заклинания, которое кто-либо мог провернуть.       Тем временем Блишвик кричал в агонии, умоляя остановиться.       Но я не смотрел на него. Я смотрел на полное ужаса и паники лицо своего брата и не мог оторвать взгляда.       Я будто смотрел в зеркало. Хотя сейчас со своим разорванным лицом вряд ли. Больше всего меня смутила его реакция.       Таддеус боялся за него?       Я бы посчитал именно так, если не следующий момент — он широко улыбнулся, словно увидел что-то забавное.       Отчего-то стало жутко.       Наши взгляды встретились — морская волна столкнулась с изумрудной горой.       Вода нашла на камень, и я запутался окончательно.       Он глядел на меня так, будто узнал. Словно давно скучал и наконец встретил. Взгляд цвета сакраменто был полон теплоты и... жалости, как только он заметил мою рану.       Рваные крики прекратились. Мы оба повернулись к уже вещавшему Темному Лорду:       — К вашему вниманию — Блишвик Конэл, маг, похитивший сына Пожирателя, представителя благородного рода Ноттов. Ужасный поступок, требующий самого сурового наказания. Смерти ты не удостоишься, можешь об этом не молить.       — Д-да, — пролепетал Конэл.       На этот раз Волан-де-морт обратился к своим соратникам:       — Как вы все видите, у Теодора Нотта старшего было двое детей. Так уж вышло, что один из них был под попечительством Блишвика. Мальчишку отдавали Конэлу, чтобы тот присматривал за ним, однако, после того как я исчез, тот посчитал необходимым взять ребенка с собой. Ответь, Блишвик — зачем?       — Сберечь... сберечь! Вы приказали, чтобы я берег его! Я сберег его! Я научил его всему!       Я видел, что здесь происходит. И понимал, в чем дело.       «Сберечь» он хотел Таддеуса от нас с отцом, так как он знал, что только я могу его убить.       Блишвик был верной крысой своего Повелителя, он бы не стал делать что-то по своей воле. Таддеуса украли по приказу Волан-де-морта, чтобы обучить «по-своему», чтобы подготовить его к участи быть преемником. Блишвик один из единичных людей, кто знал об обряде.       Но Темный Лорд не может допустить, чтобы тот сознался, ведь потеряет доверие моего отца, которое, к слову, уже давно было утрачено. И пытает, не давая возможности внятно объясниться.       — Ты действовал опрометчиво, — бросил Темный Лорд, перебивая. — Однако в одном ты прав. О пропавшем близнеце Нотта — Таддеусе, я узнал достаточно много интересных фактов. Этот юноша успел в свои семнадцать достигнуть того, чего вы все вместе взятые не смогли. Смерть трехсот с лишним магглов лежат на нем, как и умерщвление десятка авроров, что охотились на «Потрошителя», коим был он известен в некоторых кругах. И прозвище появилось не на пустом месте. С жертвами он вытворял такое, от чего у некоторых застыла бы кровь в жилах. Я бы гордился тем, кем он вырос. Теодор, друг мой, а ты гордишься сыном? — Спросил Волан-де-Морт, внимательно глядя на отца.       — Невероятно горжусь, Повелитель! — С жаром и улыбкой воскликнул отец.       Прекрасный актер.       Пока Волан-де-Морт говорил об этом, всё моё существо сковало льдом, стало дурно, и я недоумевал — как Таддеус мог стольких убить? Как такое возможно? Неужели он действительно их потрошил? Через что должен пройти человек, чтобы успеть в таком юном возрасте достигнуть огромных цифр жертв? Насколько сильно должен сломаться человек, чтобы делать такие ужасные вещи с улыбкой?       — Хочу сделать небольшое объявление, — прошипел Волан-де-Морт. — Я назначаю Таддеуса Нотта своим преемником, продолжателем своей работы и правой рукой.       — Повелитель, — к ужасу присутствующих, посмел осторожно заговорить Долохов,— но он же всего лишь мальчишка. Даже если он убил стольких людей, он не опытен и...       Внезапно он схватился за горло и стал шумно задыхаться. Все озирались вокруг, стремясь понять, что происходит, пока Волан-де-Морт все сидел и мерзко улыбался заостренными зубами, но это явно было не его рук дело. Секундой позже всем все стало ясно. Таддеус с горящим красным цветом глазами и страшным, безумным оскалом на лице ловко залез на стол и стал шагать к тому месту, где сидел Долохов. Таддеус, не используя палочки, душил его и жутко хохотал, разрывая связки.       — Ты грязь с моего ботинка, Долохов. Ничего не стоит растерзать тебя на кусочки прямо сейчас всем на потеху. Ты смеешь сомневаться в решении Темного Лорда? Нашего Повелителя? Пожалуй, тебя надо поставить на место... — хрипло угрожал Таддеус и уже было наклонился, протягивая руку к алеющему лицу Пожирателя, как его заставил остановиться Повелитель.       — Таддеус, брось это, — сквозь противный смех прошипел Волан-де-Морт.       В то же мгновение Долохов со свистящим хрипом вдохнул душный воздух помещения и громко закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.       Таддеус же повернулся к Темному Лорду и поклонился, глаза его по-прежнему горели красным огнем и диким сумасшествием.       — Как видишь, на это у меня свои причины, и некоторые из них я уже озвучил, Долохов. Собрание окончено. Теодор, ты мне нужен, — бросил Темный Лорд в сторону отца, и они исчезли в чёрном дыму.       Характерный треск аппарации пронесся по гостинной Малфой-мэнора, когда все участники покинули поместье.       Хозяева дома еще с минуту наблюдали за нами, медленно покидая комнату. Драко же никак не отреагировал, будто ничего не произошло, уверенно шагая к выходу.       Мы остались втроем: я, Таддеус и Блишвик, лежащий на полу.       Все это время мы не могли оторвать друг от друга взгляда. Мы оба молчали и зависли, будто в трансе, наблюдая друг за другом.       Вдруг Блишвик начал приходить в себя. Он стал буйствовать и звать нелицеприятными фразами Таддеуса, при этом глядя на меня:       — Чего стоишь как истукан? Беги сюда и помоги встать, дьявольское ты отродье!       Это разбудило нас, но пока я не мог понять, почему поток сквернословия не останавливается с его мерзкого рта. Таддеус уже прыгнул со стола и подбежал к нему и бережно поставил на ноги.       Я был ошеломлен этой картиной. Пока брат помогал ему встать на ноги, тот поливал Таддеуса грязью и размахивал руками в попытках ударить. Чего я не ожидал, так это покорное поведение человека, который убил несколько сотен людей.       Не выдержав, я подбежал к ним и вытащил из кармана склянку с зельем сна без сновидений. Они были со мной всегда из-за бессонницы, вместе с другими нужными зельями.       Таддеус не стал сопротивляться моим действиям, он будто... доверял мне. С неимоверным трудом мы заставили старика выпить зелье, и тот наконец уснул.       — Он проспит весь день, — произнес я.       — Ясно, — ровным голосом отозвался Таддеус, посадив Блишвика на стул.       Мой взгляд упал на зеркало напротив. Сосуды в глазу лопнули, вся правая сторона лица была ушиблена, глубокие царапины и часть отсутствующей кожи давали о себе знать горящим ощущением и невозможностью открыть без адской боли рот, чтобы что-то проговорить.       Но несмотря на это, я повернулся к брату и решился спросить:       — Вы... Где-то остановились? — Прозвучало неуверенно.       Я внимательно разглядывал его.       — Еще нет. Обычно дядя решал всё.       Ну почему он выглядит таким растерянным? Почему минутами ранее, когда зал был полон Пожирателей, он выглядел настоящим злом во плоти, а сейчас так уязвим?       — Тогда, наверное, я заберу вас домой, — нерешительно срывается с моих губ.       — Домой? — Удивляется Таддеус.       — Ну да. В твой дом. В наш.       Не знаю, что на меня нашло, но я чувствовал, что поступаю правильно. Я уверен в правильности своих действий. Да, было страшно приглашать Таддеуса в дом после увиденного, но мне нужно было наладить с ним контакт. Это было необходимо и, честно говоря, я сам этого хотел, несмотря ни на что.       — Дом... — тихо прошептал он и накрыл свои глаза ладонями.       Наверное, он хотел скрыть эмоции. Или слезы. Или что-то еще.       Я решился взять его за плечо:       — Возьми Блишвика за руку.       Без лишних вопросов он послушал меня, и мы втроем аппарировали в Нотт-мэнор. Зря я это сделал. Кровь опять потекла — в этот раз я совсем не рассчитал силы. Втроем было сложнее перемещаться. Рана на лице уже не чувствовалась, и я просто упал без сознания, перед этим успев заметить знакомую обстановку родного дома.       «Я привел его домой,» — последняя мысль, посетившая меня перед тем, как я отключился.       Когда я очнулся, мне казалось, что я совсем в другом времени. Будто не было всего кошмара, и я проспал все каникулы после третьего курса. Впервые чувствовал себя хорошо за долгое время. Словно все это время мне чего-то не хватало, и вдруг я приобрел недостающее.       Впервые стал цельным.       Ощущал себя так.       Открыв глаза, я увидел расписной потолок нашего зала и разглядывал его, будто видел в первый раз. Давно этого не делал. В детстве я разглядывал все. Знал каждый уголок, каждую царапинку и каждый закоулок нашего дома. В детстве казалось было больше времени, оно растягивалось, как резина, и ты замечал все.       Надо мной почему-то появилось мое отражение, в которое я глядел и не узнавал себя. Что-то в нем было не так. Вроде все то, но что-то отличается.       Глаза благородно изумрудного цвета.       И тут я наконец проснулся окончательно. Вспомнил все. Протянул руку к своему лицу и потрогал участок кожи, где должна быть рана — гладкая. Удивительно, ведь с тем заклинанием, что было брошено в меня, должен был остаться солидный шрам.       — Привет, Тео! — Улыбнулся Таддеус.       Я вскочил с места, пытаясь встать на ноги, но в тот же миг голова закружилась. Таддеус остановил меня:       — Лежи, ты потерял предостаточно крови. Тебе нужно отдохнуть, впрочем, как и мне. Пока я тебя лечил, растратил последние силы, — упрекнул меня брат, не переставая улыбаться.       Мы были в гостиной нашего дома. На дальнем углу в кресле храпел Блишвик, а меня, по-видимому, уложил на диван Таддеус. Он мог воспользоваться моей глупостью — аппарировать с такой раной — ведь я был так уязвим. Он мог бы убить меня без колебаний за одну гребанную секунду.       Но я до сих пор жив.       — Но ведь трудно вылечить такое...Как ты это сделал?       — Я не знаю, — слишком быстро ответил он. Теперь настала его очередь внимательно разглядывать расписной потолок. — Хотел вылечить, как обычно лечил себя, но получилось… иначе. Даже не спрашивай, я и сам не знаю.       — Наверное... — я сглотнул ком в горле, — может, это магия близнецов? Она ведь плохо изучена.       А сам подумал, что здесь, скорее всего, сказалось действие обряда. Но не сказал этого вслух.       Как же захотелось закурить!       — Возможно, — повел плечами Таддеус и тряхнул головой, откидывая темные кудряшки, попавшие на лицо. Мерлин, наша с ним идентичность просто убивала меня!       У него было приподнятое настроение.       Занятно.       Я все это время боялся его.       И вроде бы есть за что, ведь он убийца.       Или нет?       — Скажи мне, Таддеус, ты правда убил стольких людей?       Он побледнел. Затем выражение его лица изменилось, оно стало злым и холодным. Замкнувшись в себе, он схватился за голову и стал что-то шептать. Было не разобрать всех слов, но если прислушаться, до меня долетали обрывки фраз:       — ...Говорил...       — …Он ненавидит тебя…       — ...Неправда.       — Он перенёс нас домой…       — Наш дом…       — …Он сказал твой…       — Можешь не отвечать, — я прервал его метания, как только понял, что ему стало нехорошо.       С ним явно было что-то не так.       — Таддеус, — позвал я, и тот вздрогнул. — Может мы и не знаем друг о друге ничего, но мы ведь братья. Должны же мы знать хоть что-то. Меня волнует, где ты был? Отец искал тебя годами.       — П-правда? — Он вдруг вскочил с места и приблизился ко мне почти вплотную.       Слишком близко.       Он стоял передо мной, выбивая меня из равновесия, полностью обескураживая.       — Да, правда, — соглашаюсь я без спешки. — Его почти всегда не было дома, он постоянно путешествовал. Я сначала не понимал зачем, но когда подрос, он все рассказал. Оказалось, он все это время искал тебя.       — Вы не могли найти меня... — протянул брат. Он резко развернулся и стал нервно шагать по мягкому ковру гостиной. — Дядя Блишвик сказал, что нас никто не найдет, что это темная магия, — он остановился и заглянул мне в глаза. — Вы... вы правда не бросали меня? — Таддеус сделал паузу. — Я все думал, зачем меня отдали дяде Блишвику…       — Таддеус...       Он снова вздрогнул от звука собственного имени. Как будто оно было ему непривычно.       — Что он с тобой делал?       — Воспитывал. Он меня берег.       — Тогда почему ты...       — Я покажу тебе, — он засуетился, поспешно подошел и схватил меня за голову, заглянув в самую глубь моих глаз.       Я сделал то же самое.       И ужаснулся.       Воспоминания Таддеуса одно за другим проносились, словно маггловская кинопленка в голове.       Некоторые были расплывчатыми. Некоторые очень яркие. Я узнал в них девочку, о которой он постоянно думал, но это было сейчас неважно. Меня убивало другое.       Остальное.       Сколько бы я не готовил себя к этому, но не смог остаться равнодушным. Мне стало очень, очень плохо. Не выдержав этого натиска, я оттолкнул его и рвано задышал, вздрагивая от каждого шороха вокруг.       Дыхание никак не хотело приходить в норму.       Я выудил сигарету из портсигара, зажег ее и скорее закурил, впуская такой успокаивающий никотин в свои легкие.       В последнее время я слишком часто курил.       Меня выдернул из водоворота неутешительных мыслей до безумия знакомый голос, к которому я все никак не мог привыкнуть.       — Что, слишком жестоко для тебя?       Я не мог ничего ответить. Правда не мог. Его воспоминания были ужасными, их не описать словами. Видеть столько ужаса и остаться нормальным человеком — невозможно. Вот почему он казался странным.       Таддеус захохотал и слишком резко затих, прошептав:       — Братец мой, если тебя не кормили любовью с серебряных ложек, ты научишься слизывать ее с ножей.       Он произнес это так просто, так обыденно. Даже улыбнулся в конце. А у меня кровь застыла в жилах от этого горького оскала. Мне было страшно.       Жутко.       А потом меня охватил гнев. Он лился через край, переполнял, душил и теснил дыхание. Всепоглощающая ярость в чистом виде хлестала бурным потоком, затмевая сознание и бешенство, что не поддавались контролю и вырывались наружу.       — Я убью Блишвика, — вырвалось у меня. Затем я поднялся на ноги и направился в сторону дремавшего виновника адской жизни моего брата.       Но Таддеус перегородил мне путь и холодно заявил:       — Если ты хоть пальцем тронешь его, я заставлю тебя сильно об этом пожалеть.       И он многообещающе мне улыбнулся, заставив меня вздрогнуть.       Я ошарашенно уставился на него, не в силах понять, что он несет.       Однако секундой позже искривленное злобой лицо разгладилось, и он отшатнулся от меня:       — П-п-Прости. Просто прошу, не трогай его, пожалуйста.       Все. С меня хватит.       Оставив их в гостиной, я направился в свою комнату. Мне срочно нужен был отдых после этого сумасшедшего дня. Я уже не выдерживал. Нервы — тоже. День был действительно невероятно тяжелым.       Я снял одежду и бросил ее в камин, с яростью прокричав «Инсендио». Все, что было на мне сегодня, сгорело в очищающем огне.       Самому бы вот так очиститься от скверны. От темной магии, окутывающий мое естество.              Я устал.       Действительно устал.       После того, как принял ледяной душ, я бросился в кровать: мягкие, шелковые простыни касались моей кожи, действуя на меня успокаивающе. Наконец-то я мог отдохнуть.       Но не тут то было. В мою комнату, в мое убежище ворвался отец, попутно заколдовав комнату так, чтобы никто ничего не услышал.       — Теодор, твое секундное колебание обошлось нам очень дорого, — свирепствовал он.       Я закрыл глаза и сосчитал до пяти. Сделал глубокий вдох.       — Отец, я уже произносил проклятие,— на выдохе оправдываюсь я.       — Но это успел сделать Таддеус! Ты дал повод Темному Лорду сомневаться в тебе!       — Это мизерная оплошность не даст никому сомне...       —Ты слышишь меня?! — Раздался отцовский рев. — Это уже фатальная ошибка!       Я умолк. Мне нечего было сказать в ответ.       — Нужно исправлять ситуацию. Ты ведь понимаешь, как важно держать планку? Все должно идти идеально. Но оно не идет. Оцени ситуацию сам, со стороны.       — По мне, так все нормально.       — Хватит! Хватит со мной препираться!       — Как же это все меня достало! — Взорвался я. — Это тяжело, я действительно не справляюсь и не хочу этого делать! Хоть бы раз ты поддержал меня! — Горько воскликнул я.       —Ты несешь чушь! Салазар, ведешь себя, словно ребенок!       — Потому что я не успел им побыть! Потому что я и есть ребенок, подросток! — Кричу. — Я не был готов ко всему этому! А ты просто украл мое детство!       — Вот не надо сейчас этого говорить! Я готовил тебя к этому. Ты должен был быть готов. Наверное, стоило поступить, как Блишвик. Может тогда бы я увидел хоть толику благодарности от тебя.       — В тебе говорит ненависть и желание отомстить за мать. Ты и представить не можешь, через что проходил мой брат из-за этого монстра.       — Блишвик выполнял приказ, он достойный Пожир…       — Ты хоть слышишь себя?! Он заставлял Таддеуса убивать своих сверстников! Заставлял причинять себе боль, расчленять жертв, и избивал его каждый божий день!       — Ты не можешь этого знать! — Качает головой отец.       — Но я знаю! Я все видел! Я чуть с ума не сошел, когда через меня прошли воспоминания Таддеуса!       — Он лез тебе в голову? Он все узнал? — Отец бледнеет.       — Нет, ничего он не узнал, узнал я. Потому что он сам этого хотел. Сам мне все показал. Потому что ему нечего было скрывать. Он просто искалеченный подросток, которого...              — Которого не спасти! — Закончил отец, перебив меня. — Угомонись уже!       Его слова были отрезвляющей пощечиной. Удар, заставляющий очнуться.       Словно в тумане я произнес:       — Поверить не могу... Не могу поверить! — Я действительно отказывался в это верить. — Он же твой сын!       — Это не имеет значения.       Отрезвляюще-безнадежно.       Уму непостижимо.       — Ты спятил. Окончательно спятил, — мой голос сошел на шепот. — Я ненавижу тебя, — я вышел из комнаты, накинув халат поверх ночной одежды, и хотел просто уйти куда подальше.       — Ты слабак! — Прокричал отец в спину, когда я уже выходил за порог.       Я ничего не ответил.       Потому что мне больше нечего было ему говорить.       Я направился в Восточное крыло, в комнату матери. В моменты отчаяния я находил успокоение рядом с ней. Иногда, бывало, даже засыпал здесь.       Сидя на кресле и выкуривая очередную сигарету, счет которой я уже давно потерял, я обратился к матери:       — Прости, я обычно не курю рядом с тобой. Но мне сейчас правда паршиво.       Она мягко и осторожно улыбнулась, давая понять, что все в порядке.       Все бы родители так спокойно относились к вредным привычкам своих детей.       — Как... Как ты могла выйти за отца? Он ведь невыносим! Не представляешь, как я презираю его сейчас.       Новая затяжка, и нервы потихоньку останавливали свое буйство.       Через какое-то время кто-то зашел в комнату. Я ожидал увидеть отца. Прискорбно, но я надеялся увидеть его хотя бы с мизерным признаком того, что ему жаль.       Жаль, что он обрек нас всех на кромешный ад.       Но это был Таддеус.       — Что-то случилось? — Устало бросил я.       — Хотел проведать тебя.       Я хмыкнул и горько усмехнулся, раздавливая сигарету в пепельнице.       — Неправильно это, — качаю головой.       — Что? — Спокойно уточняет Таддеус.       — Что дети платят за ошибки родителей. И ведь даже не скрывают своих оплошностей.       Он фыркнул, пожав плечами:       — Так никого и не интересует правильность этого. Факты нарушений не заметаются под ковер, а подчас сознательно выносятся на публичное поле.       — Увы.       — Увы, — горько улыбнулся он. — Это ведь мама? — Указал он на портрет.       — Да, — я достал следующую сигарету и призвал бутылку с огневиски, наколдовал два бокала и разлил жгучего напитка нам обоим.       — Я часто вижу ее. Там она еще красивее.       — Да, она прекрасна, — я выдавил грустную улыбку. Теперь полностью понимал, о чем говорит Таддеус.       Теперь хотелось напиться до смерти.       Таддеус направил на меня характерный для него долгий, пронзительный взгляд и заговорил:       — Знаешь, когда боль отпускает, жизнь кажется великолепной даже без семьи и без друзей.       И в этот раз я четко знал, о чем он говорит.       Хотелось разорвать этот порочный круг. Почему все должно быть именно так?       Мы долго сидели, попивая огневиски и молча глядели на мать. В этот момент мы казались абсолютно нормальными людьми. Обычными братьями. Иллюзия, пустышка — но такая необходимая ложь.       — Кстати, Таддеус, я знаю эту черноволосую девочку с глазами цвета незабудок.       Он замер. Стакан с огневиски остановился на полпути к его губам.       Уголок моего рта поднялся и я продолжил, замечая, как важна для него эта информация:              — Это Пэнси Паркинсон.