VIOLENCE INSTINCT

      POV Блэк.       На следующее утро какая-то пожилая женщина заглянула в давно пустующий дом с целью удовлетворить любопытство — здесь гости довольно редки, поэтому местные быстро распространили слух о приезде двух иностранцев. Назвавшись соседкой, дамочка, следуя обычаям сельского гостеприимства, предложила минимальную помощь с уборкой, поинтересовалась целью визита, но ответа, конечно же, не получила; на Норвуда она смотрела косо, недоброжелательно — неудивительно, морда ведь у него, как у отъявленного бандита. Именно поэтому особа для краткого диалога выбрала обаятельного Йена — на бессвязный дамский щебет Блэк лишь фыркнул и скрылся с глаз долой, чтобы не смущать «ранимую» женскую натуру своим разбойничьим видом.       Прихватив с собой сигареты, Зверь решил прочесать территорию — волчьи инстинкты не позволяли полностью расслабиться, и на случай вынужденного отступления необходимо увеличить шансы на успешный побег всеми возможными способами. Да и проветриться хотелось, чего уж греха таить — домашняя пыль забила все ноздри, из-за чего псина то и дело фыркала, тщетно пытаясь очистить чувствительную слизистую носа. Норвуд бросил Сальваторе краткое «осмотрюсь пока» и исчез в жиденьком лесу.       Деревья укрывали покатый горный склон — растительность, в силу географии, не отличалась густотой, так что затруднений в спешке возникнуть не должно. Под ногами кое-где пружинил ковёр зелёного мха. Мозг Они обрабатывал все картинки, мелькающие перед глазами, запоминал повороты, тропки — память, в особенности зрительная, у мужчины была превосходной. По мере продвижения звериный слух уловил журчание воды — освежиться тоже не помешало бы, допотопная уборная в доме была совершенно не пригодна для принятия ванны.       Небольшая речка брала своё начало где-то в горах и ниспадала в деревню. Стянув футболку, предусмотрительно наброшенную еще дома, Норвуд присел на корточки на скользких замшелых камнях и исполосованными ладонями, все еще помнящими касание ножа наёмника, зачерпнул немного ледяной воды. Живительная влага омывала разгорячённую шею, въедалась в смоль волос и увлажняла тугую татуированную кожу. Наконец Блэк сумел вдохнуть полной грудью. Пёс отряхнулся в истинно собачьей манере и протёр футболкой постепенно расслабляющееся лицо.       Пошатавшись по округе, обогнув деревню, оказавшуюся совсем уж крошечной, Зверь вернулся через несколько часов — солнце уже было в зените и бережно припекало. Климат Хоккайдо максимально благоприятен для жизни. По прибытии домой брюнет заметил, что убежище заметно «похорошело» — чувствовалась сила хозяйственной женской руки, закалённой работами в поле и бытом. Нос больше не закладывало мерзкой пылью — дышалось свободно. Все двери были раздвинуты — по комнатам гулял ласковый ветерок и вымывал из помещений затхлый запах.       — Я дома, — не задумываясь над выбором формулировки, рыча на интуитивном уровне, Блэк негромко крикнул вглубь комнат. Осознание сказанного дошло до Пса многим позже: наверное, дом там, где Хозяин.       Вновь погрузившись в туман размышлений, мужчина двинулся в ванную комнату — дом старого образца, поэтому воду сюда не проводили, предстояло мыться, что называется, «по старинке».       ***       Покончив с водными процедурами и ощутив, как очищенные поры позволили лоснящейся коже спокойно дышать, Они узнал от Йена, что та женщина не только помогла с уборкой, но и передала бутылку домашнего рисового вина и свежие ароматные онигири. Голод крутил желудок с лютой силой, поэтому Блэк предложил и перекусить, и распить слабый алкоголь — и черт с тем, что день только-только подобрался к своей середине.       Удивительно, но Зверь довольно быстро захмелел — усталость, свежий воздух и умиротворение от близости с дорогим нутру человеком дали о себе знать, вылившись в абсолютную раскрепощённость. Норвуд даже позволил себе много больше и, вытянувшись на вычищенных татами, разместил приятно опустошённую голову на коленях Владельца.       — Знаешь, почему я вынес мозги тому уроду? Ну, моему бывшему… владельцу.       Несомненно, риторический вопрос — всего лишь вводная конструкция, использованная ради начала монолога. Вялый доверительный рокот разрезал тишину. Томно полыхнувшие пламенные глаза на миг натолкнулись на серебро Пантеры, а затем закрылись — Пёс входил в ностальгический транс. Язык неохотно переваливался во рту, но душа хотела познакомить Синигами с кровавым и тянущим все жилы прошлым. Впервые открыться кому-то, вывернуться наизнанку — странно, непривычно, но так правильно на уровне тех же инстинктов, которым брюнет всецело доверял.       — Потому что уёбок предал меня, — Блэк горько усмехнулся, по-прежнему не открывая глаз. — Считай, он мне отцом стал. Да что там отцом — смыслом жизни, богом. Папашка мой биологический проебался по-крупному, задолжал Семье. Хуй знает, я в подробности не вдавался. И не хочу, если честно — щенком тогда был, жил себе спокойно, тачки петухов всяких подрезал, дурью барыжил. Сухие факты ты и сам обо мне знаешь — в свое время все возможное дерьмо нарыл, а, Сальваторе?       Размеренно вздымающуюся нагую грудную клетку пробил искренний хриплый смех.       — Мотивов только не знаешь. Это в дело не подшивают, — прочистив горло, Норвуд продолжил после непродолжительной паузы. — Короче, если б не Конте, распихали бы мою тушу по баночкам или же отправили бы ублажать старых херов, падких на совсем зелёных пацанов. Жизнь он мне дал — какую-никакую, но все-таки жизнь. Смысл. Цель. Почувствовал, что я нужен, полезен. Вся такая хуйня, в общем, ты понял. Моим миром, блять, стал этот чёртов старикашка, повёрнутый на религиозной поеботе.       О́ни подорвался, чтобы сделать пару глотков белёсого тёплого вина — прямо из горла бутылки. Смочив горло, Блэк вновь расслабился и опустил затылок обратно на колени Хищника, окатывая его волнами своего природного жара, распалённого ещё больше из-за алкогольного градуса.       — И когда началась вся та параша с покушениями на его дряблый зад, он меня заподозрил. Решил, что это я под него копал. Охуеть, да? Я жизнь готов был за него отдать без раздумий, а эта падаль усомнилась в моей верности.       Голос Зверя сорвался на рык обнажённой обиды и злобы — предательство такого уровня непростительно и способно смыться лишь кровью.       — Вот и психанул. Тошно было. И нисколько не жалею о содеянном: не пришил бы тогда, сделал бы это сейчас. А это…       Пёс указал на чернильную слезу в уголке своего левого глаза.       –… напоминание. О той особой крови, что я пролил.       Безгранично горячий угольный взгляд преданно ласкал серебро взора, мерцающего, подобно холодным и таким притягательным звёздам. Кажется, такая аналогия уже проскальзывала в сознании псины. Ладонь потянулась к гладкой бледной щеке ронина — порыв, совсем не свойственный грубой волчьей натуре. Нежность — невесомая, даже трепетная, едва опаляющая Бога Смерти. И Жизни.       — Ты — мой Хозяин. И я предан тебе, Йен Сальваторе — телом и душой.       Пальцы другой руки оплели запястье Пантеры и подтянули изящную мужественную кисть к пылким губам Пса.       Сомневаться в его бурных звериных чувствах — преступление. Самое тяжкое.       Шершавый язык скользнул по раскрытой ладони, загрубевшей из-за рукояти блядского меча, чуть ли не ставшего продолжением руки Хищника.       — Ради тебя — на все готов, помнишь? — рокот до безумия любовный, откровенный.       Норвуд уронил вылизанную руку Владельца на свою жгучую грудь и провалился в глубокий сон — впервые за годы. Вроде, даже со сновидениями — такими же спокойными, как и ручной Зверь.       ***       Курево мирно тлело в расслабленной пасти Пса. Норвуд, за последние несколько дней упивающийся гармонией, остро контрастирующей с неизменно бешеным ритмом жизни, лениво мял клыками фильтр покачивающейся сигареты. Оперевшись на обе руки, слегка отведённые за нежащуюся в истоме крепкую спину, Блэк разместился на дощатом настиле традиционного ветхого домишки — такая позиция удобно открывала уютно потрескивающему огню взора происходящее на мили вокруг. Многочисленные татуировки плавно перетекали по размякшим мускулам обнаженного торса, омываемого на удивление тёплым утренним ветерком, пригнанным безмятежным антициклоном. Вытянутые длинные ноги, сокрытые свободными спортивными штанами, не сковывающими движения, легко касались земли.       Зверь потянул к губам забитые пальцы, чтобы перехватить дымящуюся папиросу, когда на горизонте замаячила расплывчатая человеческая фигура. На окраине, «оцепленной» Псом и его Хозяином, путники были огромной редкостью, поэтому мужчина встрепенулся, всем телом подавшись вперёд. Недавнее спокойствие чернеющего взора окрасилось жалящей колкостью по-хищному сузившихся зрачков — чувствительный нос брюнет учуял вибрации опасности.       Непрошенный гость уверенно двигался к убежищу, не думая сворачивать с пыльной просёлочной дороги. По мере приближения силуэт обретал ясность — молодой мужчина с объёмным рюкзаком за широкими плечами. Пламенеющий О́ни сжирал глазами смельчака. Минута. Пёс уже мог выцепить остротой зрения азиатскую наружность и добродушную улыбку, заигравшую на губах незнакомца при виде напряжённого брюнета. Челюсти со скрежетом стиснулись, безжалостно сминая изжёванный фильтр. Желваки ходили ходуном, дёргая кости точёных скул. Мускулы тугими узлами затянулись под лоском кожи, пропитанной чернилами — псина готова к броску; намерения рычащего Демона очевидны — он в клочья разорвёт каждого, кто осмелится нарушить покой его Владельца.       Каждого. Кем бы ни был этот несчастный.       Парень, на вид не многим моложе Норвуда, остановился в паре шагов от угрожающе горящего Фенрира. Красивый, гад. Дышит молодостью. Азиат. Высокий, добротно сбит, хоть и явно уступает Зверю в физической силе. Кокетливый разрез глаз, характерный для представителей этой национальности, сверкает беззлобным любопытством человека, не погрязшего в кровавой криминальной трясине — вряд ли один из тех мерзких змей. Прищурившись, Блэк буквально препарировал дьявольскими кострами дикого взгляда нерадивого парнишку.       Заблудший ублюдок поправил лямки увесистого походного рюкзака, оттягивающего покатые плечи, и с искренним любопытством осмотрел сначала постройку, а затем струной натянутого короткостриженого мужчину, напоминающего ощеренного волка. Парень прочистил глотку тихим кашлем и раскрыл рот — насыщенный баритон грамотной японской речи приятно ложился на слух:       — Извините, а Вы не подскажете…       — Хули тут забыл, баклан? — Пёс не дал договорить, резко оборвав чужую фразу свирепым рыком, в полной мере показывая молоденькому щеглу — ему здесь не рады. Тьма суженных звериных глаз полыхала пламенем оскаленной Преисподней. Стоглавая Бездна, взятая Норвудом под безоговорочный контроль, обнажила десятки пастей, исторгающих из голодного чрева алую пену слюны. Босые ступни твёрдо встали на почву — малейший прокол со стороны паренька будет стоить ему жизни. Мощные зубы яростно вгрызались в истерзанный сигаретный фильтр.       Очевидно, турист, а может, просто внук какой-нибудь местной старухи — черт его знает, Блэка это особо не интересовало — явно не был готов к настолько злобному словесному выпаду. Рот незнакомца, уже готовый вычертить следующую реплику, медленно закрылся, поджав довольно сочные губы. Откровенно опешившее привлекательное лицо плавно скрасилось лёгким конфузом.       — Корни пустил? Уёбывай, — рык сгустился, подавляющей звуковой волной ложась на барабанные перепонки. Норвуд, закипающий от ревущей Ярости, натянул спину — абсолютная готовность сорваться с места.       Бешеной агрессией мужчины двигало лишь одно простое желание — защитить то хрупкое и тёплое, что успело обвить волчий дух и его возлюбленного; то, что теперь в полной мере можно назвать человеческой Жизнью и счастьем — без чужой крови в пасти и боли при виде того, как страдает Синигами.       Раздражённые слуховые рецепторы уловили тихий звук отъехавшей в сторону дверной рамы — Пёс моментально среагировал, бросив косой взгляд на показавшегося Сальваторе. Должно быть, решил посмотреть, что за возня затеялась: стены ведь непростительно тонкие, малейшие звуки пропускают — даже завывания ветра, что уж говорить о густом рёве Зверя. Брюнет уже привык к красоте безупречного торса Хищника и не придал особого значения тому, что он вышел в одних только брюках. Одного взгляда на Йена достаточно, чтобы глупый Волк выпал из реального времени.       Он видел только Хозяина. Хотел исключительно Его. Чувствовал лишь Его. Пламя в чёрном взоре пылко встрепенулось.       Но грудину почему-то защемило — будто О́ни придавили бетонной плитой весом в несколько тонн. Изображение клыкастого демона на груди адски горело. Обратившись в комок оголённых нервов, Норвуд метнул взгляд, мечущий огненные молнии, на путника — он до сих пор не ушел, а встал, как вкопанный.       «Дебил, блять».       Псина дёрнула глотку очередным гневным рыком — последнее предупреждение — и Блэк замер, стиснув скрипнувшие зубы. Раскосые огненные глаза сузились, источая весь удушающий мрак нового чувства, ранее чуждого, наравне с любовью. И это ощущение когтями-саблями впивалось в лёгкие, пробиралось к сердцу. Кривая лапа очередного эмоционального монстра стиснула клокочущее нутро. Мужчина почувствовал, как праведная злоба, поднявшаяся из брюха, раскалённым комом застряла в яростно дрожащей гортани.       И все из-за взгляда. Блядского взгляда этого парнишки, буквально пожирающего похотливым восхищением божественную суть Йена Сальваторе. Норвуд сглотнул гневный приступ тошноты. Налившаяся свинцом башка пошла винтом — потеря контроля близка.       «Почему он ТАК на него смотрит?»       Зверь визуально следовал за бесстыжим взором наглого щенка, зрительно изучающего рельефы мраморного стана Пантеры. Тягучесть, с которой мальчишка практически вылизывал Хозяина, приводила в исключительное бешенство. Когда чужие глаза остановились на низе таза Хищника, наверное, оценивая размер его члена, О́ни дикой искрящейся бурей вскочил на ноги. Он прекрасно знал, что это за взгляд, как и мотивы, скрывающиеся за ним.       «Не смей. Он мой».       Ревность — а это была именно она — ядом сжирала волчье естество. Раньше Норвуд не испытывал ничего похожего: желание убить кого-то просто из-за подобного взгляда — бред. Немыслимо. Желания плоти совершенно нормальны, сходить с ума только лишь из-за того, что какой-то сопляк хочет Его — глупо. Да кто Его не хочет. Все они… нет.       Опьянённый Пёс закрыл глаза, пытаясь вернуть самообладание. Уши глохли — кровяное давление ощутимо возросло. Пробудившийся Демон считал удары своего сильного сердца — и алчно тянул носом воздух, впитывая аромат пульсирующей жилки незнакомца. Прикончить его — как отобрать конфету у ребёнка. Вроде, так говорят, когда дело пустяковое.       Вдох.       Сигарета уже практически истлела, обжигая губы.       Выдох.       Блэк распахнул жгучие глаза — и расслабился. Развязал все узлы мускулатуры — Хищник знает, что это за состояние. Максимально опасная форма, непредсказуемая. Данный закон работает даже в отношении такого вспыльчивого, взрывоопасного человека, как Норвуд Блэк.       Спрыгнув с деревянного настила дома на протоптанную тропинку, Зверь зажал обгрызенную папиросу между большим и указательным пальцами. Двигаясь плавно, с плотоядной грацией, перетекая размякшими мускулами, брюнет вплотную приблизился к азиату. Глаза горели совершенно дико, но не безумно — острая осознанность демонстрировала кровожадное превосходство Блэка над этим парнем. О́ни неспешно двинулся вокруг жертвы — поступь совершенно бесшумная, а показательная развязность слилась воедино с боевой готовностью.       Волк кружил с глухим рокотом, позволяя каждой клеткой тела прочувствовать силу своего Огня, проглатывающего всех, кроме законного Владельца. Наконец закончив свой охотничий ритуал, Норвуд вновь остановился перед парнишкой — встал вплотную, гордо расправив широкие плечи. Несмотря на то, что разницы в росте практически не было, Пёс казался сущим гигантом, насильно уменьшившим несчастного туриста. Аура Зверя угнетала, испепеляла, расщепляла на микрочастицы. Вид обычно диковатый, собачий — категорически доминирующий, не оставляющий сомнений в том, что перед пацаном — представитель «верхушки» пищевой цепочки.       Зверский прищур глаз злобно блеснул. Татуированные пальцы в последний раз прижали сигарету к губам — мощная тяга сдавила впалые щёки. Лениво пробежавшись языком по пересохшим губам, Блэк по-хозяйски вмял бычок в ткань рюкзака путника и через ноздри выпустил едкий сизый дым прямо в побледневшее лицо напротив.       — Гуляй отсюда, пацан, — Норвуд чеканно прорычал сказанное, окатывая наглеца изжаривающим зноем тяжёлого дыхания. В непроглядной, чёрной бездне взгляда плясали всполохи голой угрозы, понятной без слов — за посягательство на своё Волк любому свернёт шею: — Иначе…       Губы мужчины подтянулись к уху юнца, чётко артикулируя, вливая слова расплавленным железом:       — … придётся тебе помочь, если уж сам не догоняешь.       С хрустом крутанув затёкший плечевой костяк, Зверь отстранился и смерил всего парня уничтожающим пожаром дьявольского взора. Они порывисто развернулся и двинулся обратно к дому — долго находиться рядом с этим поганцем невыносимо, хотелось просто порвать его никчёмную глотку.       Притормозив рядом с Сальваторе, все это время наблюдавшим за «представлением», Блэк через плечо бросил на «зелёного» азиата последний, откровенно высокомерный и вместе с тем убийственно гневный взгляд. Мужчина поднял забитую пятерню и потянулся ею к затылку Йена — желание жёстко указать гадёнышу на его место сводило зубы. В собственническом порыве Пёс заткнул Синигами пылким поцелуем, впиваясь пальцами в его помеченную холку. Языком широко вылизав уста Хозяина, напоследок по привычке с возбужденным рычанием укусив нижнюю губу, О́ни отодрал ладонь от загривка своего Хищника и огрызнулся на паренька:       — Он МОЙ, понял? Сунешься — убью.       На этой озлобленной реплике Норвуд раздражённо сплюнул себе под ноги и повёл плечом, после чего скрылся за сёдзи, громыхнувшей в распалённой хватке Зверя.       POV Йен.              Йен, уловивший вибрации низкого рёва Зверя исключительно чутким слухом даже из глубины комнат, и тут же вышедший на порог, чтобы узнать, что там такого происходит, наблюдал за «представлением» молча, совершенно спокойно облокотившись о деревянную опору дома и не собираясь вмешиваться. Такой Пёс — гордый и злобный, ревностно охраняющий свою территорию от вшивых заблудших туристов, вызывал у Пантеры внутри довольный хищный оскал, что отражался, тем не менее, лишь в серебристых глазах, сейчас мирно и тепло полыхающих только в сторону одного человека.       Откровенные взгляды туриста, как и он сам, хоть и не остались незамеченными благодаря привычке замечать все мелочи вокруг, даже незначительные, интереса у Йена не вызвали от слова совсем. На него, кажется, раньше часто так смотрели, в той, прошлой уже жизни… С щенячьим восторженным обожанием, придыханием и похотливым желанием, едва ли не пуская слюни. И раньше он даже любил пользоваться таким вниманием к собственной персоне, в своих целях, время от времени. Но сейчас… всё слишком изменилось. Сейчас внимание со стороны какого-то чужого пацана, что случайно, вероятно, забрел на территорию их с Блэком небольшого уединенного логова, не вызвало совершенно никакого отклика. А вот Норвуд — дерзкий, сильный, мечущий глазами огненные молнии и источающий свою безграничную огненную суть, напротив — целиком приковал внимательный взгляд Пантеры.       «Он же… всегда таким был? Почему я не замечал и не видел его раньше… вот так?»       Настолько прекрасным и притягательным в своей этой дикой, пугающей всех вокруг манере. Всех, кроме Хищника, которому в какой-то момент стоило немалых усилий удержать себя на месте и не показать на безмятежном, расслабленном и с виду безразличном лице желание сорваться с места и оказаться как можно ближе к этому безумному пламени. Пламени Зверя, обжигающему всех, кроме него одного. Сгореть в нём, пускай и дотла, целиком, до каждого уголка своей чёрной души.       Серебряные глаза Синигами горели исключительно тёплым белым пламенем, обращённым только лишь к его любимому Óни.       «Мой».       Эта мысль порой всё ещё казалась фантастически нереальной. Как и многое другое, что так часто с недавних пор возникало внутри по отношению к этому нереальному человеку, сумевшему стать единственно важным для Йена Сальваторе во всём блядском, не единожды предавшем его мире.       Мире, что предавал их обоих. То откровение Норвуда о его прошлом, о подлом предательстве бывшего «хозяина», ещё больше приблизило для Йен понимание того, насколько они оба, такие разные на первый взгляд, на самом деле, похожи. Тогда, в момент той интимной духовной близости, когда Пёс настолько откровенно открыл ему свою израненную, но неизменно прекрасную и честную душу, Йен не смог найти подходящих слов. Решительное и ласковое вместе с тем прикосновение к красивому особенной, жёсткой, мужественной красотой лицу и взгляд когда-то прежде всегда холодных глаз, исполненный теперь бесконечного, неподдельного и максимально искреннего чувственного тепла — красноречивее любых слов.       «Я никогда тебя не предам».       Безмолвное обещание, данное им двоим сразу — и себе, и настолько прекрасно и преданно любящему Псу.              ***              Горящий расплавленным, искрящимся серебром взгляд ни на миг не отрывался от мощного стана мужчины, в какой-то момент будто взаправду ставшего истинным японским демоном Óни — бесконечно сильным и невыносимо прекрасным. Внутри всё переворачивалось от звучания его негромкого рычащего голоса, полного обжигающей чужака осязаемой опасности. Йен замер у двери, как молнией поражённый, впитывая заново открывшуюся, не виденную им прежде ипостась любимого Зверя. Тепло внутри разрасталось непреодолимым жаром в геометрической прогрессии. Хотелось тут же сократить расстояние между ними и впиться в своего человека всем телом и душой, плевать на существующий вокруг мир, какого-то постороннего свидетеля…       Поток мыслей в один миг оборвала жёсткая, властная хватка Норвуда, опалившая кожу затылка, и врезающийся в нутро напором дикого пламени алчный взгляд чёрных глаз.       «Что?..»       Синигами будто выплыл из своеобразного транса, вдруг заметив в этом взгляде что-то другое, не виденное им там прежде, новое. Неумолимо разрушительное. Что-то, отличающееся от безумной любви Пса, от вожделения и похоти, уже виденных раньше. Что-то жутко зубастое, сумасшедшее и злое.       Последующий выпад Норвуда — жадный, откровенно показательный поцелуй и злобная фраза, как-то даже высокомерно брошенная незнакомцу, о существовании которого сам Йен уже и вовсе забыл, пока любовался мощью животной сути Зверя — совсем выбили из реальности. В глазах Синигами, смотревших лишь в чёрный пожар взгляда Блэка, промелькнуло удивление, смешанное с едва уловимым возмущением.       «Какого чёрта?..»       Никогда прежде добровольно не принимавший ничьей, а тем более так показательно обозначенной власти над собой, Хищник невольно оскалился. Затопивший всё внутри жар тут же немного поугас, здравый рассудок вернулся в один момент вместе с восставшей внезапно ледяной гордостью, пока телесные рецепторы всё ещё явственно ощущали следы пылкого прикосновения Зверя к прохладной от природы коже.       Опомнившись спустя несколько секунд после того, как хлипкая сдвижная перегородка двери громко захлопнулась за мощной спиной опасно накалённого Блэка, Синигами будто нехотя перевёл морозный равнодушный взгляд к до сих пор застывшему на месте пареньку. Отвисшая челюсть несчастного туриста, так «удачно» попавшего под горячую лапу Пса, не желала возвращаться в исходное положение, и парнишка больше всего сейчас походил на выброшенную на сушу рыбу, бесполезно хватающую раскрытым ртом воздух.       Одарив мальчишку безразличной надменностью так, словно он пустое место, будто ушатом ледяной воды облил, божественно красивый незнакомый туристу мужчина бросил лишь одну короткую тихую фразу, прежде чем скрыться вслед за ушедшим в дом исчадием Ада:       — Пошёл вон.       Тонкая деревянная перегородка в этот раз закрылась лишь с тихим, едва различимым шорохом.              ***              Оказавшись вновь в уютном полумраке дома, который его временные обитатели почти никогда не разбавляли слишком ярким дневным светом, Йен сразу же отыскал Блэка, наверняка всё ещё горящего чем-то новым и пока что необъяснимым — по крайней мере для одного из них.       — И что это сейчас было? — тихий, спокойный, но отдающий жёстким металлом голос рассек и без того напряжённую, буквально звенящую электрическими искрами вокруг Зверя тишину. Внимательный цепкий взгляд Пантеры, ожидающей ответа, впивался в глубокие омуты чёрных глаз, желая проникнуть как можно глубже, ближе, до самого дна Бездны, пылающей самим адским пламенем.                     POV Блэк.              Душно.       Как же душно.       Выносливые лёгкие съёживались под напором разъярённой огневой мощи взбесившегося нутра. Глотку точно жгло расплавленным железом. Челюсти сводило до злобного онемения и ломкого скрежета.       «Не позволю…»       Височные доли дробила яростная Ревность.       «Не позволю, чтобы какой-то жалкий педик ТАК смотрел на него».       Вторая стадия — жажда крови — вступила в силу, стимулируя эрогенные зоны нервной системы, ядовито лаская ревущего внутреннего беса. Желание разорвать сучонка, посмевшего ступить на запретную территорию, подталкивало мечущегося по комнате Блэка. Переломать хрупкие кости юнца, обескровить, выпотрошить, пустить по всем кругам Ада — столько вариантов, способных ублажить лютую и, как выяснилось, собственническую натуру пламенеющего Зверя.       Рывок в сторону сёдзи — в черноте взгляда, заполненного исключительно потребностью в убийстве, осатанело пляшущие костры; Огонь, пожирающий всё живое, уничтожающий само Бытие. Однако дорогу безмолвно ревущему Они преградила величественная громада Хозяина.       Голос.       Чёрт, этот голос, заставляющий мгновенно поджать хвост под самые яйца.       Норвуд отшатнулся от выхода, утопая в пыльном полумраке комнатки. Обезумевшие чернильные омуты глаз остервенело жгли сущность Хищника.       «Как мне показать всем этим ублюдкам, что ты — МОЙ?»       Имеет ли право псина мыслить таким образом? Впрочем, мужчину подобное сейчас волновало меньше всего. Нагие инстинкты раздирали жилы. Не поработить Его, не продемонстрировать собственное превосходство — нет, вовсе нет. Лишь оставить клеймо. Настолько яркое, чтобы каждый, рискнувший покуситься на Владельца, понял, чей Он. Духом. Телом.       Йен Сальваторе весь без остатка принадлежит Норвуду Блэку.       Распустив мускулы, завязанные тугими узлами, Пёс не отводил нечитаемого магматического взора от леденящего душу серебра Хищника. Волны безоговорочного контроля с Его стороны вынуждали клыкастое разгневанное нутро покорно припасть к земле — через рык, кровавую жгучую пену из пасти и жёсткое свободолюбие. Черноволосый Демон судорожно дёрнул головой, прикрыл налитые тьмой глаза и шумно втянул спёртый воздух через ноздри, расправляя выжженные лёгочные мешки. Через долю секунды волчье око вновь прожигало теневую вуаль помещения. Зверь горел с дьявольской дикостью, однако покорно, всем своим видом подтверждая, что знает своё место.       Шаг навстречу льдистому Пламени Сальваторе — татами отозвался едва уловимым шуршанием под волчьими ступнями. Огонь стоглавой Бездны вплотную приблизился к Синигами. Татуированная пятерня Норвуда скользнула по голому предплечью возлюбленного. Расстояние сокращено до круглого нуля, обжигая шкуру Пантеры лавовым потоком природного нестерпимого зноя Блэка. Зверь самозабвенно повёл стриженой башкой и, поддавшись наплыву животной ласки, боднул Хозяина под острую линию челюсти. Из-под губ, медленно тянущихся в оскале, блеснули клыки, сразу же прикусившие участок кожи на мощной шее Йена — с мягким нажимом, исключительно любовно. Ручной рокот пылко омывал сонную артерию Владельца, разгоняя возбуждённые вибрации по всему совершенному белоснежному стану.       Вторая ладонь плавно легла на крепкий изгиб мужественной талии возлюбленного, выжигая морозный холод прожорливых чернил клёна. Жарко выдохнув через всплеск гортанного жадного рыка, Пёс впился сильными пальцами в бок Хищника, вбиваясь фалангами под рёбра, и рванул того на себя.       Миг — недавно покорный Цербер обратился в огненный шквал, сбивающий Пантеру с ног неумолимым натиском. Подобранные мышцы затвердели до состояния непоколебимой стали, ничуть не уступающей самому Богу Смерти. Норвуд, обрушив весь свой вес на Сальваторе, безжалостно вжимал рельефы прекрасного тела в пол. Колено настойчиво разводило хозяйские ноги, затем оказывая давление на пах. Зубы, некогда дарившие плавящую своеобразную нежность, алчно вгрызались в глотку ронина — не пересекая грань разумного, однако разрезая острой отупляющей болью. Шероховатость языка упивалась скачками кадыка. Руки, в натянутых жилах коих кипела страстная взрывоопасная сила, намертво пригвоздили Йена к татами. Правая рука бесстыдно метнулась на поясницу подмятого под голодного Они мужчины. Рывок — Блэк вынудил Пантеру глубоко прогнуться, вливая мрамор мускулистого торса в бесконтрольный пожар собственного татуированного тела. Челюсти все плотнее смыкались на горле, оставляя рваные саднящие отметины и вытягивая из любимого рычащие плотоядные хрипы.       Норвуд Блэк — концентрация яростной запретной любви; Пламя, что набрасывается и выжигает до кровавых ошмётков.       Клыки ослабили хватку, капканы рук заметно расшатались, возвращая Синигами полную свободу действий. Зверь, медленно расправляя выгнутую колесом широкую спину, перекатывая под кожей крепкие комки мускулатуры, встал на колени, возвышаясь над Владельцем адской гончей.       Теперь Йен Сальваторе мог погрузиться в демоническое желание полыхающего взгляда чёрных глаз; прочувствовать каждой клеткой тела всю степень жажды своего лютого цепного Беса. Грудная клетка псины замерла. Окаменев, точно вулканическая порода, Норвуд раскатисто зарычал сквозь скрип клыков, изнывающих от необходимости впиться в Его плоть:       — Что это было, говоришь…       Подлинно дьявольский взор тронул свирепый прищур. Кровожадно сузившиеся зрачки дерзко полыхали в смазанном полумраке.       Серия последующих действий со стороны Блэка прошла с бешеной скоростью опытного бойца: мужчина отточенными движениями зафиксировал в своей сокрушительной хватке стан Хищника и, не оставив тому ни секунды на размышления, крутанул под собой, грубо впечатав щекой в пол. Пальцы сомкнулись на холке, сдавливая так, чтобы на какое-то время Пантеру парализовало. Разъедая прохладу Владельца пеклом похотливой Бездны, Норвуд вновь навалился сверху, губами подбираясь к уху. Пылкий язык ретиво вылизывал пластичный хрящ ушной раковины, челюсти оттягивали податливую мочку. Дрожь распалившегося рокочущего шёпота дробила слуховые рецепторы:       — Поохотиться хочу. Вот выслежу этого хуесоса — и размажу его мозги по стене.       Напоследок припав губами к загривку Йена, Они на резвом выдохе руками оттолкнулся от пола и вскочил на ноги. С хрустом крутанув затёкшим плечом, Зверь двинулся к выходу.       Устранить похотливого ушлёпка — жёсткая цель Пса, готового испепелить любую тварь, посмевшую возжелать Его.              POV Йен.              Первое прикосновение ручного Зверя, в глазах которого секундой ранее бесновались все демоны ада, мгновенно тронуло теплом застывший в ледяных глазах Йена металл. Настолько непоколебимый прежде, сейчас Синигами невольно стал уязвим перед диковатой лаской своего любимого Демона. Стоило лишь впустить внутрь безоговорочно честное, пылкое, всепоглощающее чёрное пламя Его взгляда — как всё остальное стиралось и теряло какое-либо значение.       «Как влюблённый мальчишка, ей-богу…»       Закалённого холодом самых жестоких льдов Йена Сальваторе, привыкшего быть абсолютом власти, стального контроля и полного безразличия ко всему живому — данная перемена в себе одновременно бесила и пугала до чёртиков.       «Уязвимость. Ты — моя чёртова уязвимость».       Противоречивые чувства и мысли внутри плавились под напором Его жаркого огня, всё же уступая место ответному теплу, тянувшемуся из недр души все-таки прирученного Хищника. Хищника, нашедшего силу и мощь в неповторимых и ярких по своей сути чувствах, назвать которые хоть одним известным в мире словом не удавалось никак.       Зверь, состоящий из необузданных порывов своенравной пылкой натуры, даже внезапно выбив землю из-под ног своего Хозяина, оказавшись сверху на нём и вцепившись в его глотку клыками, не вызвал в нём желания оттолкнуть. Едва ли не впервые за всё время с момента их знакомства — Йен просто понял и смог принять животные эмоции Норвуда, выраженные в настолько искажённой жёсткой форме, говорящие вместо всех возможных слов. Принял и не стал им противиться. Серебристое пламя глаз Синигами лишь жадно впивалось в ответ, омывая напряжённый стан любимого демона своим, особенным теплом. Боль отзывалась в теле чуть слышно на фоне всех других ощущений. Сердце, способное покинуть грудную клетку и вонзиться в мощную грудь Зверя раскалённым металлом, отбивало тяжёлый быстрый ритм. Лёгкие горели, точно объятые настоящим пламенем, и сжатое крепкими клыками Блэка горло было способно лишь выдавать тихие хрипы вместе со сбившимся частым дыханием.       Любой другой — «нормальный» — человек вряд ли смог бы когда-либо привыкнуть к подобному поведению со стороны того, кто неоднократно доказывал и показывал свою чистую преданную любовь, но всё равно бросался порой с яростью дикого животного, точно способного загрызть. Любой другой, но только не Хищник, способный выдержать всё, пропустить через себя и принять любую неудержимую эмоцию Норвуда Блэка, сопровождаемую хоть обжигающим душу и тело огнём, хоть вездесущей и неумолимой адской болью. Ради Него Йен готов был принять что угодно.       Даже впечатанная лицом в пол гордость не вынудила Синигами хотя бы попытаться вырваться или оказать сопротивление. Тело прошибало раскалённым зноем сущности Блэка, но мышцы оставались в состоянии покоя, полностью поддавшись Его действиям. Мужчина знал, был уверен, что Норвуд не переступит дозволенную черту, не позволит себе этого, каким апокалиптическим огнём не сгорал бы от собственных разрушительных эмоций.       Вот только последние слова, сказанные Зверем, целиком поглощённым лишённой разума жаждой чужой крови, заставили зрачки потеплевших ледяных глаз дрогнуть в неожиданном понимании: он ведь действительно способен на это.       Не теряя ни секунды, только лишь освободившись от немалого веса Блэка на себе, Йен в один миг напряг расслабленные прежде мышцы всего тела, собирая в них всю силу и мощь, и ловко, одним быстрым движением поднялся на ноги, ни издав при этом ни единого шороха. Во взгляде, пылающем минутой ранее теплом и готовностью принять любую боль от любимого всей душой Зверя — решительный праведный гнев.       — Эй, Норвуд…       Негромкий стальной голос, обманчиво мягкий и спокойный, разрезал тишину за спиной Пса, заставляя его обернуться. Может, даже невольно, но все-таки обернуться.       И почти в тот же миг, стоило только Блэку повернуть голову на звук обращения к нему Хозяина — крепко сжатый до состояния холодной стали, кулак Синигами точным прицельным ударом с размаху впечатался в литую широкую челюсть мужчины.       Даже уверенно стоявший на ногах Пёс, скорее всего просто не ожидавший такого поворота событий, ещё и с головой погрязший в своей кровожадной злости, от такого удара потерял равновесие, отлетев на какое-то расстояние назад и наехав плечом на хлипенькую, наполовину картонную стену. Раздался жалобный треск сёдзи, с трудом устоявшей под напором мощного костяка спины Зверя.       Не успел он ничего сообразить, как Синигами уже оказался совсем рядом, вплотную. Впился жутко сверкающим, гневным, подавляющим необузданный пламень взглядом в потемневшие до мрака самой Преисподней зрачки напротив. Властная хватка руки, налитой холодным гибким металлом, сжала только что получившую удар челюсть, вынуждая смотреть прямо, глаза в глаза, слушать и повиноваться.       — Слушай меня, сумасшедший ты идиот, — голос на грани низкого угрожающего рыка проникал в недра звериной души, пригвождая к полу, но не желая причинять боли, лишь умерить и успокоить бесконтрольную, до непозволительных масштабов разыгравшуюся ярость Блэка. — Ты ничего не будешь делать, понял меня? Включи наконец свой мозг, Норвуд, ты хочешь всё разрушить из-за своей прихоти и какого-то обоссаного туриста?       Глаза цвета раскалённого серебра потемнели, отливая насыщенной тьмой, но в следующий момент в них отразилось и нечто другое — непривычное и до недавнего времени чуждое взгляду Йена Сальваторе, но теперь ставшее незаменимой частью его нутра, никогда раньше не знавшего вкуса настоящей духовной близости с кем-либо… и ещё, как там люди это называют, Любви?       Крепкая хватка, до тупой боли сжимающая мощную челюсть Зверя, немного ослабла, и голос Пантеры, всё ещё сквозящий разбуженным гневом, приобрёл более мягкие, бархатистые нотки:       — Плевать я хотел на этого мальчишку. Я смотрел только на тебя, и видел только тебя одного. И ты бы это заметил, если бы не был так занят своим показательным выступлением.       Хозяйская рука дрогнула, выпуская Пса из стальных клешней и вместе с тем немного от себя оттолкнув. Отметины от клыков на собственной глотке саднили ноющими ожогами. Йен медленно выдохнул, отпуская свою злость и успокаиваясь, делая плавный шаг назад, от всё ещё застывшего под его взглядом Блэка.       — Не смей это разрушать.       Сказав последнюю фразу еле слышно и тем самым поставив точку в разговоре и всей этой теме вообще, Синигами развернулся и молча, не оборачиваясь, покинул комнату.              POV Блэк.              Для уличной шавки имя — сущая формальность, ровным счетом ничего не значащая. Пустая вербальная единица. Бездушная, служащая инструментом обращения одного человеческого существа к другому.       Но стоило Ему исторгнуть из хищной глотки заветную кличку — Зверь тут же замирал. Сознание, погрязшее в мареве чудовищного безумия, прояснилось.       Блэк не мог не обернуться, ведь это Он окликнул его; тот, чьей божественной сути мужчина поклялся служить до Конца. Рык Пантеры рвал незримый строгач. Лишь в Его власти была возможность осадить беснующегося Пса.       Разворот — в глазах проблеск животной самоотверженности. И вспышка ошарашенного Гнева, стоило разрушительной мощи кулака врезаться в точеную челюсть. Норвуд и забыл, как бьет Сальваторе. В нынешней физической форме сила Синигами сотрясала непоколебимую закаленную сущность Они. Не сумев устоять на месте и воспротивиться ударной волне, брюнет отлетел на стену традиционного японского домишки — строение подобного рода не способно вынести последствия стычек двух хищников. Надрывный хруст дерева и треск бумаги осели под внушительным весом псины.       Перед расфокусированным взглядом диких черных глаз аскетичный интерьер смазался. Челюсть затопила зубодробительная боль — сукин сын отменно приложился, чтоб его.       — Ёбу дал?! — разъяренно рявкнув, Блэк хотел было дать отпор, собрав пальцы в жесткий кулак и сконцентрировав максимум первородной силы в правой руке.       Однако замер под гнетом смертоносной близости Владельца. Кулак так и окаменел в районе тазовой кости, не в силах ответить на хозяйский выпад. Пострадавшая кость нижней челюсти — в хватке пятерни, некогда слившейся воедино с рукоятью меча. В глазах напротив — серебристый Огонь, хлещущий и усмиряющий кипучую лаву бешеной гончей. Прекрасный. Безоговорочно контролирующий.       Взгляд, покоривший глупого Зверя. Поставивший его яростную натуру на колени.       Только Хищник способен придушить скалящегося Пса, разодрать клыкастую пасть и ткнуть мордой в собственное дерьмо.       Кадык дернулся — мужчина судорожно сглотнул. Взирая на Йена с гневным восхищением и одичалой покорностью, Норвуд уцепился безднами расширенных зрачков за любовный отсвет в плавком морозном серебре взгляда своего Хозяина. Осознание происходящего громом поразило опьяненный и практически утерянный рассудок.       «Точно… Ты смотрел на меня…»       Стоило Пантере убрать когти, Пес чудом удержался на ватных ногах. Болевые пульсации в челюстном отделе смягчившегося лица слабо жалили на фоне бурного эмоционального потока. Блэк не отводил по-волчьи горящего взора от ронина, вернувшего самообладание.       «Не смей это разрушать».       Финальная реплика эхом долбилась о стенки черепа, толщей давления ложилась на барабанные перепонки и резью застывала в горле.       Раскаленные угли звериных глаз проводили ширь самурайской спины и еще какое-то время сверлили преграду в лице бесшумно закрывшейся дверной рамы. Потеряв счет времени, Они наконец стряхнул с протрезвевших мозгов дурман забытья. Цыкнув, Норвуд раздраженно растер горячую шею и с ожесточением запустил пальцы в смоль взъерошенных волос. Ногти впились в чувствительную кожу головы и оставили парочку жгучих алеющих ссадин. Пасть натянул оскал досады.       — Долбоеба кусок. Снова чуть все не похерил, — рассерженно рыкнув себе под нос, брюнет загнанно покосился на сёдзи — нужно исправить то, что едва не разломал. Всеми силами.              ***              — Слышь, Йен.       Отыскав Хищника в соседней комнате, Блэк присел на корточки перед разместившимся на футоне Синигами. Пес смотрел с былой огненной лаской, исключительно чувственно. Блики вины и осознания собственного импульсивного идиотизма оттеняли ручную тьму собачьего взгляда. Всем своим звероподобным видом мужчина показывал, как ему жаль. Неумение контролировать новую эмоциональную начинку пугало, но знание, что рядом тот, кто готов принять весь нечеловеческий вес Любви Демона, успокаивало. Дарило колкое тепло.       — Мысля есть. Может, сгоняем куда? Типа на отдых, — брюнет склонил голову вбок, пытливо всматриваясь в совершенство полюбившегося лица — как же Он красив, твою мать. Наверное, плотоядное нутро Цербера никогда не насытится превосходством Хозяина. В зрачках огненного безумца — ни капли похоти. Лишь девственно чистая Любовь и припадок щенячьего обожания. Искренне привязавшиеся псы невыносимы.       — Знаешь, как… — Зверь натянул уголок пасти в горьком оскале. Рычащий смешок дернул глотку. Черные глаза как-то безрадостно смеялись — эмоция, по которой можно понять, сколько грязи хлебнул человек за всю свою жизнь. Йену Сальваторе прекрасно знаком подобный эмоциональный спектр: — … «нормальные» люди.       Рука потянулась к надкушенной притягательной глотке Пантеры. Подушечка большого пальца с пылким трепетом очертила следы губительных зубов. Вскоре Норвуд, словно завороженный, потянулся к до сих пор саднящему горлу. Из разинутого горячего рта выскользнул язык и по выработанной привычке извинительно зализал рану. Вытянув за собой шлейф тяжелого знойного дыхания, Блэк потянулся жалом выше, к скуле, оставляя на белизне кожи щекочущий след теплой слюны. Пес опустил налившиеся усталостью веки на мирно тлеющие глаза и порывисто шепнул, рефлекторно сжимая пальцами шею Синигами:       — Думаю, мы заслужили передышку.              POV Йен.              Звериные чувства подобны неудержимой разрушительной стихии.       И Йен уже не раз убеждался в том, что любые чувства Норвуда Блэка — именно такие. Будь то ненависть, ярость, похоть, ревность или же любовь. Огненная лавина, сносящая всё на своём пути напором необузданного пламени. Вулканическое извержение, способное своей мощью стирать с лица земли целые континенты. Порой, лишающее рассудка и каких-либо разумных рамок и собственного владельца, захлестывая с головой и заставляя забыть о возможных последствиях.       Но Хищник, сумевший понять, принять и полюбить животную суть Зверя, пообещал себе всегда быть рядом с ним, что бы ни случилось. И направлять неудержимую, дикую и прекрасную в своей разрушительной мощи стихию так, чтобы та не навредила в последствии хотя бы самому Норвуду.       Осознавший ошибки и, кажется, раскаявшийся Зверь — зрелище совершенно притягательное и вместе с тем невыносимое для любого холода в глазах Хозяина. Пылкий взгляд слишком безумно любящих глаз, обжигающее кожу прикосновение, несущее собой самое искреннее из всех возможных извинений — и, совсем недавно ещё властно сжимавшая челюсть Блэка, теперь расслабленная рука будто невольно тянется к острым высоким скулам и затем к месту жёсткого удара: в жесте хозяйской ласки и чувственного ответного тепла.       «Как нормальные люди…»       Такая простая фраза отзывается горькой усмешкой и в глазах Сальваторе. Они оба знают, кем никогда не смогут стать, как никогда не смогут жить. Как «нормальные» люди…       Мягкий кивок головы и тихий спокойный выдох обозначает полное согласие.       «С тобой я готов поехать куда угодно».