VIOLENCE INSTINCT

      POV Блэк.              Сила подлинного воина не в кулаках. Сбитые в кровь костяшки — вовсе не признак мастера своего дела. Любой дурак, привыкший ввязываться в пьяные потасовки или же принимать участие в «стрелках», может похвастаться «боевыми ранениями» такого рода.       Плевать, сколько раз тебе месили морду или как часто мяли бока; глубоко насрать, в каком количестве драк ты выступал заводилой, сколько свернул носов или выбил зубов. Боль, испытанная от побоев или же нанесённых ударов, — сущая херня. Если доведётся встретить «зелёного» пацана, задирающего хер выше собственной макушки только из-за коллекции шрамов после махачей, харкните ему в хлебало.       Настоящему воину чужда гордость, вызванная победами; настоящий воин помнит о своих поражениях. И стремится стать лучше после каждого пропущенного хука.       Проиграл — твоя вина. Противник здесь ни при чём. Решил свалить свой промах на оппонента — продемонстрировал одну от отвратительнейших форм слабости, добровольно сдался и вырвал собственные яйца под натиском того, кто банально опытнее.       Не смог признать поражение и тот факт, что есть кто-то, способный превзойти тебя? Что ж, ты слабак. Воин всегда открыт освоению ранее неизведанных аспектов силовой науки, не упустит шанс усовершенствовать свои навыки или же овладеть новыми приёмами доступных боевых искусств.       Путь Воина — это, в первую очередь, бесконечная духовная эволюция, самосовершенствование.       Воин не посмеет сказать: «Я идеален». Воин изречёт: «Я слаб и сделаю всё, чтобы стать сильнее. Даже если на это уйдёт целая жизнь». И докажет своё высказывание действиями, ведь лишь они имеют значительный вес. Слова же играют второстепенную роль.       Действие — суть Бойца. Закаляй дух. Бейся до потери пульса. Работай до тех пор, пока потовые железы не начнут выделять кровь.       И не вздумай говорить: «Я не могу».       Упавший Воин молча оторвёт задницу от земли, сплюнет, вернётся на исходную позицию и начнёт всё заново.       Иначе ты кусок говна, а никакой не Боец.              ***              Мышцы горели под кожей, лоснящейся от испарины.       Плотная толстовка сковывала движения — проклятая необходимость. Зимы на Хоккайдо довольно кусачие, а ветер промозглый, так что даже Псу, горячему от природы, необходимо утепляться посредством ненавистных шмоток.       Ноги согнуты под углом в сорок пять градусов. Стопы, защищённые простенькими кроссовками на массивной подошве, прижаты к промёрзшей земле. Очередной подход скручиваний на пресс. Разгорячённые мускулы приятно ныли на каждом выдохе. Физические нагрузки отменно прочищали мозги, выводили Зверя на тернистые пути размышлений. Можно сказать, тренировки — своеобразный молитвенный ритуал бойцовской псины. Только вот вместо гипотетического Бога сакральным собеседником выступало волчье нутро. Оно добродушно ворчало, беззлобно скалилось и обнюхивало внутренности Блэка, периодически доверчиво вываливая из слюнявой пасти красный язык. Видать, дух счёл поведение мужчины правильным, что повлекло за собой неспешное взращивание хрупкого умиротворения.       «Благодаря Тебе я многое переосмыслил».       Сцепленные руки давят на короткостриженый затылок. Рёбра податливо тянутся при каждом скручивании взмокшего торса.       «Хочу стать сильнее. И сделаю всё ради этого».       Лопатки касаются почвы лишь на долю секунды. Морозный утренний ветер настойчиво пробирается под материю толстовки, остужая своими ледяными ладонями горящий резной пресс.       «Не только ради себя. Я хочу стать тем, кто способен защитить тебя, Йен Сальваторе».       В пламенеющем взгляде, точно устремлённом на начинку своего нутра, — несгибаемая решимость. В суженных зрачках — отражение всполохов Пламени, неусыпно ревущего в недрах Норвуда Блэка.       «Стать достойным Тебя».       Трава, лишившаяся свежих зелёных соков и распушившаяся инеем, тихонько хрустит под массой татуированного тела. Густота рассветных сумерек плавно растекается розоватым утренним морозом, выдёргивающим деревушку в горах Страны восходящего солнца из-под гнёта ночи.       «И я сделаю всё ради этого».       Пёс замер, медленно расцепил пальцы и опустил руки. Не разгибая ног, надёжно упирающихся в твёрдую землю, мужчина рванулся вперёд и сел, положив острые локти на костлявые колени. Язык лениво смочил губы, потрескавшиеся под воздействием пониженной температуры воздуха. Глоток. Кадык прыгнул на горле, стянутом лёгкой сухостью, вызванной часовой физической нагрузкой.       «Жизнь на это положу, если надо будет. Сдохну, но приду к цели».       Робкие солнечные лучи окрасили пылающие звериные глаза, заметно посветлевшие до привычного оттенка тёмно-карих. Серые перистые облака, неохотно ползущие по небу, обагрившемуся кровью зари, смешивались с огнём во взоре Демона.       «С тобой я живу, Йен; без тебя — существую».       Один особо дерзкий луч вспыхнул на линии горизонта и резанул сетчатки глаз, рефлекторно сузившихся под золотом светового напора. Ткань толстовки, жадно впитывающей терпко пахнущий горячий пот, успокаивающе холодила тугой кожный покров, налитый чернилами татуировок. Рубец на груди ласково подпекало костром, любовно потрескивающим в крепкой грудине.       — Это типа Жизнь, да? — задумчивый мягкий рокот омыл расслабленную линию губ брюнета. Вопрос, что останется без ответа; вопрос, заданный самой Жизни. Непроизвольная и до боли человечная улыбка трепетной тенью коснулась рта Зверя.       Лёгкий шорох звуковой лессировкой лёг на безмятежную тишину. Кажется, слева. Из реденькой рощицы, возле которой Норвуд решил размяться. Мужчина, вмиг подобравшийся пружиной боевой готовности, подорвался с места и вперил почерневший взгляд меж тоненьких стволов молодых сосенок. Отдалённый сочный хруст сухих веток под чьим-то весом вызвал охотничье возбуждение слуховых рецепторов. Должно быть, дикая живность. Кабан или олень какой. Чёрт знает, кто шатается по лесам Японии. О́ни инстинктивно принюхался — чувствительные ноздри пощипывало от холода. Осторожный шаг в сторону хвойной рощи. Трава под кроссовками покорно стихла, не издавая ни малейшего звука, способного выдать Блэка. Он двигался притаившимся хищным животным, намеревающимся броситься в атаку в любой момент. Силовой поток устремился в ноги — готовность к смертельному прыжку. Взгляд — сама Бездна, что поглотит нарушителя спокойствия не задумываясь. Кипучая кровь бурлила в жилах чистым адреналином.       Норвуд приблизился к линии ломкого голого кустарника, огибающего сосновую рощицу, и внимательно, максимально напрягая зрение, вгляделся в гущу деревьев. Гробовая тишина вновь сдавила округу. Только слабый ветерок прогуливался по перелеску неприятным сквозняком. Убедившись, что угрозы не предвещается, Зверь опустил грудь на выдохе облегчения и развязал узлы мышц, налившихся свинцом. Брюнет оторвал взгляд от рощи и развернулся — стоит поспешить домой, к Хозяину. На всякий случай. Осторожность не повредит, а паранойя, поселившаяся внутри мерзким жирным червём в силу определённых обстоятельств, омывала желудок ледяной слизью.       — Мне нравится наблюдать рассвет с этого холма.       Трескучий посторонний голос слился с дыханием просыпающегося мира гипнотическим шелестом. Мужчина вздрогнул и бросил через костяк застывшего плеча осатанелый косой взгляд.       Какая-то миллисекунда — столько времени потребовалось ощеренному О́ни, чтобы его мозг обработал зрительный сигнал, а око сфокусировалось на сухонькой фигурке незнакомца.       Самый обычный дед. Японец. Желтоватая кожа с коричневыми пигментными пятнами испещрена складками грубых морщин. Росточком старик не вышел, как и телосложением — традиционные простые одежды отчаянно трепыхались на крохотном костлявом туловище. Такой Псу на один зуб. Даже руки марать не придётся. Норвуд выжигал непоколебимый спокойный профиль старца враждебным взглядом. Пусть этот старикашка только дёрнется — сразу отправится к праотцам.       — Ёбу дал, дед? Не спится тебе в такой час, — агрессивные вибрации рычащего тембра теребили болезненно скрутившиеся гланды. Желудок омывала лава злобы. Парочка мыслей прошибла черепную коробку, сдавленную тисками дурного предчувствия: во-первых, каким образом этот старый чёрт умудрился подкрасться так быстро и совершенно бесшумно, а во-вторых, на кой ему сдался бандит иностранной наружности. Видимо, совсем дедку плохо живётся, раз решил заговорить с Демоном. Хотя мужчина порой абсолютно не понимал, что творится в головах у таких вот пенсионеров, уже рассыпающихся песком Времени. Возможно, они многое повидали и такое чувство, как страх перед молодым головорезом, им попросту чуждо. Может, они настолько устали, что добровольно ищут смерти; а может, в них теплится надежда на Человека. Хер знает. Странные они, эти старики.       Блаженный же, в свою очередь, никак не отреагировал на грубое замечание неотёсанного татуированного парня. Даже не удостоил его взглядом, урод великовозрастный. Стоит, важно сцепив руки за сгорбленной спиной, точно Император, и с гордым видом встречает занимающийся рассвет. Только мягкая улыбка натянула щербатый рот. Блэк на это лишь неодобрительно фыркнул и, натянув капюшон толстовки на голову, собрался было оставить «великого мыслителя» наедине со своими «возвышенными думами».       — У меня для тебя кое-что есть, — потрескивающий, будто пожухлая листва, голос вновь тронул чуткое звериное ухо. Удивительно, но противиться этому деду совершенно не хотелось. Он располагал к себе, притягивал какой-то потусторонней энергетикой. Прежде брюнет с подобным не сталкивался. Непривычно. Животный страх царапал и перетягивал кишки.       — Шёл бы ты домой, старый. А то места гиблые, — на старца вновь скосилось огненное око Вельзевула, — забредёшь ещё куда ненароком. Нехорошо получится.       Мелодичный смех встряхнул тощую, цыплячью грудь странного незнакомца. Смеётся так, будто он не ровесник динозавров, а жизнерадостный юнец, ещё не познавший вкус грязи этого прогнившего мира. Блэк прищурился. Губы спазматически дрогнули в оскале. Утробный глухой рык потянулся густой магмой к дрожащей трахее. Раздражает этот хрыч. Так и тянет по роже морщинистой съездить, невзирая на преклонный возраст.       Смех старца плавно сошёл на нет, завершившись долгим усталым выдохом. Наконец «нарушитель» взглянул на кареглазого Демона — по-родительски снисходительно, тепло. На Норвуда никогда так не смотрели. Сейчас мужчина чувствовал себя щуплым мальчишкой с разбитым носом и в разодранных штанах. От этого подозрительного деда исходили такие необходимые ранее отцовские флюиды.       «Почему мой папаша таким не был? Неужели я настолько хуёвый сын?» — непрошеные мысли ковыряли извилины. Раньше Пёс никогда не задумывался о том, каких родителей он хотел бы видеть рядом; более того, со временем понял, что предки вовсе не нужны. Норвуд, стоило ему научиться бегать от копов и соединять заветные проводки при угоне тачек, шёл по тропе Жизни сам. Без подтирания задницы и домашних обедов, коими мамки кормили его сверстников. Улица воспитала беспризорного щенка, а не отец или мать. Её Блэк, кстати, презирал. Сука сторчалась и подохла в собственной блевотине, в каком-то притоне, на задроченном и зассанном матрасе. Прям на глазах у мелкого Зверя. Ему тогда было лет десять. Батя забухал, избил его и послал искать загулявшую мамашу. Зачем? Хуй знает. Захотелось ему продемонстрировать своё самодурство и отправить единственного сынулю на поиски жены-наркоманки. Норвуд к тому моменту уже прекрасно знал расположение всех притонов родного гетто, как и излюбленные «точки» матери. Она уже билась в предсмертной агонии, пуская пену из неестественно разинутого рта, испачканного бурой рвотой. А неподалёку неистово передёргивал какой-то угашенный панк, словивший отменный приход. Запах той дыры до сих пор забивал ноздри. Отвратительно.       Шероховатые тёплые ладони деда вырвали потупившегося мужчину из ностальгического транса. Улыбаясь всё так же, по-отцовски нежно, он приблизился и вложил в забитую горячую руку Зверя фигурку, искусно вырезанную из цельного куска прочного дерева. Инугами. Божественная собака в японской мифологии. Демон таких уже видел. У храмов, кажется, да на прилавках каких-то торговцев. Акира, тот самый надоедливый переводчик, как-то рассказывал, что инугами являются кем-то вроде стражей — преданные ровно настолько же, насколько и злобные, непредсказуемые. Лакированное дерево приятным весом оттягивало руку. Тонкая работа. Даже Блэк, ничего не понимающий в искусстве, подумал, насколько это красиво. Подушечка большого пальца задумчиво огладила ряды тщательно вырезанных клыков — скалилась эта японская псина знатно, того и гляди оживёт да в глотку вцепится.       — Ну и нахуя? Хвастаешься, какой ты рукастый? Молодец, чё. Считай, заработал плюсик к карме, — хмыкнув, брюнет загнанным волком глянул на таинственного резчика по дереву. Тот лишь шире улыбнулся и задорно прищурился. На какой-то миг Норвуду почудилось, что в тёмных узких глазах деда мелькнули электрические искры и сгустились грозовые облака.       «Наверное, не выспался. Совсем кукухой поехал».       — Теперь иди. Он ждёт.       Старик отстранился и, отвернувшись от «приятного собеседника», поковылял по тропинке вниз, к деревушке.       — Не понял. Ты откуда такой вылез, старый? Кто тебя подослал? — О́ни гулко рявкнул вслед удаляющейся сутулой спине. Пальцы до костного хруста стиснули деревянную фигурку. Страх подступал к горлу горькой желчью. Мужчина хотел гаркнуть, но вместо этого лишь сипло пролаял: — Слышь, ублюдок? Я с кем, блять, разговариваю?       — Иди, — в затихающем голосе деда проскользнул властный нажим. — Огонь действительно разрушительная сила, однако в умелых руках он будет любить и оберегать своего Владельца до Конца.       Хриплый смешок растворился в утренней белёсой дымке. Зверь непонимающим взглядом провожал чудно́го старика, пока его силуэт не растёкся в красках пейзажа безобидным призраком.       — Хуй знает что, — Пёс раздражённо сплюнул, повёл носом и, запихнув деревянную собаку в широкий карман толстовки, направился к дому. Он и правда ждёт.       А дед странный. Хотя они все странные, эти деды. Японцы же и вовсе повёрнутые.              ***              Он приступил к медитациям. Сидел в позе лотоса — бесконечно прекрасный, тихий, словно перешагнувший границу, разделяющую миры живых и мёртвых. Норвуд по-прежнему терялся в догадках, дышит ли Сальваторе во время своих тренировок. И нужно ли дышать Богу Смерти? Его расслабленное лицо источало призрачное свечение. Красив, как сам Дьявол. Ветер, гуляющий в голых ветвях ивы, росшей на заднем дворе и припорошённой девственно белым снегом, раздувал любовный Огонь преданного Зверя. Стянув капюшон с башки, он медленно опустился на колени перед Хозяином, замершим, точно синтоистское божество.       Время пришло. Он готов.       С момента «очищающего» боя и того разговора прошли сутки. Сальваторе сказал Псу всё хорошенько обдумать, поскольку путь, на который рычащий О́ни рвался ступить, является непосильной ношей. Но до безумия влюблённый волчий дух готов на всё.       Норвуд машинально склонил голову перед величием своего Смысла. Своего Господина. Своего любимого мужчины. Веки скользнули на пылающие чёрные глаза — бездонные, вобравшие в себя весь жар Преисподней. Порыв сдержанной вьюги взметнул столб снежной мерцающей пыли, закрутившейся ритуальным хороводом вокруг двоих — ручного Пса, выказывающего уважение, и гордого Хищника, очищающего свой разум.       Вдох — на весь объём могучих лёгких. Жаркий выдох — до упора. Глоток, прочищающий горло. Ладони — на бёдрах. Блэк решительно поднял голову. Глаза в глаза — страстно, искренне. Зверь всегда будет смотреть лишь на Него. Колкие точки зрачков вспыхнули раскалёнными красными углями. Ласковый рокот, оттенённый сталью воинской уверенности, окатил пасть Демона:       — Я готов.                     POV Йен.              «Мастер меча преклонных лет сказал следующее:       «В жизни человека есть этапы постижения учения. На первом этапе человек учится, но это ни к чему не приводит, и поэтому он считает себя и других неопытными. Такой человек бесполезен. На втором этапе он также бесполезен, но он осознает своё несовершенство и видит несовершенство других. На третьем этапе он гордится своими способностями, радуется похвале других людей и сожалеет о недостатках своих друзей. Такой человек уже может быть полезен. На высшем же этапе человек выглядит, так, словно ничего не знает».       Это общие этапы. Но есть также ещё один этап, который важнее всех остальных. На этой стадии человек постигает бесконечность совершенствования на Пути и никогда не считает, что прибыл. Он точно знает свои недостатки и никогда не думает, что преуспел. Он лишён гордости, и благодаря своему смирению постигает Путь до конца. Говорят, мастер Ягю однажды заметил: «Я не знаю, как побеждать других; я знаю, как побеждать себя».       Всю свою жизнь прилежно учись. Каждый день становись более искусным, чем ты был за день до этого, а на следующий день — более искусным, чем сегодня. Совершенствование не имеет конца.Совершенствуйся ежедневно, на протяжении всей своей жизни так, чтобы сегодня ты был искуснее, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Нет предела совершенству».       «Хагакурэ. Сокрытое в листве», Ямамото Цунэтомо.              Раннее ноябрьское утро, покрытый белесой изморозью сад на заднем дворе логова хищников утопал в безмятежной тишине. Синигами в позиции фудодза-но камаэ — молчаливая, застывшая во времени скульптура из чистого льда. Глаза закрыты, лишь угольные ресницы на бледной коже едва заметно вздрагивают время от времени, выдавая признаки жизни в недвижимо замершем Божестве. Лицо абсолютно расслаблено. Дыхание — ровное и редкое, совсем неуловимое. Биение сильного сердца — замедленное, размеренное, не более, чем пятьдесят ударов в минуту. Бог Смерти в тонком тренировочном кимоно на голый торс не чувствовал холода, не ощущал леденящего дыхания грядущей зимы. Он сам будто бы состоял из этого холода: высеченная из мрамора фигура так гармонично сливалась с морозным пейзажем, словно он был на этом месте всегда. Словно так и должно быть.       Вокруг Него даже само время невольно замедлило свой бег. Опадающие с неба пушистые снежинки, плавно кружась и танцуя, казалось, застывали в воздухе, прежде чем осесть на выбеленную инеем траву и ветви старой ивы, у широких корней которой восседал Синигами. Длинные, оголённые поздней осенью, тонкие лозы тихо, еле заметно колыхались. Точно дышали в такт Его дыханию. Бесшумное приближение Блэка он почувствовал кожей. Теплота природного жара Норвуда тут же отозвалась мурашками, резво пробежавшими по идеально ровной спине воина, даже на расстоянии, без прямого контакта. Спустя секунду близкое горячее дыхание окатило Йена ласковым, родным зноем. Зверь нарушил застывшую тишину осеннего сада негромким, но решительным рыком, и Синигами медленно открыл глаза. Встретился мирным серебристым взглядом с обсидиановым пламенем ока Демона — как всегда, категорически честным, искренним, неугасимым. Но в этот раз уже не бесконтрольным и своевольным, неудержимо рвущимся на волю и сжигающим всё на своём пути под влиянием необузданных эмоций, а точно и уверенно направленным на одну конкретную цель. Он и правда готов.              ***              — Тобой всегда руководит сила твоих эмоций. Ярости, злости. Ты сам — сгусток этой ярости и гнева, — Синигами мягко коснулся середины могучей груди Они кончиками прохладных пальцев, впитывая Его жар и колебания грудной клетки от дыхания. Ровно горящий серебром, пламень в глазах Йена отражался тёплыми отсветами в кострах вулканических зрачков Зверя напротив. Отняв руку от глади его знойной кожи, ронин сделал шаг назад и продолжил говорить, монотонно и негромко, словно читая мантру. Низкий бархатистый голос лился размеренно и мелодично, подобно течению спокойной летней реки: — Ты должен научиться управлять своим гневом, любыми своими эмоциями и чувствами. Держать их под контролем во время боя, чтобы ты управлял ими, а не они тобой.       Морозный утренний воздух холодил лёгкие и плоть под тонкими тренировочными одеждами, приятно остужал разум и помогал телу достичь нужной формы: расслабленность в литых мышцах Хищника плавно сменялась гармоничным, необходимым для тренировки напряжением. Полное ледяное спокойствие и жёсткая собранность постепенно заполняли всего Синигами, подготавливали оболочку к тщательной работе над собой. Теперь уже — не в одиночку.       На рьяное желание Норвуда стать сильнее Йен отозвался с полной готовностью и пониманием, хоть и считал его УЖЕ невероятно сильным. Прошли сутки с момента того утра и решающего для них двоих боя. «Я хочу стать достойным тебя» — сказанная тогда же в саду фраза надёжно закрепилась в памяти, засела где-то на подкорке мозга и беспокоила сознание вовсе не «достойного» убийцы своей неправильностью… Однако, Сальваторе всё же понимал искреннее рвение Блэка: стремление стать сильнее, а вернее, обуздать свою дикую силу, полностью взять под контроль и научиться управлять ею, как следует. И Йен твёрдо решил помочь ему в этом всем, чем сможет, и научить всему, что знает сам.       — Прежде всего, нужно научиться полностью освобождать свой разум. От всех мыслей, от всех эмоций, от всего, что помешает тебе превратить своё тело в идеальное орудие.       Слова, когда-то давно сказанные Сальваторе его учителем, Рё Исикавой, теперь повторялись устами ученика уже для другого достойного воина. Чётко отложенные в памяти юноши, ставшего в дальнейшем Синигами, уроки старого самурая он передаст любимому Демону в совершенной точности и необходимой последовательности, начиная с азов.       — Твоё тело — это орудие, ты управляешь им, не наоборот. Пока ты не сможешь полностью освободить разум от всех влияний изнутри и извне — нет никакого смысла брать в руки клинок.       Белое серебро глаз Синигами налилось жёсткой строгостью. Взор, обращённый к застывшему и впитывающему слова наставника Зверю — концентрация титанической силы воли и совершенного духовного спокойствия. Йен занял позицию сейдза на просторном пороге дома, лицом к саду: сидя на пятках, подогнув под себя ноги. Большой палец левой стопы расположен на большом пальце правой, а колени разведены на ширину около двух кулаков. Позвоночник идеально ровный. Ронин наглядно показывал новоиспечённому ученику, как следует приступать к необходимой медитации, чтобы достигнуть состояния, правильно именуемого «мушин». Первостепенные основы перед тем, как взять в руки тренировочный бокури, ведь даже деревянным мечом без должной подготовки можно покалечить себя или партнёра при парной тренировке.       — Это состояние называется «mushin», — японское слово легло на уста Синигами, словно родное. — Это ментальное состояние в практиках Дзен и в боевых искусствах. Сокращение от «mushin no shin», что означает «разум без разума» — состояние свободного от мыслей разума. Разум, который не занят ни мыслями, ни эмоциями, и таким образом открыт для всего — одерживает победу в поединке.       Воин, достигший состояния мушин — полностью свободен от мыслей гнева, страха, собственного эго и других тревог. В освобождённом разуме отсутствуют какие-либо мысли и суждения, потому человек свободен действовать и реагировать без колебаний, руководствуясь не рассуждениями о следующем движении противника, а собственными голыми, отточенными до идеала реакциями тела и инстинктами. Тем не менее, это не состояние полной расслабленности или дремоты. Ум мечника, напротив, работает с очень высокой скоростью, только без определённого намерения, цели, плана или чёткого направления. Воин, сжимающий в руке катану, забывает о цене жизни, о страхе, о цели победить. Победа в поединке — не цель, а неизбежный результат настоящего мастерства и беспрекословного следования своим истинным инстинктам. Когда ты достигаешь такого состояния полной внутренней свободы, когда каждое твоё движение — максимально естественный, умелый и ловкий рефлекс, а разум находится в свободно бегущем потоке, подобно вольной реке без берегов и края — тогда ты придёшь к победе.       — Любая тренировка всегда начинается с медитации, чтобы достигнуть мушин. Полного очищения разума от мусора. Такая медитация перед тренировкой и после неё называется «мокусо», — кратко кивнув Блэку после этого слова-команды, обозначающего обычно начало медитации, Йен одним лишь взглядом приказал ему сесть рядом в ту же позицию сейдза. Затем бесшумно, как тень, переместился мужчине за спину и продолжил тихим, едва ли не шепчущим, гипнотизирующим голосом, внимательно наблюдая за каждым движением Зверя: — Немного прикрой глаза. Полностью выпрями спину, вот так… Позвоночник должен быть совершенно ровным. Контролируй своё тело и постоянно следи за дыханием. Дыши так, будто втягиваешь воздух не в лёгкие, а глубоко в живот.       Монотонный, размеренный рокот Пантеры около уха ненавязчиво завораживал Зверя, ласково вводил в своеобразный медитативный транс. Приглушённый белый огонь серебристых глаз Синигами тщательно омывал весь могучий стан мужчины хладнокровным спокойствием. Мокусо — это не только настрой на тренировку в начале или подведение итогов в конце. Эта медитация — способ очистить восприятие от всей внешней и внутренней мути. Полное очищение ума собирает дух, «Ри», в одну точку, что пробуждает силу, «Ёрики», дающую молниеносную скорость и адекватность действий в самых непредвиденных ситуациях во время боя или даже вне его.       — Плечи расслабь, — ронин мягко опустил прохладные ладони на широкие плечи Норвуда, призывая полностью расслабить упругие мышцы. — Голова должна быть как бы подвешена, а кончик языка касаться верхнего нёба… Взгляд опусти в точку прямо перед собой, примерно в трёх четвертях метра.       Ровное дыхание Йена не сбилось ни на миг. Синигами, уже давно в совершенстве овладевший способностью контролировать собственное тело в моменты боя или медитаций, через прикосновения к горячей коже сквозь ткань одежды передавал любимому Демону собственную стальную выдержку и необходимое умиротворение.       — Кисти рук — на бёдра у паха, на правую ладонь — тыл левой, — каждое слово поступательного неспешного наставления сопровождалось цепким взглядом отлитых из плавкого серебра глаз ронина: учитель тщательно отслеживал правильность каждого движения ученика. Так же, как когда-то это делал и его Наставник. — Кончики больших пальцев сомкни так, чтобы образовался замкнутый круг…       Приняв нужную позицию и всецело отстранившись от мира вокруг, следует положить ладони на затылок и, глубоко вдохнув через нос, наклониться на задержке дыхания вперёд, а затем выпрямиться и медленно выдохнуть весь втянутый в лёгкие воздух через немного открытый рот. Дальше — качнуть корпус слева направо и продолжать покачивания с затуханием их по амплитуде до полной остановки тела в вертикальном положении. Так в мокусо сбрасывают мешающее напряжение тела. И в точности так же Синигами обучал и Блэка, осторожно и постепенно направляя, подсказывая, терпеливо объясняя каждое движение и помогая делать всё так, как это необходимо для достижения наилучшего результата.       — Теперь верни кисти в исходное положение, — ровный рокочущий тембр Хищника плавно перетёк в хриплый полушёпот, а сам он сместился вбок и занял нужную для медитации позицию уже рядом с Они, на расстоянии одного короткого шага. — Начни внутреннее сосредоточение… Очисти разум, отключи все мысли. Полностью сконцентрируйся на своём дыхании, на протяжении всего мокусо отсчитывай вдохи и выдохи счётом от одного до десяти. Постоянно, пока не научишься делать это уже неосознанно, не сбивая дыхание даже без отсчёта. Если появится сонливость, считай только выдохи. Если отвлекают мысли — только вдохи…       Так день за днём, усилиями воли и терпения, укрепляется дух. Так рождается внутренняя сила Воина. И отнюдь не умение быстро махать клинком делает человека искусным Воином. Давняя восточная мудрость гласит: если разум чист, как зеркало, в мече нет необходимости.       Так Йена Сальваторе, Синигами, когда-то учил его мудрый Наставник, Рё Исикава. И хоть Йен, ставший в итоге не справедливым воином, а жестоким убийцей, и не был достоин называться «Мастером», как он сам считал, но он дал себе нерушимое обещание: положить все силы на обучение и любую возможную и невозможную помощь его любимому Демону.