***
— Это снова я, старик. Знаешь, в чём-то ты был прав, плёл что-то про любовь и про то, что она способна принять самые неожиданные для человека формы. Блять, в этой проповеднической хуйне что-то есть, а? Сам не ожидал, вот честно. Наверняка помнишь, как я тебе про мудака одного заливал. Так вот. Считай, я ему признался, душу готов был на съедение отдать — забирай, ничего для тебя не жалко. Только он меня, фактически, пидором окрестил. Забавно, да? Не, я всего ожидал и понимал, что он такую поеботу с распростертыми объятиями не примет. Думал, по роже съездит, хуями крыть будет, уволит. Да хоть бы и пристрелил — вообще насрать. Но вот опустить чувства до уровня простого пидорства… Короче, разочарован я. Убить его хотел, вот честно. Да не смог — больно. Хочу, чтобы он жил, сечёшь? Большего не нужно, вот совсем. И по-прежнему рядом хочу быть. Меня ведь Псиной кличут. Вот как дворняга конченная и хочу рядом сидеть. Вот знаешь, глянет он на меня — и нутро кульбит такой хороший делает. Скажет чего — и я уже выполняю. А на какие эмоции способен. Бля, да ни у кого ничего подобного не видел. Норвуд сидел в той же исповедальне церкви св. Патрика и с горькой усмешкой на губах поигрывал крышкой зажигалки. За стенкой — тот же священник, слушавший с былым уютным умиротворением. — Ненавижу его. И, кажись, люблю, — брюнет сузил отливающие волчьей тоской глаза. — Я ведь должен поехать к нему, да? В хуёвом он сейчас состоянии, а я вот так умотал. — Бог Отец так возлюбил мир, что принёс в жертву Сына своего ради спасения человечества. Способен ли ты принести в жертву свои гордость и гнев ради этого человека? — тот же трескучий тихий голос со стороны слушателя. — Снова парашу про своего Бога приплетаешь, дед. Впрочем, ты, наверное, прав. Если любишь, должен уметь жертвовать чем-то, а? — откинувшись на стенку исповедальни, Пёс в очередной раз высек огонь из бензиновой зажигалки. В глазах — решительность.***
Выйдя из церкви, Блэк запрыгнул в свою Тойоту. Нужно хотя бы узнать, как там Сальваторе. Пусть хоть прибьет, но кидать вот так — не по-мужски, у него же серьёзные проблемы. Педаль газа вжата в пол. Через час с небольшим Норвуд уже был у временного убежища, которое шефу подыскал какой-то хлыщ. Мужчина принюхался — что-то не так. Воздух больно сгущённый и какой-то морозный. Брюнет адской гончей сорвался с места и буквально подлетел к двери. Открыто. — Блять. Ощущая закипающую ярость в брюхе и жёстко трахающую мозг тревогу, Зверь ворвался внутрь. Пусто. Следы крови. Отпечатки ног — ублюдков было много. Он молнией пронёсся по всему «бункеру»: босса нигде нет. Взор наполнился бездонным мраком с пылающими факелами разгневанных бесов. Присев на корточки перед лужей крови, принадлежавшей, очевидно, кому-то из нападавших, Норвуд вытянул из кармана брюк новый кнопочный телефон, предназначенный для личных звонков. Номер выбран. Гудки. На другом конце провода послышалось глухое недовольное бормотание Дэйва. — Заткнись. Я скоро приеду. Мне нужна помощь. Пока свяжись с Витто — нужна помощь их Семьи. Не став дожидаться, пока туго соображающий спросонья приятель что-то ответит, Пёс сбросил вызов и выпрямился. Твёрдым шагом он направился к выходу. Взгляд обращал всё перед собой в пепелище. Ярость широко раскрыла пасть. POV Йен. — Ты всё равно заговоришь, Йен, к чему усложнять всем нам жизнь? Мерзкий голос змеи шипит где-то над ухом, но мрази не видно — взор давно застилает сплошной багровой тьмой. Он не пытается больше вырваться, зная, что бесполезно — только тратить силы. Металлические широко расставленные ножки стула, к которому мужчину приковали цепями, крепко стянув руки за спиной, ввинчены в бетонный пол. Где-то сверху тусклый свет грязной жёлтой лампочки бросает вниз круг света, а дальше пространство скрыто густой тьмой. Судя по отчётливому эху, Йен догадался, что помещение большое, просторное и полупустое — скорее всего, какая-то складская заброшка. Разумеется, его не привезли бы в отель. Что-либо рассмотреть или узнать больше не удалось: почти сразу после пробуждения со всех сторон на него градом посыпались удары. Сковать заложника тяжелой цепью по рукам и ногам им казалось недостаточно. Новая вспышка боли, яркая и резкая, оглушительно пронзает лицо. Кровь хлынула из носа, и кислый металлический вкус с новой силой наполнил рот. Йен в который уже раз сплюнул вязкую алую слюну, когда чужая рука грубо впилась в волосы, мощным рывком поднимая опущенную голову пленника. Сальваторе нагло улыбнулся во весь окровавленный рот прямо в тупую рожу избивавшего его мясника, прежде чем жирный кулак врезался куда-то в область виска и вновь лишил сознания.***
— Ты же не дурак, Сальваторе, дорожишь своей шкурой… Шипение узкоглазого ублюдка на японском, кажется, уже засело где-то в голове, будто звучало не снаружи, а в собственных мыслях. Сколько времени прошло с момента, как его приволокли сюда, Йен не понимал. Его били, он молчал, снова били, и когда вырубался — будили ударом обжигающе ледяной воды в лицо. Глаза уже давно почти ничего не видели вокруг, картинка подёрнулась размытой дымкой. Голова нещадно гудела, раскалываясь на части, а собственное тело, лицо и затекшие конечности ощущались одним сплошным задеревенелым пластом тупой боли. Мыслей не было уже совершенно никаких: удары эффективно вытесняли из головы абсолютно всё. Ощущение пространства и времени давно испарилось, растаяв где-то на заднем фоне грязных декораций реальности, утратившей четкие очертания. — Ты же не настолько верен клану, щенок, почему не хочешь просто пойти мне навстречу? Змею хочется крепко схватить за горло, свернуть эту противную скользкую шею голыми руками. Медленно и мучительно. Йен выдыхает спокойно, из горла с кашлем и кровью вырывается сдавленный хрип, похожий на утробное рычание, произнесенный без акцента на родном для якудзы языке: — Пошёл ты. Новая вспышка боли в голове, что отдаётся уже в каждой налитой раскалённым металлом мышце, отключает Йена от реальности.***
Не то, чтобы Сальваторе был сильно верен Корпорации и «своему» клану якудза, но и говорить что-либо этим ничтожным мразям не собирался. Они всё равно его не отпустят живым, и он это прекрасно знал. Но пока что ублюдки всё ещё надеялись, что смогут выбить из него хоть что-нибудь важное, видимо, недооценив силу воли «какого-то иностранного щенка». — Тебя же даже в клан не приняли, какого хуя ты не хочешь ничего говорить, ублюдок?! Змея уже не шипела — ревела над ухом, плевалась ядом и желчной яростью. Его босс, что так же, как и босс Сальваторе, сидел на далеком другом континенте за океаном, очевидно, спустит с прихвостня шкуру за такой нелепый провал. Какая жалость. Столько сил положено совершенно впустую. На Йена посыпался очередной град ломящих кости ударов, но он лишь глухо и безумно смеялся в ответ. POV Блэк. Встреча с членом семьи Дженовезе назначена на 19:00, в порту. Блэк прекрасно понимал, что без поддержки мафии ему не обойтись — Сальваторе сам говорил, что севшие ему на хвост твари опасны и изобретательны, не какие-то жалкие крысы. Смутные догадки у него всё же были: катана, Арасака, видная фигура самого Йена, забравшегося на самую верхушку в столь молодые годы. Все детали головоломки неумолимо стягивались в единую картинку, осталось только получить подтверждение из уст самого Главы семьи Дженовезе. Ребята из этой итало-американской группировки прославились высшей степенью скрытности и умением добыть любую информацию — их доступ к базе данных во всем мире безграничен. Норвуд был уверен, что босс мафиозной «Лиги Плюща» не откажет ему в аудиенции: убрав Конте, сидящего занозой в заднице одной из правящих семей, Пёс оказал им огромную услугу. Разве что войну кланов чуть не развязал, но подобные настроения быстро подавили, на удивление, мирно и без серьезных жертв. На часах 15:40. Необходимо было собраться с силами — впереди не просто битва, а полноценная война. Зверь шкурой чувствовал, что влезает во что-то очень скверно пахнущее. Правда, ради Сальваторе он готов пойти на всё. Буквально на всё.***
18:30 Норвуд слизистой носа улавливал солёный острый запах моря. Вода потихоньку окрашивалась цветом «умирающего» солнца, как-то тревожно разгоняясь до низеньких волн. Откровенный страх за Йена драл внутренности, перемешивая их, и ломал кости. Голова работала слишком хорошо — такой опьяняющей ясности ума Зверь не помнил со времен вступления в банду. Блэк видел лишь одну цель — спасти Его. Любой ценой. Даже если придется пожертвовать собственной жизнью. Через двадцать минут к припаркованной у причала номер четыре Тойоте подъехал сверкающий новизной «мерин» с тонированными окнами. Из открытой двери с пассажирского сиденья вылез коренастый мужчина с черными волосами, прилизанными гелем. Лицо грубое, обветренное, оттенённое суровостью нескольких десятков лет, положенных на службу Семье. — Витто, — Норвуд отнял от губ дымящуюся сигарету. — Блэк. Недоверчиво оглядевшись, мафиози мотнул головой в сторону машины и снова скрылся в коже дорогого салона. Щелчком пальцев откинув в сторону недокуренную сигарету, Зверь оттолкнулся от капота Тойоты и направился к мерсу. Подцепив пальцами ручку двери, Блэк нырнул внутрь, устроившись рядом с членом семьи Дженовезе. Водитель, не глушивший мотор, повернул руль и надавил на педаль газа.***
— С боссом будешь говорить кратко, по существу. Впрочем, ты правила знаешь, не новичок. Рыпнешься — получишь пулю. Он и без того честь огромную оказал такой вшивой дворняге, как ты, — Витто поднимался по мраморным ступеням роскошного особняка в стиле барокко и на ходу давал указания Псу. Того, кому, как выразился консильери, оказали честь, нисколько не волновал внешний вид, несомненно, помпезной летней резиденции Главы Дженовезе. Доны привыкли бесстрашно выставлять свой статус на всеобщее обозрение — итальянцы горячи и властны. Холл. Огромная парадная лестница со стекающей вниз ковровой дорожкой. Бесчисленные предметы роскоши, искусства, однако без вульгарности. Всё выдержано до малейших тонкостей — у хозяина явно отменный вкус. Следуя за советником, Блэк глядел прямо перед собой — разговор будет тяжелый.***
Кабинет. Глава Дженовезе, как старый огромный лев, восседал за резным массивным столом красного дерева, испещрённого сценами из древнегреческой мифологии. Зверь заприметил искусно вырезанного Прометея, прикованного к скале. Пылкий дерзкий взгляд метнулся на шестидесятилетнего Либорио Белломо — мало кто видел его вживую, ветеран мафии предпочитал скрытный образ жизни, нарочно окутывая свою персону всевозможными легендами и слухами. Во рту, окружённом аккуратно подстриженной седой бородкой, дымилась толстая сигара. По глубине морщин, разбегающихся по смуглому лицу, можно было понять, что старик, выглядящий гораздо старше своих лет, вынес многое. Из-под косматых бровей глядели два переливающихся, словно драгоценные камни, глаза. В колком, но спокойном серьезном взгляде читалась гибкая юность души, лёгкая насмешка и некоторое пренебрежение по отношению к вошедшему. Тяжелые двери сомкнулись за могучей спиной Зверя, отрезая пути к отступлению. Под изучающим взглядом старика было неуютно. — Ты же понимаешь, Псина, что стоишь здесь только благодаря своему безумию? — густой старческий бас шевельнул дряблую глотку. Сигара удобно разместилась в уголке львиной пасти. Блэк лишь склонил голову — покорно, без лишних разговоров, как и говорил Витто. Волчьи горящие глаза прямо сверлили поразительно зелёные очи дона. Он хмыкнул, зажав тугую кубинскую сигару меж унизанных увесистыми перстнями пальцев. Басистые раскаты продолжали изливаться из Либорио: — Не будем ворошить прошлое. Дженовезе всегда платит по счетам, а ты свою награду так и не получил. С чем пришёл? Белломо выпустил густое облако сизого дыма, застилающего его расслабленную царственную фигуру. Блэк гордо выпрямился. — Йена Сальваторе, директора «Арасаки», похитили. Мне нужно знать, что за ублюдки за этим стоят. И как их найти. Уверен, вся информация давно поступила в Ваш архив, — Пёс рычал уважительно, аккуратно, при этом не теряя дикости, которую мафиози находил очень забавной. Хриплый смешок разогнался по горлу Льва. — Не лезь в это, пацан. Щенок ещё совсем, — Белломо поставил локти на стол, плавно подавшись вперёд. — Да и информация слишком дорогая. Даже в качестве благодарности за освобождение от Конте. Старик прожжённый, явно испытывал Блэка. Взгляд словно препарировал его и по-хозяйски изучал содержимое грудной клетки. Сигару вновь зажали зубы — виниры высшего качества делали оскал Льва устрашающим. — Я должен, — под натиском Главы Норвуд стоял нерушимой стеной железной решимости. Кулаки с хрустом скрипнули. Клыки тёрлись друг о друга. В глазах беснуются яростные черти, прыгающие языками непокорного упрямого пламени: — Взамен — на всё готов. Либорио Белломо оглушительно расхохотался, откинувшись обратно на спинку своего трона. Морщины дона стали ещё глубже, вгрызаясь в мудрость лица. — Забавный парень. Понимаю, почему Конте такого при себе держал. Так и тянет надеть на тебя намордник, — успокоившись, мафиози одарил все еще смеющимися взглядом напряженного горящего гостя. — Хозяина нового нашел, что ли? Дон коварно сузил зелень глаз — старик и так все уже знал, просто хотел развлечься. Норвуд это понимал и лишь сильнее злился, едва слышно рыча и неустрашимо испепеляя Главу взглядом. — Ладно, расслабься. Раз считаешь, что потянешь, слушай, — Лев отложил тлеющую сигару во внушительных размеров пепельницу и сцепил руки на животе, задумчиво вращая большими пальцами. — Японцы постарались. Твой Сальваторе круто им насолил. Подробностей не знаю, но «Арасака», как ты уже, наверное, догадался, принадлежит японской мафии. Теперь смекаешь, почему лезть не стоит? У них там назревает кровопролитная война. Как-то нехорошо усмехнувшись, дон склонил голову вбок. — Кто сдал? — рык Зверя набирал обороты. — Вот этого не знаю. Время нужно, чтобы выяснить. — Так выясните. Сказал же: любую цену заплачу, — Блэк угрожающе осклабился, показав розовые дёсны. Жилы предупредительно натянулись — Пёс на грани, это видно. — Громкими словами бросаешься. Пошёл вон. Узнаю что — вышлю курьера, — ясно дав понять, что разговор окончен, Белломо устало махнул рукой в сторону двери. — Настанет время — выплатишь Семье долг.***
Глава Дженовезе не обманул — в два часа ночи в дверь квартирки Блэка постучали. Курьер передал необходимые данные: сдал Сальваторе Харрис — тот, что направил шефа в убежище. Мужика крепко прижали, шантажировали при помощи семьи, а потом перерезали глотку. Держат директора Арасаки в складских помещениях заброшенной фабрики по производству цемента, где-то на окраине. Точные координаты передали в запечатанном конверте. Зверь молча отпустил курьера. Охота началась. Норвуд осознавал, что якудза — это не дворовая шваль, даже не итальянская мафия, долгое время господствующая во всем преступном мире. Японцы опасны, коварны и умны, как змеи, к тому же головы готовы сложить за своих боссов и любой ценой выполнить приказ. Нужно спешить. Сейчас Его жизнь действительно под угрозой. Заткнув за пояс проверенный и заряженный М1911, Пёс набросил на плечи куртку, сгрёб в лапу ключи и ринулся к машине. Ярость раздвигала прутья клетки из рёбер, прорываясь наружу.***
3:42 Блэк знал, что его очень быстро засекут, поэтому бросил Тойоту неподалёку от места, где удерживали начальника. Пистолет — на изготовку. Мягкость быстрых шагов — поступь самой смерти в лице разъяренного Пса, живущего только ради того, чтобы защитить Хозяина. Норвуд скрылся за бетонной оградой, за которой начиналась зона складов. За долгое время уцелел лишь один — громадное вместительное здание промышленным монстром возвышалось среди руин «падших собратьев». Вокруг подозрительно тихо, охраны нет. Над входом в склад покачивается проржавевший фонарь, заливающий двери грязно-желтым светом. Ступая без единого звука, как профессиональный убийца, Блэк приблизился к двери и, подняв ствол, надавил на легко поддавшуюся дверь. Пораженные коррозией петли скрипнули, Пёс же хищной тенью проскользнул внутрь, моментально сливаясь с мраком помещения. Тишину разрезал шипящий приказ на японском, за которым тут же последовал гулкий звук тяжелых шагов — приближающийся противник явно неповоротливый, хватит пары выстрелов. Блэк притаился за наваленными друг на друга коробками, из-за которых открывался вид на дверь. Показалась спина громилы — руки в крови. Наверняка это он избивал Сальваторе. Бешено разгоревшийся огонь рвал грудь. «Больше Его никто не тронет. Никто, кроме меня», — с этой ревностной мыслью Блэк взвёл курок и дважды выстрелил в голову палача. Можно было ограничиться одним выстрелом, только вот Ярость вырвалась наружу, омывая стан и сознание распалённого Зверя. Норвуд дикой бешеной собакой выскочил из укрытия, лютым взором окинув происходящее. Сальваторе здесь. Жив. Нутро поджалось от искренней радости и моментально ощетинилось — босс был в ужасном состоянии. Как можно было так надругаться над совершенной властью Йена? Безобразно, безвкусно. Как они смели касаться его, причинять боль? Блэк бросил кошмарный взгляд, полный обнаженной агрессии, на японца. Хотелось выпустить ему кишки. Выдрать их зубами. — Выблядок, — пролаяв сквозь оскал, которому позавидовал бы любой демон, Норвуд на бегу прострелил ногу Змеи, чтобы тварь не смогла двигаться с былой ловкостью. Недооценивать противника — глупо, но сейчас перед Псом, огненным вихрем, несущимся под блёклый искусственный свет лампы, не выстоит даже сильнейший. Поднявший руку на Хозяина потонет в кровавой жиже Гнева, растворяющего в своём жаре все живое. Цепкие сильные пальцы сокрушительной хваткой впились в бледный и будто бы скользкий загривок Змея. Фаланги держали так, чтобы жертва не могла дернуться. В стали пятерни Зверя шипел настоящий ползучий гад, стреляя своими злобными чёрными глазами-бусинами из-под азиатских век. Во взгляде одержимого Блэка полыхала тьма геенны огненной. Раздвинув устрашающую пасть до «мудрых» зубов, телохранитель, продолжая удерживать прохладу чужой холки в тисках, рванул голову якудза назад. Тряпичной безвольной куклой, шипящей из-за обжигающего ранения в ногу, Пёс оттащил японца к бетонной стене. — Никто. Норвуд, поудобнее перехватив потную шею азиатской шавки и верно распределив собственный вес, с размаху впечатал высокий лоб жертвы в твердь вертикальной плоскости. Череп надрывно затрещал. — Не смеет. Оттянув Змея назад, он повторил удар, рассекая кожу добычи до чёрных кровоподтеков. — Вредить. Очередной замах. Чавкающий треск черепной коробки лезвием рассекал тишину, вторя рёву обезумевшего Пса. — Хозяину. Блэк бил. Снова и снова. По стене склада разлетелись брызги открывшегося из-за расколотого черепа мозга. Змей уже испустил дух, но Блэк не останавливался, с грохотом прикладывая размозжённую голову к импровизированной плахе, чавкая сочным хлюпаньем содержимого башки. Ошмётки тканей нежного органа, изрытого извилинами, и багряные капли орошали искаженную морду Зверя, исступлённого от лавой бегущего по жилам неистовства. Когда конечности якудза перестали выворачиваться в тряске агонии, безвольно обмякнув, Норвуд остановился и выпустил из руки изуродованный труп. Вместо лба теперь зияла кривая дыра со сплющенной лобной долью мозга. Японец тяжёлой тушей сполз по стене, утягивая за собой рваную кровавую полосу. Мужчина ещё не вырвался из когтистых драконьих лап Гнева, поэтому согнул ногу в коленном суставе и, сконцентрировав внизу остатки сил, обрушил весь вес своего тела на открытую уродливую рану, врезаясь в нее подошвой. Пёс шумно дышал, высоко вздымая крепкую грудь. Носок ботинка ввинтился в открытый мозг. Остервенелое давление внезапно закончилось, потому что Блэк, наконец, вспомнил о Йене. Отпрянув от фактически вручную разбитого приспешника японской мафии, черноволосый опустился на колени перед прикованным Хозяином. — Блять. Что они с тобой сделали? — ровный и до боли человечный голос верной дворняги дрожал. От вида искалеченного босса хотелось протяжно выть волком. Ладонь осторожно легла на щёку поникшей Пантеры — белизну кожи пожирали следы многочисленных побоев. Брюнет поджал губы и, бросив тёплый взгляд, пропитанный дикой нежностью, вернулся к убитому японцу, чтобы найти ключ от цепей. Ненависть, ещё вчера топившая кареглазого в омуте отчаяния и выпивки, уступила место пылкой жертвенной любви. Безумной любви Пса.***
Блэк, не ощущая тяжести полуживого директора, сквозь стиснутые зубы доволок пострадавшего до Тойоты и осторожно уложил на заднее сиденье, стряхнув с плеч куртку и подложив её под голову шефа. — Я рядом, — на мгновение прижавшись своим лбом к макушке Сальваторе, Пёс прикрыл сияющие ласковым пламенем глаза и порывисто стиснул волосы предмета своего безграничного обожания в пылкой, чувственной хватке. Минутная слабость. Норвуд перебрался на место водителя и вставил ключ в зажигание. — Всегда буду рядом. Сейчас стояла одна цель — отвезти Йена в больницу. POV Йен. Йен не боялся смерти. Совсем. Такое порой случается с такими, как он. Страхи отбивает совершенно, иногда и вместе с каким-либо инстинктом самосохранения. Чем глубже руки утопают в чужой крови, чем больше отнимаешь жизней, тем меньше остается страха и чувств, отвечающих за то, что называют «человечностью». Вместе с этим перестаёшь и понимать общий смысл чего-либо. Наверное, потому смерть не пугает. Какой толк бояться неизбежности? Страх — разрушительная эмоция, загоняющая в жёсткие рамки, подобная металлической клетке с толстыми негнущимися прутьями. Йен терпеть не мог любые рамки и клетки. И умереть не боялся.***
Сознание возвращалось постепенно, наплывало медленными тугими волнами, подобно прибою. Странно, но боли не было. Тело вообще не чувствовалось, словно целиком онемело. Почти сразу, как будто сквозь плотную завесу тумана, ворвался в голову непривычный звук — ритмичное высокое пиканье. Заторможенный мозг не сразу сообразил, где он уже слышал это. В больницах?.. Глаза открывались с трудом, веки налились чистым свинцом, и свет снаружи показался до режущей остроты ярким. Первым, что он увидел, когда зрение хоть немного сфокусировалось и мир обрел очертания, был простой светло-серый потолок. Никакой грязно-жёлтой лампы, никакой темноты складского затхлого помещения. Ноздри всё равно забило запахом собственной крови, но пробивалась и горькая вонь, кажется, лекарств. В самом деле — больница. «Как?» В какой-то момент показалось, что это сознание так злостно подшучивает, начиная посылать уже сильнейшие галлюцинации из-за травм головы. Чтобы проверить теорию, пришлось пошевелиться, попытаться поднять руку, которой что-то будто мешало. Взгляд — в вену загнан катетер, тянется куда-то в сторону провод от капельницы. На второй руке обнаружились ещё какие-то проводки и широкая прищепка от кардиомонитора на пальце. Вместо нормальной одежды — синяя больничная роба, из-под неё видно края эластичных бинтов, покрывающих грудь с ребрами; ниже пояса простая светлая простынь вместо одеяла. Чёрт знает что… Ущипнуть себя было бы слишком просто, поэтому выдернуть из руки противную иглу и избавиться от проклятых трубочек и пластиковой клешни — самое то. Боли из-за вырванного катетера всё равно не было, зато кровь, показавшаяся на пробитой вене, кажется, настоящая. Ритмичное пиканье аппарата тут же перешло в протяжный истерический писк. На иллюзию больного мозга всё-таки это не похоже, но поверить всё равно было трудно. Каким образом он мог здесь оказаться? Воспалённый и заторможенный — очевидно, действием сильных препаратов — разум отказывался обрабатывать информацию и хоть как-либо соображать. Последним, что он помнил, были очередные побои. А ещё, кажется… «Да нет. Не может быть. Откуда?..» Откуда ему там взяться? В какой-то момент там, на складе, сквозь накрывшую от очередного мощного удара в челюсть тьму, перед тем как отключиться, Йену показалось, что он слышал выстрелы, а дальше — знакомый голос. Даже, скорее, рык. Блэка. Сознание в тот момент совершенно отказывалось не покидать хозяина, и самым логичным вариантом было списать всё на слуховые галлюцинации перед обмороком. Во-первых, Блэк ушёл. И когда Йена уже приволокли на склад, и он только пришёл в себя, проскочила опасливо мысль о телохранителе и короткая надежда, что ушёл Пёс всё же достаточно далеко, чтобы не пересечься со змеями перед тем, как те пришли за Сальваторе. Иначе — в живых бы его уже не было. Они бы не задавали вопросов, просто пустили бы пулю в лоб, и даже не одну — для верности. Но так как в дальнейшем якудза и слова не сказал о чем-то подобном — эти опасения Йена отпустили. Блэк всё же действительно ушёл, на безопасное расстояние и вовремя. Во-вторых, как он нашёл бы Йена? Мрази заметали следы, место выбрали наверняка неприметное, снаружи не шумели. Да и зачем бы искал после того разговора, когда послал нахуй прямым текстом? Вздор. И в-третьих, даже если бы этот безрассудный и бесстрашный полнейший идиот действительно отыскал Йена и рискнул пойти за ним, что уже вызывало сильнейшие сомнения, то как бы он справился с охраной? Не мог ведь быть таким везунчиком и прийти тогда, когда основная охрана сменялась, а рядом с Сальваторе остались только два ублюдка, которых он постоянно видел и слышал перед лицом сквозь пелену кровавого тумана последние сутки или больше. Или мог? Больница точно была реальной, но всё остальное просто никак не укладывалось в голове. Протяжный писк аппарата мерзко отдавал в и так больную голову, ударяя по вискам и звеня в ушах; хотелось его вырубить. Йен с трудом поднялся на руках, принимая сидячее положение и скрипя зубами от тяжести собственного непослушного тела, пытаясь сообразить, что же на самом деле произошло. POV Блэк. 5:57 Блэк передал искалеченного босса, потерявшего сознание ещё на складе, в надёжные руки медперсонала. Правда, перед этим пришлось эти самые руки «позолотить» — аванс, выложенный Сальваторе, должен был заткнуть гнилые рты изворотливых работников больницы. Игнорируя подозрительные взгляды, бросаемые на его окровавленную морду, Норвуд проводил взглядом стремительно удаляющуюся каталку с лежавшим на ней телом шефа. Сейчас он казался мёртвым, не способным выбраться из собственной Тьмы. Нутро Пса тоскливо поскуливало, вызываясь пожрать этот Мрак. Огня Блэка хватит, чтобы принять вечную мерзлоту Сальваторе.***
Мужчина не мог сидеть на месте. Даже привлекательно покачивающиеся бёдра медсестёр не притягивали неподвижный полыхающий взгляд брюнета, а ведь при любом другом раскладе он бы не упустил прекрасную возможность зажать очередную девицу где-то в подсобке, сестринской или пустой больничной палате. Но не сейчас. Не в тот момент, когда Йен — человек, ради которого Зверь готов сложить голову — спит под дрянными капельницами, а слабый пульс проецируется на экран бездушно пикающего кардиомонитора. Вновь обращённый в себя волчий взор наблюдал за поведением притихшего нутра: оно съёжилось до трясущегося, озлобленного на целый мир и перепуганного щенка. Целиком принять тот факт, что Блэк полюбил мужчину, все ещё не удавалось. Запретное чувство. Пугающее. Пропитанное сладкой горечью. Прошибающее висок импульсом холодного тепла. Норвуду претило само явление страха. Боятся те, кому есть, что терять. До встречи с Сальваторе Зверь существовал. В его татуированных окровавленных лапах не было того, что можно было бы с голодным рычанием защищать до любовного бешенства в глазах. Йен Сальваторе, этот хищный мудак, насытил Бездну бойцовской псины. Проскользнул внутрь своими холодными пальцами, драл острыми, как ледяные лезвия, клыками жгучую душу адской гончей. Блэк оскалился и в порыве накатившего раздражения вцепился руками в свои спутанные пряди, натягивая их в прочной закалённой хватке до тупой боли у корней волос: — Блять.***
7:10 Не в силах больше выносить мерзкий медикаментозный запах больницы, в стены коей будто замуровали умерших разлагающихся пациентов, бродивших по коридорам беспокойными духами, Норвуд решил вернуться в «бункер». Рискованная затея, учитывая то, что якудза уже пометили своим тошнотворным мускусным запахом злосчастное место. И все же Пёс вспомнил об одной вещи, что была так дорога боссу. Катана. Тот блядский клинок, что едва не вспорол глотку псины; тот клинок, за которым директор потянулся через выжигающую рассудок боль, когда получил пулю в спину. Выбросив окурок, Зверь захлопнул дверь Тойоты и, натянув мускулы, вынул из-за пояса пистолет — перестраховка ещё никому не навредила. Чуткий слух улавливал лишь гудение далёкого города, пасмурным рассветом скрывающего грех ночи. Внутри ничего не изменилось: погром, застывшая бурым пятном кровь, следы ног, разбитый столик. Блэк бросил быстрый взгляд на душевую и «расстрелянную» стену — в глазах мелькнула злоба разочарования. Клыки скрипнули. Мотнув буйной головой, брюнет лихорадочно выискивал сумку, которую Йен притащил с собой. Вот она. На диване. Якудза не тронули ни деньги, ни документы, ни катану — мелочностью японцы не отличались, это им, несомненно, в плюс. Пройдясь по хрустящей крошке разбитого столика и не собираясь ни секунды оставаться в этом пропахшем гнилью месте, Пёс выскочил наружу, со свистом втягивая в лёгкие свежий воздух через плотно стиснутые челюсти — в памяти заворочались те уничтожающие слова, сказанные директором. — Сукин сын, — раскатисто прорычав сквозь сдавившую глотку хрипотцу острой обиды, Зверь швырнул сумку рядом с водительским сиденьем и пнул колесо Тойоты.***
10:54 Через вуаль дремоты слуховые рецепторы Блэка уловили истошный монотонный писк сгладившейся линии на кардиомониторе. Сразу же подорвавшись, парализованный ужасающей мыслью о смерти босса, Пёс рывком распахнул дверь и ввалился в палату, с ярко выраженным неподдельным страхом вглядываясь в накаченного сильнодействующими препаратами Йена. «Жив». Норвуд готов был броситься на колени у больничной койки, преданно лизать руки Хозяина, поцелуем и жарким языком закрыть пробитую вену, в которой недавно торчала игла. Ноги уже понесли опьяненного счастьем телохранителя к Сальваторе. Вот уже изукрашенная татуировками пятерня тянется к чужой щеке, чтобы прикосновением сказать: «я здесь, почувствуй мое тепло». Но Пёс, словно громом пораженный, остановился, собрав пальцы в кулак — в дюйме от лица плохо соображающего шефа. Зверь резко отвернулся, сверкающим оскалом подавляя отчаянный рык. Он никогда не примет эти собачьи чувства. Достаточно знать, что Он жив. Шумно втянув носом спёртый воздух палаты, раздувая лёгочные мешки и высоко поднимая грудь, Норвуд вновь повернулся лицом к пострадавшему. Глаза-угли пылали, как два костра Великой Инквизиции. Во взгляде всё та же взрывоопасная эмоциональная смесь: любовь переливается алыми отсветами ненависти, злоба пожирает тревогу, радость высокими волнами разбивается о скалы разочарования. Зверь резво подался вперёд, приближаясь вплотную к Сальваторе, едва не столкнувшись с ним лбами. Сквозь до боли стиснутые зубы Блэк прошептал — так же, как и тогда, в душевой — опаляя ледяную корку натуры Пантеры: — Не смейте двигаться. Я позову медсестру. Уже было собравшись уходить, Пёс вспомнил про сумку, оставленную возле постели пациента. Хмыкнув, брюнет ретивым движением подбородка указал на «сокровища». — Привез Ваши вещи, — скосив жарящее адским огнем волчье око на побитую Пантеру, черноволосый цыкнул и направился к двери. — Клинок там же. Понадоблюсь — я рядом. Забитые пальцы легли на дверную ручку, стиснув её до треска и рванув вниз. — Всегда рядом, — шепнув самому себе, Норвуд покинул палату и окликнул уже получившую сигнал медсестру. POV Йен. «Ты правда здесь». Мысль огнём опалила мозг, когда Блэк буквально ворвался в палату с до жути обеспокоенным взглядом. Пылающим истинным пламенем, как всегда. Значит, не показалось, не послышалось — он действительно был там, на складе. Действительно вытащил оттуда Йена и привёз в больницу. Тяжелый звон в ушах мешал нормально мыслить, хотелось что-то сказать, но впервые за бесконечно долгое время у Сальваторе не находилось никаких слов. Горло сдавило то ли от жажды, то ли от чего-то ещё, похожего на жёсткое удушье, мир перед глазами всё ещё расплывался. Протянутая на миг рука показалась наваждением, но вот горячее дыхание обожгло кожу по-настоящему. Так же жарко, как и всегда, так же искренне. Чувства внутри странные, что-то непонятное сильнейше долбит изнутри о грудную клетку, разум — как будто вообще отключило. Это точно от препаратов и травмы головы, не иначе. Тяжело, слишком тяжело и муторно соображать ясно в таком состоянии, вот и чудится странное. Или он уже попросту сходит с ума. Йен чуть было не потянулся неосознанно навстречу этому жаркому теплу, будто желая согреться, как Блэк почти сразу же отошёл, в один слишком быстрый момент оказавшись далеко. Вещи привёз… Йен перевёл заторможенный и непривычно растерянный взгляд на сумку и катану рядом, как на что-то непонятное и никогда прежде не виденное, затем обратно на Норвуда. «Почему ты вообще здесь? Я же хотел тебя уволить… Ты же ушел тогда, сам». Мысли кажутся совершенно чужими, ошарашенными, вязкими и непонимающими, отбиваются в голове тяжелыми болезненными ритмами. Ком в горле так и не проходит, тело задеревенело, будто приказ Пса не двигаться в самом деле сработал. Чертовщина полнейшая, хочется резко рвануть и уйти отсюда, из дурацкой, слишком светлой палаты, но конечности совершенно не слушаются, отяжелев до веса неподъемной ноши. Время растянулось до неизмеримых единиц, но, когда Блэка уже нет в палате, вбегает обеспокоенная медсестра, кидаясь к пациенту так, будто тот умирает. Вскоре, после недолгих процедур с возвращением на место — только уже в другую вену — ненавистной иглы, а на палец — прищепки монитора, отбивающего противным писком ритм сердцебиения Йена, его снова чем-то накачали. Он уже ничему не сопротивлялся, в голове было совершенно пусто, и дальше тьма утащила за собой в бездну.***
Выслушивая от доктора список своих повреждений на следующий день, Сальваторе бездумно пялился в окно. Аппарат размеренно пикал, звук стал даже почти привычным, но периодически всё равно действовал на нервы, вызывая желание расхреначить чёртову машину голыми кулаками к чертовой матери. Сильные лекарства, впрочем, делали свою работу, практически превращая Йена в овоща, но хотя бы лишая боли. Невыносимо было чувствовать себя настолько слабым и беспомощным. Это не то, что он мог себе позволить, никогда не мог. Слабость для Сальваторе — просто непозволительная роскошь. Список травм, однако, впечатлял. Давно Йена настолько не калечили. Сломали даже нос, которого он сейчас всё равно не чувствовал. Конченные уёбки. Только зубы чудом остались целы. Вероятно, клыки Пантеры оказались крепче стали и кулаков якудза. Ребра сломаны, ушиб лёгких, из-за чего и дышать трудно; множество гематом и ссадин, значительное сотрясение мозга — ещё бы, голову колотили столько раз, что не сосчитать, по ощущениям она казалась раскрошенной в хлам. Трудно представить, как он сейчас выглядел, да и не хотелось. Зеркало в палате было — небольшое, скромное, над такой же простенькой раковиной в углу комнатки, — и Йен зарекся и близко не подходить к нему. Блэк не заходил больше. По крайней мере тогда, когда Йен был в сознании. Говорил в прошлый раз, что будет рядом, но Йен не знал, там ли он ещё, у палаты, или уже ушёл. Звать его отчего-то язык не поворачивался, что-то не позволяло. Совесть, что ли, обнаружилась? Снова чёртово непонимание. Спутанное травмой и действием препаратов сознание только постепенно начинало возвращаться в норму, медленно и мучительно, как сквозь густой дурман, а разум неповоротливо обретал прежнюю ясность и хладнокровие. Но большую часть времени Йен всё равно спал, так глубоко, словно впадая в кому, как и положено в его состоянии. Не было сил ни говорить о чем-либо, ни думать, а любые движения — точно как борьба с неподъёмным металлическим грузом вместо собственного тела.***
На третий день это пропитанное лекарственной вонью место откровенно заебало. Каждый раз открывая глаза и видя перед взором затуманенных глаз светло-серый потолок, Йен ощущал противную тошноту, подступающую к горлу. Возможно, это было всего лишь очевидным последствием сотрясения, и всё же палата выносила мозг своей давящей теснотой и стерильностью. Даже заботливые и мило улыбающиеся ему медсестры, помогающие буквально во всём, не сглаживали картину, какими бы нежными и ласковыми не были их прикосновения и взгляды. Нет, хватит. — Тот парень, что был со мной, он ещё здесь? Голос уже почти приобрёл прежнюю силу и холодность, хоть глотку всё ещё драло наждачной хрипотой. — Кажется, да, был в коридоре, — ответ сестрички, правда, неуверенный. Так был или не был? Хотя, зная склонность Блэка к неожиданным порывам, в один момент мог быть здесь, а в другой — уже унесло, как ветром. — Позови. Сестра покинула палату, и Йену почему-то резко захотелось сесть. Валяться разбитым овощем перед Блэком казалось недостойным, к тому же, внутри шипастым острым комком ворочалось какое-то болезненное нетерпение. POV Блэк. За те три дня, что Сальваторе провалялся в больнице, зализывая раны, Блэк не покинул свой охранный пост. Мужчина лишь отлучился затем, чтобы захватить из своей холостяцкой панельной конуры смену одежды: Пёс хоть и вырос на улице, а несколько суток терпеть одни и те же шмотки не мог. Тем более ткань не только провоняла потом, но и замызгалась кровью. Первый день. Норвуд в застывшей позе, скрестив руки на груди, поразительно спокойно ждал у входа в палату босса. Изредка отяжелевшая от усталости голова падала, поддавшись дурману короткого тревожного сна. Снующая туда-сюда сестричка осторожно, словно просовывая руку с куском мяса в клетку дикого животного, коснулась напряжённого плеча мужчины. Он сразу, словно по команде, вскочил на ноги и лютым чудовищем навис над сострадательной девицей, испуганным писком предложившей Псу занять пустующую палату, расположенную как раз рядом с «номером» Йена. Удобно. Да и рожа Блэка всех перепугала не на шутку. Сейчас хотя бы морда не в крови — умылся. Лучше не привлекать лишнего внимания, поэтому смягчившийся, насколько это было возможно для звериной натуры, брюнет принял предложение сердобольной медсестры. На сон получилось выделить от силы два-три часа — Зверь не мог сомкнуть глаз, отключаясь только тогда, когда пульсирующее изнеможением сознание угасало. Правда, ненадолго: каждые пятнадцать минут кареглазый просыпался в холодном поту. На грудь словно клали бетонную плиту весом в несколько тонн, тогда Пёс срывался с выделенной для него больничной койки и летел к шефу. Тот спал, если такое состояние можно назвать сном. Скорее, снова и снова впадал в кому. Пару раз телохранитель осторожно подкрадывался к кровати пациента. «Прекрасный. Сильный. Невзирая на эти блядские побои». Подушечки пальцев Зверя невесомо касались щеки, чернеющей гематомой, затем сломанного носа. Ярость из-за японских ублюдков лавиной накрывала истощенный, помутившийся от недосыпа рассудок Норвуда. Жажда мести огнем горела в покрасневших измученных глазах. Второй день. Псу кусок в горло не лез, поэтому он в урну отправлял заботливо предоставленный больничный корм. Двухдневная щетина колола щеку — нужно побриться. Блэк как раз взял из дома одноразовую бритву. Кстати, след от кулака директора практически стёрся — осталась полупрозрачная тень под острой скулой. Черноволосый по нескольку раз на дню интересовался состоянием Сальваторе у лечащего врача, поглядывающего с недоверием, но за приличную плату послушно посвящающего Зверя в тонкости самочувствия босса. Перечень травм отзывался внутри рёвом Гнева. Клыки привычно скрипели и чесались. Шел третий день. Стены больничной коробки опостылели — это, конечно, не тюряга, но местечко буквально высасывало все душевные силы. Отвратительное умение. Блэк терпеливо, что совершенно не свойственно его взрывной натуре, ждал в коридоре, у палаты Сальваторе — кажется, тому стало немного лучше. Нужно убедиться, и такая возможность появилась: медсестра, проверявшая босса, показалась из-за белой пластиковой двери с номером и подозвала Пса. Долго уговаривать не пришлось — волнение грызло поджелудку.***
— Хреново выглядите, — рокочущий голос Норвуда переливался и стальным безразличием, и пылким любящим сочувствием — противоречивая буйная природа Блэка не поддавалась логике здравомыслящего человека. Горящие глаза — диковатые, дерзкие — смотрели как-то по-чужому. И всё так же преданно. Словно привязавшуюся псину безжалостно пнули в тощий бок. Дворняга теряет доверие, злится, к руке не подходит, скалит зубы, но по-прежнему любит. Такова собачья участь. Норвуд застыл у двери, сохраняя разумную дистанцию. Черты осунувшегося лица расслаблены. Визуально ушедшие в глубь глазниц из-за тёмных кругов глаза горели обжигающей жёсткой нежностью. За чрезмерную доверчивость приходится долго расплачиваться. Мужчина это понимал. POV Йен. И пары минут не прошло с ухода медсестры, как Блэк уже вошёл в палату, с порога окатив Йена горящим чёрным взором и привычным низким рычанием. Значит, и правда был рядом. Пёс казался спокойным, но выглядел таким уставшим, словно совершенно забыл о сне и сам от чего-то лечился здесь. Только взгляд — неизменно адски пылающий, точно как у Цербера, и дикий. Но отливает каким-то непривычным для жаркого внутреннего огня Блэка холодком. Что ничуть не мешает прожигать ослабленного по всем фронтам босса до основания. Зверь застыл у входа так, будто ждал от него удара. Йен посмотрел в ответ прямо, спокойно, только лёд в светлых глазах казался надтреснутым. Внутри — тяжело и как-то неспокойно. Всё наверняка из-за грёбанной слабости и лекарств, нужно как можно скорее валить из этого убогого места. В мыслях вертелось слишком много вопросов, и всё в каком-то дурдоме и беспорядке. Сложно было выцепить что-то одно, но стоило начать, вероятно, просто с самого начала. Разобраться с этим сейчас. — Как ты меня нашёл? Грудную клетку всё ещё давило жёстким калёным железом из-за ушиба, и легкие при напряжении речевых связок окатывало болезненными волнами жара, отчего охрипший голос звучал несколько сдавленно, глухо и тише, чем хотелось бы. Это раздражало. «Почему ты меня вообще искал?» — так и вертелось на языке, но не сорвалось вслух. Невольно ему вспомнился тот разговор перед уходом Блэка, разочарованный собачий взгляд, выпущенная в стену обойма, что определённо предназначалась самому Сальваторе. Но Пёс всё равно вернулся, и Йен не мог найти этому никакого логического объяснения. POV Блэк. Блэк не двигался. Точно врос в пол. Дыхание было неуловимым, никак не отзывалось в замершей груди, скрытой под свободной однотонной майкой. Мышцы расслаблены, но подобраны — усталость не давала права терять бдительность. Самый дорогой в жизни человек — также самый страшный, опасный враг. Особенно, если этот человек — Йен Сальваторе. Пёс прищурился — проницательный взгляд уловил во взоре напротив лёгкую трещину. Микроскопическую. Такую легко пропустить, учитывая ауру босса. Почему-то хотелось вонзить ледоруб в эту трещину и безжалостно давить, пробираясь к самой тёмной сути Хищника. Но на моральном насилии у Норвуда было табу. Пёс бы никогда не причинил подобную, несомненно, самую сильную боль. Пусть шеф и не почувствует садистскую выходку. Что он вообще сейчас ощущает? Пытается выглядеть величественным, но при этом расходится по швам. Мужчина сглотнул, кончиком языка едва коснувшись потрескавшейся нижней губы — люди так делают, собираясь сказать нечто важное, после угнетающего молчания. — Вы же изучили мое личное дело. Знаете, на кого работал, — уголки рта спокойно опущены немного вниз, нет и намека на оскал. Глаза с каждым словом все меньше походили на человеческие — суженные зрачки на фоне темного шоколада радужки пылали двумя фитильками горящих свечей: — Вот от этих людей и узнал. POV Йен. «Знаю. А ещё знаю, что пустил своему прошлому боссу пулю в лоб. Интересно, за что? Чем он тебя так разозлил?» Но эта тема казалась той, которую нельзя вот так просто поднимать, потому и вопросы пока что остались незаданными, пусть и отчасти читались в холодном взгляде Йена. Значит, впутал местную мафию. Но не сказал, кого именно, хоть догадки у Йена на этот счёт имелись: влиятельных семей, способных знать всё и обо всех, среди этих ублюдков было не так и много. Только связываться с такими — всегда рискованно, далеко не у всех чистые методы и присутствуют хоть какие-то понятия о морали. «Чего тебе это стоило?» Нет, вряд ли ответит. Слишком напоминает сейчас ощетинившегося волка. Сальваторе как-то досадно вздохнул и машинально повёл больным плечом, на мазнувшую в ране боль уже не обращая внимания — она сливалась с общим фоном. Задумчивый взгляд ненадолго упёрся в светлое открытое окно. Если знали эти, значит, узнают и те, кто знать никак не должны: те, кто ещё опаснее, и уберут его при первой же необходимости, недолго думая и даже не заморачиваясь похищениями. Дико захотелось курить, но Йен лишь с усилием сглотнул возникший в горле мерзкий ком. — Что со Змеями? — голос после паузы помрачнел ещё больше, и потяжелевший взгляд медленно вернулся к Блэку. Осторожно, будто пытаясь прощупать скрытую изнанку Пса, сверкающего какими-то совсем дикими глазами, он добавил: — Тебя не ранили? Выглядишь паршиво. POV Блэк. Норвуд задумчиво потёр ладонью холку, наконец двинувшись вперёд. Пёс подошёл к окну, повернул пластиковую ручку и впустил в сгущённую атмосферу удушающей стерильности свежий влажный воздух. Брюнет выудил из кармана пачку сигарет и, всё ещё не подходя близко, протянул курево Сальваторе. К чёрту возмущения медиков — не посмеют шипеть. Зверю не всегда нужно использовать клыки, чтобы разорвать кого-то на части. Дождавшись, пока Йен зубами подцепит фильтр одной услужливо выдвинутой сигареты, Норвуд вынул свою верную зажигалку и дал прикурить. — Встретил двоих — громилу и мерзкого гада с золотыми зубами, — Блэк как-то нехорошо сверкнул глазами и удовлетворённо ухмыльнулся. — Оба кони двинули. Вопрос о собственном состоянии Норвуд пропустил мимо ушей — какое директору вообще дело до самочувствия псины? Нутро колко шевельнулось. Резко захлопнув крышечку зажигалки, брюнет отступил к простенькому стулу на металлических ножках и уселся, не сводя жарких глаз с шефа. Блэк кружил вокруг, словно волк возле охотника, расставившего кучу капканов и поднявшего ружье. Однако пламень Пса заметно разгорелся, обжигая хлёстко, сильно, чтобы Пантера каждой клеткой тела ощущала присутствие своего охранника. POV Йен. Блэк наконец сдвинулся с места, будто каменное изваяние обрело жизнь. Внимательный взгляд Сальваторе — следом за ним, ловя каждое движение, не отпуская ни на миг, по-прежнему тяжелый и потемневший. Словно прочитав мысли босса, Пёс заботливо протянул сигарету, в фильтр которой Йен тут же впился зубами с жадностью голодающего, затем с удовольствием опаляя забитые ушибом лёгкие чистым густым огнём. Едва не закашлялся от хлынувшего внутрь жара, но на это было совершенно плевать — он вдохнул на полную грудь, расправив плечи, задеревеневшие от неудобной больничной койки. «Двое, значит. Да ты и правда чёртов везунчик, Блэк. Что было бы, будь их больше?» Ухмылка Пса не вызвала у хмурого шефа ответной. Игнорирование второго вопроса тоже не осталось незамеченным. Йен мотнул как-то недовольно головой и подался немного вперёд, упираясь локтями в полусогнутые на кровати колени. Затих, разглядывая тлеющую между пальцев сигарету с опасно накренившимся над простыней пеплом, и чувствуя на себе горячо обжигающий взгляд Блэка. Он будто присматривался или выжидал, готовясь то ли к прыжку, то ли к отступлению. «Почему ты всё ещё здесь?» Йен не так уж много знал о собачьей или вообще какой-либо преданности. Было время, когда он испробовал на своей шкуре роль того, кто выполняет все приказы «хозяина» — ради высшей цели, ради признания, ради чего-то большего, по-настоящему важного, как казалось ему на тот момент. Вместе с этим же испробовал и горечь неоправданных надежд и разочарования, такую сильную, что сродни предательству и вызывает даже не гнев — бессилие. Слова людей в его жизни слишком редко соответствовали действительности или имели под собой реальный вес. И это касалось всех, начиная с родной матери. Если подумать, во многом они с Блэком не так уж сильно отличались. По крайней мере, имели куда большего общего, чем тот наверняка думал. Вот только поведение Норвуда не поддавалось никакому анализу, логике или здравому смыслу, а порывы были похожи на импульсы или животные инстинкты — настолько же дикие и порой необдуманные, насколько самоотверженные и бесстрашные. Взгляд Сальваторе коротко метнулся к катане, так и лежавшей на сумке недалеко от койки. Он так и не прикоснулся к ней за все три дня, лишь порой долго смотрел на обтянутую мягкой прочной кожей рукоять, уже не ощущая такой сильной тяги к дорогому чёрному лезвию. Йен мало что знал также и о благодарности. Вернее, это просто было не тем, к чему он привык. В том мире, где жил Сальваторе, вся «благодарность» зачастую измерялась номиналом купюр и их количеством в пачке, поданной под соусом фальшивой улыбки. Когда вообще в последний раз хоть кто-нибудь делал для него что-либо не из-за денег, страха или беспрекословных приказов? Не вспомнить. — Спасибо, Блэк. За всё, — сказал мужчина искренне, честно, прямо в глаза, открытым взглядом. Сигарета в руке истлела почти до фильтра. Йен почему-то хрипло добавил: — Думал, ты не вернёшься. «Ведь не должен был». И если Йен Сальваторе ещё хоть немного был способен ощущать такое едкое и горькое на вкус чувство, как сожаление или вина — в последних сказанных словах и дымно-сером сейчас взгляде эта способность отразилась сполна. POV Блэк. «Повтори?» — едва не сорвалось с приоткрывшихся губ. Искренняя, открытая благодарность, выпущенная в лицо, контузией поразила тело. Блэк оглох. Зрение притупилось — обзор загораживали аномально вспыхивающие чернильные пятна. Нос словно заложило. «Что ты сказал?» Если бы Норвуд предусмотрительно не сел, ноги бы точно подвели — он их не ощущал. Нутро встрепенулось, отряхивая окровавленную липкую шерсть. «Не надо». Сердце сделало кульбит. «Не нужно таких слов». Сердечная мышца с оглушительным грохотом врезалась в как будто бы исчезнувшие ребра. Шум собственного пульса раздирал барабанные перепонки. Давление в черепе опасно повысилось. Былое хладнокровие стёрлось страстным огненным цунами, пожравшим Норвуда целиком. Пёс смотрел и не видел. Слушал и не слышал. Принюхивался и ничего не мог учуять. Взгляд изливался пеклом самого Солнца, подсвечивая трёхдневные припухшие следы усталости под нижними веками. «Зачем ты так со мной?» Собачьи — безгранично преданные, верные, искренне любящие и сжигающие зноем — глаза въедались в толщу льда Сальваторе, разбиваясь о грозные айсберги. — Я всегда, — язык с трудом поворачивался в пасти, выталкивая раскалённое железо наивных, ничем не прикрытых, кристально чистых слов. Бесценных по своей сути, пропитанных огненным соком волчьей души. Глотка пересохла, из-за чего голос предательски сел, понизившись до сиплого ярого шёпота — в таких звуковых тональностях признаются обожаемой любовнице. Рык уступил место льющемуся лавой шёлку интимности: — Буду рядом. На несколько мгновений Норвуд задержался во всепожирающих глазах Йена, но смотрел при этом глубже, разъяренно крушил проклятую ледяную толщу, пуская свой красный пламень по морозным сосудам. Опасно. Брюнет сначала резво подался вперёд, уперевшись ладонью в койку, и сразу же отпрянул к окну, поясницей наехав на подоконник. Голова кружилась, завлекая в свой иллюзорный смерч палату. Выдернув клыками из пачки сигарету, Пёс быстро отвернулся от босса. Челюсти грызли фильтр, гоняя папиросу из одного уголка рта в другой. Дрожащие пальцы еле удержали открытую зажигалку. «Тихо, Блэк. Успокойся, что ты как влюбленный щенок хвостом виляешь. Будь мужиком. Соберись». Сделав тягу, вслушиваясь в шкварчащее потрескивание папиросной бумаги и через ноздри выпуская отрезвляющий слезоточивый дым, Норвуд поставил обе ладони на подоконник, перенес вес тела на опору в лице рук и ссутулил вмиг отяжелевшие плечи. Зверя била горячка. Бурлящая кровь, по ощущениям достигшая температуры кипения, готовилась проесть тонкие стенки сосудистых трубочек. Пышущий гриппозным жаром взмокший лоб прислонился к остужающей благодати оконного стекла. Закатив под опустившиеся веки плавящиеся глаза, Блэк, слегка покачивая головой, точно в трансе, с трудом сглотнул. — Какой дальнейший план действий? — все тот же сиплый шепот подсушивал надорванные голосовые связки. Псина снова подошла к протянутой руке. Доверчивая псина. Глупая. POV Йен. «Я всегда буду рядом». Эти слова буквально парализовали Йена, заставив пораженно замереть, едва ли не дыша, не в силах ни двинуться, ни отвести глаз от чёрных, бездонных, палящих омутов. То, как предельно искренне, честно и оглушающе серьёзно Блэк сказал это. Предельно откровенно, будто вывернув душу наизнанку. То, каким взглядом смотрел Йену в глаза, сжигая всё изнутри, пробирая этим неудержимым жаром, словно в лёгкие снова влили живого огня. На него никто ещё так не смотрел. Сердце предательски громко бахнуло о сломанные в нескольких местах рёбра, дышать стало ещё тяжелее. Жарко, несмотря на открытое окно и почти полное отсутствие одежды — на нём была одна больничная роба, висящая простой тряпкой. Йен с трудом сглотнул. Писк блядского аппарата внезапно резко участился, вторя подлетевшему пульсу и ударяя по ушам слишком громким и быстрым ритмом… Сальваторе недовольно скривился от противного звука и порывисто сдернул с руки прищепку с проводками, заставляя машину и вовсе противно взвыть, но при этом почему-то резко успокаиваясь. Йен медленно поднялся с кровати, двигаясь как-то топорно и совсем не грациозно из-за замороженных слабостью мышц. Выпрямившись, он сделал медленный оборот шеей, так же плавно крутанул плечами назад, разминая горящее болью и каким-то чужеродным теплом тело, сделал шаг к окну и, без спроса потянувшись к брошенной на подоконник пачке с куревом, подцепил одну сигарету. Прошлая так и истлела в руке, пока шла его внутренняя борьба с собой в попытке сказать то, чего не говорил никому уже слишком долго. Кинув быстрый, косой взгляд на ровный, правильный профиль какого-то словно ошалевшего Блэка рядом, Йен щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся, глядя в окно. В этот раз глубокий вдох дался намного легче и свободнее. Тихим спокойным голосом он после небольшой паузы ответил: — Поедем в аэропорт. Одолжи телефон. POV Блэк. От вновь обострившегося слуха не укрылась подозрительная неровность звучания этой мерзопакостной надоедливой машины. «Что?» Раскрыв не потухающие глаза, поглядывая через поникшее плечо загнанно и жадно, опаляя каждый виднеющийся из-под больничной робы участок крепкого тела, впитывая то, как босс разминается, поигрывает сталью мышц, Блэк медленно выпрямился. Раздевающий до костей бесстрашный взгляд намертво врезался в Сальваторе, не упуская его из виду, желая запомнить каждое движение. Норвуд чувствовал не меньший жар жизни внутри Хищника. Пускай он эфемерен. Скорее всего, через час — а может, и того меньше — директор Арасаки вновь зашипит и скроется в своем замороженном панцире. Но это будет потом. Тянет курево в расслабленную пасть. Урчит мягко, притягательно. Спокойно. Словно доверяет нечто важное. Косой беглый взгляд мгновенно был перехвачен — Пёс продолжал жрать возлюбленного, сжигая его на своем ритуальном костре. Такой огонь нужно держать в узде: дашь волю — спалит дотла ко всем чертям. Зверь притих, распустил туго завязанные мускулы, расслабил пасть. Как там говорят? Затишье перед бурей. Норвуд подошёл вплотную — настолько, что тлеющая сигарета ужалила губы. Глаза в глаза. Помимо собачьей преданности и безумной самоотдачи в волчьем взоре метнулась иная эмоция — гибкая, пускающая слюни, дышащая маревом вожделения. Имя ей — Страсть. Блэк поднял руку и двумя пальцами вытянул сигарету изо рта босса, зрительно не отпуская тронувшиеся льдины напротив. Взгляд, бесстыдно влезающий под кожу, пламенными волнами омывающий заиндевевшее нутро Йена, говорил больше, чем мог наплести язык. Неумолимо сжираемая физически осязаемым огнем сигарета со вкусом губ мудака медленно, вплоть до тянущих ощущений в паху, легла фильтром на показавшийся язык Блэка. Губы мягко обхватили основание курева, впитывая оставшееся на пропахшей табаком бумаге ощущение Сальваторе. Взгляд Волка — лёгкий пытливый прищур, мажущий лавой. Сейчас Норвуд не походил на дворнягу. Преисполненный уверенности в себе, гордый, нестерпимо горячий, он с алчным клацаньем вцепился клыками в измятый фильтр, ясно показывая свои намерения. Пальцы пристроились к сигарете. Затяжка. Дым наполнил голодную собачью пасть. Рывок вперёд. Губы практически касаются уст шефа. Умопомрачительно близко. Зверь выдыхает, вместе с горечью дыма вливая внутрь Сальваторе свой природный зной, пуская по чужой трахее вибрации возбуждённого низкого рычания. — Я пока соберу вещи, — опалив уголок рта Пантеры рокочущим шепотом, наполнившемся азартом и силой, Норвуд вытянул из кармана брюк мобильник и вложил его в прохладную руку начальника. Касание ненавязчивое, в какой-то степени тактичное. И до безумия откровенное, обжигающее. Пёс действительно горел — как внутри, так и снаружи. Отдалившись от Йена, брюнет о подоконник затушил сигарету и неспешно отправился к двери — в палате стало слишком душно. POV Йен. Первой естественной реакцией, вызванной такой внезапной переменой в поведении Блэка, было чисто инстинктивное желание оскалиться и зарычать. Ударить. Толкнуть. Да хоть что-нибудь сделать, когда он оказался настолько непозволительно близко. Но предатель в лице собственного тела не дал сделать даже этого, просто застыв каменным изваянием и отказываясь, кажется, вообще правильно функционировать. «Какого чёрта?!» Паническая мысль здравого смысла болезненно ударилась в мозг, но одуревшее сердце билось в грудной клетке ещё сильнее, желая пробить и без того сломанные рёбра. Дыхание перехватило, пережимая горло жёстким жгутом. «Да какого хуя со мной творится?!» Непонимание собственной реакции просто уничтожало. Пригвождало к земле и без того отяжелевшие свинцовые конечности. От прикосновения горячих губ Блэка по телу словно чистой молнией шибануло. Глаза расширились и наполнились светлым дымным пламенем то ли справедливой ярости за такую наглость со стороны Пса, то ли чистейшего недоумения, непонимания и искреннего удивления. Чёрное, промёрзшее, давно уже опустевшее нутро где-то в животе вдруг потянуло так болезненно и жарко, что ему захотелось сжаться, как загнанному зверю, зашипеть, выпустить когти и изгнать прочь нарушителя своего драгоценного покоя. Захотелось схватить катану и холодным смертоносным металлом острого лезвия оттолкнуть от себя этот сжигающий дотла жар. Он слишком близко. Он слишком обжигающий. Но Йен так ничего и не сделал. Абсолютно. Лишь вцепился в подоконник, тяжело и сдавленно дыша, когда Блэк уже ушёл, до побелевших костяшек и треска сжимая хлипкий пластик. Туманная завеса никак не хотела уходить, застилая глаза, а внутри всё жгло и жгло огнём, и мысли метались озлобленными кошками. Сделав над собой усилие, он до боли стиснул челюсти, глубоко и максимально медленно вдохнул на полные лёгкие, широко раздувая ноздри и прикрыв глаза, возвращая тем самым внутреннее спокойствие. Простейшая техника. Всего пару таких вдохов и таких же выводов — и сердце уже возвращается к привычному ритму, странный жар в непривычно разогретом и взвинченном нутре остывает, уступая место прежнему уютному холоду и — что самое главное — самообладанию. «Что это только что было?» — мысль уже не паническая, а хладнокровная, в попытке проанализировать собственную необъяснимую слабость. Действие препаратов, опять же? Отсутствие успокоительных и слишком натянутые на фоне последних событий нервы? Возможно, и длительное отсутствие какого-либо нормального тактильного контакта и близости с кем-либо, помимо едва ли не постоянных избиений за последние недели… Было ведь просто не до этого. Но по прилёту точно стоит заняться, нельзя продолжать сходить вот так с ума. Недопустимо. Наконец, спустя пару минут, полностью успокоившись и приведя в порядок мысли и бушующие ураганом внутренности, Йен вспомнил о так и сжатом в руке телефоне Блэка. Номера своего личного пилота он, разумеется, не помнил, тот остался где-то в памяти облачного хранилища контактов. Но знал, что, если вызвать прямо в аэропорт — тот примчится в любое время суток, поэтому: главной задачей было добраться до аэропорта, а там всё устроится уже в течении часа. Всё для «уважаемого директора». Кстати, об этом. Заказав такси к больнице, Йен окинул себя взглядом и смачно выругался. Вся его одежда была либо испорчена, либо осталась в разгромленной квартире на совершенно другом конце города. Придётся заехать куда-нибудь ещё и за шмотками, а в такси ехать прямо в том, что есть — в блядской больничной робе. И новый смартфон, очередной, купить тоже необходимо. Окинава наверняка уже рвёт и мечет из-за того, что не может дозвониться до Сальваторе и, как дед наивно полагал, контролировать каждый его шаг. Такое долгое отсутствие в поле зрения японского начальства чревато было проблемами, которые и так никуда ещё не делись. Зарёкшийся раньше не смотреть на себя в зеркало, Йен всё же подошёл сейчас к небольшой обшарпанной раковине в углу палаты, сталкиваясь взглядом со своим отражением. — Блять. Нормальными словами описать увиденное просто не получилось бы. На слишком бледном лице крупными чёрными синяками выделялись следы побоев, покрывая почти всю левую часть лица, под потускневшими глазами залегли глубокие, тёмные тени. На скуле и переносице — по грёбанному пластырю, которые Йен тут же резким движением сорвал, едва ли не зарычав от злости. Под ними остались просто ссадины, а сломанный нос вправили довольно удачно и ровно. И хоть отёк уже давно спал, выглядел безупречный прежде Сальваторе всё равно так, словно его несколько раз пропустили через мясорубку. Налитый холодной яростью взгляд пронзил собственное изуродованное отражение. Скрипнул под сильными напряжёнными пальцами заржавевший кран. Йен щедро плеснул в лицо ледяной воды, обдавая кожу приятным холодом, и выпрямился, гордо расправляя широкие сильные плечи и не чувствуя больше ни боли, ни слабости.