***
Домой они уже возвращаются втроём. Ряженка — о боже, кто послал Скарамучче этих двух фантазийных гениев — спит у Казухи на руках. Выбор странноватого имени кошке Казуха трактует очень просто: парень безумно любит ряженку, пьёт её вместо чая и кофе. Озябшими руками Казуха спускает Ряженку на пол, и к ней мигом подбегает Бориска, обнюхивая новую сожительницу. Кошечка открывает голубые глаза и широко зевает другому котёнку прямо в мордочку. Тот фыркает и трусит к ногам Каэдэхары. — Ты глянь, на хозяина ноль внимания! — наигранно возмущается Скарамучча, надув щёки, словно обиженный ребёнок. Казуха смеётся, разувается и идёт наугад в ванную, даже не спросив ничего у владельца квартиры. За юношей плетутся котята и Скарамучча. Темноволосый внимательно смотрит за тем, с какой щемящей нежностью купает Ряженку Казуха. Малышка пищит слабо, но не вырывается из заботливых человеческих рук. Скарамуш не хочет признавать, но оказаться в объятиях этих самых рук — пожалуй, самое желанное сейчас. Его так долго никто не трогал, не обнимал. Заслужил ли парень этого от Каэдэхары? В голове навязчивый голос шепчет, что нет. — Мушша, подай какое-нибудь полотенце для Ряженки. Скарамучча трепещет и быстрым шагом направляется в комнату, проверять шкафы. В одном из них он все же находит мягкое махровое полотенчеко, идеально подходящее котёнку. Заодно темноволосый закрывает плотно все окна, волнуясь за животных. Скарамуш молча передаёт полотенце Каэдэхаре, на что тот в благодарность кивает, насухо протирая худые бока голодной Ряженки, что полностью расслабляется от человеческих касаний. Кошечка не дрогает даже, когда Казуха заворачивает её в ткань, подобно шаурме. — Смотри, какая она послушная, — с губ блондина не сходит лёгкая полуулыбка, — у тебя есть молоко? — Прости, нет. Есть мягкий корм для котят. Бориска больше жалует сухой, но я всё равно купил разного. Казуха одобрительно хмыкает, просит Скарамуччу наложить немного в миску и налить свежей воды. После быстрой процедуры Скаре приходится держать истошно вопящего Бориску на руках, который, по видимости, не понимает, почему какая-то белая, сладко пахнущая мылом кошечка ест из его любимой миски. — Эй, Скарамучча… У тебя есть хоть что-нибудь из продуктов? Для нас. Уже время ужинать, я приготовлю что угодно, только скажи. — Только яйца и сосиски, — кривится юноша, изучая свой опустошённый холодильник. Казуха высовывается из-за плеча, не веря ушам. Оказывается, что Скарамучча не шутит. — Ты как до сих пор живой? — На дом часто заказываю. — Это же вредно! — Ну, а кто мне тут готовить будет! — фыркает лишь в ответ. Других оправданий не находится, Скаре стыдно признавать, что в свои двадцать всё, что он способен делать, — это стримить, рыдать по всем поводам и загоняться. — Понятно всё с тобой. Сейчас будет яичница с жареными сосисками тогда. Ставь чайник. Темноволосый под нос бурчит что-то о том, что Казуха не скромничает, хозяйничает, словно к себе домой пришёл. Недовольство ненастоящее и скорее служит простой маской, скрывающей безумное смущение. Каэдэхара врывается в его судьбу лучиком света, освещая всё вокруг, заставляя Скарамуччу встрепенуться немного и, наконец, взглянуть на то, что он всё это время делал со своей жизнью. Скарамучча, правда, благодарен за такое, хоть и признать вслух очень тяжело. Котята возятся друг с другом по полу, играют. Казуха частенько поглядывает за этими детьми и только умиляется взаимодействиям Бориски и Ряженки. Чёрно-белый комок катается по всей кухне, лапки с невыпущенными когтями мягко колотят друг друга. — Подружились. — Ага.***
Вкусно поужинав, парни около часа просто сидят за столом, переговариваясь о всяких мелочах. Правда очень хорошо. Скарамуччу не одолевают тягостные мысли, когда вместе с ним сидит и непринуждённо болтает Казуха. Чертовски приятный, спокойный и чарующий голос Каэдэхары хочется слушать вечно, желательно прямо над ухом, сидя на его коленях. Ну вот, опять не в ту степь уносится сознание Скарамуша. Чувствовать и желать подобного — весьма естественно для любого, но темноволосый отказывается это принимать, думая о том, что симпатия никак не может рождаться вот так быстро, да ещё и после того, как он порвал с тем грёбанным предателем. Это будет выглядеть в глазах Казухи так, словно Скарамучча просто заменяет Аякса на него, подгадав удобный случай. Вдруг Каэдэхара подумает, что Скарамуш запал на него из-за того, что он, не дай боже, видит в нём своего бывшего? Скарамуш совсем не хочет быть понятым не так, но еще больше не хочется быть отвергнутым на начальной стадии их вроде как дружбы. От размышлений юношу отвлекают кроваво-рубиновые глаза напротив, с хитрым прищуром осматривающие его. — Ты не слушаешь меня, о чём задумался? — Ни о чём, — щёки Скарамуччи покрываются лёгким, почти незаметным румянцем. — Повтори, что ты говорил. — Гитара, спрашиваю, есть? Хочу сыграть тебе на ночь. Теперь приходит очередь покраснеть и кончикам ушей. Казуха хочет сыграть ему? Если бы дома не было гитары, Скарамучча клянётся, он пошёл бы покупать её в ту же секунду. — Б-была старая на балконе. Думаю, она всё ещё пригодна. Но сейчас слишком рано, я не смогу уснуть! — А вот давай проверим, — Казуха понижает голос до шёпота и заговорчески подмигивает. — Тащи гитару. Смущённый из-за сущей ерунды, Скарамучча идёт на балкон, по пути замечая, как Ряженка и Бориска сворачиваются клубочком на кофте, валяющейся на полу. Похожи на Инь и Ян. В душе темноволосый радуется, что питомцы так быстро поладили, даже начали появляться какие-то тёплые чувства в груди касательно них. Гитара пыльная совершенно, тяжёлая и потёртая во многих местах. Скара стряхивает слой пыли, дует на неё и, оставшись удовлетвореным, направляется обратно к Казухе, как внезапно натыкается на него же. — Мушш, где мне спать? Скарамучча замирает с гитарой в руках, раздумывая, как ответить. — Со мной? Других спальных мест, к сожалению или к счастью, нет, — чёрт возьми, Скарамучча, какое «к счастью»?! — Хорошо, — Казуха, кажется, вовсе не замечает этой детали. — Давай её мне, — юноша протягивает Каэдэхаре массивную гитару, — так, иди переодевайся и приходи обратно в комнату. Жду. — Раскомандовался! — Ха-ха! Скарамуш, несмотря на вольное поведение друга, слушается его и идёт в ванную, прихватив пижамные шорты и футболку, которых не касался несколько месяцев, засыпая в чём придётся. Но у него Казуха в гостях, а значит, нужно выглядеть опрятнее, а то как бомж ходит, честно. В ванной Скарамучча быстро приводит себя в порядок, переодевшись и смыв утреннюю косметику. К его большому удивлению, лицо не выглядит измученным и уставшим, а даже наоборот. В глазах появляется лёгкий блеск, круги под ними сходят на нет. Это не может не радовать парня, привыкшего видеть перед собой бледного зомби, которого забыли закопать из-за оплошности. Из комнаты Скарамучча слышит мягкую проверку струн и то, как Казуха умело настраивает гитару. Не терпелось услышать его мастерскую игру и, по возможности, пение. Лучше всяких сказок на ночь. Темноволосый спешит к Каэдэхаре, бросив одежду в бак для белья. Блондин по-турецки сидит на краю кровати, чуть сгорбившись над инструментом. Он тоже уже успел надеть одежду для сна и, если Скарамучча скажет, что его пижама с котиками не очень, это будет величайшая ложь в его жизни. Казуха в пижаме, с распущенными пшеничными волосами, струившимися по плечам, выглядит чертовски уютно и комфортно. Скарамуш в который раз позволяет представить себя в его объятиях. В объятьях настоящего солнца. — Какой у тебя милый принт на футболке, — хохочет Каэдэхара, заприметив толстенькую фиолетовую молнию с улыбкой и глазками на одежде Скарамуччи. Тот вспыхивает, заикаясь. — Кто бы говорил! У самого-то всё в котятах, кошатник хренов! В ответ лишь тот же спокойный, ласкающий слух смешок и примирительный жест рукой. — Тш-ш, садись рядом. Я настроил её. Скарамучча беспрекословно повинуется чарующему голосу. Казуха хмурится. Горбится ещё сильнее, сосредотачивается. И внезапно расслабляется, легко заиграв простенькую приятную мелодию, прикрыв глаза. Темноволосый любуется чудными мягкими чертами лица и этой профессиональной непринуждённой игрой. Невесомые ноты, лившиеся из-под длинных пальцев Казухи, будто забирают весь негатив, всю боль и тревогу, что стали для Скарамуша постоянными гостями. Казуха поёт тихо. Красиво. Сладкозвучно. Смотрит на слушателя косо, усмехается его реакции и продолжает петь. Скарамучча уверен, что теперь сердце и разум его не скоро отпустят вот такой образ Казухи. Песня кончается, а темноволосый не отрываясь смотрит на Каэдэхару, словно мелодия до него доходит с небольшим опозданием. Отчего-то к горлу подкатывает ком, черничные глаза блестят слезами. Казалось бы, всё замечательно, всё просто прекрасно в эту секунду, а тут вдруг начинается. Скарамучча ненавидит себя за эту секундную слабость перед Казухой. Он смог её пересилить. — Ты… Ты замечательно играешь и поёшь, правда. — Спасибо, — блондин немного неловко расплывается в улыбке и смущается, показав едва заметный румянец. Наконец-то хоть что-то его заставляет покраснеть, ликует Скарамуш, единственный позорно красневший весь день. — Жду от тебя ещё индивидуальных концертов, хе-хе. Я в шоке, но мне кажется, что правда немного захотелось спать. «Спать, обнявшись и запутав ноги в твоих. Уткнуться в ямочку возле шеи и вдыхать карамельный запах твоего тела, коим ты наверняка пахнешь». — Я был уверен! Высыпайся хоть сегодня нормально, а не как обычно, два-три часа и подъём. Скарамучча угукает, стесняясь поднять взгляд. Казуха встаёт, тянется слегка, ставит гитару, более-менее надёжно подперев к стене. Темноволосый в то время пристыженно обращает внимание на одеяло, что с прошлой ночи переместилось обратно на кровать, бережно заправленное Казухой. То-то он, наверное, подумал, что Скарамучча неряха страшный. С горящими щеками юноша ныряет под мягкий плед, в то время как блондин в кото-пижаме выключает свет и прикрывает входную дверь. Казуха немного мнётся перед тем, как лечь рядом со Скарамушем, но, в конце концов, спокойно ложится, касаясь коленками чужого тела. Скарамучча чуть не хныкает от приятного ощущения. Так давно. Без касаний. Наконец-то. Что-то такое нежное и тёплое. Юноша и подумать не мог, какой у него тактильный голод. Казуха ёрзает неловко, тыкаясь ногами в чужие, и затихает, найдя удобное положение. Под одеялом жутко жарко от двух тел, да и вообще, расположиться вдвоём на такой крохотной кровати практически на грани невозможного, при этом не прижавшись друг к другу. Чего парни, разумеется, не делают. Скарамучча поворачивается на спину, глядя в чёрный потолок, — глаза не привыкли ещё к темноте вокруг. К его макушке приближаются, и Казуха, тихо-тихо, с придыханием шепчет пожелание спокойной ночи. Скарамучча засыпает через несколько минут с глуповатой улыбкой на лице. Про выписанные таблетки от бессонницы парень даже не вспоминает.