VIOLENCE INSTINCT

POV Блэк.       «Зря ты сюда пришел».       Сказанные несколькими часами ранее слова Сальваторе отразились очередной усмешкой на потрескавшихся губах. Впрочем, глупо было надеяться на радушный прием и самоотверженное желание со стороны Хозяина без разговоров принять обратно непослушную собаку, клявшуюся в верности, а в итоге позорно сбежавшую. О том, чтобы отыскать отклик на свои чёртовы чувства, и речи быть не могло. И все же из-за того, как Он смотрел, вот так, прямо в глаза, грудину прошибало снова и снова разрывной пулей. Речь, как у мертвеца, если бы те могли разговаривать. Или же как у того, кто вынужден постоянно забирать чужие жизни. Как у Бога Смерти. Когда Йен вышел на свет, Блэк краем глаза заметил хищно раскинувшиеся ветви дерева, разросшегося, точно мицелии плесени. Холодная красота вязи чернильного рисунка, под стать носителю. Холодная и смертельная.       «Что же с тобой случилось?» — не отрывая взгляда от Пустоши, перекатывающей по своему пепелищу угольные клубы гари, Норвуд уловил скрежет неподъёмной бронированной двери — на этот раз какой-то неохотный, вялый, нерешительный. Возможно, органы чувств, столько лет служившие псине верой и правдой, тоже притупились и теперь ядовито подшучивали над своим опустошённым сосудом. Однако присутствие Владельца невозможно спутать с вибрациями кого-либо еще. Его поступь пронизана звенящей тишиной, движения хищные, плавные. Пёс не смотрит — лишь впитывает кожным покровом желанную близость, проникающую через поры в глубины плоти. Пусть и при таких обстоятельствах, зато Он рядом. И Он заберет никчёмную, истинно собачью жизнь.       Вот Пантера начала кружить, сохраняя дистанцию и отчего-то не собираясь сразу кончать со своей добычей. Должно быть, оттягивает сладостный момент. Безумием было бы считать, что в форме Тени Йен Сальваторе будет так непрофессионально мешкать, хотя натянутый прочной дрожащей нитью слух как будто бы уловил скрип завязавшихся тугими узлами мышц — прежде Синигами был совершенно расслаблен, теперь что-то поменялось.       «Я был бы счастлив, вспомни ты хоть что-нибудь».       Порыв тела охотника — больше никаких колебаний. Блэк покорно упал на колени и подставил шею, чтобы палач поскорее снял тяжелую голову, вес коей терпеть было решительно невозможно. Замах… и ничего. Шея цела. Способность мыслить — на месте. Только жалобный звон распавшихся звеньев хлипкой цепочки. Руки, онемевшие из-за выбранного для них положения, облегченно обвисли по бокам. Взгляд напротив — не такой безжизненный, каким был совсем недавно. Пёс смотрел ошарашено, кучевые скопления черного дыма на Дне мягко расступались или же сглаживались до состояния полупрозрачных пепельных облачков. Голос не слушался, поэтому одни губы выписали беззвучное «зачем?». Чёткая инструкция уложилась в памяти, но не переварилась — потрясение контузией накрыло тело, лишая возможности двигаться, говорить, слышать. В адских дырах глаз неуверенно вспыхивали обжигающие огненные точки, обменивающиеся искрами друг с другом и взращивающие былой пламень. Ключ упёрся в сгиб фаланг пальцев расслабленной руки. Прикосновение Хозяина прострелило спину и фейерверком одурманивающих ощущений взорвалось в мгновенно прояснившемся мозгу. Критическое непонимание сменилось пылом благодарности преданного пса — признательности не за спасение, нет, а за подаренный миг жизненно необходимого прикосновения. О Звере помнят. Владелец правда все еще там.       Последующее действие Сальваторе подбросило огромную охапку дров в оживающий огонь согревающегося нутра — в прежде удивленных глазах полыхнули языки плотоядного пламени, восставшего ото сна и с яростной жаждой набросившегося на Йена. Густой запах крови Хищника прошибал ноздри, возбуждая восприимчивую к любым раздражителям слизистую носа. Потерянность испарилась. Злобно прищурившаяся Бездна, плюющаяся кровавой пеной, поджала хвост. Нутро Блэка сделало кульбит и вырвалось из цепей Пустоши, отряхнув со вставшей дыбом шерсти брызги кровавого пота и облизав мощные зубы. Вспышка ледяной ярости в хищном взоре разогнала пульс по венам, отражаясь от их стенок кипятком красной биологической жижи. Приказ — боги, как этого не хватало одичавшему Псу, остро нуждающемуся в беспринципной хватке Хозяина. Звон катаны. Невесомая тень подвала упала на мрамор Сальваторе. Так красив. И безумен. Что это за жест? Норвуд тяжело сглотнул. На взгляд упала вуаль, уже знакомая Хищнику — то был покров желания, необъяснимая тяга вобрать в себя кромешную тьму Смерти, когтями вцепившуюся в мышцы Пантеры.       «Не хочу снова убегать. Не хочу тебя бросать».       Блэк ловко, с опасной грацией охотника, отталкивается коленями от пола и огненным вихрем врывается во мрак подвала, послуживший укрытием для самурая. Действия Пса — до неприличия честны, уверенны и быстры. Омывая бурлящей лавой горящих глаз белизну лица Йена, проникая в самую суть его огрубевших толстых льдов, Зверь опускается на колени перед своим Хозяином и смотрит снизу вверх — с волчьей верностью. Свободный дух выбрал Человека, в чьи руки готов отдаться целиком, без остатка. Приоткрытые губы псины опаляющим жаром обдали руку, прижатую к искусно сделанной ране. Самозабвенно мотнув головой из стороны в сторону, брюнет накрыл окровавленные костяшки Владельца знойным продолжительным поцелуем, пуская по глади чужой кожи тепловой импульс. Блеск клыков широко разинутой пасти — изо рта выскальзывает шершавый длинный язык и скользит по кисти Сальваторе, вытягивая за собой тяжелую дорожку горячей слюны. Норвуд тянется жалом выше, к ране, и широко, по-собачьи, вылизывает то место, где катана прошлась своим прожорливым демоническим лезвием, сглатывая солёный металл крови. Пёс отдается невыносимым природным огнем, позволяя физически ощутить всю силу ненавистной Любви. Выше — язык очерчивает цепкие ветви устрашающего чернильного дерева. И еще один поцелуй — донельзя чувственный, греховный, аккурат под точёной ключицей. Взгляд — сущая страстная магма, сквозящая прожилками преданности. Чуть больше минуты на запретную ласку — ждать больше нельзя. Собака не имеет права ослушаться своего Хозяина. Скрипнув стиснутыми клыками, Зверь рванулся, поднимаясь с колен, и, приблизившись к шее Йена, с волчьей лаской прихватил зубами кожу, после чего с глухим отчаянным рыком оттолкнулся от Тьмы. Оставив за собой лишь копну искр, Блэк скрылся из виду, подобно огненному демону.       ***       Хватило пяти минут — дворняги, воспитанные улицей, двигаются быстро, бесшумно, осторожно. Ночь приняла бразды правления в свои руки, поэтому морда Пса, вымазанная кровью ронина, особо в глаза не бросалась. Через полчаса блуждания по окрестностям в попытках сориентироваться брюнет наткнулся на будку телефона-автомата. Выудить необходимое количество монеток из этой ненадёжной конструкции — раз плюнуть, механика ничем не отличалась от американской. Провернув мальчишеский фокус, в совершенстве освоенный еще в детстве, Норвуд набрал номер гостиницы, в которой должен был ждать Акира. Конечно, была вероятность, что переводчик сдрейфил и, запаковав вещички, умотал куда-нибудь в безопасный угол. На том конце провода раздался клацающий треск, шуршание и искаженный загробный ответ на японском.       — Акира. Из 31-го. Позовите, — оперируя исключительно простой, но доступной лексикой, Блэк поудобнее перехватил увесистую трубку и, поморщившись от очередных потрескиваний, расслабился, услышав сонный писк «сожителя».       — Поднимай свою задницу с нагретого места и пиздуй к машине — ты мне нужен. Никаких вопросов. Пёс прорычал примерный адрес, который удалось выяснить. Простенький ключ, все еще хранящий обжигающее холодное тепло Пантеры, лежал в слабо сжатом татуированном кулаке.       POV Йен.       Когда Блэк не послушался приказа сразу, а внезапно оказался близко — снова слишком близко, как уже было когда-то, — Тьма внутри Монстра в очередной раз всколыхнулась и яростно взревела, ощетинившись сотней клыкастых чёрных пастей. Но тело, несмотря на внутреннее противостояние, застыло камнем, парализованное то ли болью, то ли чужим пламенным прикосновением к мертвецки холодной коже. Казалось только, что касался он не только бледной холодной оболочки, а внутренностей, самого нутра, спрятанного глубоко под покровом темноты, пробирался под кожу, разрывая мышцы и ломая кости, — туда, где ещё холоднее. Касался Тьмы, Пустоты и Бездны, завладевших этим телом и душой, если такая субстанция, как душа, вообще существует и обитает ещё здесь. Монстр тихо прикрыл глаза и застыл, замер словно совсем неживым, и лишь короткая волна дрожи, насквозь пробившая тело электрическим разрядом, обозначила в нём признаки жизни.       А когда налитые блеклым серебром глаза открылись вновь — рядом уже никого не было. Тьма наконец спокойно выдохнула, ласково обнимая чернильными вязкими лапами опустевшее снова нутро.              ***       Объясняться с «боссом» пришлось долго и муторно. Предварительно перед тем перевернув тумбу в подвале, оставляя везде свою кровь и следы «борьбы», которой не было; пару раз приложившись плечом и виском о металлическую дверь и острый угол массивной ручки — до гулкого звона в ушах, до крови, заливающей кожу и левый глаз, до тех пор, пока картинка перед глазами не начала стремительно уплывать. Лишь после этого, сцепив зубы, мужчина поплелся прочь из подвала в поисках охраны, пошатываясь и держась за стену. Иначе Синода просто не смог бы поверить, что Сальваторе так легко победили и ранили, ещё и со сцепленными наручниками, что объяснить и так было сложно. Пришлось прибегать к правдоподобной лжи о том, что пленник неожиданно резво и сильно ударил Монстра в голову с ноги, чем дезориентировал палача, и за это время смог выхватить оружие и каким-то образом освободиться. Лгать, к счастью, бездушные глаза умели превосходно, хоть глава клана всё равно усомнился в рассказе своего «слуги», несмотря на обилие проработанных и несколько раз пересказанных даже в разном порядке деталей. Воображение Монстра и немалый опыт позволили ему самостоятельно «нарисовать» всю картинку якобы произошедшей драки в мозгу, воссоздав все детали до самой мельчайшей во всех реалистичных подробностях, благо, времени и сил на это хватило. А вполне реальные кровоподтеки в области виска и нешуточное ранение в живот и вовсе красочно иллюстрировали хорошо продуманное повествование.       Монстр рассказал обо всём сухо, подробно и с расстановкой, но, как всегда — без тени эмоций. Ни стыда, ни покаяния за такой провал. Синода был разгневан, однако не так сильно, как если бы Синигами не справился подобным образом с кем-то из приоритетных для клана целей. Иностранная шавка, что уползла, едва не лишившись головы, вряд ли станет угрозой для Синдиката. А если и попытается — в следующий раз убийца уже не ошибется.       Ему дали несколько дней отдыха, чтобы шов на животе не разошелся, и рана хоть немного побыла в покое. За эти двое суток Монстр не покидал своей пустой комнаты, лишь раз в день забирая из-под двери еду и лекарства. Милостивый хозяин заботился даже о провинившемся орудии, хоть они оба прекрасно знали, что ещё одна подобная ошибка будет стоить Синигами его собственной головы. Синода не из тех, кто терпеливо прощает промахи. Если орудие неспособно справляться со своими задачами — его всегда можно заменить.       На третий день Монстр вместе с едой и свежими бинтами нашел под дверью бумажный конверт с очередным заказом. Отдых закончился.              ***       В первую же ночь он заметил, что за ним следят, даже не особенно скрываясь. Показательно. Промелькнула шальная мысль, что это идиот Блэк, который вновь не послушался и решил вернуться, пусть и действовал уже осторожнее в этот раз. Монстр после того дня стал часто думать о нём, воспоминания сами настойчиво лезли в голову, и новые, с последней встречи, и старые, из прошлой жизни.       Тьма пыталась выдворить их из мозга, выбросить, запихнуть подальше, но мужчина только раз за разом прощупывал их, снова и снова, листая, просматривая, смакуя, как книгу или фильм. Бездна внутри в такие моменты нещадно ревела на пробуждающееся, но как будто сонное, полуживое ещё нутро, неспособное дать достойный отпор, пытаясь загнать его обратно на дно, в непроглядный холодный мрак. Борьба длилась недолго: воспоминания вскоре всё же покидали воспалённый разум, и в мысли вновь возвращалась спасительная пустота. Монстр успокаивался, выдыхая размеренным холодом, к серебру глаз возвращался тёмный металлический отблеск. Никто посторонний не должен был заметить этих колебаний в нём. Особенно Кэнъити Синода.       Слежка продолжалась на протяжении всей ночи, но опасности Монстр не ощущал. Скоро понял — следят «свои», то есть, человек, посланный главой клана. Синода усомнился в чужаке после такого нелепого провала с иностранной псиной, чего и следовало ожидать.       Пришлось импровизировать. Не ведавший раньше поражений Синигами теперь раз за разом подставлялся под удары во время каждой очередной расправы со своими жертвами, когда чувствовал на себе следящее око клана. Получал удары, будто бы ненароком, но неизменно выходил из каждой схватки победителем, показывая, что и он способен ошибаться и быть слабым, но провала не допустит. Шпион, судя по всему, оставался доволен увиденным представлением, так как Синода больше не беспокоил своего ручного палача, лишь посылал каждый день новые конверты с заказами. На шестой день слежка прекратилась: доверие, очевидно, восстановлено. По крайней мере, до следующего «косяка».       За шесть дней к «коллекции душ» лезвия катаны прибавилось ещё пятнадцать голов: чужих якудза и членов их семей, нерадивых информаторов, слишком затянувших должников. Японский клён — символ ветра и силы, как считалось, — обнял рёбра мужчины новыми колючими ветвями, врастая в бледную кожу и закрывая уже всю область сердца, но символизируя в случае Монстра совсем иное. Местные новости не переставали рассказывать ужасы о токийском головорезе, прозванным Синигами, что приходил, в основном, к людям с нечистой совестью: почти все жертвы маньяка так или иначе оказывались связаны с нелегальной деятельностью. Но жестокость убийцы, вырезающего целые семьи, не оставляя в живых даже детей, здраво не мог объяснить никто.              ***       На восьмую ночь, убедившись, что слежки нет уже двое суток, Монстр решил наконец выйти на Блэка, отыскал которого уже давно. Не имея такой власти, как в Америке, кое-какие каналы Сальваторе всё же наладил и здесь, заранее, для собственной подстраховки. Анонимный информатор, на которого не смог бы выйти даже Синода, уже неделю отслеживал Норвуда Блэка, с того самого момента, как он попал в логово якудза и явился перед лицом бывшего босса. Уже тогда Йен, после разговора с Синодой и приказа убить иностранца, дал своему человеку сигнал отслеживать беглеца, не высовываясь, но ежедневно сообщая нанимателю, всё ли в порядке с целью. Каждый день одно и то же зашифрованное сообщение на личный телефон оповещало, что Пёс на своём месте, а Монстр спокойно ждал. Либо того, что Блэку хватит ума самому исчезнуть из этой страны и жизни того, кого он почему-то до сих пор продолжал так глупо и незаслуженно любить; либо момента, когда сам сможет прогнать Пса, верность которого сейчас могла стать ему лишь смертным приговором. Монстр понятия не имел, что такое эта «любовь» и что так сильно держит Норвуда Блэка рядом с ним, очевидно, никак не отпуская.              ***       Небольшой традиционный домик в частном секторе небогатого района Токио, практически окраина. На часах около трёх ночи, здесь всё давно уже погружено в сон. Сегодня Синигами специально долго тянул с расправой, но имел на то право: заказ оказался не из лёгких. Семейство двух братьев якудза обладало немалым арсеналом оружия и неплохими умениями в рукопашном бою, пускай это их всё равно не спасло.       Покрытый багровой кровью, запахом чистой смерти и чужого страха, чёрный силуэт убийцы бесшумно скользил по узким улочкам частного сектора района Минато, отыскивая нужный дом. В таких кварталах Токио жители часто сдавали комнаты иностранным туристам, студентам и прочим, кто не имел достаточно финансов, чтобы снимать жилье хотя бы поближе к центру. И домики здесь почти все — выстроенные ровными рядами, один похожий на другой, точно, как под копирку.       Спустя какие-то полчаса нужный номер всё же отыскался. Невысокий для роста взрослого сильного мужчины кирпичный заборчик Синигами перемахнул с ловкостью крупной кошки, бесшумно приземлившись уже во дворике и прислушиваясь. Цепкий взгляд сразу изучил в ночном полумраке всю простенькую обстановку, определив, что на территории нет ни какой-либо охраны, ни даже собаки. Тень вскоре слилась со стенами, высокий силуэт мягким шагом двинулся вдоль хлипких перегородок, чуткий слух убийцы вслушивался в ночную тишину, заглушаемую громким стрекотом цикад откуда-то с заднего двора и, вероятно, расположенного там сада. Комнаты для гостей японцы обычно сдавали в самой задней части дома, по традиции или же из-за удобства. Туда и последовала живая Тень, беззвучно скользя во мраке.       У нужной двери — бумажного сёдзи, выходящего прямо во двор, — Синигами застыл на миг, глубоко, медленно вдохнув и выдохнув. Нет, чувств внутри него не было никаких. Залитое чужой кровью тело совершенно расслабленно, спокойно, кожа холодна, как лёд, а в голове нет никаких тревожных мыслей. Тьма покрепче обняла изнутри мощные рёбра, цепкие ветви клёна сильнее впились чёрными венами в кожу, и Монстр плавным движением обеих ладоней отодвинул перегородку, пуская в темноту комнаты приглушенный белый свет луны.       Не ошибся. Последняя комната в задней части дома — для гостей. Двое мужчин на полу, на традиционных футонах вместо привычных жителям западных стран кроватей. О некоем «зелёном» ещё щуплом японце, что везде хвостиком сопровождал Норвуда и служил ему, видимо, переводчиком, Монстр знал уже давно, со слов информатора, потому ничуть не удивился, завидев парнишку здесь, рядом с Блэком. Лишь мазнув по нему холодным равнодушным взглядом, тихо двинулся вглубь комнаты, бесшумно ступая в густой полумрак, ближе к своей цели. Плавно опустившись на одно колено рядом со спящим Псом, он дал себе всего пару коротких секунд: очертить серебром взгляда знакомый профиль, всмотреться внимательнее в красивые точеные черты лица, расслабленные и смягченные во сне; скользнуть ниже, к широким плечам и твёрдому рельефу мышц, покрытых слившимися с кожей узорами татуировок. Взор зацепился за почти свежий, хоть уже и достаточно затянувшийся рубец на медленно вздымающемся от дыхания боку — тонкий, ровный, такой знакомый, оставленный острым «поцелуем» катаны. Тьма внутри вновь покрылась крупной рябью, словно в чёрную стоячую воду глубокого озёра кинули увесистый камень… Синигами резко мотнул головой, отгоняя наваждение.       Тонкие бледные пальцы осторожно, но настойчиво коснулись холодом горячего предплечья спящего Блэка, ощутив легкую дрожь обжигающей жгучей кожи. Дождавшись, пока мужчина откроет глаза, сразу сталкиваясь с мёртвым белым взглядом, Тень тотчас же медленно поднялась на ноги, бережно придерживая ножны катаны, и коротко кивнув Псу, не издав ни единого звука, покинула комнату. POV Блэк.       Блэк неоднократно порывался вернуться, чтобы выдрать Сальваторе из морщинистых драконьих лап, но уже на пороге недоступный взору ошейник натягивала цепь чёткого указания: не высовываться, сидеть тихо. Глас рассудка молчал, когда дело касалось Хозяина, но после долгого перерыва его приказы возымели усиленный эффект, что не могло не злить. Через яростный рык Пёс возвращался в снятую на днях комнату.       Мужчина решил на какое-то время осесть в тихом местечке, на окраине, поэтому он вместе с обеспокоенным Акирой снял комнатку в одном из частных домиков района Минато. Довольно просторное помещение, выдержанное в исключительно традиционном стиле. Пол устлан качественными, хоть и старенькими татами, приятными голым ступням. В нише, как позже выяснил Блэк, носящей название «тонокома», висел пожелтевший свиток с элегантной каллиграфией. Шаткие сёдзи выходили во двор — ухоженный маленький садик со скрюченной столетней сакурой, раскинувшей свои узловатые ветви во все стороны, образуя некое подобие купола. Когда Норвуд раздвигал хлипкие дверные рамы, впуская в комнату поразительно свежий воздух, садился на деревянный настил, приподнятый над землёй где-то на расстоянии полуметра, и зажимал зубами очередную сигарету, то при взгляде на величественную мудрую вишню вспоминал ветвящуюся татуировку Синигами. Пожалуй, Пёс нигде еще не чувствовал себя так умиротворённо, настолько близко к Небу. Расслабленное нутро впитывало гармонию, витавшую в этом практически безлюдном закутке. Свободный дух не ощущал давления опостылевших бетонных стен американской конуры, а лавировал между бесконечными световыми и воздушными потоками, устремляясь куда-то ввысь. Зверь даже начинал всерьез обдумывать решение остаться тут навсегда. Здесь он мог дышать. Подобные мысли вызывали скорбную улыбку сквозь крепкую тягу тлеющей сигареты — дворняга никогда не сможет обрести настоящий Дом.       Владелица — сухонькая блаженная старушка. Кроме нее в доме была еще девица лет шестнадцати-восемнадцати на вид — внучка, наверное. Отвечала за сносную сытную еду и прочие обязанности по дому, благо, все постояльцы — устрашающая псина да до тошноты обходительный переводчик, вечно нарушающий личные границы девчонки и отчаянно пытающийся о чем-то с ней щебетать. Мелкая, кстати, была довольно ничего — стриженная под мальчика, красивый разрез глаз, тоненькая, с длинной шеей. Породистая японка. Только вот Блэк в качестве женщины ее не рассматривал — слишком юна и скромна. Наверняка девственница, что тоже весьма проблематично. Да и в последнее время брюнета подозрительно отдалило от желаний плоти. Внучка хозяйки же периодически бросала на иностранного гостя неоднозначные взгляды — сначала с опаской, украдкой. Потом осмелела и позволяла себе внаглую скользить восхищенным взором по тверди красивого тела черноволосого, расхаживающего в одних лишь не стесняющих движения домашних штанах. Как-то раз девчонка даже рискнула заглянуть в саму Бездну — пожалела, по лицу было видно. Такая девственно чистая хрупкая душа не может выдержать мощи хлёсткого огня, способного одним дыханием оставить впечатляющий ожог на память.       На третий день, распив теплое рисовое вино, гостеприимно предложенное владелицей и разлитое миниатюрной девичьей рукой по керамическим чашам, Зверь впервые за дни, проведённые в Японии, ощутил нестерпимый голод изнывающей плоти. Закипевшая кровь манила псину, побуждая предаться сладостному разврату. Хоть бы и с внучкой старухи — сейчас даже такая бесформенная «зелень» подойдет, тем более сама провоцировала неоднократно. Влив в глотку пятую чашу белёсого сладковатого пойла и оставив Акиру наедине с бабулей, выслушивающей неумолкающего молодого трепача с щербатой улыбкой, Пёс побрёл в глубь дома. Малявка была обнаружена оголодавшим хищником в кухне — скребла посуду, мурлыкая под нос какой-то незамысловатый мотивчик. Потирая кончиком языка клык, жаждущий впиться в тугую юную кожу, Блэк бесшумно, подобрав каждый налитый безудержной силой мускул, подкрался сзади и обдал узенький стан зажатой лани лютым зноем. Жертва проглотила выдох, комом застрявшей где-то в горле, и замерла, подобно перепуганной зайчихе. Левая татуированная пятерня пробудившегося Волка опустилась на изгиб талии, требовательно стискивая; правая же, задрав длинную гофрированную юбку, скрывающую худые ножки, беспардонно прошлась по внутренней стороне бедра и, поднявшись выше, огладила низ живота. Большой палец оттянул резинку целомудренных трусиков и проник под них, сразу надавив на зону клитора. Девчонку прошибла дрожь, сливая воедино страх и возбуждение от запретных ощущений. Плоская тощая грудка трепетала из-за сбившегося рваного дыхания, переходящего на жалобный писк.       — Заорешь — убью, поняла? — жарко шепнув на ухо добычи, Норвуд упёрся пахом меж женских ягодиц и пропихнул ладонь под слегка намокшее белье, пальцами принимаясь потирать мякоть промежности. Широко раздувшиеся ноздри тянули тонкий аромат девичьей невинности, мощь торса вбирала в себя чужую усиливающуюся дрожь, пальцы путались в жаре и влаге нетронутого лона. Челюсти инстинктивно приоткрылись, дабы пометить холку суки — и остановились в дюйме от цели, оставляя лишь давление адски жаркого дыхания. Не пойдет — Блэк в очередной раз поймал себя на мысли, что не хочет касаться кого-либо помимо Сальваторе. Его тело, взгляд, реакция на пламень рук — уникальны по своей природе. Хозяин Пса взял под контроль не только звериные чувства, но и тело, охваченное дикой страстью, что погаснет исключительно при сплетении с Хищником. Глухо зарычав от накрывших с головой досады и гнева, брюнет выдернул руку из трусов девчонки и отцепился от ее талии. Псина отставила подрагивающую «зайчиху», уронившую в раковину недомытую тарелку, наедине с клубком буйных мыслей и странных тянущих ощущений в низу живота.       Образ Йена Сальваторе вирусом поразил измученный мозг.       Желание увидеть его разламывало нутро.       Хотелось коснуться.       Ощутить яростную прохладу хищного льда.       Блэк хотел Его. Целиком.              ***              3:08       Район Минато, Токио, все тот же частный домик.       Норвуду больше месяца снилась только Тьма — холодная, тягучая, как смола, удушающая и не позволяющая вырваться из своего капкана. Удивительно, но беспокойства это ничуть не вызывало — было в непроглядной черноте нечто полюбившееся, поблёскивающее божественным серебром. Пёс каждый раз пытался продраться через чернильную стену мрака, выйти к источнику притягивающего источника потустороннего свечения — и ничего. Зачарованный светоч не приближался, но и не отдалялся. Однако сегодня что-то поменялось — серебристый шар будто бы разрастался вширь, заполнял своим металлическим льдом все вокруг, сжирая саму Тьму. Ослепительно. И больно — до такой степени, что глаза надоедливо щипало и резало.       Прохлада прикосновения вырвала из повторяющегося из раза в раз сна, заставив открыть глаза. Взгляд наткнулся на призрачную белизну ока Бога Смерти. Недра лёгких впитывали тяжелый запах чужой крови, залившей материю кимоно и мрамор кожи. Безжалостный, хладнокровный убийца. Зверя притягивала и возбуждала опасность больше, чем что-либо. Угли раскосых волчьих глаз полыхнули в ответ на немой приказ. Тело само, точно при натяжении цепи, поднялось с расстеленного футона. С хрустом размяв шею и огладив отчего-то ноющий шрам на нагом боку, Пёс выхватил из кармана штанов пачку сигарет и направился к выходу. Мужчина бесшумно прикрыл сёдзи и цапанул зубами курево. Щелчок зажигалки. Глубокая затяжка. Пламень звериного взгляда омывал могучий самурайский силуэт, охваченный лунным светом. Воистину — настоящий Бог Смерти, коему повинуется сама Вечность. Не выпуская фильтра из пасти, Норвуд помассировал холку и поравнялся с Тенью, привалившись плечом к деревянному столбику, поддерживающему покатую крышу. Левая рука плотно засела в глубине кармана, пальцы правой перехватил папиросу. Сизый дым повалил из широко раздувшихся ноздрей. Язык вяло перевалился во рту, кончиком скользнув по линии губ. Прислонившись к тверди дерева еще и головой, полностью перенеся свой вес на опору дома, Блэк вперил прямой взгляд, полыхающий сильнее, чем прежде, в остроту ледяного профиля Сальваторе — им можно любоваться вечно, особенно сейчас, в бликах луны и пятнах запёкшейся крови со смертельным голубоватым отливом. Пёс оттягивал момент сладкой тишины и молчаливой близости с Хозяином. Прошло каких-то несколько минут. Сигарета, зажатая между средним и указательным пальцами, обдала кожу угрожающим теплом. Наконец выйдя из состояния забытья, голосовые связки Зверя тронул приглушённый и сугубо личный по качеству звучания рокот:       — Нахуя притащился? POV Йен.       Тень бесшумно скользнула в тихий ночной сад, застыв неживым изваянием. Взгляд устремлён в пустоту, ровное размеренное дыхание ничто не тревожит. Тело не ощущает ни прохладного ласкового ветра ночи, ни мягкого света луны. Щелкнувшая рядом зажигалка, потянувшийся горький дым — знакомый запах и ощущения из всё той же прошлой жизни. И пристальный огненный взгляд, что пробирался сейчас под холодную твердь безупречной кожи — взгляд того, кто также остался там, в прошлом, кого просто не должно быть здесь и сейчас. Но он всё равно не ушёл, упрямый и глупый Пёс, остался зачем-то, рискуя всем, и как будто даже не понимая этого. По-прежнему горит, по-прежнему обжигает, по-прежнему ударяет волнами своего дикого, хоть и притихшего пламени необъятную Тьму внутри Монстра, заставляя покров морока болезненно вздрагивать каждый раз. Зачем?       Вопрос он пропустил мимо ушей, даже не шелохнувшись, ни от интонации негромко рычащего голоса, ни от пронзительного взгляда. Синигами даже не повернулся, не посмотрел в ответ, лишь спустя долгих несколько секунд выдал ровным бесчувственным голосом, разрезающим тишину сада, подобно тому, как острие катаны разрезает мягкую тёплую плоть — безжалостно, решительно и совершенно неотвратимо:       — Уезжай из Токио. Возвращайся к прежней жизни и больше никогда не приезжай сюда, — тонкие бледные пальцы ласково огладили обтянутую кожей рукоять меча. Взгляд серебристых пустых глаз куда-то вглубь сада ничуть не изменился, низкий металл голоса прозвучал также холодно и уверенно, поставив точку: — Иначе твоя голова будет следующей. POV Блэк.       Снова эта бездушная сталь, которая выводила из себя, заставляя Зверя долбиться о прутья клетки и разрывать пасть оскалом самого Сатаны. Налившийся кровью взор нутра крошил кости, расплющивал внутренности и вливался открытой угрозой в напряжённые мускулы. Однако Норвуд не двинулся с места, замерев притаившимся хищником. Обострившийся до предела слух тщательно обрабатывал каждое слово, укладывая смысл в озверевшем сознании. Немигающий и утративший малейшие признаки человечности взор раскраивал сущность Тени, сдирал безупречную гладь холодной кожи, выжигал заметно развившуюся за месяц мощь мускулатуры, прощупывал и давил каждый сочащийся соками мясистый орган, наживую вытягивал кишки и наматывал их на раскалённый стержень волчьего духа.       «Иначе твоя голова будет следующей».       Сверкнул мрак демонических суженных глаз, сцепившихся с тоном ночи и теперь выделяющихся только благодаря огню разъярённого беса, вырвавшегося из чрева Бездны. Практически приконченная сигарета потянулась в подозрительно расслабленную пасть. Пальцы нещадно палила близость огня. Финальная тяга — смачная, медленная, до фильтра и предсмертного, едва уловимого трескучего вдоха табака. Сожжённая до жгучего пепла начинка папиросы слетела вниз и размазалась по бестелесности ночного покрова — плотного, бесформенного Хаоса, затягивающего в свое ненасытное брюхо все, что видит на своем пути. Бешенство взора метнулось на руку Тени, любовно касающейся рукояти катаны. Монстр обращается с ней так, точно она его смысл жизни — та, ради которой он готов на все. Укол ревности проткнул размеренно поднимающийся и опускающийся бок, наливая расплавленным холодным железом полосу шрама. Желваки тяжко перекатились в острых углах челюстей. Клыки с костным скрипом тёрлись друг о друга, желая разорвать сейчас сонную артерию какой-нибудь жертвы — любой. Кровь подогревал выброс адреналина. Но Блэк всё ещё стоял на месте, будто стопы гвоздями прибили к земной плоскости. Зверь потерял счёт времени, безмолвно выворачивая Синигами наизнанку — он все равно ничего не чувствует, какая к черту разница. Первородный Гнев затмил ясность рассудка. Катана. Рука. Выбеленный взгляд мертвеца в Пустоту. Ублюдок даже не потрудился взглянуть на одичавшего Пса, теряющего все, что ему когда-то было дорого.       «Ненавижу».       — Хорошо.       Рычащий шёпот — твёрд, как горячие вулканические породы. Зверь наконец шевельнулся и резко развернулся к двери. Рука легла на дерево сёдзи.       Легла — и молниеносно, со скоростью света, утягивая за собой подобранное тело, переместилась на рукоять ненавистного меча. Норвуда не заботило, что Бог Смерти может дать достойный отпор — враг, безусловно, сильнее, опаснее. И все же нельзя недооценивать загнанного в угол хищника — такому животному, утонувшему в безысходности, терять нечего. Считанные секунды — слишком быстро, с нечеловеческим проворством, ничуть не уступающим самому легендарному Синигами. Рывок — лезвие покинуло ножны, очутившись в мертвой хватке бешеной псины.       — Я проклинаю тот блядский день, — Зверь направил острие меча на себя, — когда встретил тебя, ублюдок.       Ни секунды не мешкая, Блэк прижал безукоризненный холод катаны к своей груди. Черная сталь вгрызлась в плоть — туда, где громыхало отчаянное сердце Волка. Клинок вошёл буквально на миллиметр, вспарывая кожу и кокетливо обнажая стенки красноты мяса, изрыгающего магму крови, сбегающей вниз, к прессу. Пёс смотрел с подлинным яростным сумасшествием на причину своих душевных терзаний. Острие с сочным звуком решительно съехало вниз, рассекая свежей терпко пахнущей раной грудную клетку. Алая зияющая пасть пореза легла как раз на всю длину сердца — жест, ставящий жирную точку.       — Слушай сюда, урод, — Зверь практически лаял сквозь дикий ожесточенный оскал, — с кровью выпускаю из себя все ебаные чувства к тебе.       Задышав порывисто и сипло, до булькающего гортанного рокота, Норвуд остервенело швырнул орошённую собственной кровью катану к ногам Синигами. В глазах — рёв Дьявола, испепеляющего свои адские владения и скидывающего остатки человечности Пса в глотку Бездны.       — Теперь забирай свой чёртов клинок — и уёбывай нахуй отсюда. Больше ты обо мне не услышишь.       Блэк пересёк черту и достиг предела — пламень Гнева дотла выжег Человека, оставив лишь буйного неудержимого Зверя, забывшего о тепле и Любви, как о страшном сне. Монстр породил Чудовище, созданное для уничтожения всего живого.       Со свистом втягивая в горящие лёгочные мешки марево воздуха, Зверь отвёл взгляд — в нем последний раз блеснуло что-то, отдаленно напоминающее боль и разочарование. Оставшиеся крупицы человеческих эмоций были брошены на жертвенный стол перед изваянием Бога Смерти. Блэк подался в сторону сёдзи и с грохотом рванул ту в сторону, оставив за спиной образ Йена Сальваторе и то, что с трепетом называют «любовью».       Демон ступил на татами и скрылся в комнатке — беспробудно дрыхнувший Акира лишь недовольно поморщился и перевернулся на другой бок. POV Йен.       Он сразу же понял, что что-то не так. По тишине, по молчанию и слишком тяжёлому взгляду, по этому нереальному, не свойственному Псу спокойствию. И всё равно не шелохнулся, даже когда кожей почувствовал мимолетную, но четко осязаемую опасность, резкое молниеносное движение и дуновение ветра от порыва и силы Зверя рядом. Заставил себя стоять недвижимо, не реагируя, не сорваться машинально, а застыть, подавив все рефлексы и до боли сжав зубы. Каждая мышца налилась тяжёлым холодным свинцом, тело целиком обратилось в камень, неживой, застывший во времени. Лишь пустой взгляд — не выдержал — обратился теперь к чёрным, неистовым, страшным и одновременно прекрасным глазам Блэка. Одна Тьма столкнулась с другой, пустота внутри Монстра схлестнулась с неудержимым адским пламенем Зверя. Бездна оскалилась злобным рёвом, но обречённо замолчала ровно в тот момент, когда лезвие катаны коснулось груди Норвуда, обжигая болью, как ни странно, самого Синигами.       Ровно в тот момент, как острие клинка вонзилось в плоть Зверя, невидимый «переключатель» где-то глубоко под покровом бесконечного мрака оглушительно щелкнул, обрушивая на Монстра сразу целую лавину из всего, поглощенного Тьмой раньше. Бездна разверзлась — только теперь словно в обратную сторону. Застывшие, словно уже мёртвые глаза следили за тем, как чёрное лезвие жестоким холодом разрезает горячую кожу Блэка буквально рядом с сердцем, и в какой-то момент показалось, что вот сейчас оно войдет ещё хоть немного глубже — и тогда в с ё это закончится. Совсем. Собственное сердце, кажется, погибло тогда же, замерев вместе с дыханием где-то в заледеневших лёгких, но лишь на миг, который ощущался настоящей вечностью. Пустой взор следил за слишком яркой и слишком горячей кровью, стекающей из раны Зверя по крепкому торсу, но Монстру казалось, что его верное чёрное лезвие вспарывает грудную клетку своего же хозяина. Только до самого основания, сквозь кожу, мышцы и рёбра, разрывая всё.       Безумный взгляд Зверя прожигал также и Тьму внутри, затопив опустевшую и остывшую оболочку горячей, сжигающей и испепеляющей всё лавой. Сказанные Блэком слова отбивались в сознании бесконечным эхом, и окровавленное нутро Пантеры, жалкое и еле живое прежде, спрятанное где-то в глубине беспросветных густых потоков Тьмы, кажется, в тот долгий момент окончательно испустило дух, оставляя после себя лишь холодную необъятную пустоту.       Он не сказал ни слова, не пошевелился, и взгляда не отвёл до самого конца. Алый отблеск где-то в глубине потемневшего, совсем выцветшего серого взгляда мог бы выдать развороченное навыворот нутро, но Зверь, сжигаемый в тот момент собственной яростью и болью, всё равно ничего не видел. И к лучшему.       Катана упала на траву с глухим тихим звоном, а Блэк скрылся за дверью с оглушительным в тишине грохотом. Синигами так и стоял, как казалось, бесконечное количество времени, не понимая, сколько прошло секунд, минут или часов. Всё внутри постепенно обратилось в совершенно выгоревшую уничтоженную пустошь, даже «переключатель» больше был попросту не нужен. Внутренности выжгло взрывом такой силы, после какой остается лишь мёртвое пепелище.       «Теперь всё». Бесконечно красивый и настолько же бесконечно яростный огненный взгляд нереальных чёрных глаз всё ещё стоял перед мысленным взором, прочно засев в сознании, когда Монстр, наконец отмерев спустя вечность, обессиленно присел на одно колено. Медленным, закостеневшим движением, преодолевая навалившуюся чугунную тяжесть усталости, потянулся к одиноко брошенной на земле катане. На чёрном лезвии всё ещё тускло блестели остатки бурой крови Зверя, хоть часть и впиталась уже в сочную зелень травы. Последние же капли мужчина стёр с металла прямо бледными пальцами, бережно, даже трепетно, будто желая своей кожей впитать их все без остатка, как сознание пыталось впитать каждую черту красивого гордого лица и каждую эмоцию Его последнего взгляда.       — Живи.       Тихий шепот в полумрак ночного сада, освещенного лишь одинокой холодной луной, и неживая Тень бесшумно покинула двор, так, словно её здесь никогда и не было.