VIOLENCE INSTINCT

      POV Блэк.       Блэк внимал с жадностью щенка, только-только вставшего на все четыре лапы и тянувшего носом запах дивного нового мира. Каждое слово, сказанное Сальваторе, проникало в ткани сознания живительными соками, образуя вместе с нутром Пса целостную структуру. Концентрация на исповеди Хозяина была настолько мощной, что даже дискомфорт в поврежденной плоти ладоней потерял всяческий отклик в мозгу, чья кропотливая работа служила исключительно стремлению услышать и выслушать возлюбленного. Зверь весь обратился в слух и искренний абсолют внимания к бесценным по своей природе словам. Дыхание замедлилось, дабы не очернить посторонним шумом святость текущего момента. Тело замерло — не в загнанной окостенелости, а благоговейной истоме. Кровь бурлила сдержанно, убавляя частоту буйного пульса. В идиллически темнеющих глазах потрескивали пылкие костры готовности в любой момент зубами выдрать малейший намек на Тьму. Норвуд, жестокий и бешеный по своей страшной звериной сути, с чувственной гибкостью и подлинно собачьей эмпатией пожирал любые колебания интонаций в насыщенной, властной и по-трогательному доверительной речи Йена.       По мере осторожного течения рассказа Зверь визуализировал жизненный путь Хищника — стезю, достойную истинного воина. Трущобы с картонками стен и безвольной матерью, первые шаги в разинутую голодную пасть Арасаки, встреча с ублюдком Окинавой, Япония, тренировки, первая кровь, клён, Синода — сцены старой плёнкой проявлялись в мозговой жидкости, выкручивали яркость и контрастность, оживали, выпускали когти и царапали стенки черепной коробки, вынуждая ощерившееся нутро поскуливать сквозь приглушенный рык.       Блэк не сразу заметил то, как бледные пальцы принялись распускать оби. Чёрный взгляд снопом искр метнулся вслед за съехавшей вниз тканью, пропитанной кровью, а затем обжёг неукротимым маревом пожара открывшуюся картину. Шаг Синигами — огонь Пса инстинктивно потянулся вперёд, к безгранично желанному обволакивающему холоду, таящему в себе нестерпимый жар белого пламени. Взор Зверя скользил по доведённому до идеала и апогея силы телу, усеянному метками того, кто отдался служению Тьме. Густая лава, ползущая ласковым тягучим потоком из недр волчьей груди, перетекала на гладь кожи Владельца, стремилась выше, прожигая испепеляющим жаром боевые раны. Заключая свой Смысл в согревающий кокон из стабильного, мирного огня, Норвуд устремил потоки расплавленного до адской красноты железа в глаза Пантеры. Иной пласт интимности исповеди. Признание — аккуратное, изящное, обезоруживающе честное, подробное. Зрачки пробил импульс, сузивший их до угольных точек в объятом ревущим огнем омуте. Пульс рванулся по жилам, участившись до вязкого отупляющего головокружения. Глотку нещадно драло. Иероглифы. Смысл, навсегда въевшийся в плоть Йена Сальваторе, на долю секунды остановил сердце, затянувшееся мясистым мышечным узлом. Три словесные единицы — не связанные друг с другом, но при этом навечно сцепившиеся непреложными узами. Вес Значения искусной чернильной вязи разрывной пулей засел в грудине пылающего нутра. Любовь Хозяина — все, о чем только может мечтать собака. Высшее благо, помогающее двигаться вперёд.       Распалённая ладонь Зверя, своей температурой накалившая шероховатые бинты, легла на крепкое запястье Хищника. Пальцы мягко приподняли кисть, пронизанную мужественным изяществом, и подтянули костяшки к неистово жгучим губам Пса. Продолжительный поцелуй впился хищным пылом в руку Владельца, взявшего под безоговорочный контроль ретивый своевольный дух Волка, теперь пробуждающегося исключительно в присутствии того, кому мужчина принадлежит и телом, и искалеченной душой. Зной проникал под кожу легионом покорившихся демонов, растекался по венам и концентрировался в глубине могучей грудной клетки самурая. Блэк подался вперед, сокращая расстояние до круглого нуля — сильный нагой торс пробивало перекатами пластичных мышц. Язык выскользнул из-за блеснувших клыков в привычной манере и проехался по запястью, однако явно не собирался на этом останавливаться.       Зверь подтянулся к прессу мужчины, изгибая жилистую шею, вытягивая за собой неподъемную ношу дыхания. Длинное жало метнулось к рёбрам, к самому основанию раскидистого чёрного древа — символа Смерти. Вязкая прозрачная слюна магмой ложилась на прожорливые ветви, укрывала каждый листочек. Пёс тщательно, с порывистой верной лаской вылизывал тяжесть жизней, отнятых кровожадной катаной в руке Синигами. Брюнет будто хотел снять языком каждую душу, въевшуюся непосильным грузом в нечеловеческую красоту Сальваторе. Поднимаясь выше, медленно слезая с бортика ванной, Норвуд, прикрыв налитые огненной дьявольщиной глаза, следовал шершавым органом речи по каждой чернильной линии, оставляя после себя незримые ожоги на местах, поражённых краской из машинки мастера. Стан Зверя вбивался в Йена горячим потоком. Добравшись до ключиц, Они, как можно шире раскрыв рот, завершил «ритуал очищения» финальным и до неприличия откровенным манёвром языка, после чего тот с упругой пластикой скрылся за белизной зубов. Блэк поднялся на ноги и оголодавшим волком обогнул Хозяина, остановившись за широкой литой спиной. Костер взора выжигал признание, отражённое в иероглифах, набитых на холке Пантеры. Мягкие тонкие губы Пса в рьяном порыве мазнули по кандзи. Без лишних слов. Язык тела наиболее полно выражает всю бурю ручного хищника, отдавшего себя в полную власть Йена Сальваторе. Повадки Волка, безрассудно полюбившего Синигами, чувственно завывали: «Ты больше не одинок».       Гулко прорычав где-то возле уха Владельца, возбуждая его слуховые рецепторы, Норвуд, опьяненный будоражащей близостью, двинулся к выходу из уборной. Звериное нутро, пребывающее в тотальном смятении из-за накрывших с головой чувств, тихо ворчало и ворочалось под символичной традиционной татуировкой, теперь обретающей совершенно иной смысл. Переступив порог, мужчина бросил через обмякшее плечо, понизив голос до томного шёпота:       — Пошли выпьем.       ***              Захватив из кухни ещё не открытую бутылку саке и две керамические чаши, Пёс сопроводил Йена в свою комнату. Неспешно взбираясь по узкой лестнице, пока не до конца оправившись от наркотика, влитого в кровь псины гнусным, истинно крысиным способом, и сбивающего с ног осознания воссоединения с Хищником, Норвуд навалился на дверь и ворвался внутрь, открывая серебристому взору Пантеры скромное убранство холостяцкого логова. Брюнет поставил сосуд с горячительным напитком на прикроватную тумбу и, стараясь сохранять твёрдость поступи, направился в сторону наприметной дверки, ведущей в душ, примыкающий к берлоге Зверя. Оставив жилище в полном распоряжении Сальваторе, Пёс без тени смущения, прям на ходу, занялся ширинкой своих брюк, желая поскорее избавиться от осточертевших грязных тряпок, пропитанных ублюдским запахом подвала и уничтоженных паразитов. Блэк, не скрывая вялого раздражения, стряхнул штаны с крепких татуированных ног, оставшись в одних боксерах, плотно облегающих костяк таза и верх мускулистых бёдер. Они дёрнул разболтанную дверную ручку душевой и скрылся из виду, через несколько минут заполнив тишину шипением мощного напора горячей воды.       POV Йен.              От природы естественно холодная кожа торса Пантеры всё ещё горела ожогами от магматически раскалённых прикосновений шершавого языка Норвуда, даже тогда, когда тот уже полностью скрылся в душевой. Йен, перед этим скользивший за мужчиной бесшумной, оцепеневшей Тенью по коридорам и лестнице, медленно провёл мощный силуэт Зверя тягучим откровенным взглядом, ещё не задумываясь о том, почему его собственный взгляд на бывшего телохранителя и вообще отношение к нему в целом за последние месяцы претерпели такие разительные изменения. Если подумать, за всё прошедшее время он не размышлял об этом вообще. Делал так, как чувствовал, знал, что так просто нужно — и на этом всё. На обдумывание этих, очевидно, настоящих чувств, которые Хищник просто не умел идентифицировать, как делают это обычные «нормальные» и просто чувствующие люди, прежде не было никаких сил. Теперь же хладнокровный разум Сальваторе отказывался понимать и анализировать столь иррациональную привязанность и даже больше — эмоциональную связь с этим исключительным человеком, всеми своими необыкновенными повадками напоминающим дикого Зверя. Дикого, необузданного, волевого, но отчего-то уже крепко привязанного к тому, к кому, казалось, привязываться — худший выбор из всех возможных.       Йен за свою жизнь встречал сотни и тысячи людей, что просто проходили мимо его пути, возможно, побывав в его постели, но не задержавшись рядом с ним дольше, чем на короткое, ничего не значащее мгновение. Каждый из них так или иначе касался его тела, но ни один так и не смог коснуться души или хотя бы одним глазом заглянуть в тёмное нутро Хищника, скрывающее в себе просторы мрака и истинной Тьмы. Ещё много лет назад, переступив черту полного осознания своего физического и духовного взросления, Йен совершенно точно убедился в том, что ничего позитивного и притягивающего, кроме физического влечения, по отношению к другим людям в нём не возникает. И, как он всегда считал, возникнуть и не может.       Происходящее же сейчас не поддавалось никакому логическому объяснению. Пантера будто лишилась всех своих установок и превратилась в глупого мотылька, стремительно летела на яркий свет, бездумно и самоотверженно, зная совершенно точно, что в этом Огне сгорит, но ничуть не боясь этого. Стоило Норвуду Блэку коснуться ледяной кожи Йена своим опаляющем насквозь зноем — и он словно весь обращался в сплошные голые инстинкты. Разум бессильно замолкал, контроль над телом давался с невообразимым трудом, Пламя Пса — плавило его всего целиком, до дна. Любовь Зверя, которую он выражал исключительно по-настоящему животными порывами — как этот последний, в ванной, от которого до сих пор нервной знойной дрожью, точно в горячке, пробивало до самой глубины оголённый торс, — лишала Пантеру какой-либо способности мыслить и сопротивляться. Будила в нём самом, всегда сдержанном и хладнокровном, какое-то совершенно сбитое с толку этими новыми эмоциями, ошарашенное, слишком чувствительное и неразумное животное.       И в моменты, когда Норвуд отдалялся хотя бы на какое-то безопасное расстояние, — как сейчас, скрывшись в ванной, — здравый рассудок вновь возвращался к Йену и дробил черепную коробку тысячами вопросов, а остывшую немного от близости чужого жара грудь морозило неясным ощущением растерянности. Подобное состояние, абсолютно нехарактерное привыкшему всё контролировать, брать в свою стальную власть и понимать Хищнику, путало сознание и загоняло ничего не соображающее нутро до хриплого, панического рыка.       Мужчина еле сдержался, чтобы не начать пить в одиночестве, чтобы хотя бы крепким алкоголем изгнать эти бурные мысли из своей непривычно горячей головы, пока Блэк отмывался в душе. Но порывисто откупорив спиртное, он всё же взял себя в руки и спокойно сел на край кровати, спиной к уборной, и только горящими неистовым белым светом глазами сверлил невольно бутылку ароматного саке, поставленную обратно на тумбу.       Прохладные пальцы неосознанно дотронулись до татуировки на груди и ребрах, прошлись самыми кончиками там, где всё ещё жгло настоящим огнём кожу прикосновение дикого Зверя — свои же руки казались теперь невероятно холодными. Чернильное древо Смерти пылало так, словно пыталось впиться ветвями в плоть ещё сильнее, крепче, чтобы никто, даже сам Óни, не смог вырвать его оттуда своим адским пламенем. Чтобы Синигами никогда не смог забыть о Тьме, породившей его, и о количестве отнятых его клинком жизней. Хоть Йен ни капли не сомневался — забыть ему и не дадут, если вообще позволят хотя бы жить.       Виски от бесконечных мыслей, нахлынувших на усталый мозг, разрывало стальной раскаленной дробью. Потому, услышав наконец спустя какое-то время, что звук воды в душевой стих, а вскоре вышел в комнату и Норвуд — мужчина просто пулей сорвался с места, буквально сбегая быстрой тенью за тонкую дверцу уборной. Ледяной взгляд по пути лишь мазнул молниеносно по разгоряченному прекрасному телу Пса, когда он проходил мимо, отчего Пантеру вновь обдало неудержимым жаром, болезненно переворачивая и подогревая все внутренности. Остановить это, казалось, уже просто невозможно.              ***       Контрастный душ, от морозно-ледяного до обжигающе горячего, более-менее уложил мечущиеся в чугунной голове мысли. Некоторые он заставил себя отложить силой, изгоняя подальше, другие просто усмирил, как непослушных зверей. Тщательно смыв с кожи и отросших, длинных теперь волос, побеги алой крови, тут и там пропитавшие ткань одежды, Йен простоял под тугими струями воды ещё какие-то несколько долгих минут, просто приводя в порядок воспаленный и уставший разум. Мышцы немного отпустил и неестественный жар, и тягучая свинцовая усталость; ощущение реальности постепенно пришло в хоть какую-то допустимую норму — и только тогда он покинул душевую кабину. Оделся в черную хакама, не сильно перепачканную крысиной кровью, и со спокойным, расслабленным видом вернулся в спальню к Блэку, предварительно как можно глубже насильно спрятав отчасти пугающие и всё ещё сбивающие его с толку эмоции.       POV Блэк.              Напористые струи горячей воды «прокалывали» кожу крупной дробью, вымывая вонь залитого кровью подвала, осевшую бетонную пыль и унизительные прикосновения тяжёлого ботинка лысого наёмника. Кутаясь в клубах тёплого пара, ласково обволакивающих распаренное нагое тело, Блэк, невзирая на адски высокую температуру в душевой, все еще осязал жгучую прохладу на губах, груди, лбу и кистях рук — местах, коих касался Сальваторе. Затуманенное сознание поставило на повтор моменты уязвимой откровенности Хозяина, перед полыхающими глазами, накрытыми веками, стояла близость любимого лица. Приоткрытые губы, смакующие кипяток, словно заново впивались в хищные уста, тем самым наталкиваясь на силу другого могущественного животного в человеческом обличье. Желание слиться с этой мощью нездоровой негой стекало вниз, врываясь в кипучую кровь, отливающую к низу таза.       Мозг, затеяв жестокую игру, генерировал выматывающие образы, пенящейся гибкой похотью выжигающие извилины. Костры глаз прожаривали исключительную плоть Йена, пробиваемую до сегодняшнего дня неожиданными даже для Пса позами. Плотоядное тепло природного мороза серебристых глаз хозяйничает меж рёбер, теребит нутро, потерявшее бдительность и податливо подставляющее брюхо. Зверь желает — дико, яростно, до кровожадного исступления. Татуированные пальцы рефлекторно сжались, представляя под ладонью возбуждённо толкающийся кадык мускулистой шеи Пантеры. Бёдра инстинктивно подались вперёд, имитируя проникновение в лоно Синигами. Гортань тряхнул заведённый рык, просачивающийся сквозь капкан челюстей. Норвуд видел Его под собой, пожирал подавляющий голодный взгляд большой кошки, своей силой способный поставить на колени кого угодно, в том числе, казалось бы, неукротимого Волка. Качнув головой, будто входя в некий транс, Блэк представлял, каков Йен Сальваторе внутри, насколько жарким способен быть этот мужчина. Нутро Они выжигало вожделеющим взором потенциальную глубину изгибов литой спины, целиком заглатывало желанное совершенно голое тело, поражённое древом Смерти.       Ладонь псины плавно съезжает вниз, по рельефу пресса. Стиснутые клыки растянутой в оскале пасти скрипнули с ломким скрежетом. Закрытые звериные глаза испепеляли раскрывшееся нутро Хищника, принимающее греховную жажду со стороны закованного в цепи Цербера.       Пантера, извиваясь в подсознании Пса, рычит с искренним намерением сожрать буйного Волка. Иллюзорный рык струится по слуховым каналам, будоражащими вибрациями разбегаясь по мускулам бойца.       Блэка прошибает электрический импульс от прикосновения к тверди собственного пульсирующего члена.       Остатки рассудка растворяются в жадности истекающей слюной Страсти.       Перед тем, как кончить, Зверь на протяжном томном выдохе, сорвавшемся на глухой стон, запрокинул голову, подставляя раскрытую пасть под хлещущую воду. Безжалостный оргазм накрыл безнадёжно влюблённого брюнета вместе с любовным чернильным вкусом кандзи на языке.       Жизнь.       Смерть       Чёрный.       ***       Неспешно высушивая смоль волос полотенцем, Норвуд искоса посмотрел на сорвавшегося с места ронина — и тут же метнул лихорадочно сверкнувший взор на комнату, пытаясь переключить внимание на что угодно, лишь бы затупить ножи маниакального воображения. Отчаянно пламенеющее волчье око уцепилось за откупоренную, но нетронутую бутылку саке. Пёс поморщился, вспоминая чашу, принятую из рук выпотрошенного Кондо, и, вскочив на кровать, переместился на подоконник, под которым стояла койка. Стянув с косматой башки влажную махровую материю полотенца, Блэк рванул ручку оконной рамы и впустил в комнату успокаивающую прохладу ночного Киото. Остужающий воздушный поток приятно дотрагивался до лоска «обваренной» под душем кожи. Игольный клубок воспалённого разума раскрошился, стоило пасти выхватить из пачки заветную сигарету. Головная боль ударилась в темечко последним импульсом и эхом сбежала вниз, оставив после себя лишь лёгкое давление на уши.       Пить совершенно не хотелось — Зверь хотел вплести сегодняшние первозданные эмоции в каскад памяти. Навечно. Йен Сальваторе предстал перед ощеренным Волком в двух ипостасях: духовной и плотской. Обе эти сущности сцепились прочным замком и закрепили цепи пойманного Фенрира.       С очередной долгой тягой Норвуд Блэк ещё на шаг приблизился к принятию своей Судьбы.              ***              Пёс неохотно растягивал одну чашу, наполненную пойлом, оставив алкоголь Хозяину — судя по тем нетерпению и алчности, с которыми Сальваторе поглощал саке, брюнет понимал, что маленькие радости жизни все время, проведённое в поместье Синоды, были попросту недоступны Синигами.       Хоть О́ни и держался поодаль, едва заметно натянув мышцы, раскалённые угли дерзко сверкающих глаз напрямую выжигали Владельца, то распаляясь до состояния костров геенны, то съёживаясь одичалыми кусачими искрами. Плавящий взор Блэка откровенно изучал стан Пантеры. В подсознании вновь заворочались сцены, подбрасывающие охапку дров в пламень нутра и вынуждающие кровь осатанело бурлить. Ни намёка на пагубное влияние Бездны — исключительно оголённые провода бурных эмоций, вспыхивающих в первобытном Огне, заключённом в Норвуде. Любовная субстанция свирепствовала в окрепшей собачьей верности, усиливающейся с каждой секундой, проведённой рядом с избранником. Мужчина выражал дьявольскую силу своих чувств без слов, говорил исключительно мирно рычащим духом.       Снова ощутив приближение лавины непрошенного возбуждения, Блэк чересчур несдержанно сорвался со стула, на котором все это время сидел практически неподвижно, и шагнул к шкафу. Черноволосый резко потянул на себя обе дверцы и выволок с нижней полки свёрнутый пухлым рулоном футон — кровать была достаточно просторной, однако принуждала к опасному телесному контакту, способному выдрать чеку из гранаты бешеного влечения Зверя. Развернув традиционную подстилку на полу, практически рядом с классическим ложем, Пёс плюхнулся на подготовленное место для сна и резво крутанулся на бок, спиной к Сальваторе, чтобы он не заметил внезапный стояк — над своей нечеловеческой физиологией у мужчины не было никакой власти. Детализированное до непростительного богохульства распятие на широкой жаркой спине пару раз перекатилось на пластичных буграх мускулов.       — Я буду рядом, — мягкий рокот, если жёсткому хищному тембру Зверя вообще можно было приписать подобное качество, ненавязчиво колебал атмосферу комнаты, сея ощущение защищённости. Не укрываясь ватным одеялом, довольствуясь неизменно высокой температурой своего тела, по привычке оставшись только в свободных домашних штанах, Блэк устроился поудобнее и замер. Пару секунд спустя брюнет добавил тягучим до сакральной интимности шёпотом:       — Что бы ни случилось.       ***              Норвуд, провалившийся в беспокойную дремоту, проснулся с первыми лучами солнца, прокравшимися в звериную берлогу. Рывком оторвав лопатки от тёплого ложа, согретого природным жаром забитого тела, Пёс сразу бросил обеспокоенно мерцающий взгляд на кровать и облегчённо выдохнул — Йен был на месте. Мечущееся нутро, загнанно бьющееся в груди, ритмично ударялось о поднимающиеся на глубоких вдохах рёбра, и успокоилось, стоило спящему Хозяину обозначиться в поле зрения. С трудом сглотнув сухость, въевшуюся в глотку, Блэк ретиво поднялся на ноги и, приблизившись к постели, осторожно присел на самый край, охватывая точёный мрамор фигуры Синигами тёплым взором, утягивающим в уютное пекло ручного персонального ада Пса, не представляющего никакой опасности для Хищника. Порывистый алчный пламень, невзирая на свою сокрушительную суть, с волчьей нежностью скользил по глади бледного морозного кожного покрова, очерчивал дышащий вместе с Пантерой смертоносный клён, подбирался к лику, источающему призрачное льдистое свечение. Зверь подался вперёд — с опаской, принюхиваясь, точно какая-то неведомая сила рванула цепь, прикреплённую к ошейнику. Лицом к лицу — взгляд Норвуда исследовал тонкие мужские черты, вобравшие в себя вес бесконечно долгих лет, прожитых в кромешной саблезубой Тьме. Зной, подёрнутый пламенной дымкой, дотошно изучал длину подрагивающих ресниц, пикантный изгиб носа, правильные линии губ, высоту скул, узор сосудов на веках, направление роста волосков густых бровей — сузившиеся зрачки впились в блеклый шрам. Желваки Пса угрожающе напряглись. Пасть на миг дрогнула в озлобленном оскале. Мысль о дерьме, в котором вынужден был вариться Сальваторе, люто завывала в увитом Яростью нутре. Взор вновь перетёк вниз, к могучему рельефу торса — гематомы, ссадины — все следы пребывания в жёстких рамках якудза подогревали затаившийся на время Гнев. Брюнет вернулся к созерцанию шрама, рассекающего бровь. Учащённое дыхание волнами огненного моря накрывало Йена. Приблизившись губами к отметине над оком Хищника, Зверь запечатлел жаркий долгий поцелуй на небольшом рубце из безрадостного прошлого Хозяина.       Натолкнувшись на чистое серебро укрощающего взгляда Синигами, Блэк, блеснув бездной почерневших глаз, не отшатнулся, подобно дикому животному, а подтянулся губами к устам Владельца и вместе с дрожащим маревом выдоха влил опаляющий глотку рокот в нутро Пантеры:       — Давай уедем куда-нибудь. В самую задницу сраной Японии. Да хоть целого мира.       POV Йен.       Саке обжигал глотку недостаточно сильно и гнал навязчивые мысли недостаточно быстро. Адски горячий взгляд Пса опалял гораздо мощнее спиртного, прожигал кожу, мышцы и кости до самого нутра и ворочал внутренности под ребрами, заставляя Йена напрягаться всем телом уже даже не от собственных переживаний о серьёзных проблемах, сидящих буквально на хвосте. Он пил всё быстрее, желая как можно скорее хоть немного опьянеть и тем самым дать себе возможность хотя бы ненадолго расслабить воспаленный в силу последних событий и эмоций разум да поспать.       Близость Блэка и исходящее от него тепло слишком притягивало, хоть он сам, как показалось Йену, будто бы намеренно выдерживал между ними дистанцию: сел не рядом, а на стуле напротив; затем, позднее, вовсе сорвался с места и улегся на полу, хоть кровать вполне уместила бы и двоих. Но искрящийся взгляд и слишком поспешные, даже резкие и порывистые движения Пса не укрылись от внимательного взгляда Пантеры — Йен пусть и был отчасти растерян из-за сегодняшнего безумного вечера и ночи, всё же бдительности старался не терять.       Хотя загнанные глубоко внутрь себя эмоции всё равно незримо тянулись наружу, настойчиво норовили вырваться неудержимым потоком, стоило только взглянуть прямо на Блэка, окунуться в пламень его глаз — и мужчина бы сорвался. Поэтому и смотрел упорно лишь на чашу и бутылку, полностью сосредоточившись на поглощении алкоголя, как, по крайней мере, могло показаться со стороны. На самом же деле, борьба в самом себе — эмоций и разума — отнимала почти все остатки сил и концентрации. Поддаться всему этому бурному урагану сейчас, расслабиться и сгореть в этом огне — было бы непозволительной роскошью. Только не сейчас. Если алкогольное опьянение Йен мог бы смахнуть с себя буквально по щелчку пальцев, в случае необходимости и внезапно нагрянувшей опасности, то всепоглощающую лавину чувств, ещё и подогреваемую безжалостным жаром Пса — просто так развеять не удалось бы.       Стоило хоть на короткий миг вспомнить те горячие прикосновения Норвуда, словно оставившие настоящие ожоги и до сих пор жгущие раскалённым железом кожу на груди и холке, как внутри разверзалась уже другого рода Бездна, совсем не такая, как прежде, но всё так же готовая пожрать его целиком: огненная, полыхающая чёрным пламенем, тянущая неудержимым жаром к низу живота, плавящая всё нутро и толкающая сорваться с места, отбросить все остатки спокойствия и рассудка, наплевать на предчувствие опасности и собственные переживания — и просто полностью раствориться в этих невероятных ощущениях, напрочь забыв о реальности.       Поэтому Йен, до тупой боли сжимая челюсти, так и не поднимал нехарактерно горящих, потемневших дымных глаз на Блэка, и только сильнее налегал на алкоголь, пытаясь перестроить мысленный поток на что-либо более рациональное и уравновешенное, чем эти лавовые потоки какой-то маниакальной тяги к Псу и теплу, что тот даже сейчас источал одним своим взглядом, уже не прикасаясь физически. Бледная кожа то и дело покрывалась мурашками, словно Синигами становилось холодно, но на деле же его, наоборот, бросало в жар. Реакция окаменевшего от накатывающего волнами огня и напряжения тела вгоняла и так оцепеневший, одуревший разум в полный ступор, как бы он ни пытался это в себе контролировать. Потому Йен был даже благодарен Блэку, когда тот вскочил со стула и улёгся на футон, отвернувшись в другую сторону — дикий взгляд Зверя наконец отпустил уже изнывающее от непривычных собственных ощущений нутро Хищника, почти доведенное до опасной грани, давая возможность с облегчением выдохнуть.       Тёплое волчье рычание, переходящее до жаркого шепота, мягкой волной прошлось по комнатке, достигая низкими вибрациями чуткого слуха тихо урчащей, постепенно успокаивающейся Пантеры. В несколько быстрых глотков добив до конца бутылку саке, Йен бесшумно устроился на кровати и закрыл глаза с едва слышным протяжным выдохом, всё ещё чувствуя на коже и в глубинах нутра странное, но уже почти ставшее родным тепло — Его тепло, что теперь, наверное, всегда будет где-то там, внутри.       ***       Сновидений не было, лишь бесконечная чернота перед мысленным взором, но впервые за долгое время — не безжизненная Тьма, зияющая сплошным холодом.       Близкое горячее дыхание Пса, ласкающее прохладу кожного покрова мягкими волнами тепла, и жаркое искреннее прикосновение Его губ, словно исполненное какой-то совершенно необычной для Пантеры нежности, полностью прогнали остатки сна. Йен сразу же поймал себя на мысли, что эти ощущения не отталкивают его, как было или казалось прежде, не вызывают желания оттолкнуть от себя мужчину, не выкручивают мысли в сторону чего-то извращенного в плохом смысле, недопустимого, неправильного или отвратительного. Напротив — ему хочется ещё. Больше, сильнее, ближе.       Опаливший губы выдох Блэка только усилил это желание, тотчас же полыхнувшее серебристым пламенем в холодных глазах. Мысли в тот же момент словно отключились полностью, а не до конца проснувшееся сознание, одурманенное чужим теплом и собственными неожиданными желаниями, уступило место инстинктам сидевшего внутри Хищника. Разливающийся изнутри уже неудержимым потоком необычный жар, исходящий теперь от него самого и переполняющий взбудораженное нутро, заполнивший грудную клетку Синигами целиком, достиг и кончиков длинных холодных пальцев, когда сильная рука грубой хваткой стиснула затылок Зверя. Движимый пробудившейся внутри страстью, подогреваемой какой-то животной похотью, несвойственной прежде всегда державшему себя в руках ронину, Йен тягучим медленным движением прошёлся по мускулистой напрягшейся шее Блэка вверх, прохладной ладонью впитывая зной его кожи, вбирая и сжимая меж пальцев черноту волос. Тяжело сглотнув опаляющий глотку огненный выдох Пса, мужчина притянул его к себе вплотную, едва касаясь горячих губ своими, ощутив легкую дрожь, пробравшую чувствительную кожу от Его учащенного дыхания. Белое пламя глаз обожгло красивые черты мужественного лица, на миг столкнулось с обсидиановым взглядом Норвуда совсем близко, прошибая электрическим разрядом всё тело и могучее нутро, поглощая, утягивая за собой и ещё больше распаляя и его огонь — противоположный собственному, но бесконечно притягательный.       Совершенно ни о чем не думая, на чистом импульсе и нечеловеческом желании почувствовать Его ещё больше и сильнее, Синигами медленно провёл горячим кончиком языка по мягким губам Норвуда, словно пробуя их на вкус, ни на миг не ослабляя хватки пальцев в его волосах и только сильнее, до тупой боли стиснув смоляные пряди — будто удерживая и не давая Зверю вырваться, если бы он и захотел. Второй рукой скользнув по широкой сильной спине и ощутив под подушечками твёрдую сталь и вместе с тем пластичную мягкость перекатывающихся под татуированный кожей мышц, Хищник необычайно жарко выдохнул в обжигающие огненным зноем уста мужчины, к которому сейчас его тянуло какими-то необъяснимыми дьявольскими силами. Нутро растворилось в желании быть ближе и обладать другим человеком, сделать его полностью своим, познать его целиком. Мира вокруг не существовало вовсе.       Пантера, вплотную подобравшись к Псу, выпустила когти и с жёсткой хищной нежностью впилась длинными клыками в холку — без намерения навредить, лишь откровенно показывая свои истинные чувства. Йен же впился в губы Норвуда с одуряющим голодом и такой звериной пылкостью, на какую только был способен, без тени смущения властно прижимая мужчину к себе всем телом. Даже несмотря на то, что горячее возбуждение давно уже разлилось по низу живота и болезненной негой отдавалось в паху, что явственно должен был ощущать не только он сам, но и Блэк, Хищник всё равно желал приблизить Его к себе настолько, чтобы не оставить и миллиметра пространства между ними. Желал впитать весь жар Зверя целиком, без остатка, не задумываясь ни о последствиях, ни о самом процессе, ни о чем-либо другом. Голый инстинкт, безумная страсть и первобытная похоть руководили в тот момент и руками Йена, бесстыдно и жадно изучающими все рельефы могучего стана Пса, и разгоряченными губами, и языком, нагло проникающим в рот мужчины и стремящимся познать его пьянящий, особенный для Пантеры вкус ещё больше и глубже.       «Ты м о й».       Смысл так и не произнесенной вслух фразы, выжигаемый властными хозяйскими прикосновениями Синигами, должен достичь нутра Зверя и без каких-либо слов, обозначиться и запечатлеться посредством одного лишь языка тела — максимально откровенного и предельно искреннего.       Дикая страсть и сумасшедшее желание овладеть Блэком, пульсирующее уже не только в мозгу и на уровне сугубо эмоциональном и чувственном, но и во всем теле — до кончиков пальцев и возбужденного до крепкой твердости под плотной тканью хакама члена — казалось, совершенно лишило Йена какого-либо рассудка. Опаляющая страсть расплавила внутренности, животная похоть дотла выжгла податливое нутро. Ворвись прямо сейчас в эту комнату вооруженные якудза — их двоих убили бы очень легко, без особых усилий…       Наверное, если бы не именно эта, как будто чужая мысль извне, внезапно прострелившая одурманенный мозг Хищника, он так и не остановился бы. Не смог бы оторваться от тянущего к себе магнитом всё его естество Блэка, не пересилил бы себя, не взял бы под контроль тело и сознание, лишенное всякой способности соображать. Но каким-то чудом эта мысль об опасности, готовой настигнуть в любой момент, разрывной пулей пробила висок и достигла черепной коробки Синигами, заставив наконец опомниться. Синода наверняка уже знает о его побеге и отправил на поиски своих людей. Скоростной поезд от Токио до Киото всего за несколько часов доставит наемников, и если те найдут свою цель здесь — то Блэка, как лишнюю мороку и помеху, убьют на месте, сразу же, без каких-либо разбирательств и вопросов.       Йен резко замер, точно электрическим током, ударенный этим осознанием, и тут же дёрнулся назад, разрывая плотный телесный контакт со Зверем. Хватка рук ослабла, возбуждённое тело всё ещё слушалось с трудом, а сердце громко билось о грудную клетку, разрываемую учащенным, непривычно горячим дыханием. Синигами крепко зажмурился, и сжав всю стальную волю в кулак, словно вынырнул из огненного моря. Жар Зверя всё ещё омывал нутро, плавил внутренности и переворачивал всё вверх дном, но Йен невероятным волевым усилием всё же смог вернуть себе контроль и рассудок. Следующим усилием — резко, с грубой силой, обе руки упер в крепкие плечи Норвуда и оттолкнул его от себя на более-менее безопасное расстояние, удерживая так, не давая больше приблизиться. Сверкнув уже немного прояснившимся взглядом, Йен глухо прохрипел приказ, надеясь, что достучится и до одурманенного сознания Пса, в глазах которого чёрное пламя горело с неистовой силой:       — Стоп. Хватит. Собирайся, мы уезжаем.       Третье усилие, стоившее жесточайшего напряжения всех физических сил и налившихся горячей сталью мышц — и Синигами ловко выскользнул из-под Блэка, стремительной тенью сорвался в сторону ванной комнаты и скрылся за тонкой дверцей. Сердце бешено рвалось из груди, а жар с возбуждением, завладевшие всем телом и органами чувств, не давали прийти в себя и привести в норму сбитое с ритма частое дыхание, даже когда мужчина, раздевшись, ступил под прохладные струи воды.       POV Блэк.       Его серебристый пламень сжирал заживо, вливался в распахнутое нутро ледяным жаром, вгрызался в ад волчьего Огня. Импульс пробудившегося Хищника не отпугнул Блэка, не заставил биться ощеренное нутро в лихорадочной панике; вызвав лишь лёгкое напряжение в торсе, неизменно натянутом готовностью к броску, порыв ронина буйной греховной жаждой сдавил глотку. Нестерпимый зной учащённого собачьего дыхания, вырывающегося из пекла высоко вздымающейся груди, прожаривал нутро Пантеры изнемогающим от плотоядного желания пылом, закипающим в жилах ревущим лавовым потоком. Безоговорочная власть хватки, жёстко вплетающейся в смоль коротких прядей, вытянула возбуждённый, пылкий оскал. Хозяйская грубость разжигала дикий костёр яростной Страсти, сходящей с ума от голода и остро нуждающейся в плоти Владельца. Насыщенные первородной магмой расширенные зрачки с вязкостью осатанелого возбуждения следовали за горящим льдом взгляда Йена. От недавнего контакта с прохладными сильными пальцами холку нещадно дробило россыпью мурашек — Зверь не помнил, чтобы ранее его тело так бурно отзывалось на чужие прикосновения; стоило Хищнику впиться в загривок — бурлящая до похотливой пены кровь скатилась вниз, ноющей твердью оседая в паху.       Приоткрытые губы Норвуда в опиумном наваждении следовали за устами Сальваторе, стараясь заглотить каждый выдох мужчины. Теперь Пёс всем своим знойным существом улавливал порывистый пламень Синигами и чувствовал, насколько приблизился к обрыву, возвышающемуся над пропастью безумного экстаза. Терпкий вкус желанного языка, скользнувшего по мякоти губ, снопом огненных искр взорвался в мозгу и с садисткой жестокостью теребил оголённые провода нервных окончаний. Непроглядная дьявольская бездна глаз брюнета осветилась кровавыми всполохами звериной страсти. Широко разинув клыкастую пасть, Блэк, не отрывая прожорливого полыхающего взора от раскалённого серебра напротив, извлёк наружу пышущий жаром язык и ответил на животный призыв Хозяина: красное упругое жало, на миг сцепившись с органом речи Йена, широко вылизало рельеф губ. Гортань рванул алчущий гулкий рык, перешедший в шумный испепеляющий выдох, затем сорвавшийся на рокочущий стон. Литая широкая спина, прошибаемая пластичными переливами тугих мышц, едва уловимыми изгибами повторяла каждое властное прикосновение пятерни — тело Пса двигалось в такт Пантере, работая на наготе инстинктов, заложенных природой. Тупая боль, пульсировавшая у корней жёстко натянутых волос, докрасна накаливала яростное вожделение.       Зверь хотел сожрать Его. Одичало жаждал упиваться подчиняющей хваткой Владельца. Тонуть в разъярённом льдистом пламени. Вкусить все возможности могучего совершенного тела. Заклеймить. Сделать своим. Снова и снова сжигать на костре своей необузданной сути.       И сгореть самому. Корчиться в сладостной агонии, которую дарило безжалостное любовное пламя Синигами.       Жар хищной пасти расщепил жалкие остатки разума и буквально утопил Норвуда в омуте абсолютного инстинкта. Сделав станом глубокую волну, перекатив под пропитанной чернилами кожей каждый стальной мускул, Блэк упёрся обеими напряжёнными руками в просевшую кровать, охваченной лютым огнем громадой возвышаясь над Сальваторе. Жаркая грудь, пробиваемая рваными выдохами, утопающими в глотке возлюбленного, опаляла нестерпимой температурой нутра мрамор кожного покрова Пантеры. Откликаясь на рёв Хищника, Пёс со свирепой жадностью подминал под свои губы и перехватывал уста Йена, алчно заглатывал осмелевший язык, насаживаясь на него горячей пастью, позволяя ощутить всю ее пылкость и знойную влажность.       От объятого первозданным пламенем глаза брюнета не укрылся внушительный стояк, демонстрирующий всю степень желания. На какое-то время Норвуд поумерил пыл поцелуя, непонимающе прожигая взглядом эрекцию Владельца, сокрытую под плотной тканью традиционных брюк. Раньше у мужчины подобная реакция, несомненно, вызвала бы отвращение. Теперь же плывущее сознание Пса, утопающее в неге неистового влечения плоти, с трудом переваривало очевидное — Йен Сальваторе хочет его в равной степени. И эта тяга поднялась на физиологический уровень, столь близкий звериной натуре. Осознание происходящего, продираясь через эротический дурман, достигло центра мозга и ядерным взрывом накрыло брюнета. Лёгкие будто бы перетянули жгутами, не позволяя вдохнуть полной грудью. Собственный член изнывал в тесноте нижнего белья, а отяжелевшие яйца предательски тянули вниз, требуя скорейшей разрядки. Нутро возбуждённо поскуливало сквозь рефлекторный широкий оскал и тёрлось брюхом о землю, выпрашивая необходимую ласку, требуя проникнуть в узкое лоно Хищника. Взять его с грубой любовью. Максимально глубоко. До бешеного рычащего наслаждения.       Сбросив с себя оковы ударившего в голову опьянения, Зверь, подмываемый первобытным сладострастием, захлёбывающийся в пламенной грязи своей развратной нужды, набросился на Сальваторе шквалом усиленного жара. Расплавленное железо кипучей крови разгонялось по венам со страстной яростью. Глотка вибрировала в несдержанном рокоте.       Блэк уже было вцепился прочными клыками в нижнюю губу ронина, а ладонью скользнул по его прессу, дабы притронуться к естеству другого мужчины, насытить лёгкие непривычным, но притягивающим терпким ароматом, когда желанный контакт прервался в резкой форме. Перед вожделенно темнеющим волчьим взором мелькнул привычный рациональный отсвет льдистых глаз. Вязкость распавшегося на атомы рассудка разрезало лезвие Гнева. Тьма зрачков мгновенно сузилась до мятежных острых точек, с откровенным раздражением и непониманием впившись в лицо Хищника. Норвуд, сглотнув, оскалился до «мудрых» зубов, угрожающе скрипнув клыками, и хотел прорычать что-то вроде «какого хуя снова происходит?», но Синигами с грацией тени вынырнул из-под закипающего Пса и в очередной раз смылся, оставив псину наедине со стояком и приступом сокрушительной злобы.       — Вот же мудло, — сипло процедив через плотно сжатые зубы, Зверь вскочил на ноги и пальцами яростно взъерошил волосы. Сердито рявкнув в сторону захлопнувшейся дверцы, Блэк содрал с подоконника пачку курева и с выражением исключительного возмущения на морде вгрызся в фильтр сигареты. Разъярённо напрягая желваки, О́ни движением челюстей озлобленно гонял неподожжённую папиросу из одного уголка рта, дёргающегося в судорожном оскале, в другой. Пальцы обеих рук с хрустом собрались в кулаки, вплоть до болезненной пульсации, пронзившей порезанные ладони.       И тут же устало расслабились. Раздражённо цыкнув, Норвуд сплюнул сигарету с изжёванным фильтром на пол. Постепенно приручаемый Зверь начинал привыкать к повадкам своего Хозяина, мог угадывать мотивы этого человека, умудрённого жизненным опытом. Со свистом втянув воздух в могучие лёгочные мешки, Пёс через застывший костяк плеча бросил дерзкий, вспыхнувший прежней страстью взгляд на душевую. Хищник также нуждался в своеобразном ритуале приручения — брюнет это понимал, поэтому, проглотив гневную тошноту, крутившую пустой желудок, неспешно двинулся в сторону шаткой дверки, на ходу избавляясь от штанов и боксеров.       Зверь хотел говорить с Хищником на языке тела. Честно до неприличия.       ***       — У нас есть ещё немного времени.       Возбужденный тягучий рык раздался где-то за ухом Йена. Увесистый шлейф палящего дыхания стекал по изгибу бледной шеи, вслед за отрезвляющими струями воды. Невзирая на прохладу, окутавшую душевую, марево природного жара Норвуда хищной вулканической лавиной накрывало Синигами, пытавшегося прийти в себя. Цепкие татуированные пальцы подтянулись к крестовидному маховику смесителя, отвечающему за напор горячей воды, и резво крутанули его, заметно нагревая плотные колкие струи.       Шероховатый язык размашисто вылизал кандзи, набитые на холке Пантеры. Вспоротые ладони легли на ширь крепко сбитых плеч, и пальцы ревностно стиснули их, призывая Сальваторе не сопротивляться. Пыл жала потянулся ниже, к хребту, прокладывая на бледности кожи дорожку вязкой жгучей слюны, и снова вернулся к холке. Затвердевший кончик языка, целиком вываленного из пасти Пса, медленно выписывал иероглифы, выжигая их поверх краски, въевшейся в загривок. Как следует распробовав чернильное признание, Блэк припал горячими губами к татуировке, запечатлев продолжительный пылкий поцелуй на полюбившемся участке прекрасного тела ронина.       Губы, вновь язык, вес порывистого дыхания, рокот.       Зверь будто бы тщательно подготавливал заднюю поверхность шеи к чему-то болезненному. На мгновение отстранившись, Норвуд, дёрнув кадыком при сглатывании излишков слюны, понизил рычащий насыщенный тембр голоса до откровенного пламени шёпота:       — Я хочу тебя. Целиком.       Мгновение — и кровожадная пасть уже разверзлась, не оставляя пути к отступлению. Налившиеся нечеловеческой силой руки взяли плечи Владельца в тиски, практически скручивая до скрипа тугой кожи под фалангами и боли в костях. В хищном броске брюнет зажал между острыми клыками вожделенную холку, вгрызаясь челюстями в сладкую плоть. Пальцы съехали ниже, к локтям, а оттуда — к «породистым» запястьям, сковывая их импровизированными наручниками. Перегнав силовой поток к пятерням, Блэк рванул Йена на себя, заставив мощью мускулистой спины врезаться в свою крепкую грудную клетку. Теперь мясистое сильное сердце Зверя ритмично вбивалось меж лопаток Хозяина, каждым ударом прошибая позвоночник. Головка твёрдого, пульсирующего желанием члена неназойливо, но ощутимо потиралась о ложбинку между тугими ягодицами — сейчас это была вынужденная близость, а не чётко поставленная цель трахнуть Хищника. Не сейчас.       Пёс стремился по-своему показать, насколько сильна его необузданная, искренняя, животная страсть.       Прочные зубы с нежным зверством прокусывали загривок, обрамляя кандзи красочными ровными отметинами. Усиливая давление челюстей с каждой секундой, мужчина все глубже вгонял клыки в холку, раздирая тонкую кожу и обнажая багровеющее собственническое клеймо. Редкий гранатовый бисер крови фейерверком вкусовых ощущений взрывался во рту, омывал жадную глотку запретной жаждой. Возбужденный глухой рык собаки, обгладывающей сахарную кость, резанул трахею и зашатал натянутые голосовые связки. Жёстко наехав пиком подрагивающей плоти на промежность Пантеры, Норвуд резко разжал капкан пасти и с собачьей лаской тщательно зализал свежий алеющий укус, укрывая его плёнкой слюнной жидкости. Блэк подался бёдрами назад, избавив тем самым задницу Йена от нежелательного контакта с твердью мужского естества, и в дикой чувственной вспышке резко развернул Владельца к себе лицом, впечатав его лопатками в мокрую кафельную стену.       Бездна Зверя тонула и бесновалась в освобожденном всепоглощающем Огне. В густой демонической черноте горящих глаз буйствовало бурное прямое Желание. Рывок — Норвуд, проглатывая затекающую в приоткрытый рот теплую воду, вжался всем своим станом в пригвождённого к стене Сальваторе. Изогнув шею с периодически скачущим вверх-вниз кадыком, Пёс мокрыми губами со страстью дикого волка принялся обжигать шею Синигами. Блэк почти сразу с зычным голодным рычанием перешёл на хищную нежность зубов, прихватывая клыками кожу на шее, напряжённый кадык, подбородок, скулы.       Правая жаркая ладонь брюнета опустилась на высокую стальную грудь Хозяина, скользнула по совершенным рельефам дальше, к плотному прессу, запоминая очертания жёстких кубиков. И ниже — к увитому набухшими жилами пространству над лобком. Огладив низ живота Хищника с лёгким нажимом, Норвуд, сузив магматические глаза, зубами перехватил нижнюю губу Пантеры, с утробным рокотом оттягивая мягкость уст. Попутно с этим пятерня сначала с опаской, а затем уверенно перебралась к паху Йена. Подушечки забитых пальцев мягко скользнули по всей длине внушительного, налитого кровью члена. Вытягивая прикосновение от самого основания плоти до непристойно краснеющей головки, заодно оттянув крайнюю плоть и раздразнив уздечку, Блэк отцепился от губы, уже начинающей саднить, и заткнул мужчину требовательным поцелуем. Горячий толстый ствол пениса, опутанный набухшими венками, удобно лёг в руку Пса. Вёрткий длинный язык разомкнул челюсти Сальваторе и ворвался в его рот, сразу же толкаясь к гландам, вынуждая принять пастью все жало целиком. Привыкнув к ощущению чужого естества в ладони, Зверь принялся скользить пятернёй по напряжённой хозяйской плоти, постепенно наращивая темп.       Знойный язык настойчиво, до отказа заполняя собой ротовую полость, пробивался в остервенелом жадном поцелуе к самой глотке. Зверь, что так долго дремал в клетке, обнажил острые зубы и с любовным бешенством осваивал новые территории, стремясь залить в сосуд Йена Сальваторе как можно больше Пламени геенны огненной, укрывающейся в нутре Фенрира.       Проехавшись жалом по стенкам сочащегося слюной рта, задев нёбный язычок, Норвуд нашарил пружинистый язык Владельца и, срываясь на приглушённый рык, вплёл его в неистовый грязный танец. Пёс с голодом самого Сатаны обхватывал губами упругое тело языка Синигами, заглатывал его, с собачьим озорством удерживал зубами. Торс Блэка, растекался по Йену плавными волнами пластичных мышц. Ладонь стремительно перемещалась по члену, перегоняя семя от тяжёлых мошонок к отверстию мочеиспускательного канала. Пасть ни на секунду не выпускала уста Хозяина из своего плена, язык, набравший темп, теперь буквально растрахивал пылкий рот.       Голод Пса страшен.       У Пантеры появилась возможность в полной мере оценить силу волчьей Страсти — дикой, неукротимой, всеобъемлющей.       POV Йен.       Будь это кто-либо другой, Йен бы, вероятно, убил его на месте голыми руками. Будь это кто-либо другой — не позволил бы так нагло нарушать личные границы, не позволил бы подобраться настолько недопустимо близко, не позволил бы хоть как-то взять своё тело под контроль. Действиям Блэка же сопротивляться не хотелось. Жаркий огонь, пылающий в разогретом непривычными ощущениями нутре, уже невозможно погасить ничем — только разжечь ещё больше и сгореть в нём дотла. Поддаться. И Синигами поддался Зверю — целиком и полностью, буквально отдавая себя на съедение его животной страсти и необузданному голодному пламени. Норвуд, подобный природной стихии, живой и неудержимой, был неописуемо прекрасен в тот момент и слишком сильно притягивал холодное прежде, неприрученное нутро Пантеры, вызывая истинное желание отдаться ему и лишь наблюдать, познавать и чувствовать всё, на что горячо любящий Зверь способен.       Каждое Его прикосновение плавило кожу и внутренности, всецело уже заполненные раскаленной магмой, стремительно текущей по венам вместо крови. Холка сгорала под знойными губами и влажным языком Пса, плечи мужчины в сильных тисках татуированных пальцев полностью, доверительно расслаблены — Хищник не желал сопротивляться; лишь немного откинув голову назад, он прикрыл глаза, словно погружаясь в сладостный транс. Ни одна женщина прежде не желала его настолько сильно, ни одна не была даже способна дать хотя бы сотую часть тех нереальных ощущений, которые сейчас дарил Блэк такими, казалось бы, простыми прикосновениями, всё же наполненными неподдельной звериной страстью и жаром самой Преисподней. Тело Пантеры, полностью обратившись в сплетение чувствительных нервных окончаний, улавливало каждое, даже самое легкое касание разгорячённого Пса, что вызывали в нём то электрические разряды, пронзающие до самого основания, то тёплую негу, мягко стекающую по коже вниз вместе с кажущейся прохладной водой.       Сальваторе ждал укуса, как чего-то совершенно естественного, ожидаемого, должного. Ласка пылких губ Блэка сменилась резкой тупой болью в мягкой чувствительной коже шеи, увитой сокровенными иероглифами, сорвав с глотки Пантеры низкий утробный рык, переходящий в протяжный, глубокий стон. Рывок сильных рук — рваный выдох от резкого соприкосновения со слишком горячей и твердой чужой плотью. Собственное возбуждение, достигшее апогея, уже болезненно пульсировало едва ли не во всем теле, требующем скорейшей разрядки, заставляя до крови прикусывать нижнюю губу и сжимать кулаки заключенных в крепкую хватку ладоней Блэка рук. Но Хищник не вырывался и не противился — он ждал, подпуская Зверя всё ближе и ближе, рычал в ответ ласково, возбуждённо, с таким же искренним рвением. Совершенно новые, непривычные ощущения будоражили нутро, переворачивая всё в нём, поджигая с каждым следующим прикосновением всё сильнее, распаляя до невозможного, нестерпимого жара первобытные, животные желания, прежде спавшие где-то глубоко крепким сном.       В какой-то момент Йен целиком растворился в адском пламени неистовой всепоглощающей страсти голодного Пса. Резкий удар о прохладную твердь кафельной стены, пылкие укусы, не причиняющие никакой боли, лишь дразнящие и распаляющие и так раскаленное тело — срывали с губ Хозяина до неприличия откровенные томные стоны. Зверь буквально открывал Сальваторе новые грани его собственных ощущений, прежде не доходящих до такой крайней черты — когда всё нутро неумолимо плавится, изнывая от тягучей, слишком жаркой, болезненной и вместе с тем сладостной пытки. Правой рукой Синигами скользнул по мощной напряженной спине, впитывая каждое движение переливающихся под кожей Блэка крепких мышц, с силой впиваясь в них пальцами и оставляя краснеющие следы на покрытом чернилами татуировок стане, прижимая Его к себе ещё ближе и ещё сильнее.       Хищника пронзило ярким импульсом накрывающего с головой удовольствия, когда пальцы Норвуда сначала осторожно, нерешительно, но затем смелее и увереннее накрыли его давно уже до предела возбуждённый член. С уст прямо в пасть Пса сорвался несдержанный хриплый стон, тут же поглощенный глубоким знойным поцелуем. Йен не мог ни сдерживаться, ни сопротивляться, его целиком будто объяло чёрным пламенем Зверя, проникающим в каждую клеточку тела, выжигающим все мысли и остатки разума, оставляя лишь безумное, обжигающее до сладостной боли, смешанной с вязким удовольствием, ощущение наслаждения. Каждое движение татуированных пальцев Пса по налитому кровью стволу заставляло учащенное дыхание сбиваться ещё сильнее. Сердце Синигами, то и дело пропускающее удары, мощным набатом отбивалось о горячую грудную клетку Они. Требовательный, опаляющий глотку поцелуй Блэка лишал возможности даже вдохнуть.       Сальваторе пальцами цепко впился в стальные мускулы напряженной могучей спины, явственно ощущая внушительный твёрдый стояк мужчины, упирающийся ему в бок. В какой-то момент почувствовав, что сам так уже скоро может кончить, Хищник гулко зарычал, до боли прикусив верткий язык, что нагло хозяйничал в его рту. Разорвав голодный страстный поцелуй и отстранив от себя Блэка, он плотоядно сверкнул глазами, пылающими белым огнём, утягивая языки черного демонического пламени в свою бесконечную бездну. Правая ладонь Синигами на миг обманчиво нежно коснулась сильной шеи Норвуда, словно замедляя даже ход самого времени и останавливая весь мир вокруг. Левой же он решительно остановил движения руки Пса по своему возбужденному естеству, крепко сжав запястье и заставив ослабить хватку.       Взгляд Хищника расплавленным страстью и любовью белым серебром на мгновение окатил нутро распалённого Зверя. Ещё мгновение — и ласковая рука Синигами, стальными тисками сжав горло Блэка, впечатала его в боковую стену душевой. В затопленных ярким пламенем льдистых радужках блеснул маниакальный хищный оскал. Ладонь с дернувшегося кадыка сместилась на крепкое плечо — и Йен сильным резким рывком развернул мужчину лицом к холодному кафелю, не давая возможности вырваться и сразу же всем своим телом прибивая широкий стан Зверя к стене.       — Теперь ты мой, — горячий влажный выдох на ухо, пылкое прикосновение мягких уст Пантеры к нежной мочке. — Целиком и полностью мой.       Насыщенный низкий шепот, рычащий животной страстью, непоколебимым желанием всецело присвоить и завладеть, отдающий повелительной раскалённой сталью властной, несгибаемой натуры. С хищной нежностью Йен медленно провел тонким кончиком языка вверх, по всему контуру чувствительной ушной раковины, будто описывая весь спектр своих чувств по отношению к этому особенному для него человеку — от спокойной тягучей ласки тёмной души до неудержимого животного желания плоти.       Рваный хриплый выдох, сорвавшийся томным вязким возбуждением, щекочущим кожу, где-то за ухом Пса — и цепкие пальцы обеих рук, железной хваткой стиснув бедра мужчины, требовательно рванули их на себя, вплотную прижимая к паху упругие ягодицы. Твёрдый, налитый желанием член уперся в задницу Блэка, немного потираясь чувствительной плотью о самый низ спины от каждого малейшего движения. Грубо рыкнув, Хищник зубами прихватил терпкую, солоноватую кожу на плече Зверя, с силой стискивая челюсти, не давая вырваться, но позволяя привыкнуть к ощущению такой непосредственной близости возбужденного естества Хозяина. Тяжёлый гортанный рокот Пантеры плавно перетёк в бархатистое низкое урчание, когда он, не разжимая хватки челюстей, правой рукой скользнул с костяка бедра дальше, к горячему плоскому низу живота Норвуда. Теплая ладонь уверенно прошлась по сильнее напрягшимся вмиг пластичным мышцам паха и узорам набухших вен, дальше длинные пальцы решительной хваткой обвили основание пульсирующего эрегированного члена и почти сразу поднялись выше, по всей его длине. Плавно очертив подушечкой большого пальца особенно чувствительную горячую головку, рука уже быстрее двинулась вниз, плотно обхватив напряженный ствол, оттягивая крайнюю плоть и дразняще задевая уздечку.       Разжав челюсти, оставляя на плече Блэка алеющий глубокий укус, Хищник, со сладострастным удовольствием прикрыв подрагивающие в экстазе веки, прошелся всей шириной влажного шершавого языка от места укуса вверх, по крепкой шее, напоследок жестко прихватив зубами и чуть оттянув мягкую мочку уха. Правой рукой быстро наращивая темп круговых движений по возбужденной плоти Пса, Йен чувствовал, что способен и сам сейчас кончить даже без дополнительной помощи рук, лишь плотно упираясь стояком в задницу мужчины.       Левая рука Пантеры, очертив рельефы жёстких кубиков пресса, впиваясь в твердь мощной груди, текучим жадным движением прошлась вверх по всему мускулистому торсу Зверя. Цепкие пальцы безжалостной хищной хваткой до боли сжали напряженную шею, ощутив под ладонью судорожный толчок кадыка и лишая возможности свободно вдохнуть, тем самым вплотную прижимая широкий стан Блэка к раздираемой частым тяжёлым дыханием грудной клетке Синигами.       Чувствуя, что они оба уже на грани, Йен начал двигать бедрами в такт быстрым ритмичным движениям собственной пятерни по члену Пса, имитируя проникновение внутрь мужчины, но на деле лишь потираясь возбужденной головкой и стволом о ложбинку меж его ягодиц. Хищник хотел Норвуда Блэка целиком и полностью, без остатка, желал присвоить его себе, подчинить и взять даже силой, но только не сейчас — он знал, что сейчас ещё не время.       С глухим низким рыком, исполненным дикой животной жаждой и первозданной страстью, Пантера острыми клыками впилась в загривок Пса, до металлического вкуса крови прокусывая тонкую кожу. Стальные тиски пальцев на глотке мужчины сжались ещё сильнее, полностью перекрывая ему доступ к кислороду в момент, когда несколько быстрых, резких движений ладони Хозяина по пульсирующей плоти стояка довели Зверя до накрывающего с головой, взорвавшегося в мозгу и во всём теле яркой, ослепительной вспышкой оргазма. Ещё пару пылких, жёстких толчков бедрами — и Хищник кончил с протяжным сиплым стоном, спустя мгновение после Норвуда.       Разжав пальцы на шее мужчины и выпустив из крепкой хватки зубов краснеющую кожу, Йен, на долгий миг поглотившего его всего горячей волной экстаза, прижался лбом к месту укуса, укрывая широкую спину тяжелым рваным дыханием и ощущая, как постепенно расслабляется горящее адским пламенем сильное тело Блэка.       Уста Синигами с исключительной, особой нежностью припали долгим прохладным поцелуем к месту жёсткого укуса, впитывая выступившую на покрасневшем загривке кровь. Хватка властных хозяйских рук ослабла, но не выпустила сильный стан Пса, обвивая его целиком и всё ещё прижимая к себе, желая в полной мере чувствовать каждый тяжелый, частый вдох и выдох мощных легких, каждый гулкий удар сильного, объятого диким, неудержимым пламенем сердца Зверя. Его Зверя.