***
Добрая половина её праведного возмущения испаряется к тому времени, когда на Хогвартс опустилась ночь. Теперь она начинает сомневаться. Она была слишком настойчивой? Такое чувство, будто она проиграла в игре, потому что не знала правил. Может быть, профессору Соло стало легче, когда она ушла, прежде чем он стал тем, кто подвел её в таких сомнительных обстоятельствах. Она привлекла его, без сомнений, но, возможно, он решил, что фантазия лучше, чем реальность. Может, она просто ужасно целуется, или её лифчик настолько отвратительный, или звуки, что она издавала, были слишком странными. Все это трудно переварить, но Рей справлялась с тяжелой правдой всю свою жизнь. Наступает пятничный вечер, и картина в их комнате такая обычная, что заставляет её скрипеть зубами. Талли и Джесс экспериментируют с волосами и заклинаниями, пока Джанна лениво играет с кричащим йо-йо, купленным в лавке шуток в Хогсмиде. Йо-йо делает именно то, что должен, через случайные промежутки времени, что заставляет Джесс смеяться, а Талли бросать на Джанну невозмутимо грязные взгляды. Рей у своего стола пишет эссе о теоретических основах ограничений трансфигурации. Мотма – известный перфекционист, когда дело доходит до оценки эссе учеников, и Рей знает, что ей нужно выполнить все на отлично. Но её разум отключен; каждые несколько минут она ловит себя, глядящей в одну точку в пространстве так долго, что чернила капают с пера на пергамент уродливыми кляксами, которые ей нужно убрать очищающим заклятьем, что, конечно же, приводит её к мысли, как профессор Соло использовал на ней то заклинание. Убирая свою сперму с её кожи. Его сперму. Рей стонет, скрещивая ноги. — Ты в порядке, Ниима? — спрашивает Джанна с другого конца комнаты. Черт, я слишком громкая. — В порядке, — говорит Рей, быстро думая. — Живот немного побаливает, вот и все. — Это бланманже, да? — голубые глаза Талли широкие и сочувствующие. — Так и знала, что вкус был подозрительный – я же говорила, Джесс… — Говорила, — подтверждает Джесс, — но тебе нельзя двигать головой, потому что эта часть сложная… — её палочка рассекает воздух в сложном вираже, и медные волосы Талли тут же закручиваются в потрясающе небрежный пучок, несколько закрученных прядок выбиваются из прически вокруг лица. Прихорашиваясь, Талли с обожанием смотрит на свое отражение в зеркале в руке. — Ты настоящий художник, Джессика. — Да, я такая. Теперь дай посмотреть, можем ли мы добавить немного акцента... Рей смотрит на двух девушек с чем-то, похожим на зависть. Она может поклясться, что у них никогда не было проблем с парнями – они обе такие красивые и слишком утонченные для этого. Они определенно знают все нужные вещи, которые нужно делать и говорить в любой ситуации, и это факт, что у них нет дешевых лифчиков с глупыми рисунками или склонности звучать как раненая корова во время секса. Может быть, если я выглядела бы как Талли или Джесс – может быть, если бы я была такой обаятельной, – он бы не отпустил меня. Рей потрясена, чувствуя, как слезы собираются в уголках глаз. Прежде чем она успевает решить, сморгнуть их или отвернуться от соседок по комнате, йо-йо Джанны выдает еще один вскрик, крутясь вокруг её запястья, заставляя кровь стынуть в жилах. Звук пугает Джесс, которая находится в самом центре произнесения сложного заклинания к волосам Талли. Она слегка подпрыгивает, магия закручивается… … и каждый волосок на голове Талли встает дыбом. Окрашенный в ядовито-зеленый. Джанна заливается громким хохотом, и Джесс быстро следует за ней, пока Талли кричит на них обоих. Рей затягивается в веселье. Не только потому, что прямо сейчас Талли выглядит чрезвычайно смешно, но и потому, что легко притвориться, что её слезы вызваны смехом.***
У директора Кеноби есть важное объявление на ужине в воскресенье вечером. — Всем доброго вечера и счастливого декабря, — произносит он, когда Большой зал притихает, видя, что директор встал. — В этом году у нашей школы тысяча двадцать девятая годовщина, и после некоторого размышления, факультеты вместе со мной решили провести что-нибудь особенное, чтобы отпраздновать. Шестнадцатого числа, за неделю до зимних каникул, мы будем проводить небольшое событие – вечеринку, можете её называть. — Взволнованные шепотки разносятся среди пленённой им аудитории, и Оби-Ван счастливо улыбается. — С глубочайшим наслаждением я приглашаю всех присоединиться к нам на хогвартском Небесном Балу! Ученики рукоплещут. Это и правда отрадная новость. Что-то, чтобы прекратить однообразие занятий и домашних заданий. — Официальная одежда обязательна, и, конечно же, вы можете обзавестись партнером для танцев. Будет играть группа Шаг Кава, — продолжает Оби-Ван под еще более восторженные аплодисменты. — Празднества начнутся в шесть вечера, и комендантский час будет продлен до… — он делает паузу для драматичного эффекта, — половины двенадцатого. Аплодисменты тут же становятся более равнодушными. Оби-Ван посмеивается. — Ну-ну, все же это будет ночь посреди недели… Пока директор продолжает бубнить, Финн поворачивается к своим друзьям по факультету. — Почему отмечают именно тысяча двадцать девятую годовщину? Случайное число, да? — Девять — это магически удачное число, — говорит Доран Саркин-Тайнер. — В Эннеаде Гелиополя девять богов, девять муз, девять миров, соединенных Иггдрасилем, девять богов ночи в ацтекском пантеоне – ты понял. — Какая разница? — вздыхает Талли. Ей волосы вернулись в обратное состояние за выходные. — Бал! О, это будет так весело… Джессика, мы должны обсудить наши наряды, чтобы не было курьезов на фотографиях, и цвета наших партнеров тоже должны дополнять друг друга… Рей замыкается в себе, засовывая еду в рот. Она заметно менее воодушевлена, чем её сверстники; фактически она с ужасом ждет приближающегося празднования. Ей не то чтобы есть что надеть, и она лучше еще раз столкнется с мантикорой, чем потратит свое финансовое пособие на одежду. Возможно, можно будет отсидеться в этот раз. Оби-Ван пригласил всех, а не потребовал всем прийти, в конце концов, и Финн и Роуз очевидно пойдут друг с другом, и Рей в любом случае не с кем будет пойти… Её взгляд бездумно двигается к пустому стулу за профессорским столом. Профессор Соло не пришел на ужин как обычно. Ей, наверное, стоит перестать беспокоиться об этом.***
Рей борется с первой неделей декабря с тяжелым сердцем, протискиваясь сквозь поток ежедневной рутины на автопилоте и зарываясь в курсовую работу с возобновленным рвением. Плюс в том, что её контрольные и эссе выходят захватывающими. Минус в том, что она почти всегда чувствует себя так, будто вот-вот расплачется. В сторону профессора Соло было больше жалоб в это время. У седьмого курса занятия по защите от темных искусств только в пятницу, но уже во вторник Рей слышит, как ученики помладше жалуются, что Соло укусила какая-то муха за прошедшие выходные. Судя по всему, сейчас он так же плох, как и Хакс. Рей раздумывает, почему это, но знает, что не может позволить себе надеяться. Она поставила ему ультиматум; его тишина и бездействие были явным ответом. Она хочет больше не думать о нем, но он всегда на задворках её разума, готовый подняться на поверхность, когда она не отвлечена учебой. В четверг вечером она делает домашнее задание по нумерологии в библиотеке, пользуясь помощью большого тома по этому предмету из соответствующей секции. Она ловит знакомое дуновение сандалового дерева поверх пыльного запаха папируса и пергамента вместе с тенью, падающей на наспех написанное чернилами уравнение. Ей хочется лучше контролировать свой бешеный пульс. — Вы загораживаете мне свет, сэр, — бормочет она, не поднимая взгляда. Профессор Соло медленно отходит, но не настолько далеко, как она ожидала. Вместо этого она слышит скрип ножек стула по полу, слышит, как он садится за ближайший к ней стол так, что они оказываются спина к спине. Даже если бы в библиотеке не было сейчас пусто, то они все равно оказались бы скрыты с виду рядами возвышающихся стеллажей. Это не останавливает Рей от быстрых взглядов вокруг, даже если это и есть совершенно безобидная сцена для постороннего, который не имеет ни малейшего понятия о том, чем она и её учитель занимались на прошлой неделе. Соло прочищает горло. — Мисс Ниима, — мягко говорит он, прежде чем поправляется: — Рей. — Да, что случилось? — спрашивает она самым холодным тоном, на который способна. Ему требуется много времени, чтобы ответить. — Как… как ваши дела? Она хмурится, смотря вниз на уравнения. Скрип пера заполняет тишину. Она представляет, как он сидит позади в своей обычной напряженной, строгой позе. Открыл ли он книгу или достал пару пергаментов, чтобы сделать вид, что работает или просто смотрит вперед? Рей сжимает зубы, сопротивляясь желанию посмотреть через плечо. Проверить. — Я занята. — Она понятия не имеет, откуда берется эта холодность, но ей нравится. — Как и я говорила, у меня много домашней работы. — Да. — Намек на то, что может быть нежностью, проскальзывает в его тоне. — Я помню. “Тогда почему беспокоите меня?” — почти требует она, её гнев усиливается, но она воздерживается от этого, потому что это будет не хладнокровно, а она пытается быть холодной с ним. Поэтому она молчит. Её перо продолжает скрипеть, даже если внутри она взвинчена, чтобы понять, что пишет. Она на сто процентов уверена, что уже придумала новый раздел нумерологии. — Вы не спросите, как у меня дела? — У Соло достаточно нервов для сарказма, потому что он невыносимый придурок. Рей сужает глаза, он этого не замечает. — Как грубо с моей стороны. Как у вас дела, профессор? Она готова к вкрадчивому ответу. К чему-то саркастичному и наглому, что поставит её на место и напомнит, что для него она всего лишь ребенок. — Не хорошо, — доносится его мрачный ответ. — Я был несчастным, если быть честным. Она моргает. Её перо продолжает скрипеть по пергаменту перед ней, вырисовывая то, что должно быть непостижимыми доказательствами. — Рей. Так долго… — Соло снова прочищает горло. — Так долго я пытался убедить себя, что я могу стоять в стороне. Даже во время нашей второй встречи – когда вы создали телесного Патронуса без слов – я использовал окклюменцию и все подходящие заклинания, чтобы быть на расстоянии. Беспристрастным. Но вы… Рей дает ему буквально пять секунд, чтобы закончить предложение, что и так является достаточным количеством времени, поскольку она готова улететь в облака от напряжения и неверия. — Я что? — требует она. — Вы как лихорадка, — тихо говорит Соло. — Такая, которую я не могу стряхнуть, даже при всей магии в моих руках. Рей наконец перестает писать, но и не поворачивается, чтобы посмотреть на него. В её груди загорается искра надежды, но она боится её. Боится его и того, как он может уничтожить её. — Последние несколько дней были пыткой, — продолжает он. Его глубокий, хрипловатый голос надламывается, будто он выдавливает из себя каждое слово. — Я не могу перестать думать о тебе. О том, как ты целуешься. Какие звуки издаешь. Как красиво выглядишь, когда… — он затихает, смущенный, возможно не имеющий ни малейшего понятия, что делает с ней своей похвалой. Она потеет. Она сжимает бедра. Перо в её руках вот-вот сломается. — Я знаю, что это плохая идея, — хрипит он. Она не видит его лица, у неё ничего нет, кроме его слов, в этом месте древних книг и золотого света ламп. — Проклятье, это возможно самая глупая вещь, которую ты и я можем сделать. Но ты наказала меня за то, что я не решался, но вот я здесь. Я решился. Если… если ты все еще хочешь быть со мной. Одинокая слеза облегчения катится по щеке Рей, падая на уравнения. Чернила еще полностью не высохли и начинают расплываться, магические символы распадаются на пятна сажи и соленой воды. — Тебе не нужно решать сейчас, — мягко говорит ей Соло. — Подумай об этом. Я знаю, что в твоем возрасте легко думать, что ты знаешь о мире все, но это не будет легко. Если у тебя будет хотя бы капля сомнения, мы не обязаны что-то делать. У тебя нет никаких обязательств. Я просто… — он снова останавливается, и затем вздыхает. — После того, как я вел себя с тобой, я обязан дать тебе знать свою позицию. Мы можем поговорить завтра, после занятия. Она слышит, как он поднимается. Слышит, как он уходит, медленный звук его отступления постепенно затихает, поглощенный гнетущей тишиной библиотеки.***
Рей проводит ночь, ворочаясь в кровати, но на этот раз это не потому, что она похотливая. И – ну что ж – это тоже, но сегодня смятение и беспокойство крутятся у неё внутри. Трепет, который опасно похож на восторг. Что она скажет ему завтра? Что он скажет ей? Может ли она действительно сделать это? Может ли она завести интрижку с профессором? Интрижку. Мерлин. Даже само слово звучит аппетитно. Как запретный фрукт. Она снова ворочается, неутомимая. Скрипит матрас. — Рей! — раздраженное шипение доносится из сумрака. Слева сидит Талли, её силуэт виден в свете луны, почти каждая черта её лица испачкана какой-то грязной маской. — Я слышу, как ты думаешь. — Извини, — говорит Рей виновато. — Не могу уснуть. — Почему? Что-то случилось? Рей колеблется. Даже если она и не была бы человеком, – за некоторым исключением – который держит все в себе, она не может посвятить Талли в детали касательно этого вопроса. Но что-то есть в темноте ночи, в этот тихий час, в человеке, с которым ты вырос. Что-то есть в одиноком сердце, готовом взорваться от новостей, и в инстинктивном, тайном языке девочек-подростков. — Талли, — говорит приглушенно Рей, — ты хотела что-нибудь так сильно, но боялась сделать это? — Да, конечно, — тут же отвечает Талли. — Ты же знаешь, что я собираюсь стать целителем, да? Многие люди думали, что я не справлюсь. Нужно было видеть лицо Мотмы при нашем разговоре о карьере на пятом курсе. Все думали, что я слишком взбалмошная, чтобы быть им, поэтому я… у меня был, как это называют, кризис? Джесс знает об этом. Но я очень хотела быть целителем. Хотя маленький голос шепчет мне каждый день, что я обманываю себя, но это не означает, что я перестану пытаться. — Ты все еще идешь к этому, — заключает Рей, — хотя и напугана. Талли кивает, маленькая улыбка появляется на её лице. — Это и означает быть гриффиндорцем.