Сакраменто

      Гермиона Джин Грейнджер.       Гермиона.       Грейнджер.       Хорошо хоть свое имя не забываю.       А забывалось многое, но это уже не так страшно. Больше беспокоило другое — кто-то может заметить, что я недееспособная.       Может, это и есть горькая правда?       Иногда я брала в руки перо, чтобы записать что-то важное или не совсем, но только спустя несколько неудачных попыток понимала, что в руке ничего и не было. Или наливала себе воды, а это оказывались чернила. Таких примеров было тысячи. Мозг работал неправильно, по каким-то причинам он был поврежден.       Я стала, я чувствовала себя… иначе.       В Мунго так и не смогли сказать ничего конкретного. В конечном счете все целители разума сходились на том, что чары памяти — очень туманная и сложная наука; здесь нельзя предугадать результат со стопроцентной точностью, даже если ты посвятил изучению мозга и подсознанию всю свою жизнь. Было ясно одно — память местами стерли, и в процессе что-то пошло не так. Однако сделали это крайне странно, словно нарочно оставляя за собой какие-то следы былых воспоминаний.       Зачем?       Запах леса, рассвет и синева — единственное, что заполняло дыру в сердце.       В остальное время — пустота, пустота, пустота и снова пустота. Как же тяжело переживать о том чего нет. Странно, знаю. Но вся моя жизнь состояла из этих странностей с самого моего рождения.       Удивительные вещи, что я вытворяла в детстве и не безосновательное убеждение, что я отличаюсь от других детей вокруг, получили объяснение, когда мне прислали письмо с приглашением в Хогвартс.       Я волшебница.       И наконец я слилась с людьми в этом новом чудесном во всех смыслах этого слова окружении. Нашла себя. Не сразу, но все же смогла стать частью этого волшебного мира. И мне это чертовски нравилось.       Однако все воспоминания спутаны. Я не помню как забралась на поезд, не помню, что было в мыслях все эти годы. Помню только запах леса и что-то с этим связанное. Это что-то было невероятно важным для меня.       А теперь этого нет.       Как будто у меня отобрали часть моей жизни.       Часть меня.       Не могла же я сама отдать кому-то столь сокровенное?       И главное — я не могла найти своих родителей. Не помню ничего, что связано с их местоположением, знаю только то, что я надежно спрятала их.       Где-то.       Чувствую себя неполноценной. Мне так…       Больно.       Не знаю, почему так сильно ноет в груди. Хочется утонуть в этих тревожных мыслях и на этом молча исчезнуть.       Возможно, где-то по пути в никуда я нашла бы себя, часть своей души, что потеряла и не помню.       Убивало незнание, я ведь Гермиона Грейнджер, я чувствовала, что это все неправильно.       А затем сердце снова неприятно кололо в груди, стоило вспомнить о родителях.       Где мама? Папа? В порядке ли они? Увижу ли я их когда-нибудь?       Одни вопросы без ответов.       Гарри и Рона поблизости нет. А те друзья, что были рядом, бессильны в том, чтобы помочь мне или понять меня.       Возвращение в школу также не приносило радости. Мне просто было плохо. На постоянной основе. Каждый, мать его, день.       Кажется, тот факт, что мне промыли мозги, как-то связан с Малфой-мэнором. Воспоминания о том, что тогда произошло рваные, смутные. Только тот эпизод, где Беллатриса Лестрейндж рыскала в моих воспоминаниях, одновременно подвергая жестоким пыткам, четко отпечатался в мозгу и на предплечье ярким болезненным клеймом на всю мою жизнь.       Возможно я ошибаюсь, но, мне кажется, Малфой тогда мне помог.       Чем? Опять же — понятия не имею.       Просто есть эта странная убежденность. Особенно когда тот сделал вид, что не узнал Гарри.       Малфой.       Никогда не думала, что как-либо свяжусь с этим человеком в будущем.       Многие вернулись в школу, чтобы полноценно закончить образование. В их числе был и Малфой. Гарри с Роном не захотели возвращаться в Хогвартс.       Стало грустно осознавать, что я больше с ними не буду видеться каждый день, как раньше. Мы не пойдем к Хагриду попить чая с каменным печеньем, не будем зубрить экзамены втроем, мне некого больше сподвигать на учебу и упрекать в безделии, и никто больше не расскажет о предстоящем квиддичном матче.       Все теперь в прошлом.       Эти двое были со мной рядом на протяжении стольких лет. И когда мне так паршиво, они оставили меня одну. Но это жизнь, и рано или поздно мы все равно расстались бы. И никакие письма от них не восполняют отсутствие лучших друзей в моей жизни.       Не знаю, как мне быть.       Просто не знаю.       В последнее время в моей жизни слишком много «не знаю», и это жутко раздражает. Особенно с таким пунктиком на всезнание, как у меня.       Одиночество поедало мозги.       Я просыпалась рано утром и, не задумываясь, бежала к Запретному лесу, когда рассвет только-только мягко ступал на землю с первыми лучами солнца. Стоя на опушке леса, я бесцельно вглядывалась в глубину лесной чащи каждый проклятый день.       Осень постепенно переходила в нещадную зиму, но привычка никуда не исчезла.       Стало зябко, и только спустя полчаса ступора я осознала, что легко одета: ледяные иголочки пронзили ноги и гудящая тяжесть в руках стали последствием моей невнимательности. Холод прошел через тонкую кожу и плоть к костям, пытаясь вытеснить из них остатки тепла.       Так вытесни же и пустоту! Пусть в этом вакууме будет хоть что-то. Я попыталась пошевелить пальцами и топтала ногами промозглую землю, чтобы разогнать горячую кровь по телу.       — Ты волшебница, просто произнеси нужные чары! — Прошептал голос в моей голове.       Кто-то знакомый.       Дежавю.       — Не хочу, — тихо вслух ответила я.       Пусть останется так.       Хвойные деревья Запретного леса отдавали синевой под покровом пасмурного неба. Эта синева обволакивала каждую клеточку мозга, успокаивая, заставляя отпустить прошлое, настоящее и будущее, если ему быть. Я растворялась в ней, словно сахар в бескрайнем океане.       Не помню, чтобы этот цвет был моим любимым. Но отчего-то вспоминались сапфиры, и рука невольно потянулась к шее, где висели небольшие платиновые часы на цепочке с красивыми мелкими узорами. Они лежали на груди под незастегнутой легкой курткой. Коснувшись его, я почувствовала потеплевший от тепла тела металл и сжала их окаменевшими пальцами. Я впустила в легкие окружающий хвойный аромат. Запах леса казался таким родным. Стоило мне закрыть глаза и вдохнуть его — становилось так тепло. Пустота заполнялась дурманящим запахом и служила лечебным бальзамом для покалеченной души. Хотелось протянуть руки и пойти навстречу этому аромату, но что я встречу впереди?       Ничего.       Никого.       Знать бы еще, почему так происходит… Чего я ищу? А, может, кого?       К лесу меня стало так тянуть после того, как мы начали искать крестражи. Будучи в лесах Дин я так же рано просыпалась, словно заведенная, и в полном одиночестве глядела куда-то вдаль, думая о чем-то очень важном.       Не помню, хоть убейте! Удушите! Растерзайте!       До сих пор пытаюсь вспомнить, но не могу!       Кому понадобилось отбирать у меня часть моей жизни?       За что?       Очередная, тысячная слезинка вырвалась из глаз.       Хотелось выть от безысходности.       Я выдохнула горячим паром в окружающий мрак леса, смахнула пальцем слезу и решила, что на сегодня хватит этого безумия.       Закончив этот ежедневный ритуал, по возвращению обратно в замок мне встретился Малфой, и это происходило довольно-таки часто.       Всю осень мы не обращали друг на друга внимания, лишь проходили мимо, словно незнакомцы. Хотя пару раз я видела, как он поворачивается ко мне, его рука дергалась и раскрывался было рот, словно тот хотел со мной заговорить, однако что-то его останавливало. Он не решался.       Ну а сейчас Драко Малфой упорно колдовал над Гремучей ивой непонятно зачем. Оно уже давно погибло, и даже в лучшие времена больно хлестала ветвями все и вся, что имело неосторожность находиться рядом, без разбору.       Смысл его спасать?       Если раньше я еще могла держать себя в руках, то в этот особо гнетущий день не выдержала натиска давно терзающего любопытства и ломающего каждый проклятый день мозги одного единственного вопроса — что же тогда произошло в Малфой-мэноре?       И твердо направилась к нему.       Из того, что я знала, Гарри и Рон, по их словам, были в темнице, когда Малфой забрал меня и отвел к Лестрейндж. Других подробностей они не знают.       А я не помню.       Малфой же должен все помнить.       Замешкавшись на месте я незаметно подошла к нему сзади, всматриваясь в его широкую спину, собираясь с мыслями, и молила Всемогущего Мерлина не растерять свое шаткое самообладание.       Набрав прохладного воздуха в легкие, я тихо выдавила из себя:       — Здравствуй, Малфой.       Легкие движения палочкой остановились, золотые искры и ветерок, что кружили вокруг иссохшей ивы из-за накладываемой магии, исчезли. Рука, которая секундами ранее плавно вырисовывала руны, замерла. Драко распрямил плечи и медленно развернулся ко мне лицом, опуская волшебное древко.       — Грейнджер? — Светлая бровь приподнялась в удивлении, а серые глаза пронзили холодным взглядом, заставляя поежиться на месте. Светлая макушка блестела от изобилия застрявших в растрепанных платиновых волосах снежинок. Несколько из них вырвались из плена очередным дуновением ветра.       Если бы Малфой был временем года, это определенно была бы зима.       Не зная, как завязать разговор, я скорее выпалила один из многочисленных вопросов, но, увы, далеко не из самых важных:       — Зачем ты колдуешь над Гремучей ивой?       Бледное лицо перекосилось в типичной для слизеринца ухмылке, он скрестил руки на груди и заявил:       — Она является редчайшим экземпляром подвида плакучих ив, и нужно хотя бы попытаться восстановить его. Не думал, что это действие для тебя окажется удивительным.       — Почему это?       — Такие заучки, как ты, обычно думают о таких вещах. Разве нет?       — Нет. Я терпеть не могла это дерево.       Драко поднял брови и наклонил голову вбок, а затем вдруг залился смехом, пока я не остановила его своим предложением:       — Но я могу помочь. Если… хочешь.       Смех его угас, и в ту же секунду выражение лица изменилось на заинтригованное.       — Ну давай, — слизеринец словно бросал мне вызов.       Я вспомнила одно заклинание и пыталась повторить его, что было сложно сделать, когда Малфой ни на секунду не отрывал от меня изучающего взгляда.       Ничего не вышло.       А что если дело не только в Малфое?       Может, я была еще слишком рассеянной для этого?       Навряд ли дело лишь в наблюдателе.       Спустя минут пятнадцать и нескольких неудачных попыток я сдалась и отошла назад.       — Нет, не выходит, — пораженным тоном пробурчала я.       — Ничего, попробуем еще что нибудь, — он мягко улыбнулся.       Никогда не видела такой улыбки на его обычно самодовольном лице, которое за последние два года совершенно изменилось, приобрело более мужественный и взрослый вид. Было интересно видеть его другим. Ему шла эта улыбка. Стало вдруг теплее.       Но сразу за этим последовали неловкость и желание смыться отсюда поскорее, поэтому я поспешно огляделась вокруг и заявила:       — Пойду в библиотеку. Может, найду что-нибудь, — толком не попрощавшись, я побежала в сторону замка. Одеревеневшие от холода ноги не слушались, а в противовес им в груди нарастал нестерпимый жар.       Идиотка, что тебя остановило спросить то, что ты на самом деле хотела узнать?       Я тряхнула головой и попыталась не думать больше об этом. Однако ноги сами повели меня в секцию гербологии библиотеки Хогвартса.       На следующий день и все последующие дни мы каким-то образом стали вместе решать проблему воскрешения Гремучей ивы, постепенно втираясь в доверие друг друга. И вот совместными усилиями из иссохшего дупла наконец пророс росток и стремительно потянулся ввысь. Дерево ожило, зеленые ветви особенно контрастировали на фоне заснеженной местности, и листва на ней выделялась ярким пятном в монотонной повседневности.       — Красиво… — прошептала я, заглядевшись нашей работой, и только спустя какое-то время заметила, что Малфой все это время смотрел на меня.       Осознав это, я сглотнула ком в горле и наконец решилась спросить о том, что волновало меня так мучительно долго.       — Малфой…скажи, пожалуйста, что произошло в Малфой-мэноре тогда?       Я повернулась к нему и увидела происходящие перемены на его лице. Глаза цвета сизого пепла чуть округлились, затем светлые ресницы опустились, скрыв серые радужки глаз, точно снежная пелена закрывала пасмурное небо над головой.       Драко небрежно взмахнул палочкой в сторону торчащей из-под снега ветки и трансфигурировал из нее скамейку, пригласив сесть. Я неуверенно расположилась на самом краю скамьи, он же сел за полметра от меня.       Малфой сжимал и разжимал пальцы рук, наверняка размышляя, что можно говорить, а что нельзя, осторожно подбирая слова:       — Когда тебя, Поттера и Уизли схватили, вас троих поместили в темницу, но Беллатриса вдруг страшно завопила и потребовала от меня привезти тебя к ней. Она нашла меч Гриффиндора в твоей сумочке, и, видимо, это послужило причиной ее… досады. Пока мы шли по пустому коридору, ведущему к ней, у нас с тобой был короткий диалог.       Я жадно ловила каждое его слово, погружаясь в забытые воспоминания. Все казалось правильным, подсознание соглашалось с каждым его словом.       — Ты сказала, что тебе необходимо скрыть какие-то воспоминания, что это очень важно. Я… Я предложил тебе помощь, сказал, что сам могу убрать, что нужно, но ты ни в какую не хотела давать хоть намеки о том, что хотела стереть, но иначе я не мог тебе помочь. Я бы не знал, что именно стирать. Ты ведь знаешь, как работает «Обливиэйт» — нужно сосредоточится на том, что именно нужно убрать. Пришлось… Взять с тебя обещание не делать глупостей и дать свою палочку, чтобы ты сделала это сама. Ты сказала, что сделаешь все сама. Ты это сделала, ты стерла себе память, зная о всех рисках, — шепотом закончил слизеринец.       Мерлин, прокляни меня! Риски были огромные, зачем я на это пошла?       Когда-то давно Рон говорил, что они с Гарри выпили зелье забвения, дабы тайна о крестраже не раскрылась. Они были защищены от легилименции, но почему не выпила его я?       Попытавшись упорядочить ход мыслей, я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, выпуская пар в зимнюю стужу.       Мне либо не досталось зелья, либо я не успела выпить его. В любом случае что-то мне помешало, вряд ли я бы пошла на это, если не было другого выхода. Иначе не объяснить мой глупейший поступок за всю жизнь.       Теперь память не восстановить, я не могу вспомнить, где мама с папой, и что так гложет меня изнутри, заставляя рыдать ночами и хвататься за эти чертовы карманные часы.       Откуда они у меня вообще?       К горлу подступил жгучий ком от досады, но не могла же я расклеиться перед Малфоем. Собравшись с мыслями, я стала вдумываться в то, что он мне только что рассказал.       — Ты не думал, что я могу оглушить тебя и убежать?       Издав смешок, он заявил:       — Убежать было невозможно: дом был заполнен Пожирателями, егерями и охранниками, на нем стояли антиаппарационные чары. Ты все это понимала. Выстоять одной против всех было невозможно даже для Гермионы Грейнджер.       Как ни прискорбно, логично. Однако кое-что меня еще терзало.       — Почему ты помог мне?       — Тебе не за чем это знать, — он отвел взгляд и странно ухмыльнулся.       Гриффиндорский дух воспрял, и я подняла подбородок выше, сложив руки на груди.       — Я думаю, что имею на это право.       Он не смог подавить очередной смешок полный ядовитого скепсиса, такой же как и заданный после вопрос:       — Ты правда хочешь знать, Грейнджер?       — Да, — я была преисполнена уверенности.       Он вдруг встал и зашагал по снегу взад и вперед, я слышала как он бормотал себе под нос «Гриндилоу тебя побери, Грейнджер!». Он выругался еще пару раз и внезапно заставил меня прижаться к спинке скамейки, наклонившись надо мной, сжал ее спинку руками по обе стороны от меня. В такой близи чувствовалось его свежее дыхание, но вместо теплого пара я ощущала только колючий, влажный холод.       Действительно, человек Зимы.       — А почему бы и нет? Живем один раз, правда, Грейнджер?       Не зная, как отреагировать, я отстранилась настолько, насколько это было возможно, и осторожно кивнула, уже жалея о своем вопросе и гриффиндорской настойчивости.       — Потому что влюблен в тебя с тех самых пор, как ты появилась в моей жизни, подпрыгивая с тянущейся к потолку рукой, стремясь ответить на каждый заданный профессорами чертов вопрос! — Он прокричал мне это практически в лицо.       Затем он отвернулся, словно успокаивался или же собирался с дальнейшими мыслями. Глубоко вдохнув и громко выдохнув, Драко продолжил:       — Каждое движение твоих назойливых кудрей, захватываемых ветерком не ускользало от меня, каждая улыбка впечатывалась в мое сознание, наши ссоры только разжигали этот неугасаемый, адский костер сильнее. Я, блять, люблю тебя, Грейнджер. И ничего не могу с этим поделать, как не старался бы.       Последний стук собственного сердца перед тем, как я осознала, что он сказал, был громче всех звуков на этой планете. Челюсть невольно повисла в воздухе, и я перестала моргать. Мои ладони больно сжали деревянное сидение, заставляя поверить, что это не галлюцинация, не сон, и мне все это не мерещится.       Что вообще на это можно ответить?       Как я должна на это реагировать?       Чего он от меня ждет?       — Оу, понятно, — промямлила я.       А что мне еще было ответить?       Драко, слава всем Богам, наконец отпустил спинку скамейки и выпрямился, засунув руки в карманы строгих брюк. Пепельный взгляд блуждал по мне сверху вниз, пока аккуратно очерченный рот не приоткрылся, чтобы в очередной раз бросить в меня колкость:       — Понятно? Блять, ты серьезно, Грейнджер? Ничего лучше не могла придумать?       Я перевела взгляд на его безупречно чистую обувь и промолчала. Затем, спохватившись, поспешно встала, чего было очень неудобно сделать, ведь он стоял близко к моим коленкам, пришлось чуть выгнуться назад, оперевшись руками о злосчастное сидение и аккуратно, не спуская с него взгляда, вырваться из капкана.       Он в своей манере лениво развернулся на месте, не выпуская меня из своего цепкого, стального взгляда.       —Я… Я должна идти. С-спасибо, что рассказал обо всем. Ну я о мэноре и …и вообще с-спасибо, что п-помог.       Идиотка, ты на каждом слове планируешь запинаться?       Бесстрастный тон Малфоя вывел меня из минутного ступора:       — Тебе спасибо. И Поттеру.       Я подняла на него взгляд, не совсем понимая, о чем он говорит.       Поняв это по моему выражению лица, он закатил глаза и уточнил:       — Если бы не ваши показания, сейчас я бы сидел в Азкабане, Грейнджер.       Я хлопнула ресницами, кивнула ему и ради приличия легонько подняла уголки губ. Быстрым шагом убежала от него, словно от Акромантула. Хруст снега под ногами, казалось, был неприятно громче обычного, и, даже находясь уже так далеко, я все еще чувствовала на себе ледяной взгляд Малфоя.       Мне думалось, это была наша последняя встреча и в принципе последний разговор.       Я глубоко ошибалась.       Малфой стал садиться рядом на совместных занятиях, провожал меня, общался со мной и спорил на разные темы. Конечно же, без препирательств было никак, это же Малфой. И мне не хотелось его отталкивать: в его компании не обязательно было притворяться, что со мной все хорошо, как с Гарри и Джинни.       Он и так знал, что все плохо. Видел, как я изменилась: стала неуверенной в себе и перестала лишний раз что-то говорить на уроках, не трогала ничего на столе, чтобы не съесть случайно соломку вместо булки.       Он все замечал и в коридоре после трапезы приносил мне бутерброды и булочки, двусмысленно кидая фразу:       — Это съедобно.       В принципе, если посмотреть со стороны, мы оба были одиноки. Оба нуждались в ком-то, кто будет просто рядом без необходимости разговаривать. Мы могли молчать часами напролет где-то на скамейке во дворе или в библиотеке, и обоих это устраивало.       Было просто приятно находиться рядом.       Когда закончилась школа и были сданы последние экзамены, мы попрощались и разошлись по домам, образно говоря, ведь идти мне было некуда.       Стены, но не дом.       Я не могла определиться с тем, чем хочу заниматься, тогда как раньше точно знала, что буду делать. Однако экзамены дались мне с огромным трудом, мозги не слушались от слова совсем. Было трудно, и я решила, что дам себе время.       Я заслужила его.       Оказавшись в своем родном доме, первое, что бросилось в глаза — заросшие кусты, отросшая высокая трава, а на стенах — местами сошедшая штукатурка. Вид у дома был заброшенный. Никто здесь не жил уже давно.       От неизбежности одиночества, унылого вида когда-то аккуратного дома, где ждали любимые мама с папой, стало невообразимо плохо. Переступить порог оказалось непосильным подвигом, на который я не решилась. Началась истерика, я стала задыхаться от слез, стоя у порога. Стояла, как дура, и рыдала, как последняя тряпка.       Тошно от себя.       Все считают, что я сильная девушка, пережившая войну, прошедшая гору испытаний и невзгод.       Когда-то так и было, когда-то и мне так думалось.       Когда-то.       Я готовила себя к этому, но столкнувшись — не осилила гнета вины, боли и беспомощности.       Через двенадцать часов я оказалась в Малфой-мэноре, неуверенно стоя перед решеткой этого жуткого места. Иронично, что мне было легче стоять на том месте, где только год назад меня пытали, чем там, где хранились самые лучшие воспоминания.       Что я здесь делаю? Зачем пришла?       Мне не к кому обратиться.       Это была безысходность.       Только я хотела уйти домой, решив, что веду себя просто глупо, как услышала за спиной знакомый голос:       — Чего не заходишь?       Воздух в легких задержался, сердце замерло на пару секунд.       Драко.       Уже не Малфой для меня.       Повернувшись, я виновато уставилась на него:       — Извини, я уже ухожу, — попытка обойти высокую фигуру не увенчалась успехом, тот остановил меня, схватив за плечо.       — Ты зачем-то сюда пришла. Может хоть озвучишь причину? Не уж то не смогла выдержать разлуки со мной, а, Грейнджер?       Я открыла было рот, но передумав, тут же закрыла его, раздумывая о том, что сама не понимаю, так ли это, ведь отрицая, я бы точно солгала.       — Пойдем, дома никого нет. Мать вернется только завтра, она гостила у старых знакомых, но поезд из Брюсселя задержался.       Движением руки он открыл старинные ворота, и те с громким лязгом отворились. Затем Драко схватил меня за руку и потянул за собой. Я покраснела и смутилась от этого жеста, даже попыталась освободиться, но он не дал мне этого сделать.       — Нет, если отпущу, ты убежишь. А я бы этого не хотел. Не каждый день у нас бывают такие уважаемые гости, — он ярко улыбнулся и трансгрессировал нас в дом.       Мы оказались в шикарной гостиной, и это явно не та, в которой меня пытали, чему я молча была благодарна. От былых воспоминаний о пытках мурашки поползли по телу. Вообще находиться здесь было жутко.       Драко щелкнул пальцем, и на столе оказались два хрустальных бокала, бутылка вина и сырная тарелка с фруктами.       — Угощайся, — бросил он небрежно. Затем парень откупорил вино и стал разливать по бокалам.       — Я не пью, — но мое заявление было проигнорировано.       Малфой не переставал заполнять второй бокал, затем протянул его мне. Посмотрев на него снизу вверх, я подчинилась, лишь бы не тянуть резину. Потому что знала, что с ним все равно спорить бесполезно.       Коснувшись прохладной тонкой ножки хрусталя, я завороженно стала рассматривать удивительно мелкую резьбу на ней и, мне казалось, выгравированные рисунки медленно сменяли друг друга, показывая целую историю.       — Интересная вещица, правда? — Услышала я глубокий голос собеседника. — Каждый экземпляр описывает разные истории. На твоем легенда об Аиде и Персефоне.       — Я помню ее. Мать Персефоны тогда все же нашла свою любимую дочь. И все закончилось хорошо, — мой голос дрогнул.       Драко наклонился надо мной и заставил заглянуть себе в глаза, подняв мой подбородок холодными пальцами.       — Мы найдем их, обещаю. Ты мне веришь?       Его слова были… Такими нужными!       Пусть будет неправдой, пусть он мне лжет, чтобы успокоить, мне они просто напросто были нужны. Я должна была это услышать. Ком в горле нарастал все сильнее и сильнее, но его сизый взгляд успокаивал, не давая расклеиться.       Как же мне это было нужно!       Мне был нужен он.       Он.       Драко.       Я убрала его руку с подбородка и схватила за воротник черной рубашки, с силой притянула к себе, исступленно поцеловав его в губы.       Этот неожиданный порыв ошеломил не только его, но и меня. Секундная слабость переросла в страсть и бесконечное желание. Желание обладать и стать цельной, ощутить тепло, обжигающие касания мужских рук, любовь, полноту жизни. Все!       Не было ничего нежного в наших прикосновениях. Чистая страсть и животное желание. Я больно прикусила его губу и почувствовала вкус железа и — боги — это то, что мне так нравилось, хотя я не знала, откуда мне это известно.       Его руки, ранее плавно водящие линии по шее и плечам, теперь блуждали по груди и животу. Я царапала его грудь через одежду, умирая от потребности впиться в кожу и удовлетворить своих голодных демонов внутри.       Хотелось заняться отличным сексом, и он был прекрасным кандидатом на эту роль. Драко оттянул мою кофту вместе с лямками лифа назад и заставил их сгореть в синем пламени прямо на мне. Но огонь не обжигал, напротив, был холодным, как лед, щекоча грудь и руки, что возбуждало лишь сильнее.       Я в ответ коснулась его паха и почувствовала под тканью брюк затвердевшую, чуть пульсирующую плоть. Мурашки забегали по моей нагой груди и спине.       Драко поднял меня за бедра, не разрывая поцелуя, и трансгрессировал нас в свою комнату. В следующую секунду он гневно бросил меня на мягкую и широкую кровать. Я почувствовала гладкий шелк под собой и нетерпеливо собрала его в складки, пока Драко снимал с себя одежду, что заняло всего пару секунд. Затем он схватил пояс моей юбки и с силой потянул ее вниз вместе с нижним бельем. Моя одежда ненужной полетела куда-то в сторону.       Увидев оголенный, хорошо сложенный торс, плечи и возбужденное мужское достоинство Драко, я хотела ущипнуть себя, не веря в то, что сейчас происходит.       Неужели я окончательно двинулась мозгами?       Но горячее тело, навалившееся на меня сверху, разогнало все сомнения.       — Какая же ты, блять, красивая, Грейнджер.       Произнося это, он водил носом по моей груди, а затем вцепился зубами в сосок, сладко втянув его в свой горячий рот. Стон сорвался с моих уст, и я чувствовала, как растворяюсь в этом чудесном ощущении.       Одной рукой Драко приятно и больно сжимал мою вторую грудь, в то время как его другая рука уже играла с клитором, прерываясь только на то, чтобы собрать влагу с преддверия влагалища.       Блаженство охватило каждую клеточку тела и расползалось по венам, наполняя жаром возбуждения.       Наполняя жизнью.       Мне не хотелось длинных прелюдий — хотелось, чтобы он поскорее вошел в меня, и я долгожданно соединилась телами с тем, кто не дает мне сойти с ума, кто удерживает меня на хрупкой линии сознания. Драко, словно прочитал мои мысли, и убрал руку с клитора, обхватил член ладонью и, не раздумывая, вошел в меня до упора, заставив извиваться в сладком экстазе.       Ненужные мысли естественно посетили меня в этот момент, но я постаралась не думать об этом… По крайней мере в данный момент. И Драко сделал так, чтобы я забыла обо всем, когда стал с силой вбиваться в меня. Каждый грубый толчок сопровождался моими бесстыдным стонами.       Я потянулась к его груди и втянула соленую от пота кожу так сильно, чтобы наверняка остался мой след на белоснежной, словно только выпавший сугроб, коже. Светлые волосы на мужской груди уже были сжаты моими пальцами и нещадно царапали моего благословенного спасителя.       Я кричала, умоляла его толкаться сильнее, жестче, безжалостнее.       Чтобы чувствовать.       Чувствовать боль.       И быть живой.       А не макетом своей прежней личности.       Несколько минут яростных фрикций, и он схватился обеими руками за мою грудь, поудобнее устроился между моих широко разведенных бедер, и теперь я видела его затуманенный желанием взгляд.       Чистый секс.       Он стал вбиваться быстрее и резче, хлюпающие звуки, шлепки ягодиц и бедер стали соразмерно равны моим громким стонам, и он наконец кончил вместе со мной. Я извивалась и дергалась, испытывая эйфорию.       Как же было хорошо сейчас.       Почему мы раньше этим не занимались?       Драко поцеловал меня в искусанные губы и вышел из меня. Горячая сперма медленно вытекала за вышедшим членом, и мне нравилось это ощущение.       Драко использовал «Акцио» и протянул мне бутылек. По надписи я поняла, что это противозачаточное зелье, которое я осушила в ту же секунду.       Он хмыкнул и достал откуда-то плед, накрыв меня, после чего расположился рядом.       Та назойливая мысль, что я пыталась забыть в самом начале, снова больно запульсировала в голове.       Боли при проникновении не было, и тело помнило ощущения, они были… привычными. Драко ничего не говорил по этому поводу, но я не думаю, что если сейчас проверю, то увижу кровь на простынях. И после пережитых спектров ощущений я поняла, что Малфой не был у меня первым.       Тогда кто?       — Это было прекрасно, — прервал ход тревожных мыслей Драко. — Только вот в следующий раз мы растянем удовольствие, договорились?       Я молчала, ведь не верила, что это снова повториться.       И снова ошибалась.       Мы стали встречаться.       Часто.       Очень часто.       Хоть он и помог мне пересилить себя и войти наконец в свой родной дом, я часто оставалась ночевать у него. Это переросло во что-то… Похожее на любовь.       Я думала, что люблю его.       Точнее да, я его люблю.       Иначе как бы я согласилась выйти за него замуж после почти двух лет наших отношений?

***

День помолвки. Малфой-мэнор.

      Весь этот дом нагонял на меня ужас.       Его величие пугало, а истории, что здесь разворачивались, вызывали тревожность и просто-напросто наводили страх.       Временами я перестала себя узнавать: как я докатилась до этого? От гриффиндорского бесстрашия остались одни воспоминания. Будто что-то внутри сломалось и требовало починки, только вот потерянная гайка потерялась уже навсегда.       Мать Драко была добра настолько, насколько это было возможно, и, видит Мерлин, старалась со мной ужиться, но это было не в ее власти. Убеждения, что засели глубоко до мозга костей у таких, как она, не просто вытравить одним лишь желанием. И я стараюсь понять ее.       Правда.       Она выросла в другом мире. Но я не всемогуща, чтобы одним своим желанием заставить забыть все, что было вбито ей в голову на протяжении стольких лет. Это несправедливо по отношению к ней. Да и ко мне, если быть честной.       Драко ничем не отличался. Он лишь делал меня исключением из правил, хоть никогда не признавал этого. Что-то подсказывало, что к другим магглорожденным у него все еще есть эта неприязнь.       Данная мысль ни на секунду меня не покидала.       Опять же, это устои, какие нельзя разрушить по щелчку пальцев.       Как-то раз, когда я решила остаться у Драко на ночь, я проснулась от громких голосов, что спорили друг с другом. Один принадлежал Драко, второй голос, кажется, Блейзу. Поднявшись с кровати, я натянула на себя его рубашку и направилась в столовую попить воды. Я не хотела подслушивать.       Мне было все равно о ком, о чем они разговаривали, но проходя мимо закрытых дверей кабинета Драко, я уловила их диалог, и одно, казалось бы, незнакомое имя заставило сердце на миг замереть.       Больно кольнуло в левой части груди, а затем сердце забилось где-то в желудке.       — Ты хоть искал его?       — Я не обязан его искать! Чего ты от меня хочешь, Забини?       — Тео исчез, а тебе абсолютно все равно! Его тело не нашли, значит, он может быть жив!       — Мне плевать.       — Ты… Не смей этого говорить, Драко. Мы росли втроем. Вместе. Мы друзья!       — Больше нет!       — Мы должны…       — Нет. Меня все устраивает.       Я поспешила уйти, чтобы не быть пойманной. Ушла, но не смогла выбросить из головы это имя — «Тео».       Тео.       Красивое имя.       Знакомое.       Но чье же оно?       Кто ты, Тео?

***

      Помолвка прошла… Мягко говоря, не очень. Я не хотела ничего официального, но Драко было не переубедить. У меня были кое-какие мысли о причине такой гласности, но я не осмелилась бы их озвучить даже себе.       Иначе разочаровалась бы в нем.       Гарри пришел, но так как общих знакомых, с кем можно переброситься парой слов, было по пальцем пересчитать, он вежливо извинился и, тепло попрощавшись со мной, оставил сей цирк пораньше.       Я бы тоже хотела вот так просто уйти.       Рон даже не соизволил явиться, а Джинни не смогла прийти по неясным причинам, о которых рассказать она не могла. Было обидно до чертиков, даже Блейз поинтересовался у меня, почему лучшая подруга не пришла в один из самых важных дней в моей жизни.       И словно отравленная вишенка на испорченном торте — моих родителей все еще не было рядом.       Мне лишь хотелось вернуться в свой родной дом. Откровенно говоря, день был даже паршивее прежних.       Все негласно были против моей связи с Драко. Я чувствовала себя не в своей тарелке, не могла свыкнуться с этим местом и с этими людьми. Проще говоря — я ненавидела Малфой-мэнор. Поэтому до последнего тянула переезд к Драко, обещая сделать это после свадьбы.       Но мне этого не хотелось, как бы я не любила Драко.       Разумеется, я говорила ему обо всем, что меня беспокоит, и он пообещал, что все это временные трудности, и мы будем жить далеко от родового поместья, если мне так будет комфортнее.       Нужно просто немного потерпеть.       Снова.       Именно то что я не люблю делать. Но у меня больше никого не было. Мне было трудно даже допустить мысли об одиночестве.       Я не могу.       Я свихнусь.       А Драко все ссылался и ссылался на то, что мать не сможет жить одна, без отца, в этом огромном доме, поэтому в первое время нам стоило пожить здесь. Он не мог бросить мать в одиночестве, и это, конечно, благородно.       Но опять же, не по отношению ко мне. Словно мной пренебрегали в который раз.       Светское общество презирало меня, большинство гостей считались «чистокровными» и смотрели на меня, как на грязь.       Буквально.       Если бы не правила приличия и обещание Драко, что мы скоро со всем этим распрощаемся, я бы не выдержала и уж точно сморозила бы какую-нибудь гадость. Все смотрели на меня с осуждением, презрением и нескрываемой неприязнью. Но стоило ко мне подойти жениху, как все это исчезало с их мерзких лиц.       Лицемеры.       Они ненавидели меня. И это было взаимно.       Иногда я спрашивала себя — зачем я согласилась на это? Зачем вообще терпеть? Но глядя в серые глаза, полные любви, вспоминала, зачем я через это все прохожу.       Драко заполнял бездонную пропасть, что по-прежнему была внутри меня. Не до конца, но все же мне было с ним хорошо. Он делал абсолютно все, чтобы мне было комфортно. Взамен лишь просил снисхождения к матери. Ну а мне хотелось и дальше быть рядом с ним, лишь бы звенящая пустота больше не засасывала в свой вакуум мою душу.       Я часто одна гуляла в лесу, что был за пару миль от родительского дома — достаточно далеко для магглов, но достаточно близко для трансгрессии волшебников. Шла за тем самым запахом снова и снова, чтобы ощущение пробоины в груди исчезло хоть на время, когда я была в окружении хвойных ароматов.       Я жила лишь иллюзиями.       Каждый день.       Вглядываясь в глубину леса, я думала о родителях: как скучала по ним и как невыносимо было потерять их. Драко помогал мне искать их и делал все, что было в его силах, но я была уверена, что сделала в свое время все возможное, чтобы маму с папой никто не мог найти, кроме меня.       Родительское гнездышко давало чувство защищенности и мнимое ощущение присутствия родных людей рядом. Тот страх, что я испытала в первый раз, пропал за пару-тройку дней. Хоть что-то, за что можно зацепиться и не впасть в отчаяние. Было одновременно тяжело и легко находится в знакомых стенах. Здесь моя берлога, мое укромное местечко. Никто не тревожил меня здесь.       Ровно до того дня, пока я услышала стук в дверь. Никто не стучался в эту дверь — было некому.       Задаваясь вопросом, кто бы это мог быть, убивая безумную надежду о том, что это каким-то чудом вернулись родители, я поспешила открыть дверь. Только доверенные люди могли подойти к этой двери. Это должны быть они.       Ведь остальные обо мне совсем забыли.       Словно меня никогда и не было.       Но на пороге стоял болезненно худой, чрезвычайно измученного вида мужчина. Он выглядел ужасно: бледная кожа будто не видела солнца годами. Я насторожилась, когда он назвал меня по имени. Но самое странное произошло тогда, когда я заглянула ему в глаза. В синие, словно два ярких сапфира, радужки глаз, и все будто встало на свои места.       Стало не по себе, сердце билось через раз. Я испугалась своей реакции больше, чем его ужасающего вида. Секундой спустя он с грохотом упал на деревянный пол, словно мешок с костями. Что-то внутри задрожало, и я часто задышала, внутренности завязались в тугой узел, легкие отказывались вдыхать еще воздуха.       Я была уверена, что сейчас задохнусь.       Выбежав на крыльцо за барьер аппарации, который я лично наложила на дом, я перенеслась к Драко и надсадным голосом скорее объяснила, что случилось. Следующие события произошли слишком быстро: Драко бросил деловое собрание, от которого я его оторвала, и трансгрессировал ко мне домой, взял за плечи таинственного гостя и перенесся с ним в Мунго, где тот лежал без сознания больше недели.       Драко никогда не разрешал мне влезать в его дела, в его бизнес. Мне было запрещено беспокоить его во время собраний. Но он почему-то простил меня. Даже не упрекнул.       Я видела, что Драко знал этого человека, но мой жених ничего не хотел мне говорить и, по-видимому, не собирался.       Втайне от него я навестила этого мужчину, когда тот еще лежал в отключке. Не знаю почему, но не рассказала об этом Драко.       Не хотелось.       Максимально тихо я отворила дверь в нужную мне палату и на цыпочках подошла к спящему незнакомцу. Тонкое одеяло и больничная рубаха с короткими рукавами закрывали его тело, но по видимым участкам можно было сказать, насколько все было плохо: кожа на руках по ходу вен по-прежнему была вся в рубцах и, вспоминая тот день, выглядела гораздо лучше, чем тогда на пороге моего дома; язвы еще не зажили, а это значило, что их нарочно заколдовали; чрезвычайная худоба говорила о том, что его морили голодом; на лице и руках были видны тонкие шрамы, словно нарисованные тоненькие молнии, но они отличались от тех, что были сейчас.       После этого посещения остался неприятный осадок, но я пришла к выводу, что беднягу пытали, над ним нещадно издевались.       Зачем?       Как он выжил?       И откуда незнакомец знает мое имя?       Почему пришел ко мне, а не сразу в Мунго?       Что вообще происходит?       И почему, увидев его глаза, я на мгновение ожила?       Тряхнула головой и отогнала последнюю мысль.       Мне должно быть показалось.       Да, точно… Показалось.       Я ведь живу в иллюзиях, вот и придумываю то, чего нет.       Но очень хочется испытать.       Неуверенно сделав шаг еще ближе к нему, я стала рассматривать его лицо: впалые щеки, землистого цвета кожа и шрамы все равно не могли скрыть того факта, что этот молодой человек когда-то был очень красив. Густые брови и длинные ресницы, отросшие кудрявые угольно-черные волосы, тонкие губы цепляли взгляд. А если он откроет глаза — синие омуты затянут в свою глубокую бездну, заставят замереть, как в прошлый раз.       Я это точно знала.       Но откуда?       Мне было так его жаль. Отчего-то хотелось коснуться его волос и щеки, прошептать, что все будет хорошо, но этот странный порыв я усмирила. Простояв так минут двадцать, я ушла.       И в то же мгновение мне снова стало плохо.       Словно я снова что-то потеряла.       Уходить не хотелось.       Но я больше не приходила к нему.       Драко же изменился. Он вел себя странно с тех пор, как в нашу жизнь ворвался синеглазый шторм. Но я не придала этому значения, потому что совсем скоро у нас должна была состояться свадьба, и, возможно он нервничает из-за этого.       Я ведь тоже почему-то нервничала.       Определенно, дело в свадебной суете.       В один из дней, когда я блуждала по лесу, то стала рассматривать загадочные платиновые часы. Я изучала их часами, пока в этот раз меня не посетила мысль, точнее, давно забытое воспоминание, связанное с маггловской медициной, о котором я узнала, слушая передачи по телевизору.       Да, я стала включать телевизор. Ставила любой канал, лишь бы звенящая тишина прерывалась хоть какими-то звуками.       Поразмыслив, я закрыла глаза и попыталась забыть о том, что держу в руках.       Мышечная память сохраняется, даже если у человека повреждена кора головного мозга, где хранится информация о своей жизни. Пальцы двигались по уже теплому металлу и щупали его, осязая каждую бороздку узоров на ней. Спустя какое-то время я вдруг поняла, что на гравировке есть буква, которую нельзя увидеть.       Буква «Н».       От этой находки закружилась голова.       Я открыла веки и с силой сжала в кулаке часы.       Загадочная буква, выгравированная на часах, отныне сверлила мне мозг каждый день.       Ее не было видно — можно было только ощутить. И мне все время казалось, что сейчас я выговорю это слово на букву «Н».       Вот же оно!       Вертится на кончике языка!       Сейчас вспомню и смогу сложить свою жизнь, словно пазл!       И я наконец-то найду долгожданный покой.       Покой.       Я уже и забыла, что это такое.       Но я так и не вспомнила.       Не выговорила.       Не смогла.       И снова осталась, как и всегда, один на один со своим одиночеством, ведь даже Драко не сумел заполнить эту ебаную пустоту.       Ебаную пустоту.       Что, не ожидали такого от Гермионы Грейнджер?       Зря.       Ведь меня больше нет.