VIOLENCE INSTINCT

      Вязкий, тяжёлый воздух. Густой, горький, холодный, наполненный кислым металлическим запахом, человеческой вонью и чистейшим страхом.       Тонкие шершавые стены однокомнатной квартирки в трущобах, на окраине Токио, всего за несколько часов пропитались откровенным отчаянием и безумным ужасом. Слабый свет уличного фонаря, проникая в полумрак изуродованного жилища, выхватывает узоры алых цветов, разукрасивших старую штукатурку и потрескавшийся линолеум. Среди разбросанной, поломанной и просто перевернутой вверх дном скудной мебели — части человеческих конечностей тех, кто совсем недавно ещё были живыми, дышащими, чувствующими людьми. Но теперь это лишь безжизненные и уродливые куски плоти. Руки, ноги, пальцы, головы. Остекленевшие глаза, застывшие в предсмертной агонии и первозданном ужасе перед неотвратимым. Перед тем, от чего нельзя сбежать и чему нельзя противостоять — перед самой Смертью.       Бесшумная чёрная Тень ступает невесомым шагом по полу квартиры, залитому потемневшей карминовой гладью. Лишь силуэт Тени похож на человеческий, но люди так не двигаются, люди так не смотрят. Слишком бледная, почти белая кожа. Слишком блеклые, совершенно пустые глаза. Лунное серебро и багровая кровь. Промозглая тьма и бесконечная тишина. Холод, пустота, смерть.       В дальнем углу квартиры, из небольшой ванной комнатки доносится тихий, еле слышный всхлип.       Тень, чуть всколыхнувшись, плавно перетекает в сторону звука, не издав ни единого шороха. Бездушные глаза приглушенно мерцают в полумраке в поисках оставшейся жертвы.       Мальчик, подросток, лет шестнадцати. Забился в угол за пошарпанной ванной, сжавшись комком настоящего животного ужаса. Тень чувствует запах его отчаяния, страха, мочи и холодного пота. Тень чувствует, как вздрагивает и сжимается в панике нутро мальчишки, когда скрипучая дверь ванной медленно открывается, пропуская на потрескавшийся кафель тусклые лучи света из-за силуэта в дверях. Леденящий кровь, тело и душу холод густым туманом заползает под плитки пола, проникая во все щели и мелкие трещинки кафельной поверхности стен, заполняя собой всё пространство целиком.       Все едины перед ликом Смерти. Каждое живое существо, не лишённое разума, обретает очертания первозданного ужаса и источает горьковатый запах страха. Каждая жалкая душонка сжимается до размеров игольного ушка, не в силах сбежать, но в попытке исчезнуть из поля зрения неотвратимого палача по имени Смерть.       Мальчишку прошибает крупная дрожь, побледневшее до цвета светло-серой плитки на стене лицо заливается неконтролируемыми слезами, горло сдавливает невидимой удавкой и рыданиями, выжимая из глотки лишь слабые хрипы вместо слов. Мальчишка пытается шептать дрожащими губами мольбы, просьбы или проклятия, но Тень не слышит, всё сливается в сплошной белый шум. Ледяные глаза цвета плавленого серебра с нереальным алым отливом в глубине зрачков выдирают из подростка на полу душу, когда высокий чёрный силуэт нависает над сжавшимся мертвецом. Он ещё жив, но судьба его предрешена. Смерть никогда не отступает.       Клинок, сотканный из первозданной Тьмы, поднимается в воздух медленным, текучим движением, описывая красивую, плавную дугу перед лицом застывшей в ужасе жертвы. Мальчишка смотрит в пустые бездушные глаза, и не видит в них человека. Белые губы мертвеца, который пока что ещё жив, шепчут последнее в его короткой жизни слово:       — Синигами…       Матовый блеск чёрного металла в полумраке, еле слышный свист острого лезвия, разрубившего воздух, блеснувший белесым льдом неживой взгляд. Тихий, почти беззвучный выдох за долю секунды до того, как алые цветы, окрасив белый кафель красочными разводами, ласково впитались в стены комнатки. Маленькая голова с застывшими блеклым стеклом глазами прокатилась до другой стены, оставляя протяжный смазанный след.       Когда в тесной квартирке, пропитанной Смертью, наступила полнейшая, гробовая тишина, Тень бесшумно покинула это мёртвое место.                     POV Йен.       Две с половиной недели назад, Нью-Йорк, главный офис корпорации «Арасака», кабинет директора.       23:51       Тишина заполнила комнату, подобно вакууму, и человек в ней сейчас казался лишь неживым, застывшим во времени изваянием. Настенные часы давно остановились, теперь даже мерный звук тоненьких стрелок не нарушал покой наполненного тьмой кабинета.       Йен почти неделю, с момента возвращения из больницы, практически жил в офисе. Бумаги стали рутинной, механической работой, выполняемой на автомате. Новая секретарша, так или иначе пытавшаяся обратить на себя внимание привлекательного, хоть и очень странного босса, не интересовала Сальваторе совершенно. Его, казалось, не интересовало абсолютно ничего, лишь нужное выполнялось машинально, без каких-либо усилий, раздумий и эмоциональных оттенков. Тьма внутри давно уже всё пожрала, а единственный, кто хоть как-то мог бы её хотя бы всколыхнуть — исчез с того самого вечера в больнице.       Блэк не появлялся уже шесть дней. Телефон сначала отвечал гудками, после стал недоступен. Второй, личный номер телохранителя, который Сальваторе, конечно же, давно знал, — молчал так же. В конце концов, звонить Йен перестал, понимая, что в этом нет никакого смысла. Верный Пёс, что обещал быть рядом, столкнувшись с настоящей сущностью босса, скрытой где-то глубоко, с истинным Монстром — сбежал. И Йен не мог его винить, отчасти он даже понимал, что так и будет. Никакой человек не стал бы находиться рядом с таким чудовищем по доброй воле. Даже полный безумец.       Только вот чувства всё равно уже не имели над ним власти, а нутро воедино слилось с Монстром внутри. Поэтому не было ни раскаяния, ни сожалений, ни разочарования. Мягкая Тьма ласковым холодным одеялом укрыла внутреннюю пустоту Йена Сальваторе.              ***       23:57       Пронзительная трель телефонного звонка и низкая, гудящая вибрация по тёмному дереву директорского стола разорвали густую тишину, разрезая вакуум кабинета на звенящие части.       — Слушаю, господин Окинава, — голос бесцветный, словно выжженный целиком, до основания, ощущаемый как никогда холодным чистым металлом. Взгляд прямо перед собой, мыслей нет. Снежная пустыня в глубине пустоты устлана беспросветным мраком. Родным и спокойным.       — Сальваторе, здесь намечается нечто серьёзное… Змеи совсем сорвались с цепи, подонки, — старческое трещание на японском из трубки звучит даже встревоженно. Мрачное раздражение перемежается с недовольством, человек, сжимающий мобильник холодными пальцами, усеянными таким же холодным металлом, уже знает, что от него потребуется и к чему этот звонок. И знает, что может отказать.       — Соедините меня с Синодой.       Йен ничуть не изменился в лице, так легко называя имя кумитё — самого главного человека в иерархии группировки, клана, верховного «короля» и «крёстного отца» крупнейшей и кровожаднейшей организации якудза в мире. Они с Монстром были очень хорошо знакомы, ведь практически именно этот человек его и создал.       Окинава после долгой и, определенно, пораженной паузы, отмер, ответив лишь короткое смятое «да», и трубка на том конце провода трескуче зашуршала и умолкла на время. Прошло несколько минут, прежде чем тишину вновь заполнил звук. В этот раз низкий, тяжёлый бас — этот тягучий и густой, как чёрная смола голос отражает в полной мере и силу, и некую страшную, внушительную мощь своего владельца. Словно говорит самый настоящий Дракон.       — Сальваторе?       Сухой, равнодушный, гнетущий любую податливую и недостаточно крепкую психику, с которой мог бы столкнуться. Впрочем, на Монстра это чудовище влияния не имеет. Ответ его столь же ровный, стальной и лишённый каких-либо оттенков жизни:       — Синода. Вы ещё помните, что говорили мне в нашу последнюю встречу? Недолгое молчание на той стороне, и Монстр почти уловил короткий кивок головы якудза, которого не может видеть:       — Помню. Но в тот раз ты сказал, что не готов… Теперь что, мальчишка, передумал? — последнюю фразу Синоды исказила ядом снисходительная усмешка и колкая издёвка.       Монстр не сомневался ни секунды. Сомнения давно остались в прошлом, вместе со всем, что держало его где-либо, вместе с выключенными, вырванными и выброшенными на обочину любыми чувствами и эмоциями. Кажется, события прошлых недель были, скорее, сном, чем явью. Реалистичным, натуральным, насыщенным чем-то ярким, жарким, огненным, а сейчас уже непонятным и далёким… но всё же сном. Это перестало быть тем, что имеет хоть какое-либо значение. Тьма внутри мягко укрывает изрубцованное, опустевшее и мёртвое нутро, а бледные уста Монстра отвечают честно и абсолютно уверенно:       — Я готов. POV Блэк.       «Блядский крысятник».       В тусклом болезненном освещении перехода точёные черты лица Блэка окрасились отблеском теплого огня зажигалки. С рокового момента посещения «Арасаки» мужчина считал часы не минутами, а сигаретами. Выносливую глотку псины нещадно драло от горького дыма, зубы сводило от превышенной в несколько раз дозы никотина, кончик языка впитал в себя мерзкий привкус мякоти фильтра, желудок крутило. Слизистая оболочка носа ощутимо отекла из-за беспрестанного контакта с едкостью дыма, однако нюх нисколько не притупился — сейчас Норвуд насытился силой, как никогда. Шорох. Пёс с хищной реакцией обернулся, сверкнув глазами: всего лишь бездомный поудобнее устроился под какой-то заблёванной картонкой, раскачал грудь в мокром громком кашле и, шмыгнув носом, получше запахнул оборванную замызганную спортивную куртку. До предела стиснутые крепкие зубы перекусили смоченный слюной фильтр, отправив практически истлевший табак под ноги. Гортанно зарычав, Зверь ожесточенно сплюнул и тут же потянулся за пачкой, но замер, уловив звук и вибрацию быстрых целенаправленных шагов.       — Твой дружок-барыга оформил перевод. Вот то, что просил.       Блэк гневно покосился на говорившего. Информатор, которого посоветовал Дэйв, параноидально натягивал козырёк потёртой кепки с логотипом футбольного клуба «Атланта Чифс» на беспокойно бегающие крысиные глазки. Смерив торговца недоверчивым полыхнувшим взглядом, Норвуд взглянул на протянутый бумажный конверт формата А4.       — Харэ сиськи мять. Бери быстрее. Не хочу проблем, — под давлением псины и без того дёрганный мужичок выглядел так, словно вот-вот забьётся в истерике. Грубо всучив заказчику товар, крыса рванула в другую сторону — очевидно, думал, что в случае слежки это его спасет.       Норвуд все еще сверлил немигающим взором стремительно удаляющуюся понурую спину, когда забитая пятерня скользнула за спину, к пояснице. Из-под футболки металлически оскалился ствол с глушителем — полностью хлопок выстрела, конечно, не подавит, но все же лучше, чем оглушающий гром привычной пальбы. Непоколебимо натянутая рука. Цель — затылок. Большой палец быстро взвёл курок, указательный — нажал на спусковой крючок. Пуля молниеносно пробила череп уже поднимающегося по ступенькам информатора, не успевшего издать ни звука перед мгновенной смертью. Пёс равнодушно проследил за тем, как щупленькое тело мужчины сползает вниз, щедро выплескивая из простреленного затылка густую жижу, кажущуюся чёрной из-за «трупного» освещения.       — Звиняй, приятель. Мне проблемы тоже ни к чему, — процедив сквозь скрежет клыков, Блэк вернул пистолет обратно за пояс брюк, охладив разгорячённую кожу поясницы, и неспешно направился к лестнице, ведущей наверх, на ходу прикуривая. Псина никогда бы не выстрелила в спину беспомощного противника — это противоречило звериному кодексу чести. Только вот сейчас любой риск может повлечь за собой разрушительные последствия. Дворняга готова пожертвовать всем ради того, чтобы отыскать своего Хозяина. Даже поступиться собственными нерушимыми принципами.       Бездомный издал надрывный храп, сладко причмокнув во сне посиневшими истрескавшимися губами. Козырёк потёртой кепки с эмблемой клуба «Атланта Чифс» тронула бойко расползавшаяся чернильная лужа, в мерцании холодной лампы отливающая тревожным грязно-алым.       ***       Взвинченный Пёс сердито сверлил взглядом электронные часы в углу информационного табло аэропорта — совсем скоро будет объявлена посадка на самолет до Токио. Прямой рейс. В Ханеда пребывает через четырнадцать часов и тридцать минут.       «А этого ушлёпка до сих пор нет, блять», — Блэк едва сдерживался, чтобы не выплеснуть быстро накапливающуюся ярость на кого-то из пассажиров, и, скрестив руки на размеренно вздымающейся груди, отодрал взгляд от выводящих из себя цифр, уставившись в пол. Татуированные пальцы до жалобного скрипа стискивали толстую кожу косухи, нижняя челюсть периодически ходила из стороны в сторону, наливая желваки «жёлчью».       — Простите…       Мужчина быстро среагировал на прерывистый баритон, смешавшийся с напрасной попыткой отдышаться. Обращались явно к псине. Пламень дикого волчьего взора объял того самого «опаздывающего ушлёпка». Парнишка азиатской наружности. Совсем еще зелёный. Пропорции тела визуально будто бы нарушены — кажущиеся чересчур длинными руки, узкие плечи, несуразные тощие ноги со слегка деформированными коленями, что позволяли увидеть недостаточно просторные штаны. Несмотря на унылую фигурку, лицом вполне вышел, хоть его и искажал по-рыбьи раскрытый рот, жадно хватающий воздух.       — Проклятые пробки, — изъяснялся малец без акцента. Восстановив дыхание, он огладил светлый льняной пиджак, уже успевший кое-где разойтись нелицеприятными грубыми складками, и протянул руку для приветствия. — Приятно познакомиться, я Акира, переводчик от Дэйва Хэдли.       Норвуд растянул уголок рта во враждебном оскале, диковато и неприязненно посмотрев на терпеливо удерживаемую для вежливого рукопожатия пятерню. Зычный голос объявил посадку на рейс до Токио.       — Пошли. И мозги мне не вздумай ебать, пацан, — фыркнув совсем как злобная псина, удушаемая туго затянутым ошейником, Норвуд, буквально закипая от необходимости подавлять Ярость, выдернул из кармана паспорт с торчащим отрезом билета. ***       Пока Пёс ждал конверт от ныне покойного информатора и изучал то, что тому удалось раздобыть, прошло двенадцать дней. Практически месяц без Хозяина. Месяц, утонувший в пустоте разверзшейся Бездны. Пепелище, на которое Зверь оказался выброшенным, горело. Бездушный огонь снова и снова пожирал и без того выжженное нутро, жизнь коего поддерживалась лишь благодаря Гневу, несгибаемой силе воли. И желанию увидеть Сальваторе. Хотя бы на чёртов миг. Убедиться, что с ним все в порядке.       Две недели Норвуд вместе с ношей в лице улыбчивого Акиры вынужден был мотаться по всем районам Токио, выискивая гостиницы, максимально отдалённые друг от друга — оставаться на одном месте было опасно. Средний ценник — две тысячи йен за ночь. Шаткая дверь-сёдзи, футон, узенький шкафчик, встроенный в стену; на завтрак, входивший в стоимость, подавали остывший скверно сваренный рис, безвкусный мисо-суп со склизкими водорослями и холодный чай — везде одно и то же, непривередливый Пёс быстро освоился, особо не думая, сколько и что есть, где спать. Акира же сначала предпринимал отважные попытки выбить для ночлега угол поуютнее да посытнее, только вот сразу осаживающий непотухающий взгляд Преисподней пресекал любые рвения парня. Также переводчик глубоко в задницу засунул желание разговорить Норвуда: как-то раз, рискнув разузнать, кого так самоотверженно пытается разыскать псина, Акира едва не оказался на больничной койке — Зверь, принципиально игнорировавший японца, тут же сорвался и вцепился пальцами в тоненькую шею. Глотать потом было тяжело несколько дней — при взгляде на зверюгу, спящую по соседству, горло сковывали спазмы.       Остановившись в очередной гостинице, на этот раз расположенной в районе Синагава, за завтраком в общей столовой брюнета привлекли срочные новости по телеканалу «Токио ТВ»: фото с мест происшествия были весьма впечатляющими, абсолютно бесчеловечными и… до боли ледяными.       — Слышь, мелкий, — шлёпнув по лбу сидящего напротив Акиру ложкой для супа, Норвуд указал столовым прибором на экран миниатюрного телевизора в углу. — О чём пиздят?       Переводчик с видом до исключения недовольным прислушался к отлично поставленной японской речи. — Бесчисленные убийства. Много жертв: мужчины, женщины, дети. Полиция сообщает, что поймать сумасшедшего так и не удалось. Местные же называют его… — парень иронично ухмыльнулся, палочками перебирая клейкие крупицы риса. Приятный тембр окрасился ядовитой издёвкой: –… Синигами. Бредни старух — и только.       Пёс заметно напрягся. Татуированные пальцы, обхватившие миску с мисо-супом, угрожающе сжались. Ад в потемневшем взгляде клацнул огромной пастью, из которой лезли сотни чертей. Посуда задрожала в трясущейся от прилива ярости руке, из-за чего полупрозрачное жидкое содержимое каплями заляпало крышку стола. Порыв — и Блэк, с натужным скрипучим грохотом отодвинув табурет, на котором сидел, замахнулся и швырнул посуду в стену. Гадский суп уродливыми подтёками окрасил вертикальную плоскость, впитываясь в пожелтевшие обои и грязноватого цвета струями сбегая вниз, к полу. Вспыливший Зверь задышал тяжело, с вероломными хрипами, жадно глотая разинутой клыкастой пастью воздух. Бешенство тянуло жилы на крыльях серафима, обнимавших покрасневшую от натуги шею. Кровь отлила к лицу и скопилась в нечеловеческих глазах, пышущих силой самого Сатаны. По оголенным рукам, обрамленным вырезами просторной майки, прыгали живые татуировки, давно ставшие с мужчиной одним целым. Взгляд метнулся на остолбеневшего Акиру, застывшего с палочками, поднесенными к распахнутому рту, и уронившего слипшийся рисовый комок.       — Еще хоть один ебаный раз… — рёв животного долбил по омытым куревом связкам. Глаза испепеляли неосторожного в выражениях переводчика. Пальцы с хрустом слились воедино, образуя кулак Истины и Безумия: — … посмеешь своим вонючим хлебалом выдать нечто подобное — убью.       Оставив за литым костяком крутанувшихся плеч выпавшего «спутника», Пёс понёсся в номер.              ***       В том злосчастном конверте было не так уж много полезного — якудза не позволили бы копать под себя, поэтому удалось лишь слегка ковырнуть почву. Но Блэку этого было достаточно. Ключевое на данный момент имя он получил — Окинава. Осталось разворошить этот треклятый змеиный клубок, поджечь гнездо, выйдя к главарю. Любыми способами. Норвуд, насколько мог, осторожно следил за тем, с кем Сальваторе поддерживал постоянный контакт. Один Окинава никогда не бывает, чего и следовало ожидать — вокруг вечно крутится пяток сомнительного вида мужчин в темных шмотках и с остекленевшими от жестокости глазами рептилий. Некоторые демонстрировали вязь необычных тату, выполненных в поистине изысканной технике. Охрана и члены клана — это тоже было понятно. Практически не тратя времени на сон, Зверь вынюхал, что Окинава любит посещать одно дорогущее и до омерзения помпезное местечко — ресторан «Kagurazaka Ishikawa». Просто так в эту обитель попасть невозможно. Персонал обслуживает исключительно важных гостей — изысканная кухня шеф-повара Исикавы обрела подавляющую известность и вызывала активное слюноотделение у гурманов-извращенцев. Но Блэка это не останавливало, его цель — выдрать возлюбленного из рук падали любой ценой. Даже если придется опустить голову на плаху и подставить шею топору сурового палача.       18:30       Окинава садится на заднее сиденье мерса последней модели. Водитель и урод, сидящий рядом, наверняка вооружены. Сзади — еще одно авто той же марки, до отказа забитое шипящими змеями. Пёс пристально наблюдал с разумного расстояния, выглядывая из-за руля арендованной хонды.       — Ссыкушный старикан, — прорычав, Норвуд затушил истлевшую сигарету о руль, не думая о последствиях, и опрокинул бычок куда-то под ноги, раздраженно вминая его в пол кузова подошвой.       Кортеж якудза заскользил вперед, извиваясь, подобно чёрноё мамбе. Блэк не спешил — он знает, куда направляется это обтекаемое сильное тело. А также догадывался, что неожиданностью его появление не станет — японская мафия гораздо опаснее итало-американских собак. Опаснее и осведомлённее. Наверняка они уже давно вышли на того информатора в кепке. Зверь, полностью осознающий, что идет на верную смерть, завёл урчащий мотор.       19:43       Арендованная хонда припарковалась недалеко от дверей искомого заведения. Окинава покинул салон «мерина», оставив для наблюдения парочку своих людей. Кажется, Блэка уже ждали. Со свистом втянув в недра лёгких воздух, брюнет надавил на ручку дверцы и оттолкнулся от опоры сиденья. В неугасаемой тьме всепожирающих глаз отблесками мелькали пасти Бездны. Не медля ни секунды, мужчина двинулся в сторону охраны, сразу встрепенувшейся при появлении незнакомца в поле зрения.       — По-английски ебашите? С начальством вашим перетереть надо, — приблизившись на пару шагов, Зверь сразу же застыл — на него моментально было наставлено не одно бездонное дуло, пригвождая к месту и безмолвно приказывая не двигаться. Гортанно пророкотав от осознания своей немощности в данной ситуации, Пёс сделал то, на что бы никогда раньше не пошёл, а именно — поднял вверх обе руки, послушно оставаясь в том положении, которое выбрали стволы. Якудза медлили. Один достал из внутреннего кармана пиджака фото и, не сводя остро разрезанных глаз с псины, продолжая держать его на мушке, сунул карточку «сослуживцу».       «Моей рожей любуются, пидорасы, не иначе», — выдавив озлобленный оскал, по привычке возбуждённо ковыряя кончиком языка десну над острым клыком, Зверь слегка повернул голову вправо и смачно сплюнул пенящуюся слюну, пузырящейся субстанцией осевшую на пыльном асфальте. Солдаты мафии обменялись парочкой слов на родном языке и, не опуская огнестрел, двинулись к нарушителю спокойствия. Вплотную приблизившись к ополоумевшему засранцу, посмевшему тревожить их босса, японцы обступили Блэка и принялись беспардонно ощупывать его на предмет оружия.       — Чё, мужика никогда не лапали, а? — не удержавшись от дерзости, Норвуд даже через одежду ощутил дуновение пистолета между лопатками. Кстати, свой ствол мужчина предусмотрительно оставил в машине — чуял, что с ним все только усложнится. Дуло надавило на твердь мускулистой спины, требуя двигаться вперёд. И Зверь послушался скрепя сердце. Ради Йена Сальваторе.       19:47       Деревянная рама двери отъехала в сторону под давлением рук сопровождающих, открывая вид на небольшой зал, овеянный принципиальной традиционностью стиля Страны восходящего солнца. В центре комнаты — низенький столик, прелести которого Блэк до сих пор не понял. Неудобно ведь. На столе — саке и закуски. Пламенеющий взгляд, не став задерживаться на не имеющем значения интерьере, сорвался на того, ради кого этот банкет был организован. Старик Окинава сидел на коленях, опустив свой дряхлый обвислый зад на болезненно подогнутые ступни. В узловатых пальцах — длинные узорчатые палочки, искусно вырезанные из какого-то дорогого материала. Сам же ублюдок производил впечатление совершенно премерзкое — хотелось плюнуть в его надменное змеиное рыло. Приспешники как по команде склонили головы и грубо впихнули «переговорщика» внутрь. С разрешения начальника двое вошли следом и, надавив на оба плеча Зверя, принудили опуститься на колени. С ломким скрипом клыков брюнет не стал сопротивляться и, не выпуская из Бездны бездушную Змею, поддался.       — Скажи спасибо, что еще дышишь, дворняга, — ломанный трескучий английский раздражал восприимчивые к любым неприятным звукам слуховые рецепторы брюнета. Зубы и кулаки чесались отбить этому седому деду обе почки и вырвать мясистый язык, чтобы не смел своей гнилой речью опускать свободный волчий дух до уровня никчёмного отброса. Однако Норвуд терпел, превозмогая себя. Терпел ради Хозяина и собственного подлинного собачьего счастья в знании того, что Он сможет дышать свободно. Зверь все ради этого сделает.       — Твое навязчивое внимание здорово раздражает. И прежде, чем задать вопрос о причине столь глупого поведения… — фальшивые властные интонации сытого удава выдирали извилину за извилиной, вынуждая потерять контроль, давшийся с таким трудом. Блэк смотрит — прямо, с открытой ненавистью, заживо расчленяя мразь перед собой до бурных рек крови и рваных ошмётков плоти; смотрит не свысока, нет, а уничтожающе, не в попытке подчинить или доказать собственное превосходство, но стереть в порошок блевотную тухлятину.       — …Склони голову и прояви должное уважение, — Окинава чеканит по слогам.       «Что, блять? Перед тобой?» — на горле захлопываются зубцы капкана Ярости. Взгляд чернеет до подлинной сатанинской сущности Пса, источая исступлённую злобу, набросившуюся на самодовольного хрена обезумевшим пеклом. Рассудок отключается. Голова идёт кругом. Адреналин кипятит варево крови. Мышцы твердеют до боевой формы, обивая охваченное адским огнем тело. На долю секунды голова попросту падает на застывшую грудь, выставляя на всеобщее обозрение бритый затылок и серафима, хищно раскрывшего пасть на жгучей холке. Окостеневшее тело пробил электрический импульс дрожи — так коробит притихшего хищника, в бок которого настойчиво пихают палку с заточенным концом. Нутро колоссом Фенриром растягивало стеснённую грудную клетку. Рывок — снова взгляд. Не уничтожающий. Уже убивший Окинаву — теперь старик мог видеть в черноте взора лицо собственной смерти.       — Пошёл нахуй, мусор, — процежено тихо, но в то же время оглушающее громко — ревел сам Враг богов. Концентрация Ярости превысила лимит. Норвуд медленно попытался встать на ноги, покинув чёртово унизительное положение. Попытался — и ощутил вышибающую дух боль на глади затылка. Дальше — лишь Пустота с перекатывающимися по ней волнами демонической жары.       ***       Пахло гуталином. Свежей пастой, только что заботливо втёртой в новенькие брендовые ботинки. Череп точно спилили, вынув мозг и вложив одну лишь выматывающую боль, заставляющую забыть о том, кто ты. Кто-то поддевает носком туфли подбородок — властно, на полных правах владельца затейливой вещицы под кодовым названием «Норвуд Блэк». Сначала Пёс думал, что он не может открыть глаза — завязали, а может, чего хуже, выкололи. Однако бесстрашный Зверь не мог поднять шторки век из-за пригвождающего к полу чувства Страха. Ошибки быть не могло — Тот, кто полоснул носком дорогой твёрдой кожи по линии челюсти — само Подавление, пожирающее всех без исключения. Даже Бездна захлопнула пасти и, поскуливая, забилась в глубины адской пропасти. Энергетика, исходящая от того, кто Сверху, спрессовала Зверя до духовного фарша, выпотрошив некогда несгибаемого Фенрира и нанизав его тушу на позорные колья — для назидания. Пугающе пульсирующую тишину разрезает мрачная густота чудовищного голоса, заполняющая легкие и лишающая возможности дышать — нутро припало к земле, уложив безвольное тело прям на поджатый хвост, кончик которого щекотал подбородок угнетённо обмякшей пасти:       — Зачем вшивая шавка копается в саду, вход в который ей запрещён с рождения? — пик туфли лёгким, но ощутимым пинком под челюстную кость крутанул голову псины. Блэк понемногу выходил из оцепенения и попробовал дёрнуть руками — в кости запястий вгрызлись наручники. Хорошо знакомые ощущения. Судя по положению, мужчину, как трофей, метнули под ноги Кому-то очень влиятельному, буквально господствующему на Земле. Никогда прежде Зверь не ощущал чего-то подобного — это сбивало с толку, вверх ногами ставило когда-то чёткую картину мира. Отвечать сил не было. Впервые в жизни хотелось попросить разрешения на то, чтобы открыть рот. Глаза и пасть заставил распахнуть дробящий кости и разрывающий органы удар ноги в живот. Издав протяжный немой крик, с усилием проглоченный и брошенный на дно пустого желудка, Пёс на мгновение скорчился в приступе обездвиживающей боли.       — Господин председатель никогда не повторяет дважды, псина. Отвечай, если спрашивают! — пронзительный оклик кого-то гораздо более низкого по положению в Семье, по голосу понять нетрудно. Снова удар — на этот раз меж лопаток. Бьют японцы здраво — ощущение такое, точно позвоночник разбили на сегменты, сердце, на секунду будто бы остановившееся, пнули футбольным мячом, а могучие лёгкие отодрали от ветвей бронхов. Норвуд сипло кашлянул и, пытаясь выкрутить потерянным взглядом резкость картинки, сморгнул болевую зрительную поволоку. Пришлось задействовать все ресурсы, как раньше казалось, всемогущего и непобедимого духа. Без остатка. Клыки схлестнулись в оскале, пытаясь вдохнуть жизнь в распластанное нутро. Звериное усилие — Блэк повернулся лицом туда, где раньше стояли до блеска начищенные ботинки. Теперь же взору открылся внушительный корпус деревянного стола. Всё еще медленно моргая и мотая «чугунной» головой, мужчина, пару раз чуть не свалившись обратно, с трудом поднялся на колени и прислонился копчиком к пяткам. Башка, как если бы перерезали все мышцы, рухнула к груди. Пришлось поджать яйца, чтобы заставить себя взглянуть на Него. Огонь праведного гнева осторожно лизал дикий взгляд. Внутренний потухший Везувий предупредительно зарокотал. Нутро убийственно медленно, но все же возвращалось в прежнюю форму. Несколько выматывающих мгновений, показавшихся Бесконечностью. Финальный рывок — и голова, подталкиваемая жилами, взметнулась с потрёпанной, но все же гордостью — прекрасной, подлинно волчьей. Суженные зрачки выкатились двумя углями, утопающими в постепенно разрастающемся костре.       Пёс стоял на коленях перед громадой царственности самого Дракона, восседавшего в кресле. «Скомканную» пасть Норвуда расправил привычный оскал — блеск совершенно иного рода. Дерзкий, свободный, крепкий, злобный, но и вместе с этим — отчаянный. Ровные ряды зубов под слегка подрагивающими губами переливались безысходностью. Сейчас Норвуд Блэк отдавал себя на съедение. Добровольно. Целиком. Дракон имел полное право обглодать собачьи кости вплоть до последних мясных прожилок. На выдохе, высоко подняв грудь, Пёс прорычал в лицо Абсолюту:       — Йен Сальваторе. Я пришел за ним.