VIOLENCE INSTINCT

POV Йен.       Кровожадный взгляд Пса не внушает ничего хорошего, но будит внутри подобие какой-то эмоции. Зарождается, тянет, копошится живым сгустком где-то в глубине чёрной дыры в грудной клетке. Радует предвкушением. Мало что способно пробудить в нём любые эмоции, а чёрный взгляд бешеного Норвуда Блэка пока что подаёт большие надежды в этом плане.       Йен почему-то даже не сомневался, что ему понравится. Хоть его вкусы в плане удовлетворения сильно отличались от вкусов нормальных людей, и в этом всегда была основная проблема.       Он почти не удивлен, когда Блэк привёз его в очередную дыру, наполненную пьяницами, наркоманами и полнейшими отбросами общества. Вонь прогнившего до основания места и таких же прогнивших и жалких его потребителей ударила в ноздри, вкупе с лёгким тянущим волнением внутри, вызывая тошноту. Захотелось закурить и сразу же выпить, но людей вокруг слишком много, а спина Блэка ведёт куда-то вперёд. Явно же он притащил сюда босса не для того, чтобы просто надраться. Предвкушение чего-то совсем необычного скрутилось тугим узлом в низу живота, глаза из чистого льда, блестящие едва ли не отбелённым серебром в полумраке и мерцающих отблесках освещения клуба, неизменно следили за макушкой Пса впереди, не отставая. ***       «Добро пожаловать в Ад».       Удивления нет, даже когда они прошли за металлическую дверь и сквозь узкий тёмный коридор, когда послышался дальше рёв толпы и щекочущий ноздри запах крови. Воздух спёртый, пропитанный потом, грязью, вонью спирта и табака. Со стороны того, что издалека напоминает клетку, слышится оглушающий хруст и нечеловеческий рёв.       Блэк вновь похож на озверевшую псину, чем дальше идёт, тем больше, как кажется со стороны, возбуждается, а глаза наливаются кровью и мечут искры. Взгляд остервенелый, яростный. Йен понял, что здесь Блэк точно не впервые. Дальше понял, какого рода эти бои, и ещё позднее промелькнула смутная — совсем отдалённо — догадка, зачем этот безумец Пёс притащил его сюда.       Блэка уже нет рядом. Толпа вокруг оглушает своим рёвом. Йен уже знает, чего ожидать. Закуривает наконец, зажимая зубами тлеющую сигарету, уверенными движениями освобождает себе путь к центру событий и останавливается у самой металлической сетки, с убийственно спокойным лицом наблюдая, как с арены убирают труп очередного проигравшего неудачника. Назвать их как-то иначе язык бы не повернулся. Неудачники, проигравшие.       Предчувствие внутри тянет всё сильнее, сдавив желудок под рёбра. Жажду крови, нехарактерную для такого холодного бесчувственного существа, выдают только горящие белым пламенем глаза на невозмутимом красивом лице. ***       То, что происходит дальше, выбивает из лёгких дух.       Йен уже выбрасывает докуренную до фильтра сигарету, когда на ринг выпускают это действительно безумное животное. Назвать Блэка человеком в этот момент нельзя. Он похож на воплощение ярости и бурлящей ненависти. На само Разрушение в человеческой ипостаси. Такого не хочется подчинять, на него хочется смотреть, хочется видеть, как эти дичайшие чёрные глаза сжигают всё на своём пути одним взглядом.       Взглядом, направленным только на Сальваторе и полным такой смеси эмоций, что разобрать трудно.       У Йена внутри от этих прожигающих его глаз тут же что-то переворачивается и шевелится, оживая, обретая пока неясные очертания. В них хочется только смотреть в ответ, и он смотрит. Хочется ловить каждую эмоцию Блэка и пить её, как обжигающий глотку виски.       Вот только…       Пёс подлетает к разделяющей их ограде, дикий, осатаневший, выплёвывая свою ненависть прямо Йену в лицо, буквально бросая вызов. Насмерть.       Сердце невольно пропускает удар, безумный рёв толпы вокруг будто замирает в один момент, и момент этот тянется вечность и сосредоточен только в чёрных, как сама бездна, адовых глазах.       Он совсем обезумел. Этот огонь притягательный, первозданный, в нём ни капли страха или сомнения, только инстинкт и… ненависть? Ярость?       Причины этого понять Йену трудно, мозг в данный момент совершенно отказывается анализировать ситуацию здраво и обрабатывать информацию, как и искать причины подобного поведения Блэка и его эмоций.       Страха нет, хотя земля под ногами уже не кажется такой твёрдой, а время тянется бесконечно долго. Обезумевший сукин сын напротив едва ли не кидается на сетку, будто готов её прогрызть.       Откуда в этом животном столько гнева?       Йен не сводит с него обжигающих холодом глаз. Горящих сейчас огнём, полностью противоположным.       «Я хочу впиться в твою глотку, выблядок».       — Посмотрим, сможешь ли.       Охрипший рычащий голос — будто чужой, и даже тело не своё. Он ответил негромко, но так, чтобы Блэк услышал. Тут же двинулся вдоль ограды вокруг клетки, к выходу на арену, на ходу стягивая одежду, не сводя пронизывающего взгляда с этого чёртового животного за барьером. Толпа уступает дорогу, ревёт и гудит в уши, кто-то тянет свои грязные руки, но Йен их словно не видит и не слышит, выходя на ринг. Он видит перед собой только ублюдка Бешеного Пса.       Острый взгляд исподлобья, полностью сосредоточенный на противнике, не утративший самообладания. Мышцы под гладкой бледной кожей уже напряглись, обретая чёткий совершенный рельеф и наливаясь металлом; чернильное дерево на левом боку, тянущее двадцать восемь тонких веток куда-то под рёбра, как будто оживает. В заднем кармане ждёт своего часа складная острейшая «бабочка». Бой такого рода позволяет вносить свои правила, а человек перед Сальваторе — искушённое кровью животное, что превосходит своей дикой яростью и просто обязывает прибегать к корректировке правил этой безумной «игры». Йен не стал бы недооценивать Блэка и обманываться, считая, что сражение будет лёгким. Но Пантера ловка, хитра и быстра. И ясный хладнокровный разум не затуманен эмоциями даже тогда, когда Зверь скалит зубы и бросается в атаку. POV Блэк.       Зверь шёл следом за противником, дыша на него через сетку дикостью трущоб и своей непоколебимой природы. Не толпа разогревала Блэка. Он накаливал публику до предела. Рычал, скалил зубы, внезапно кидался на ограду, прогибающуюся под немалым весом, нависая над Сальваторе, и отскакивал назад. Набухшие жилы пробивали шею и руки, грудь яростно и высоко вздымалась. Ноги действительно перемещались, словно в ритуальном танце. Разум полыхал, однако при всем сумасшествии Норвуд был сконцентрирован как никогда. От его быстрых, переливающихся бредом глаз не укрывалась ни одна деталь. Взгляд пожирал, до костей обгладывал раздевающегося Йена, вырезал в памяти необычную татуировку — в этой сфере искусства Пёс что-то да понимал. Красоту идеального крепкого тела хотелось обагрить кровью, изодрать.       — Пошёл нахуй отсюда, — не сводя страшного взгляда со спарринг-партнёра, Блэк облаял ведущего, сразу же исчезнувшего с ринга — никто не хотел попасть под горячую руку, пожалуй, самых необузданных животных города. Ненависть. Злоба. Желание. Стремление узнать. Гнев. Жажда убийства. Возможность видеть, как он живёт. Норвуд чувствовал всё и сразу по отношению к этому человеку. Череп ломило. Подчиниться ему и обладать им. Восстанавливать и ломать. Восхищаться и презирать.       Брюнет, не смотря под ноги, принялся кружить вокруг Сальваторе. Ступни бесшумно касались мягкого пола ринга. Взор выхватил очертание холодного оружия в заднем кармане джинсов. Плевать. Пусть достаёт — инстинкты и умения Зверя абсолютны. Сцепившиеся взгляды натягивали психологически уязвимый трос, готовый лопнуть в любой момент. Сальваторе в прекрасной форме, только вот, судя по реакции на происходящее, далеко не профессиональный боец, зато азартный и опытный игрок, способный обернуть практически любые события в свою пользу. Норвуд не слышал гомон публики. Не видел морду животного, имя которому Толпа. Для кареглазого сейчас существует только Йен Сальваторе — директор «Арасаки». Только Он. Во всей, как бы банально это ни звучало, Вселенной.       Глаза Блэка расширились. Зрачки резко сузились. Пальцы голых ног упёрлись в пол, пятки оторвались от земли. Бросок — молниеносный. Люди так не двигаются. Пальцы с громким хрустом собрались в разрушительный кулак, врезавшийся в солнечное сплетение противника. Выгодный удар, позволяющий даже с тем, кто крупнее тебя, выиграть несколько секунд. Ни единого промедления — пальцы в растрёпанных волосах директора. Рванув патлы ублюдка, Норвуд перегнал в руку весь запас силы и впечатал босса красивым, как у бога, лицом в ограду. Только вот оппонент не собирался спокойно терпеть избиение: Блэк ощутил несколько сокрушительных ударов в области почек. Из оскаленной собачьей пасти вырвался клокочущий хрип:       — Убью нахуй.       Человеческого в звуках, издаваемых черноволосым, не осталось ничего. Теперь он просто лаял и рычал. Рука согнулась в локтевом суставе и с подавляющей мощью опустилась между лопатками Пантеры. Что это за звук? Мудак смеётся? На мгновение Норвуд замер, за что поплатился добротным ударом в скулу. Кровь хлынула из чуткого носа. Во рту вязало от металлического привкуса солоноватой биологической жидкости, поэтому Зверь сплюнул красную пену слюны. Зубы на месте. Собственное тело не ощущалось, мужчина словно покинул телесную оболочку. Кареглазый умел концентрировать физическую силу в атакующих частях тела, но сейчас это давалось с трудом. Больше не сбавляя натиск, Блэк обрушил ряд атак на рёбра Сальваторе, чувствую, как те предупредительно трещат. Норвуд, движимый чистой яростью, даже не парировал ответные удары, не ставил блоки, ведь поставленная цель — не защитить себя, а уничтожить врага. В такие моменты мужчина забывал о себе, жизнь отходила на второй план, инстинкт самосохранения попросту отключался. Рубящий сбоку удар. В повседневности это обычная подсечка, только на ринге подобная атака способна определить исход битвы. Боковая часть твёрдой, как вольфрам, стопы Пса вдолбилась в разрез коленного сгиба Йена. Зверь заметил, что, падая, заливающийся нездоровым смехом директор уже выхватил «бабочку». Не теряя ни минуты, Норвуд обхватил бёдрами избитые бока противника и, оседлав его, пригвоздил к полу.       — Больной ублюдок, — скаля окровавленную пасть, Блэк от души съездил изодранными костяшками по щеке подмятого под себя начальника. Брюнет хотел бы без остановки месить это изводящее его лицо, превращая точёные правильные черты в кашу. Но не мог. Слишком красив. Сальваторе — предмет искусства.       «Почему я вижу тебя в таком свете, уёбок?»       Что может быть сильнее ярости? Норвуд не знал, как обозначить то, что плескалось внутри. Пёс скрипел до боли стиснутыми челюстями. Йен поднял нож для удара. Острие лезвия полоснуло кареглазого по лицу ровно в тот момент, когда цепкие могучие руки Зверя опустились на шею мудака. Чужой кадык приятно скакнул под ладонями. Жизнь пульсировала под пальцами. Упоительное чувство. Фаланги безжалостно сдавили шею в железной хватке — Блэк просто душил другого Хищника. Пятерни вжимали острое «адамово яблоко» в мускулистую шею Сальваторе. И всё равно ведь брыкается, пытаясь скинуть с себя обезумевшего Пса. Немалого труда стоило удержаться на месте.       — Для тебя слишком просто сдохнуть вот так, — рык сквозь скрежет зубов. Резко Зверь отодрал пальцы от горла оппонента и, раскрыв сильные челюсти, мгновенно склонился к сонной артерии Йена. Голодный рокот сотрясал утробу. Норвуд насытил лёгкие прекрасным запахом. Пот, трепещущая жизнь, пульс, который можно оборвать в любой момент. Зной дыхания черноволосого тяжёлым шлейфом ложился на кожу. Хищные клыки, не оставляя шанса на спасение, впились в изгиб шеи. Твердь зубов вгрызалась в сочную плоть, раздирала кожу и пускала кровь. Шершавый мокрый язык лёг на отчаянно пульсирующую артерию. Губы смаковали вкус чужой крови. Бешеный Пёс кусается больно и отпустит только по приказу Хозяина. Только вот Блэк — бездомная дикая псина, и некому оттащить его от желанной добычи.              Брюнет не заметил, как в зал ворвались копы. Предупредительные выстрелы в потолок, неразбериха. Кто успел — сбежал через запасной вход, но большинство повязали. Эта участь не миновала и Норвуда: несколько полностью укомплектованных членов штурмовой группы отодрали от Йена взбеленившегося Зверя. Блэк вырывался, что ему один раз даже удалось, однако сразу после этого получил прикладом винтовки по голове. Огонь в глазах потух. Взгляд опустел, утонув в забвении. Перед тем, как отключиться, черноволосый видел Сальваторе. Ему пытаются оказать помощь. Даже сейчас Зверь смотрит на этого мудака. Только на него.       «Почему?»       Вкус крови — последнее, что запомнилось. Так вот какой шеф на вкус. POV Йен.       Раз. Рывок этого животного, лишь отдалённо похожего на человека, слишком быстрый и движимый чистой яростью.       Два. Удар прямиком в солнечное сплетение выбивает весь воздух из лёгких, в глазах моментально темнеет, за короткое мгновение жёсткие сильные пальцы уже впились в волосы.       Три. Острая боль пронзает лицо и голову, холодный металл врезается в кожу, а лапы Блэка слишком горячие и обжигают. Во рту кислый железный вкус крови из разбитой губы. Короткий момент даёт оттолкнуться руками от сетки и заехать противнику с локтя куда-то ниже рёбер. Кровь такая горячая, стекает по подбородку, а боль пронзительная, острая…       Ж и в а я. Н а с т о я щ а я.       Четыре. Йен сам не замечает, как и когда начинает улыбаться в ответ на боль. Смеяться хрипло и безумно, получая, кажется, по всему телу удары, едва ли не проламывающие кости, выбивающие дух, обжигающие огнём. Зверь настолько горячий, как раскалённая магма. И эта же магма, убийственно жгучая, начинает течь по венам Йена, и это чувство так захватывает, а боль такая яркая и реальная, что вызывает внутри сумасшедший восторг и искреннее безумие.       Пять. Блэк, вероятно, совершенно спятил.       Откуда в нём такая ненависть?       Почему к Сальваторе?       Желание УБИТЬ горит в чернеющих бешеных глазах и рвётся через рык и каждый сокрушительный удар.       Шесть. Йен понимает, что это чудовище намного сильнее. Нож выхватывает в последний момент. Удары обрушиваются с такой необузданной силой, а ответных чёртов Пёс будто не чувствует. Сальваторе точно несколько раз заехал ему и по челюсти, и по рёбрам, и по рукам, даже чувствовал под кулаком хруст сминаемых костей. Блэку на это хоть бы что.       Семь. Адреналин зашкаливает в крови, заполняет всё тело, шумит в ушах сплошным гулом, оглушает, опаляет подобно отнюдь не ласковым прикосновениям Пса.       «Сумасшедший ублюдок», — мелькает в мозгу отстраненная болезненная мысль, в ледяных глазах уже давно искрится холодная ярость.       Лезвие скользит перед лицом Блэка, задевает всё же, недостаточно глубоко, но проходится по скуле и переносице, рассекая кожу и брызгая кровью.       Восемь. Хватка как у грёбаного питбуля, слишком сильная. В какой-то момент кажется, что так всё и закончится.       Как глупо. Из-за этого ёбаного отморозка, которому Йен сам же почему-то и поверил. Ведь поехал с ним добровольно. Купился на этот ёбаный огонь в глазах, почувствовал интерес и согласился. Сам. Идиот ты, Сальваторе. Полный.       Девять. Из-за нехватки воздуха темнеет в глазах, кровавая улыбка Йена превращается в оскал, «бабочка» метит лезвием куда-то под ребро противника, но проходится лишь вскользь, рукоять выскальзывает из руки. Но хватки он не разжимает, будто не чувствует совсем ничего.       Йен же ощущает всем телом, и эти чувства переполняют настолько, что он весь будто горит и сгорает в пепел.       Десять. Блэк точно не человек. Обезумевшее животное. Дыхание — как дуновение жара из жерла проснувшегося вулкана, рычание утробное и совершенно нечеловеческое, звериное.       Как глупо и бездарно, если всё кончится здесь и сейчас. Проклятый сукин сын, больной на голову уёбок, которому совершенно сорвало крышу.       «П о ч е м у?»       Челюсти этой безумной твари смыкаются на шее, пронизывая острой болью до звона в ушах. Вкус и запах крови и раскалённой плоти. Тяжесть чужого тела и стальной хватки. Собственное тело кажется совсем чужим, остались только голые рефлексы, руки с остервенением впиваются куда-то в шею Зверя, пытаясь отпихнуть от себя, но безуспешно.       Всё действительно так и закончится?       Йен понимает, что не сдастся до последнего, но у него нет шансов против этого монстра, против какого-то блядского живого воплощения Ярости и непонятно откуда взявшейся Ненависти к боссу.       Всё так и закончится?..       Нужно было сразу застрелить эту бешеную псину. Таким положена пуля в висок.       В глазах уже совершенно черно, когда вдруг вокруг них что-то начинает происходить. Бешеного Пса оттаскивают другие руки, сквозь звон в ушах доносятся выстрелы, крики в толпе, чьи-то голоса. Когда тьма перед взором отступает, Йен видит только клыкастую пасть Зверя и безумные чёрные глаза, полыхающие жаждой крови.       Ублюдка с трудом сдерживают трое копов, заламывают, бьют дубинками. Вырубают спустя какое-то время лишь прикладом автомата, и чёртов Пёс наконец оседает, утихомирившись.       Йен приходит в себя не сразу, внутренности словно хотят выбраться из тела наружу, каждая мышца возбуждённо дрожит, почти всё в крови, своей или Блэка — неясно, но, наверное, обоих. Зажав рукой кровоточащую шею и сплюнув кровь, он ещё долго смотрит на Зверя. Руки тому скрутили, заковали сразу в наручники, уложили лицом в землю. Жаль, намордник не нацепили, не помешало бы.       Один из копов, судя по всему, главный, знает Сальваторе. Конечно, как и половина полицейских города, что на коротком поводке у корпорации. Суетится вокруг, паникует, предлагает вызвать скорую и оказать господину Сальваторе помощь. Йен хриплым голосом приказывает легавому, всё так же не отрывая от Пса горящего потемневшего взгляда:       — Дай мне свой телефон.       Голос кажется совершенно чужим, осипшим до сплошного хрипа. Во рту стойкий вкус крови, в ноздрях жжёт каким-то палёным тяжёлым запахом. Сухой кашель пронзает горло.       Сидя прямо там, на ринге, с мобилы копа Йен набирает номер своего водителя, что давно знает наизусть, без предисловий хрипит адрес этого зверинца — коп услужливо подсказывает — и возвращает телефон. На предложение помочь только рычит в ответ, прошибая убийственным взглядом. С трудом, из-за пробивающей всё тело боли, самостоятельно поднимается на ноги, пошатываясь добирается до выхода с ринга. Голова чугунная, кружится и гудит нещадно.       — Да, капитан, — кидает глухо через плечо, обернувшись на бессознательного Зверя, — это животное заприте лучше в одиночку. И желательно найдите для ублюдка намордник.       Сальваторе со злостью сплёвывает кровь на пыльную арену, кидая последний взгляд на Бешеного Пса, и бредёт прочь, подальше от этого проклятого места. POV Блэк.       Голова болит.       Нет, не так.       Череп буквально крошится, распадаясь на костяные частицы. Мозг словно опух, раздавливая своим новым объёмом слуховые каналы, из-за чего в ушах звенело. Барабанные перепонки по ощущениям вот-вот лопнут. Затылок болит. Просто зверски ноет. До сих пор ощущается вес приклада — легавые знатно бьют, бляди. Наверняка там приличных размеров гематома. Глазные яблоки шевельнулись под тяжестью век. Всё тело болело.       Блэк ощущал лишь боль.       Он оделся в боль.       Вкушал боль.       Боль.       Мужчина попытался поднять правую руку — прикован. Настолько боятся, что буянить начнёт? Ссыкуны. Наручники въедались своей жёсткостью в запястье, оставляя нелицеприятный отпечаток. Кости ломило. Во рту будто кошки насрали. Язык медленно пробежался по разбитым губам. Кровь запеклась. Глотку тоже душил металлический привкус. Шторки верхних век медленно поднялись, обнажая увитые лопнувшими сосудами глаза.       Взгляд Пса потух.       Норвуд медленно, не поворачивая тянущей вниз головы, огляделся. Знакомый потолок. Под задницей — койка, причем явно не из гостиницы. Свет тусклый, дневной. Судя по тому, как падают лучи, окно ничтожно маленькое и располагается практически под потолком. Потянуло туалетом. Сральник рядом, понятно. Сложив два плюс два, Блэк получил искомое: он в одиночке. Сколько он уже здесь? Семь часов? Восемь? Двенадцать? Хотя какое это имеет значение. Нары снова «приветливо» засветились на горизонте. Не смог Норвуд себя контролировать. Плакало его условно-досрочное. Однако Пёс не ощущал злобы. Он ничего не чувствовал. Нутро жрала пустота — голодная, с колючим взглядом. Почему так пусто?       Шестерёнки в мозгу вертелись с натужным скрипом, события минувшей ночи вспышками освещали сознание. Сальваторе. Как он там? Кажется, видок у него был потрёпанный. А впрочем, так и надо засранцу.       Так и надо.       Блэк закусил нижнюю пересушенную рассечённую губу. Клык настойчиво давил на ссадину, вызывая новую волну свежей боли. Сильнее. Ещё сильнее. Корочка, образовавшаяся на ранке, содрана. Вновь заструилась кровь.       — Блять. Побриться бы.       В потускневших глазах мелькнуло нечто, ранее дремавшее. Что-то абсолютно человеческое. Сожаление?        ***       — Жрачка, Блэк.       Окошко в железной двери приоткрылось. Руки копа с жирными пальцами швырнули поднос с откровенной блевотиной на небольшую полку. Створка со скрежетом захлопнулась.       — Нахуй пошли со своим кормом, — прорычав, Норвуд даже не повернул голову в сторону мерзкого комплексного обеда для заключённых.       Шёл второй день пребывания в одиночной камере. Блэк до дрожи хотел в душ и сбрить к чёртовой матери ненавистную колючую щетину. Мозги потихоньку вставали на место, и мужчина сумел трезво оценить своё состояние.       Физическое: 4/10.       Ментальное: -100/10.       Иными словам, расклад откровенно хуёвый.       На утро второго дня брюнет обнаружил сломанное ребро и многочисленные синяки по всему торсу. В первый же день Пёс вообще не шевелился. Он ничего не ел, лишь пил. Жадно, словно пытаясь очистить пасть от чего-то. Должно быть, от вкуса Йена Сальваторе. Взгляд вновь осторожно горел. У Блэка было предостаточно времени на рефлексию, осознание нескольких вещей.       Во-первых, он что-то чувствовал по отношению к ледяному мудаку. В природе чувства Норвуд ещё не разобрался, однако сам факт наличия подобного пиздеца пугал. Именно поэтому Пёс бесился, жаждал стереть урода с лица земли. Бездомная псина привязалась, что, конечно же, совершенно не радовало: Зверь привык к независимости, свободе, он не мог нуждаться в ком-то. Тем более в мужике. И уж совершенно точно — в таком отбитом мужике.       Во-вторых, в тюрьму идти желания не было.       В-третьих, боги, Блэк никогда ещё так паршиво не выглядел: лицо осунулось, вокруг тлеющих углей глаз появились тёмные круги — мужчина не спал с момента «сладкого пробуждения» в камере. Весь избитый, как дворняга, попавшая под удар жестокого лавочника, зажавшего вшивые объедки. Несколько порезов — «бабочка» Йена постаралась. Шрамов не останется.       На большее всё ещё восстанавливающийся после неплохой встряски разум не был способен. Хотелось увидеть эти пылающие ледяным пламенем глаза, ощутить давление голоса, заставляющего опуститься на колени. Блэк горько оскалился, пробежавшись языком по розовым дёснам, устало сомкнул веки и запрокинул необычайно ясную голову, откинувшись на холодную стену.       Ах, да. Курить хотелось.       Просто дико. POV Йен.       Остаток той ночи Йен провёл почти что в бреду.       Водила доставил домой быстро, очень быстро, после чего так же быстро привёз «своего» врача — этот задавать вопросы не станет, молча и качественно сделает работу.       Первым делом была скурена сигарета и залита внутрь чуть ли не полная бутылка «Джека», невзирая на уговоры докторишки не смешивать алкоголь с обезболом.       «Алкоголь и есть лучший обезбол, тупица».       Дальше Йен уже не держался так крепко за сознание, пока врач занимался полным осмотром; мозг отказывался работать в привычном режиме, и скоро его просто срубило усталостью и, наверное, болью.       Боль была повсюду.       Докторишка, кажется, постановил, что переломов нет, однако многочисленные ушибы, ссадины и лёгкое сотрясение — налицо. Оно и понятно. Ощущения такие, будто тело пропустили через мясорубку, и мясорубкой этой были неистовые кулаки Блэка. Кулаки и даже зубы.       Чёртов больной ублюдок.       Йен очень надеялся, что животному сейчас максимально паршиво. Заслужил.       Если подумать, то какого чёрта это вообще было? Блэк, наверное, просто болен на голову. Других причин подобного поведения, разумных или нет, просто не находилось. Иначе с чего такое остервенелое желание убить собственного босса, который тебе, по сути, абсолютно ничего не сделал? Разве что зарплату платил исправно, тьфу ты, блять. Никакого особого отношения к этому ублюдку совершенно не было. А вот Блэк, если задуматься, вёл себя странно с самого начала. Если вспомнить тот вечер неделю назад, когда он оказался на парковке и с чего-то необъяснимого решил подвезти Йена домой. Какого чёрта?!        ***       Голова на второй день свинцово-чугунная. Видок в зеркале, когда Йен поднялся после обеда с кровати, чувствуя, как в каждой мышце плавленым тяжёлым железом отдаёт боль, — откровенно паршивый. На скуле ярким кровоподтёком чернеет заметная ссадина. Губа разбита изнутри, распухла. Всё тело расцвело сине-фиолетовыми цветами гематом и местами содранной кожи.       Йен криво усмехнулся своему «прекрасному» отражению.       «Больной ублюдок. Надеюсь, тебе там достаточно хуёво».       Воспоминания с прошлой ночи проносились перед мысленным взором калейдоскопом картинок, из которых трудно было отделить нормальные, смазанные или вовсе похожие на полный бред. Йен запомнил вспышки боли, тяжёлые руки Блэка и собственный безумный смех.       Он смеялся?...       То чувство, когда кровь бурлит, и боль переполняет всё внутри в момент, когда Бешеный Пёс месил его тело кулаками, как боксёрскую грушу, и впивался зубами, подобно дикому зверю. То чувство и та яркая настоящая боль, ни с чем не сравнимая, заполняли полностью даже прожорливую чёрную дыру внутри него. То чувство — незабываемое и совершенно ненормальное, болезненное настолько же, насколько… прекрасное и живое.       Чёртов больной ублюдок Блэк. Эту псину нужно пристрелить. ***       Много льда и какие-то дрянные врачебные мази сделали своё дело, и через день отёк с лица спал, хоть намного лучше выглядеть это и не стало. Чёрный цветок — отметина от кулака Пса — расцвёл на всю скулу.       Но больше всего впечатлял, конечно, отпечаток пасти этого зверочеловека на шее, чуть выше ключицы, прямо на сгибе. Йен долго разглядывал у зеркала эту рану, и, если хорошо присмотреться, совсем рядом с дырами от зубов пульсировала под потемневшей от ссадины кожей жизненно важная артерия. То есть, Блэк и правда хотел… Не попал только по счастливой случайности?       Эти мысли вызывали такую злость, что он кривился и отходил от зеркала, подавляя желание ебануть по гладкой прохладной поверхности кулаком. Хотя факт того, что Йен вообще испытывал нечто подобное, как ярость, казался чем-то невероятным.       Блэк во всём виноват. Ублюдок, Бешеный Пёс. Чудовище, монстр. Если закрыть глаза, можно, почти не задумываясь, увидеть этот безумный взгляд, горящий демоническим огнём и желанием крови.       Вот только почему? Этот вопрос оставался открытым и без какого-либо разумного ответа.        ***       О том, чтобы поехать в офис в таком виде, не было и речи.       Окинава бесновался, как чёрт, и крыл Сальваторе матом, когда на третий день Йен набрал главу с нового телефона, купленного и привезённого водилой. Однако бесился пердун только из-за самого факта, что Йен не отвечал на его звонки и был недоступен. Директор всегда должен быть на связи. А что же случилось? Ничего, телефон просто разбился, случайно. Почему голос странный и такой осипший? Заболел, что ли? Нет, всё в порядке. В полном.       На работу Йен не собирался, водителя отпустил, но в четвёртом часу дня оделся и спустился на личную подземную парковку. Через пару минут чёрная матовая Ламборджини, давно заждавшаяся хозяина, приветливо подмигнула фарами и впустила Йена в мягкий салон, пахнущий кожей и терпкостью дорогого табака. Мотор негромко, но мощно заурчал, подобно рычащей пантере, и машина плавно двинулась на выезд чёрным призраком. ***              У полицейского участка Сальваторе встретили как долгожданного гостя, отчего ему невольно захотелось скривиться. На внушительный синяк на его лице и горящий льдом взгляд косились с опаской, но взгляды окружающих Йена волновали меньше всего.       — Где это животное?       — В одиночке, господин Сальваторе, как и просили… Подыхает сидит, жрать отказывается, рычит на всех. Точно животное, — тот самый капитан, что командовал рейдом на грёбаный притон, мерзко хохотнул. Лебезит, как и в тот раз. Ждал, очевидно, на лапу.       — На него уже что-то завели? — Йен на полицейского не смотрел и закурил прямо в участке. Взгляд на коридор, ведущий к камерам.       — Да вот только, сегодня пустим в…       — Придержи у себя. Без моего распоряжения никуда это дело не пускать.       Коп нахмурился, но согласно кивнул.       — Отведи меня к нему.       Лицо капитана непонимающе вытянулось:       — Но, сэр, он же Вас хотел…       — Веди, я сказал.       Стальной повелительный взгляд не давал права переспросить ещё раз и ослушаться. Кивок, опущенные глаза и «собачья» покорность.        ***              Коридор с камерами-одиночками почти пустой. Воздух тут затхлый и противный, сырой, как в погребе, воняет нечистотами и чем-то ещё, в проходе темно, хоть на улице день — свет поступает только сквозь маленькие узкие окошки под потолком камер.       Йен закурил и дальше пошёл сам, тихий звук неспешных мягких шагов по бетону разбавил тишину. Животное, как сказали, в последней, подальше от людей. Верное решение, пожалуй.       Сальваторе остановился у камеры, повернулся лицом к Бешеному Псу в клетке, закованному в цепи. Выглядел Блэк препаршиво, места живого на нём будто вовсе нет, и кажется с виду, будто его ещё тут колотили дополнительно. Может, так и было. Или это Йен его так успел отделать на ринге?       — Выглядишь, как кусок дерьма, — прозвучало холодно и бездушно вместо приветствия. Однако беззлобно. Йен выпустил дым прямо в сторону прутьев, подошёл ближе к клетке с диким животным, сканируя взглядом Псину. Сальваторе, в чёрном тонком пальто с высоким поднятым воротником, полностью закрывающим шею, кажется вполне целым и здоровым, помимо бурой отметины на скуле и чуть покрасневшей в уголке губы. В глазах никакого огня, сплошной, замораживающий до основания лёд.       А вот у Блэка глаза всё такие же чёрные и горят, а значит, вовсе и не подыхает, хотя по телу видно, что чувствует себя очень несладко. Помощь, очевидно, не оказывали никакую, если и сами ещё не добавляли потом к тому, что было. А зная характер и умение Блэка не держать язык за зубами, вполне ведь могли.       Йен посмотрел спокойно и равнодушно, пока что только ожидая любой реакции. Малейшего выпада и агрессии от дикой собаки хватит, чтобы он развернулся и ушёл отсюда без всяких сожалений, ведь приехать уже было непростым решением. Но Йен оправдывал это простым желанием посмотреть, как мучается Псина, едва не убившая его. POV Блэк.       Блэк, вперив дикий взгляд в окошко под потолком, будто бы это был путь ко спасению, кожей ощутил чьё-то присутствие. Дёсны Пса показались под изуродованными губами в гневном оскале. Угрожающий рык:       — Я же сказал — нахуй все по…       Осечка. Норвуд медленно повернул голову в профиль — всё такой же гордый, невзирая на положение вещей — и покосился на дверь. Глаза невольно расширились, а после недоверчиво сузились. Желваки напряжённо поигрывали.       — Пошёл ты, – Блэк выпалил ответ на «приятное» высказывание Сальваторе не задумываясь, однако рык был несколько виноватым, оттого и более надрывным, отчаянным, рвущимся из вмиг пересохшей пасти. Ноздри уловили сигаретный запах. Невероятно манящий, кокетливо ласкающий собачий нос, вышибающий из мозга всю чушь. Единственная мысль неоновой вывеской горела где-то в подсознании:       «Отсосал бы сейчас за сигарету, ей-богу».       Глубоко втянув насыщенный табачным ароматом воздух камеры, Норвуд облизнулся и в опиумном наслаждении закатил глаза под подрагивающие веки. Йен точно упивался этой никотиновой ломкой, как пить дать. Пёс встрепенулся и напряг шею в лёгкой судороге. Два наклона головы — вправо и влево. Хруст. Норвуд повёл плечом и медленно, словно после пробуждения, открыл глаза. Пламенеющий непокорный взгляд впился в Сальваторе. Зверь принялся тщательно осматривать гостя: воротник скрыл работу челюстей кареглазого, с лицом всё более-менее. Блэк отметил, что парочка ссадин неплохо оттеняет лицо мудака. Глаза — ледяные, переворачивающие все внутренности своими морозными ладонями. Стоп. А чего он вообще припёрся? Мог же спокойно упечь Норвуда за решётку хоть до конца его жалких собачьих дней. Позлорадствовать пришёл? Нет. В такие моменты лицо директора совершенно другое, это брюнет уже запомнил — собаки очень восприимчивы к эмоциональному состоянию человека, а пёс в человеческом теле и вовсе проницателен. Блэк не шевелился, а только смотрел — горячо, пристально, в глаза. Без лишних слов. В черноте звериного взгляда бликом отразилось подобие… благодарности? А за что?       «За то, что ты пришёл».       Норвуда насытило спокойствие, хотя суровой дикости облик не потерял. Отвечать не было нужды. И не хотелось, если быть честным до конца. Пёс неспешно отвернулся от директора и замер. Даже заполненная чернилами грудь застыла, перестав колебаться от ровного дыхания. Пусть уходит, хватит вот так стоять. Душу выворачивало наизнанку. Внезапное осознание парализовало черноволосого: он же не хотел убивать Сальваторе. Собирался бы на полном серьёзе оборвать его жизнь, кусал бы чуть ниже. Норвуд так уже убивал на забаву предыдущему «владельцу». Тогда что это было?       Желание пометить. Оставить свой след на этой глыбе льда. Разгрызть вечную мерзлоту. Взгляд Зверя загнанно бегал по стене. Он не находил себе места, отчаянно пытаясь уцепиться хотя бы за что-то, способное отвлечь от ужасающей догадки. Поскуливающий рык по-настоящему раненой псины:       — Уходите.       Норвуд не смотрел назад — страшно. Нужно, чтобы он ушёл.       И чтобы остался.       Глаза увлажнились безысходностью. Челюсти предательски скрипнули. POV Йен.       Хищник всегда чувствует нутром малейшие изменения в повадках, голосе, эмоциях, предсмертном хрипе из сдавленной груди своей жертвы. Даже если этой жертвой является другой зверь, дикий и необузданный, такой же опасный.       Человек — высший хищник, страшнейший, совершенный.       Йен Сальваторе, пожалуй, идеальное воплощение этого хищного совершенства, созданное не столько природой, сколько его же собственными руками. Вылепленное из такого, о чём и подумать нельзя, глядя на безупречное красивое лицо.       Пантера внутри тихо зарычала, а затем довольно облизнула клыки, уловив в озлобленном рыке Пса новые интонации, а во взгляде нечто, отдалённо напомнившее надежду. Этот слабый надрыв в голосе Блэка бальзамом лёг на чёрную душу, как и загнанный взгляд с прилично изувеченным телом.       Йен сдержал злорадную ухмылку, ведь в ней не было нужды — пристальный взгляд металлических серых глаз и так бил Пса по голове не хуже тяжёлой кувалды. Этого пока что достаточно.       — Капитан, — не сводя пронизывающих льдом глаз с Блэка, Сальваторе немного повысил голос, но его, разумеется, услышали, и по коридору тут же гулко зазвучали быстрые шаги. Коп посмотрел на Блэка немного перепуганно, на что Йен уже не сдержал издевательской усмешки в сторону славного вершителя правопорядка. Кивнул коротко на дверь камеры:       — Открывай.       — Но, господин…       Капитан, кажется, до сих пор не понял, что этот человек не любит повторять. Но под убийственным взглядом Сальваторе тут же сник и подчинился, опасливо поглядывая на чудовище за решеткой. Глухо звякнул металл ключей, раздался щелчок, а легавый замер, как вкопанный.       — Хули встал? Наручники с него сними.       Ледяные глаза блеснули холодным гневом в сторону нерасторопного полицейского, тот спорить не стал. Йен снова смотрел свысока каким-то совершенно нечитаемым взглядом только в чёрные глаза Пса, очевидно, мало понимающего, что происходит. И когда Блэка освободили от цепей и клетки, Сальваторе поспешил покинуть затхлый сырой коридор, не оглядываясь на плетущуюся позади побитую Псину. ***       У машины Йен снова закурил, почти сразу почувствовав на себе голодный звериный взгляд. Чуть помедлив, не глядя протянул Блэку свою тлеющую сигарету. Неспешно открыл плавно уходящую вверх дверь машины, заглянул в салон и кинул Псу недавно купленную полулитровую бутылку воды. Снова подкурил, присаживаясь на низкий капот роскошной «ламбы». Каждое движение жгло ребра, но ласкающий лёгкие горький дым помогал. Он ждал, не смотрел больше в сторону Норвуда, от вида которого сейчас что-то внутри закипало. Ждал, пока Зверь насытится благами и задаст вопросы, которые так и светятся в бесовских глазах, но на которые ответа не получит. Не сейчас. POV Блэк.       Лязг ключей в замочной скважине, подвывание открывающейся двери, голос директора, лепет легавого — настоящая какофония, эхом отдающаяся в черепе. Блэк сумел осознать, что происходит, когда ощутил свободу запястий — «браслеты» натёрли кожу до бурых кровоподтёков. Массируя повреждённые участки рук, Норвуд бросил мимолётный и совершенно яростный взгляд на капитана, опалив его дородную харю жаром праведного огня. Потом внимание, как по щелчку, переключилось на открытую дверь. Поморщившись, Пёс поднялся с жёсткой койки и поплёлся к выходу. Покинув вонючую ненавистную камеру, мужчина зацепился взглядом за удаляющуюся спину своего спасителя и молча, покорно поникнув, потащился следом. Скалиться сейчас — максимально глупо.        ***       Роскошная тачка. Под стать этому Хищнику. Норвуд держался подальше, кончиком языка нервно потирая десну под верхней губой. Снова курит, гнида. Пёс смотрел голодно, однако хвалёная гордость ни за что не позволила бы опуститься до выпрашивания. Внезапный акт щедрости — тлеющая сигарета. Блэк совершенно ничего не понимал, непослушные пальцы опалил дьявольски горящий пепел, хоть брюнета это нисколько не тронуло — на нём живого места нет, ничтожный сигаретный ожог хуже не сделает. Поражённый Пёс потащил курево в рот. Тяга. Долгая, сладостная, блядски медленная. Два дня без никотина — сущая пытка. Зубы по-вампирски впились в фильтр, и без того впалые щёки глубоко ушли под острые скулы, вваливаясь в лицо. Дым въедался в ротовую полость, заботливо полизывал зубы, с нежностью имел глотку. Руки била едва заметная дрожь. Сила вновь наливала тело. Норвуд поёжился — торс по-прежнему голый, старенькая куртка осталась в заброшенном подвале. Чтобы согреться, нужно принять душ и пожрать. Пальцы рефлекторно поймали брошенную Йеном бутылку. Норвуд вынул изо рта тлеющую сигарету и припал губами к горлышку ёмкости, с жадностью опрокидывая в себя воду. Слишком доверчивый Пёс — вдруг туда подсыпали чего. Кадык высоко скакал при каждом глотке. Ни разу не оторвавшись от живительной влаги, кареглазый с хрустом пластика смял пустую бутылку и отшвырнул в сторону. Практически все фундаментальные потребности удовлетворены — теперь можно и о «высоком» подумать. Например, какого чёрта происходит. Фильтр в зубах. Поверх дымового облачка на Пантеру таращатся суженные глаза со взбалмошными отблесками — прожорливый огонь снова разгорался до чудовищных размеров. Сальваторе молчит и даже не смотрит в сторону псины, ждёт чего-то. Может, вопросы хочет услышать? А нахуя?       «По-хорошему, надо бы слинять. Пахнет всё это дурно».       Но Зверь не мог сбежать, его словно на цепь, которую невозможно порвать, посадили. Или же он сам себя приковал? Мысли беспокойным роем носились в ни черта не соображающей голове. Хотя один вопрос, пожалуй, мужчину волновал больше всего. Стоит рискнуть.       — Что дальше? — осторожный рокот. Брюнет принюхивался, с опаской облизывал зубы. Ожидание начинало томить, сверлить грудину. Врежет? Нахуй пошлёт? Не в репертуаре Йена Сальваторе, нет. Взгляд любопытный, потерянный и алчный. POV Йен.       — Садись.       Короткий ясный приказ. Йен отшвырнул докуренный бычок в сторону бровки, поднялся с капота и простым нажатием на кнопку открыл вторую дверь. Плавно поднявшееся «крыло» ласково пригласило пассажира в мягкий кожаный салон. Дождавшись, пока кидающий свои дикие взгляды Блэк займёт положенное место, Сальваторе сел за руль и бесшумно закрыл обе двери. Двигатель отозвался ласкающим слух тихим урчанием, обивка руля легла под руку легко и привычно, машина плавно тронулась и спустя какую-то секунду уже сорвалась с места, разгоняясь под двести километров в час и игнорируя самые элементарные дорожные правила, попросту лавируя меж потоков других машин подобно дикой стремительной кошке. Взгляд Йена был неотрывно сосредоточен на дороге, и в нём — лишь решительная неотвратимость. ***       Стоило им двоим зайти в шикарную квартиру директора, как дверь с тихим щелчком закрылась, отрезая Блэку пути к отступлению. Привычного замка на двери нет — на стене только маленький сенсорный экран со сканером отпечатков. Никаких ключей, замочных скважин и ручек. Без разрешения хозяина — не войти и не выйти.       Йен прошёл в квартиру, словно не обращая внимания на «гостя». Или, скорее, заключённого? Кто знает. Всё зависит только от того, как псина проявит себя теперь, когда рука хозяина и так протянута к нему, несмотря на прошлое вопиющее поведение.       Тягучим движением Сальваторе снял с себя пальто, по-кошачьи еле слышно зашипев от боли, мазнувшей резко по шее и рёбрам где-то внутри, и кинул вещь на кожаный диван. Остался в простой свободной безрукавке, не стесняющей движения и нигде не облегающей травмированную кожу. И также отлично открывающей вид на шею, истерзанную бешеным животным, россыпи синяков и ссадины на руках.       Блэк замер у входа, осматриваясь как-то загнанно. По левую руку от него широкая барная стойка с кухней, прямо — гостиная, диваны и застеклённая в два этажа стена вместо окон. Хозяин квартиры, никуда не спеша, вернулся к кухне, заглянул в бар, достал бутылку недешёвого виски высокого многолетней выдержки. Плеснул янтарной ароматной жидкости в два низких широких стакана на стойке – свой взял, второй оставил недалеко от Пса в молчаливом приглашении. Туда же небрежно кинул свою пачку сигарет и металлическую зажигалку с выгравированными на боку инициалами «I.S.», пепельница уже стояла рядом.       Йен закуривать не стал, вальяжно пересёк пространство комнаты без каких-либо перегородок, остановился у окна, беглым взглядом окидывая безрадостный пейзаж, состоящий из чёртовых высоток. Глотнул виски залпом, внутри мгновенно разлилось приятное тепло, прогрело замёрзшие внутренности. Но недостаточно.       На Блэка он не смотрел. Не хотелось. Жалкое зрелище сейчас, но вызывающее странное для Йена, чёрное своей сутью желание добавить тому ещё больше боли. Схватить за волосы и пробить его лицом пол, а после придавить ступнёй ботинка поплотнее, не давая даже двинуться.       Но взгляд Сальваторе оставался совершенно холодным и убийственно спокойным.       Он медленно подошёл к широкому низкому комоду у торцевой стены, сбоку от диванов. Там на высокой подставке красовалась своим притягательным опасным величием его драгоценная вещь, настоящий предмет искусства — традиционная японская катана в чёрных, обделанных вручную кожей, ножнах. Йен взял оружие в руки, бережно и осторожно, словно лаская взглядом. Плавно вытащил из ножен закалённый клинок, абсолютно чёрный, будто сотканный из чистой тьмы, взяв обеими руками — одной за рукоять, второй за кончик почти метрового лезвия. Идеальный прогиб «сори», идеальный вес для руки хозяина, идеальная смертельная острота, способная разрезать падающий лист бумаги на лету или разрубить даже камень и другую сталь.       — Люди иногда способны создавать поистине прекрасные вещи, — внезапно нарушивший тишину голос – задумчивый и тихий, как урчание пантеры; взгляд серебристых глаз прикован к чёрному матовому лезвию в руках. Если Йен Сальваторе способен смотреть на что-то с любовью, то именно так он смотрел сейчас на эту катану, медленными размеренными шагами пересекая гостиную. Голос спокоен, умиротворён, прохладен, как и всегда, в нём нет никакой угрозы, но клинок в руках явно говорит об обратном. Псу всё равно бежать некуда, и он достаточно умён, чтобы осознавать своё положение и не двигаться с места. Хотя бы пока Пантера спокойна и не зарычала, выпуская когти. — Это оружие идеально, — Йен поднял лезвие вертикально вверх, изучая взглядом каждый сантиметр абсолютно совершенной стали. Обтянутая мягкой шершавой кожей рукоять приятно лежала в руке. Расстояние между Сальваторе и Блэком медленно, но неотвратимо сокращалось, шаги пантеры мягки и бесшумны: — Ручная работа одного очень старого, но искусного кузнеца, мастера своего дела. Сделанная лично для меня. Она прекрасна, правда?       Вопрос, впрочем, ответа не требовал.       Йен уже был достаточно близко.       Испытующий взгляд созданных из чистого льда глаз пронзил нутро подобно острому лезвию катаны. Мгновение, быстрый шаг — скорее, рывок, — молниеносный, точный, чётко отточенное движение. Клинок из тьмы в руке будто магическим образом придал мужчине скорости и силы, взгляд в один миг загорелся чистейшим холодным металлом. И такой же холодный металл, невероятно острый и тонкий, оказался прижат к шее Блэка в то же мгновение. Сбоку, всего на каких-то полдюйма выше напряжённо пульсирующей кровеносной венки. Тело Пса машинально вздрогнуло, и на коже под лезвием тут же насыщенно заалела горячая кровь из тончайшего пореза.       Йен был очень близко, вплотную, глядя прямо глаза в глаза, на расстоянии одного выдоха. Рука держала катану крепко и уверенно, мышцы напряглись под бледной кожей, разукрашенной отметинами от боя, дыхание чувствовалось на коже Пса, обдавая его одновременно холодом, жаром и исключительным, терпким запахом виски, табака и древесного парфюма.       Сальваторе далеко не новичок, и если там, на ринге, он чувствовал себя не в своей тарелке из-за отсутствия опыта в рукопашном бесчеловечном бою, да ещё и против оголённой ярости озверевшего Блэка, то здесь и сейчас был силён как никогда. Холодная ярость в красивых завораживающих глазах Йена сверлила душу Зверя, пока такой же холодный клинок терпеливо ждал и держал его шею стальными тисками, при этом лишь едва касаясь, но не давая и шевельнуться.       Клыки Пантеры с удовольствием крепко впились в глотку Пса.       Малейшее движение — смерть без промедлений. Хватит одного короткого точного движения. Это читалось в светлых глазах, пропитанных убийственным хладным гневом, как никогда прежде, без тени сомнения. Его рука не дрогнет. Чтобы довести до таких ярких эмоций Йена Сальваторе, нужно очень хорошо постараться. Блэк постарался, бесспорно. И всё заслужил.       — Почему ты хотел меня убить?       Голос тихий, почти шёпот, взгляд не отпускает чёрные глаза прямо напротив. Горячее дыхание псины обжигает кожу, слишком близкое, почти как тогда, на ринге, но Йен непоколебим, словно и сам сейчас слился с чёрным клинком. Такой же стальной, такой же совершенный, такой же несгибаемый и жёсткий. Сейчас ситуацию контролирует только он, как и должно быть.       — Советую отвечать честно. И думать быстро, моё терпение не бесконечно.       Глубокий урчащий полушёпот, обманчиво ласковый, терпеливый. Пока ещё. От ответа Блэка буквально зависит сейчас его жалкая жизнь. И не только она. POV Блэк.       Краткий приказ, не терпящий возражений. У Блэка так и не выработался иммунитет к этому властному голосу, ведь Сальваторе — абсолют Власти. Мужчина, придержав язык за зубами, проник в салон, буквально задыхаясь от «богатой» вони, источаемой шикарной спортивной иномаркой. Неуютно. Дурное предчувствие крутило кишки. ***       Норвуд окончательно потерял дар речи, когда директор припарковался у собственного дома. Понятно, если бы Йен отвёз дикую собаку куда-то на пустырь и оборвал её жизнь пулей в лоб, но притащить того, кто на тебя бросался с пеной у рта, в своё логово — уму непостижимо.       «Ну и кто из нас настоящий безумец, а?» — только и мелькнуло в мозгу. Блэк не смотрел на убранство фойе, игнорировал «начинку» здания. Единственный, кто сейчас волновал кареглазого, — очевидно, начальник. Преступный ум убийцы закручивался в самые невероятные формы, пытаясь понять, что же задумал этот представитель сильных мира сего.       Великолепная берлога Сальваторе также мало интересовала Норвуда, хотя стоило отдать дань уважения безупречному вкусу босса. Единственное, что сразу подверглось анализу, — замок. Псу некуда бежать, из одной клетки его перевезли в другую, получше и попросторнее. Выжидающий, прожигающий насквозь взгляд ловил каждое движение хозяина апартаментов. Двигается, как большой кот. Звучит, как кот. Глаза врезались в отметину на шее — красочную, поразительно гневную. Брюнет поймал себя на плотоядной мысли, что снова хочет вонзить клыки в укус, только на этот раз впиться глубже, практически до кости, чтобы Сальваторе ощущал присутствие Зверя до конца дней своих. Пожирая взглядом Йена, будто бы снова любуясь, очаровываясь его холодной красотой, так резко контрастирующей с пламенным Псом, он мялся у входа, не рискуя сильнее увязать в расставленной ловушке. К виски и сигаретам Блэк не притронулся — нельзя расслабляться. Опасно.       Взгляд петлял следом за директором. Пьёт виски. Стоит. Идёт снова куда-то. Это что? Катана? Нутро Пса точно рухнуло куда-то под ноги, оставив после себя лишь морозный ужас — нужно было слушать инстинкты. То, как Сальваторе любовно обращается с оружием самураев, вызывало тонкое духовное возбуждение — таким мужчину Зверь ещё не видел. Каким он ещё может быть? Панику подстреленного животного вытеснило обожание. Неизменно буйный згляд тронула поволока вожделения и подчинения. Голос. Снова этот ебучий голос. Гипнотизировал. Идёт сюда. Гладит клинок, будто читая мантру и сливаясь с ним в одно целое. Подобно японскому демону-воину. Норвуд готов был грудью насадиться на безупречное чёрное лезвие, лишь бы увидеть больше Сальваторе.       Мало. Чертовски мало.       Всё же Зверь инстинктивно попятился, отступив к двери и уперевшись в неё мощью спины. Увернуться было невозможно — ублюдок и правда демон, а катана в его руках — оружие дьявола. Пёс много раз стоял на границе между жизнью и смертью, только никогда дыхание последней не было настолько пленительным, ледяным. Смерть словно дышала не в шею, а внутри, где-то в лёгких. Зверь дёрнулся с тихим рыком, сорвавшимся на глухой скулёж — полилась кровь, проворной струйкой шустро сбегая к вздымающейся груди. Зубы скрежетали, брюхо выталкивало рокочущие звуки, дёргавшие гланды. Пальцы прижатых к вертикальной поверхности рук лихорадочно пытались отыскать ручку — только всё бессмысленно, ведь искомой банально не существует. Глаза в глаза. Взгляд Норвуда — неукротимый и в то же время по-щенячьи послушный; подлинный ужас подогревался магмой, бурлящей в зрачках. Дыхание — сбивчивое, невыносимо знойное. Тело горит — того и гляди из-под клинка повалит пар. Жилы тянутся, оплетая Блэка.       На самом деле брюнет уже давно был расчленён — глаза напротив острее этой чёртовой катаны. Сальваторе — клинок, снова и снова пронзающий истерзанный дух своего заключённого. Выбора нет. Пятнадцать минут назад, перед тем как последовать за Хищником, варианты ещё были. Сейчас же придётся подчиниться.       — Если бы хотел убить, — тяжело сглотнув, пытаясь побороть жёсткие сухие хрипы севшего до сипения голоса, Пёс оскалился, — укусил бы дюймом ниже.       Глотку черноволосого колотил сдавленный кашель, вызывающий шейную вибрацию и, как следствие, новые алые подтёки. Медлить нельзя — жизнь дороже, нужно засунуть гордость в задницу и вывалить всё как на духу. Отчаяние ломало рёбра, глаза сверкали злобно, люто и как-то тепло. Так смотрит бойцовская псина — вся в рубцах, с окровавленной мордой и прокушенным боком — на того, кто треплет её за купированным ухом. Рвано выдыхая через трепещущие ноздри, Норвуд запрокинул голову, обнажая стиснутые зубы.       — Я нихуя не понимаю, понятно, блять? Нихуя! — рёв безнадёжности драл грудную клетку. Мужчина вырванным из камина углём шипел под натиском врага: — Сам хочу узнать, что чувствую.       После сказанного Пса обуял озноб, глаза — влажные, безрассудные, зверски страстные и честные, даже наивные.       — Я знаю только одно, — рёв перешёл на рокочущий жаркий шёпот, омывающий слух своими искренностью и пылом, — ради твоего взгляда — на всё готов. Ради твоего яростного, ледяного взгляда.       Пёс обмяк, прекратив жалкие попытки сопротивления. Мутило. Голова кружилась. Желчь из желудка горечью подступала к глотке.       — Добивай.